О природе российско-американских отношений

Российско-американские отношения переживают, вероятно, худший период за последние 70 лет. Дипломатические контакты сведены к абсолютному минимуму. Диалог в области образования, науки, культуры, спорта, гуманитарного сотрудничества практически полностью обрублен американской стороной. Торгово-экономические связи фатально обрушены волной санкций. Антироссийская истерия в американских СМИ и политических кругах фактически воссоздает атмосферу времен борьбы с «красной угрозой». При этом можно вспомнить, что в СССР и США начала 1950-х годов еще живы были воспоминания о недавнем союзничестве в борьбе со странами «Оси», а негативное отношение к Советскому Союзу в американском обществе базировалось на идеологическом (антикоммунистическом) фундаменте и не переходило в банальную и примитивную русофобию, которую мы наблюдаем сегодня. Вывести двусторонний диалог из крутого пике, в котором он оказался по инициативе Вашингтона, не представляется возможным - в текущих условиях дальнейшая деградация на этом треке выглядит практически необратимой.

Таков печальный конец длинного пути, по которому две наши страны прошли за последние 30 лет. Безусловно, в тот момент, когда Россия и Соединенные Штаты приняли решение отринуть наследие холодной войны и выстраивать полноценное партнерство, мало кто смог бы предсказать подобный исход. Недавно практически незамеченной прошла юбилейная дата прорывного, как тогда казалось, визита Б.Н.Ельцина в США в июне 1992 года. Многим это событие запомнилось по беспрецедентному выступлению российского лидера в Конгрессе, но кульминацией поездки стало подписание Хартии российско-американского партнерства и дружбы¹.

Именно этот документ призван был придать импульс развитию отношений двух стран на десятилетия вперед. Заложенные в него тезисы (например, «РФ и США объединятся в своих усилиях в целях укрепления международного мира и безопасности, предотвращения и урегулирования региональных конфликтов, а также решения глобальных проблем») на фоне воспоминаний о биполярной конфронтации производили революционное впечатление. Но, как оказалось, лето 1992 года стало высшей точкой в развитии диалога - впереди был спуск по наклонной, который и привел нас к сегодняшнему состоянию.

Прежде чем ответить на вопрос, можно ли выйти из возникшего тупика, нелишне задуматься: почему прекраснодушные мечтания элит (как и народов) двух стран тридцатилетней давности не воплотились в практические результаты? Какие уроки может преподать нам печальный опыт взаимодействия с Вашингтоном в этот период? Чего не учли и не предвидели два президента, вырабатывая так и не воплощенные в жизнь принципы «партнерства и дружбы»?

Конечно, проще всего было бы перечислить переломные моменты, подорвавшие взаимное доверие, такие, как расширение НАТО, бомбардировки Югославии, «цветные революции» на постсоветском пространстве, «санкционная война», развязанная американской стороной после присоединения Крыма, и т. д. Но эти события представляются скорее следствием общих злокачественных тенденций, которые в любом случае пустили метастазы в ткань двустороннего сотрудничества с первых дней его новейшей, постсоветской истории. Внимательный взгляд на природу отношений Москвы и Вашингтона не оставляет сомнений: они с самого начала были обречены на увядание вплоть до нынешнего коллапса. В некотором смысле стоит удивиться скорее тому, что наблюдаемый сегодня обвал не произошел раньше. В силу причин, которые будут описаны ниже, такой исход представляется естественным и закономерным.

Идеологический фактор

«Считаю очень опасным закладывать в головы людей идею об их исключительности, чем бы это ни мотивировалось. […] Мы разные, но, когда мы просим Господа благословить нас, мы не должны забывать, что Бог создал нас равными»² - этими словами Президента В.В.Путина завершалась статья в газете «The New York Times», опубликованная в сентябре 2013 года, в разгар дебатов в США о возможности нанесения ударов по Сирии в обход Совбеза ООН.

С точки зрения здравого смысла и ценностей, разделяемых практически всеми странами и народами планеты, тезисы российского лидера выглядели констатацией непреложных истин. Однако в американском истеблишменте они вызвали внезапную истерию. Так, спикер Палаты представителей Дж.Бейнер заявил, что был «оскорблен» прочитанным, а глава сенатского Комитета по международным делам Б.Менендез и вовсе признался, что после ознакомления со статьей его «чуть не вырвало». Эта неадекватная, по меркам сторонних наблюдателей, реакция на деле хорошо отражает особенности американского менталитета, который, собственно, и препятствовал все эти годы выстраиванию здоровых, конструктивных контактов с Москвой.

Одержимость верой в свою исключительность и проистекающее из нее мессианское стремление к гегемонизму изначально плохо сочетались с принципами равноправия и взаимного уважения, на которых, даже в эпоху «козыревской дипломатии», активно настаивала Россия. Уже вследствие несовместимости концептуальных подходов к вопросам сотрудничества и партнерства вера в возможность налаживания союзнических отношений между Москвой и Вашингтоном изначально была утопичной.

Вернемся в своего рода точку отсчета - 1992 год. В то время как представители президентов двух стран прорабатывали идеи, которые позднее легли в основу Хартии партнерства и дружбы, в Пентагоне уже циркулировал документ, содержавший совершенно иные установки. Проект Руководства по стратегическому планированию на 1994-1999 годы, разработанный группой сотрудников американского Минобороны (преимущественно известным в дальнейшем дипломатом З.Халилзадом), наглядно демонстрировал, какими были истинные настроения, царившие в политическом руководстве США. «Наша стратегия - говорилось в тексте - должна теперь сосредоточиться на недопущении появления в будущем любого потенциального глобального конкурента». При этом, по мнению авторов, закрепить свое «геополитическое господство» Соединенные Штаты должны были через расширение «демократической зоны» - то есть через пресловутый экспорт демократии. Таким образом, Вашингтону следовало «поддерживать механизмы по сдерживанию одних только намерений потенциальных соперников обрести бóльшую глобальную или региональную роль»³.

Утечка проекта в прессу и некоторый резонанс, спровоцированный контрастом его положений с более миролюбивой предвыборной риторикой Дж.Буша-ст., привел к тому, что в возглавляемом тогда Д.Чейни Пентагоне итоговый вариант переработали. Но переработали, скорее, формально и стилистически - общий посыл остался прежним. Обозначенные в нем намерения так или иначе воплощались в жизнь всеми последующими администрациями, а само устремление США к глобальному доминированию для политических элит страны стало аксиомой, не подлежащей критике или переосмыслению.

Уже в начале 1990-х годов американские официальные лица прямо заявляли, что «положение единственной оставшейся сверхдержавы должно быть неизменным» (К.Пауэлл)⁴, «будущее демократии и американских интересов вряд ли можно доверить международным институтам» (Дж.Бейкер)⁵, «[США] должны действовать в одностороннем ключе, когда это отвечает их интересам» (Э.Лейк)⁶ и т. п. По мнению политолога Х.Брэндса, с этого времени главная цель национальной стратегии США и заключалась в бессрочном сохранении глобального превосходства и так называемого «однополярного момента»⁷.

Согласно данной парадигме, закономерные притязания постсоветской России на статус равновеликой державы, в тандеме с США обеспечивающей поддержание стратегической стабильности и урегулирование международных конфликтов, не могли найти понимания. Тем более что нацеленность на расширение влияния и закрепление американского лидерства были зафиксированы во всех выходивших с тех пор стратегических документах сменявших друг друга администраций. Даже в тот момент, когда кризис однополярности стал очевидным американскому политическому сообществу, отказаться от соответствующих мантр в Вашингтоне не сумели. В частности, в Стратегии национальной безопасности Б.Обамы (2010 г.)⁸, пришедшего к власти на волне критики войны в Ираке, сказано, что национальный интерес США заключается в существовании «международного порядка, направляемого американским лидерством». В свою очередь, Стратегия национальной безопасности антиглобалистски настроенного Д.Трампа (2017 г.) декларировала: «Когда Америка является лидером, действуя с позиции силы и уверенности и в соответствии со своими интересами, все оказываются в выигрыше»⁹.

В рамках такой картины мира России могла быть уготована лишь судьба младшего партнера и прилежного ученика, который только с позволения Вашингтона привлекается к решению важных мировых проблем. Институты, с помощью которых должно осуществляться сотрудничество на равных, быстро утрачивали значение для американских лидеров. Нежелание США согласовывать спорные вопросы в Совбезе ООН (особая важность которого констатировалась в тексте Хартии партнерства и дружбы) в полной мере проявилось уже в разгар косовского кризиса и в дальнейшем становилось все более ярким. Внимание США к СБСЕ (а затем ОБСЕ), за которым Хартия также закрепляла особую роль, планомерно и стремительно сокращалось - так, при возникновении кризисов на Балканах, а потом и в постсоветском пространстве Вашингтон предпочитал действовать в одностороннем порядке, практически не привлекая эту структуру. Идею приглашения России в НАТО в США предпочитали всерьез не обсуждать, по сути опасаясь обретения Москвой права вето, которое подорвало бы лидирующие позиции Вашингтона в блоке. При этом деятельность Совета Россия - НАТО также была постепенно выхолощена. Как признавался помощник Дж.Буша-мл. по России Т.Грэм, он не помнил встречи Совета, перед которой позиция альянса не была бы согласована заранее, «что полностью противоречило духу Основополагающего акта»¹⁰. Мнение Москвы о перспективах интеграции в альянс новых членов, включая Грузию и Украину, в Вашингтоне тоже предпочитали игнорировать, попросту ставя ее перед фактом.

При этом будущее двусторонних отношений американские власти доктринально увязывали с готовностью российской стороны «двигаться по пути демократии»¹¹. Демократия американского образца, навязываемая России, в том числе использовалась Вашингтоном для вмешательства в российские внутренние процессы. Например, С.В.Степашин вспоминал, что во время визита в Вашингтон летом 1999 года американский собеседник (С.Тэлботт) «доверительно» говорил про его шаткое политическое положение в Москве и предлагал оказать «поддержку»¹². С уменьшением возможности оказывать такого рода влияние на российскую систему в США испытывали все большее раздражение, которое в 2006 году отразилось в вильнюсской речи Д.Чейни, откровенно заявившего: «Америка и вся Европа хотят видеть Россию в категории здоровых, динамичных демократий»¹³. При этом гражданам России, можно сказать, указывалось на «неправильность» сделанного ими выбора в пользу базирующейся на традиционных ценностях модели демократии - США оставляли за собой право решать, какая форма демократического устройства является правильной.

Если на определенных этапах могло показаться, что в Вашингтоне существенную роль играют разногласия между представителями различных внешнеполитических доктрин, то в том, что касается экспорта демократии, эти расхождения во многом стерлись. Адепты политического реализма, ассоциируемого со «школой» Г.Киссинджера, давно утратили прежние позиции, тогда как сторонники либерального интервенционизма и неоконсерваторы, доминировавшие в последние годы в истеблишменте, по данному аспекту всегда были единодушны. Постепенно соответствующие установки адаптировали и считавшиеся прагматиками политики, в том числе бывший директор ЦРУ и министр обороны Р.Гейтс, традиционно выступавший в качестве далекого от крайностей реалиста. В одной из своих последних работ Гейтс согласился с тем, что американская «помощь тем, кто выступает за свободу и демократию, является источником глобального влияния и власти» США, а следовательно, попытки такого рода вмешательства во внутренние дела России и соседних стран не были ошибочными¹⁴.

Отсюда проистекает и фактическое стремление действующей администрации использовать украинский кризис и санкционную кампанию для смены режима в России, демократический выбор граждан которой, мол, не оправдал американских надежд. Примечательно, что еще один записной реалист и прагматик, глава Совета по международным делам Р.Хаас, в недавней статье в издании «Foreign Affairs» буквально сформулировал эту установку, указав, что только после смены российского руководства США смогут вернуться к переговорам с Москвой¹⁵. Несмотря на заявления Дж.Байдена о том, что «смещение режима» не входит в число целей США¹⁶, американские действия, в том числе ведение психологической войны против российского населения, призванное спровоцировать граждан РФ на выступления против своего правительства, говорят об обратном.

На фоне существенной поляризации настроений в США и роста популярности крайне левых и праворадикальных сил велик соблазн предположить, что подобное положение дел постепенно уйдет в прошлое, уступив место менее активной и экспансионистской модели поведения, и возникнет потенциал для возрождения диалога. Но в реальности социологические исследования дают иную картину. 60% американцев по-прежнему считают, что США должны оставаться единственной сверхдержавой - эта цифра практически не меняется с середины 1990-х годов, несмотря на все колебания общественного мнения по другим вопросам (так же как и другой показатель - 57% опрошенных согласны с тем, что США должны сохранять свое «военное превосходство»)¹⁷. Поддержка активного американского вовлечения в деятельность НАТО еще выше и не менее стабильна¹⁸. В этом контексте неудивительно, что санкции, введенные администрацией Байдена против России, поддержали 85% республиканцев и 95% демократов¹⁹. Идеология исключительности, которая воспринимается в текущих условиях через призму однополярности, остается доминирующей в американском обществе.

От надежд к кризисам

Высока и роль главных носителей, можно сказать, «жрецов» этой идеологии - архитекторов американской внешней политики последних десятилетий, направлявших ее зачастую вопреки первоначальной воле президентов в соответствующее русло. Показательно, что четыре лидера США, занимавшие Белый дом до Дж.Байдена, в первые годы пребывания у власти искренне пытались налаживать диалог и искали компромисс с Москвой, но покидали свои посты в условиях тяжелейших кризисов в двусторонних отношениях. Во многом это связано с тем, что до того, как попасть в Овальный кабинет, они не отличались глубоким пониманием международных процессов: Б.Клинтон и Дж.Буш-мл. были успешными губернаторами, но имели размытое представление о внешней политике, опыт Б.Обамы на национальном уровне ограничивался четырьмя годами работы в Сенате (из которых не меньше половины времени он потратил на президентскую кампанию), Д.Трамп и вовсе победил на выборах за счет имиджа аутсайдера-популиста, не имевшего отношения к «вашингтонскому болоту». Всем им пришлось опираться на когорту советников и консультантов, стремительно направлявших политику в противоположную от программных установок президентов сторону, в том числе (и в особенности) на российском треке.

Б.Клинтон уже в ходе первого зарубежного визита провел переговоры с российским визави, сразу обозначив приоритетное значение, которое он придавал диалогу с Москвой. Символизировать стремление установить максимально тесный контакт с российским руководством должно было назначение его близкого друга С.Тэлботта (вскоре ставшего первым замгоссекретаря) фактическим куратором российского направления. Клинтон на момент избрания не был активным сторонником экспансии НАТО и поддерживал наращивание влияния России в Евразийском регионе - в ходе одной из встреч с Ельциным он даже предрек, что Москва вскоре будет решать вопросы в ближнем зарубежье так же, как США их «решали в Панаме и на Гренаде»²⁰. Тем не менее его советник по национальной безопасности, идеолог «доктрины расширения демократии» Э.Лейк, постепенно сумел склонить начальника к мысли о необходимости расширения альянса, в перспективе - и на страны постсоветского пространства. Оппоненты этой линии вынуждены были либо покинуть администрацию (как министр обороны У.Перри), либо перейти на сторону победивших во внутренних дискуссиях атлантистов (как С.Тэлботт). Ближе к концу десятилетия мнения критиков решения по расширению, таких как патриарх американской дипломатии Дж.Кеннан, уже сам Тэлботт, вчерашний скептик, предлагал президенту не воспринимать всерьез²¹.

Аналогичная динамика наблюдалась и в других администрациях. Стремление Дж.Буша-мл. наладить конструктивное сотрудничество и даже де-факто союзничество с Россией после терактов 11 сентября 2001 года было зафиксировано в его Стратегии национальной безопасности²². Однако одновременно с этим ближайшие соратники президента во главе с вице-президентом Д.Чейни и ориентировавшейся на него командой неоконсерваторов принялись проводить курс на игнорирование озабоченностей Москвы по широкому кругу вопросов.

Терпеливая реакция Кремля на выход США из Договора по ПРО и вторжение в Ирак вопреки позиции Совбеза ООН была воспринята Белым домом как слабость, исходя из которой администрация Буша-мл. активизировала «экспорт демократии» в страны постсоветского пространства. При этом автоматически встал вопрос не только о поддержке «цветных революций» в Грузии и на Украине, но и об их включении в НАТО. Необходимость предоставления Киеву и Тбилиси, вопреки российским возражениям, гарантий будущего членства в альянсе, К.Райс, еще недавно поддерживавшая работу двустороннего канала по налаживанию сотрудничества, объяснила фразой «Москва должна понимать, что холодная война закончилась и Россия проиграла»²³. Спровоцированное этим решением альянса вторжение Грузии в Южную Осетию было без колебаний использовано «ястребами» в администрации для окончательной «заморозки» диалога с Москвой.

Б.Обама на заре президентства обозначил намерение «перезагрузить» отношения с Россией, которое довольно быстро вылилось в прогресс по целому ряду направлений, включая согласование и ратификацию Договора СНВ-3. Однако уже в 2011 году президента склонили к принятию односторонних решений в ущерб «перезагрузочному» настрою. Активное вмешательство США в события «арабской весны», кульминацией которого стала осуществленная вопреки согласованной с Москвой позиции интервенция в Ливию, было «продавлено» группой молодых советников президента (Э.Блинкен, Б.Родс, С.Пауэр) во главе с послом США при ООН С.Райс. Им удалось убедить Б.Обаму, что «США должны быть на правильной стороне истории»²⁴. В итоге выступавшие за более умеренный подход Х.Клинтон и Дж.Байден вынуждены были сдаться под напором коллег и принять новую наступательную линию.

Раскол в отношениях с Москвой по ливийскому вопросу усугубили действия США в Сирии, которую интервенционисты в администрации также воспринимали в сугубо идеологизированном ключе (доходило до абсурда - ради свержения режима Б.Асада Б.Родс добивался направления вооружений филиалу «Аль-Каиды» в Сирии  «Джабхат ан-Нусре», о чем сам он гордо пишет в мемуарах²⁵).

Атмосфера «перезагрузки» официально стала рудиментом прошлого после активного вмешательства США в украинский кризис. Как вспоминал М.Макфол²⁶, переворот в Киеве в 2014 году вызвал в американских коридорах власти форменную эйфорию. Разрушительные процессы в двусторонних отношениях достигли апогея под занавес президентства Обамы с введением противоречащих международному праву и основанных на домыслах санкций против России в ответ на вымышленное «вмешательство» в американские выборы.

Наконец, при Д.Трампе стремление президента к налаживанию конструктивных отношений с Россией практически с первых дней саботировалось его соратниками, в частности советником по национальной безопасности Г.Макмастером и министром обороны Дж.Мэттисом, которых пресса саркастически окрестила «взрослыми в комнате». С назначением на должность руководителя СНБ Дж.Болтона Вашингтон окончательно взял курс на конфронтацию и полное разрушение системы контроля над вооружениями, которая оставалась краеугольным камнем диалога со времен холодной войны. Трамп, приходивший в Белый дом с обещаниями найти общий язык с В.В.Путиным, под конец пребывания у власти лишь пассивно наблюдал за стремительным отмиранием переживших все предыдущие кризисы соглашений, включая Договор о ликвидации РСМД и Договор об открытом небе.

Едва ли на этом фоне стоит удивляться тому, что немногочисленные позитивные импульсы, исходившие от команды Дж.Байдена в 2021 году, будь то продление СНВ-3 или активизация диалога по кибербезопасности, были в одночасье обесценены с началом активной фазы нового кризиса на Украине. Одновременно еще не исчезнувшие к тому моменту прагматики присоединились к общему русофобскому хору, как, например, случилось с директором ЦРУ и бывшим послом в России У.Бернсом²⁷. Ускорило этот процесс то обстоятельство, что сам Байден со времен работы в Сенате стабильно придерживался антироссийской позиции - ему в отличие от предшественников даже не пришлось перестраиваться.

Кто здесь власть?

Но если даже мы представим себе, что в окружении одного из следующих американских лидеров появится некий «новый Киссинджер», способный подняться над конъюнктурными соображениями и обозначить более сбалансированный курс в рамках выстраивания отношений с Москвой, надежды на новую «разрядку» останутся иллюзорными. По всей вероятности, любые такие усилия будут максимально тормозиться и подрываться бюрократией среднего уровня. По сравнению с теми же, 1970-ми годами, когда волевым решением Президента Никсона и его ближайшего советника можно было кардинальным образом развернуть деструктивный курс, в сегодняшнем Вашингтоне колоссальное влияние обрело так называемое «внешнеполитическое сообщество».

Под этим термином, как правило, подразумевается совокупность «специалистов по международным отношениям» - аналитиков «мозговых центров», профессоров элитных университетов, обозревателей ведущих изданий, консультантов, активистов, сотрудников профильных фондов и т. д., которые своими идеями и рекомендациями формируют дискурс по глобальным вопросам, а также являются своего рода «кадровым резервом» для сменяющихся администраций. Теоретически принцип «вращающихся дверей», в соответствии с которым это «сообщество» - исполнительная власть (в первую очередь СНБ, Госдепартамент и Пентагон), а также аппарат Конгресса, обогащающие друг друга кадрами и идеями, - должен усиливать интеллектуальный потенциал и вариативность американской внешней политики.

На практике же, как справедливо отмечает профессор Гарварда С.Уолт, «сообщество» лишь способствует цементированию либерально-глобалистского курса, в рамках которого вырабатываются подходы США к ключевым мировым проблемам. Его представители карьерно и финансово заинтересованы в незыблемости курса на обеспечение американского лидерства, в результате проводящегося без кардинальных изменений после окончания холодной войны²⁸.

Косность и паразитирующая природа этого «сообщества» особенно проявились в контексте его влияния на развитие российско-американского диалога. После распада СССР работа на российском направлении перестала быть заманчивой служебной перспективой для многих американских специалистов новой плеяды. По словам политолога Э.Вайса²⁹, для наиболее активных и амбициозных членов «внешнеполитического сообщества» постсоветское пространство существенно проигрывало в привлекательности так называемому Большому Ближнему Востоку.

Узкую группу имеющих политическое влияние «специалистов по России» стали составлять идеологически заточенные деятели ограниченного масштаба, застолбившие за собой это место еще при администрации Б.Клинтона. К примеру, к таковым относится «тройка» разработчиков подготовленной по поручению Э.Лейка концепции расширения НАТО в лице А.Вершбоу, Н.Бёрнса и Д.Фрида (уже при Б.Обаме ставшего идеологом санкционного наступления на Россию), В.Нуланд, начинавшая как глава аппарата С.Тэлботта, и их многочисленные протеже вроде К.Волкера, при Д.Трампе назначенного спецпредставителем по Украине.

Безусловно, на разных этапах с данными деятелями пытались соперничать за влияние более прагматичные и реалистично мыслящие фигуры, например вышеупомянутый Т.Грэм, однако, как правило, им не удавалось в долгосрочном плане выиграть в этой аппаратной борьбе. Отдельные политологи, годами обитающие на кадровой «скамейке запасных», такие как аналитик корпорации «RAND» С.Чэрап и директор Института Кеннана М.Рожански, не получали серьезных назначений в силу своей недостаточно антироссийской позиции - против так и не состоявшегося прихода того же Рожански в администрацию Байдена в 2021 году была развернута целая кампания в прессе.

В целом, по словам известного эксперта М.Кофмана, уже к концу 2010-х годов в США осталось два типа прижившихся во власти «русистов»: «миссионеры» либеральной демократии и более напористые «крестоносцы», причем обе категории являются двумя сторонами одной медали³⁰. Большинство из них отличает крайне шаблонное и примитивное восприятие России. Например, М.Макфол³¹ и В.Нуланд³²  в своих выступлениях нередко обращались к «позитивному» опыту 1990-х годов и противопоставляли русскую историю и культуру (к которым они якобы питают теплые чувства) и российскую политическую систему, не понимая, что в основе этой системы и ее устойчивости как раз и лежит мощнейший исторический и социокультурный пласт.

Неформальный клуб «специалистов по России» в органах власти не удалось разбавить даже команде Д.Трампа, как уже говорилось, с момента предвыборной кампании выступавшего за кардинальное улучшение отношений с Москвой. Показательно, что главный сторонник российско-американского потепления в его окружении М.Флинн пригласил на российское направление в Совете национальной безопасности не выступавших за диалог экспертов, а заведомо скептически настроенную Ф.Хилл. В свою очередь, госсекретарь Р.Тиллерсон, обладатель Ордена Дружбы РФ и критик антироссийских санкций (на которого, по словам Хилл, Трамп возложил основную ответственность за контакты с Москвой³³), куратором европейско-евразийского трека назначил известного русофобскими взглядами политолога У.Митчелла.

За время работы в Белом доме и Госдепартаменте им и их единомышленникам удалось через прямой саботаж президентских установок усугубить и без того глубокий кризис отношений. После инаугурации Дж.Байдена членами «новой старой» команды - вернувшейся Нуланд и ее идейными соратниками и протеже, такими как К.Донфрид в Госдепартаменте, Э.Грин в СНБ и С.Уолландер в Пентагоне, - этот курс был продолжен.

Президенты и госсекретари меняются, но «внешнеполитическое сообщество» обеспечивает незыблемость американских идеологических и стратегических установок в духе глобализма и однополярности. Возможностей для изменения ситуации не предвидится - на сохранение такого рода статус-кво работает вся разветвленная аппаратная модель, не подлежащая трансформации. В связи с этим каналы экспертного диалога, которые должны были стать основой так называемого «второго трека» в отношениях, не принесли желаемого результата. Создававшиеся ранее группы специалистов - «группа Бойсто», «рабочая группа по будущему российско-американских отношений» и ряд других - отличались невысоким уровнем влияния их американских участников на процесс принятия решений в Вашингтоне. Востребованные и имеющие «доступ к телу» президентов и госсекретарей эксперты в основном предпочитали не входить в подобные объединения, а делать карьеру, паразитируя на антироссийских настроениях.

Теневые игроки

Еще одним особым фактором, предопределившим печальный исход новейшей истории российско-американского диалога, стала другая характерная черта политической системы США. Речь идет о не всегда заметной, но критически важной роли Конгресса, который, в свою очередь, в огромной степени контролируется и направляется лоббистскими структурами и группами интересов.

Члены Сената и Палаты представителей, как правило, приходят на Капитолийский холм без существенного внешнеполитического багажа и становятся «легкой добычей» для лоббистов, пытающихся манипулировать и управлять их настроениями - через информационные кампании, проведение слушаний, подготовку докладов, формирование так называемых «комитетов политического действия», имеющих большое значение в рамках предвыборных кампаний. С одной стороны, к их числу относятся официально зарегистрированные компании, действующие в рамках внушительной законодательной базы. С другой - не подпадающая под правовые ограничения когорта неформальных лоббистов, работающих через НКО, ассоциации, фонды, коалиции, а также ведущие «мозговые центры», которые в последние годы нередко занимались продвижением интересов своих спонсоров.

Все подвластные этим структурам инструменты с успехом использовались антироссийскими силами с начала 1990-х годов. К ним в первую очередь относились этнические объединения американских прибалтийцев, украинцев и особенно поляков, главной задачей которых стало продвижение идеи расширения НАТО, организации, ориентирующиеся на военно-промышленный комплекс и нацеленные на выделение ему дополнительных заказов благодаря коллапсу системы контроля над вооружениями, а также идеологически ориентированные образования либерально-интервенционистского и неоконсервативного толка с влиятельными покровителями.

В 2010-х годах их усилия слились воедино и помогли придать деградации российско-американских отношений необратимый характер. Идеологические группы интересов внесли свой вклад через инициирование так называемого «Закона Магнитского», принятие которого при активной лоббистской деятельности У.Браудера ознаменовало окончательный крах концепции «перезагрузки» и запустило цепочку «санкционных войн». В дальнейшем такого рода структуры из числа близких к Демпартии существенно помогли разжиганию русофобских настроений после поражения Х.Клинтон на выборах. Лоббисты этнических групп сумели в момент украинского кризиса 2014 года придать дополнительный импульс наращиванию присутствия НАТО на постсоветском пространстве и маргинализировать сторонников конструктивного диалога с Москвой. Влиятельное лобби ВПК, о неограниченном потенциале которого предупреждал еще Д.Эйзенхауэр, сумело внести значимый вклад в выход США из ДРСМД и ДОН, а также в налаживание масштабных поставок вооружений на Украину.

С началом специальной военной операции России эти многолетние усилия начали приносить еще более существенные плоды. Сегодня те же военно-промышленные корпорации могут позволить себе тратить на лоббизм значительно меньше средств, чем в прошлые годы, так как сотрудничество с ними жизненно необходимо администрации Байдена в рамках реализации стратегии по противодействию Москве³⁴. Лоббистская работа на украинское правительство стала важной составляющей «позитивного имиджа» и самопрезентации ключевых игроков в этой сфере. Ряд компаний, ранее обслуживавших интересы российских заказчиков (в том числе Совкомбанка и «ВТБ-24»), разорвали контракты с ними, переключившись на работу с украинцами, нередко по принципу pro bono³⁵. По словам одного из американских обозревателей, политолога Б.Фримана, текущая лоббистская активность украинского правительства является беспрецедентной по вашингтонским меркам, как и не имеющий аналогов пример оказания заказчикам бесплатных услуг³⁶. По факту все американское лоббистское сообщество, формальное или в лице групп интересов неформальное, полностью сосредоточено на отстаивании антироссийских установок.

Была ли у России в принципе возможность эффективно продвигать альтернативную позицию с использованием схожих инструментов? Если она и существовала, то только в первые годы после окончания холодной войны. Но, во-первых, эмигранты из СССР и РФ так и не смогли создать эффективных структур этнического лобби - в большинстве своем они либо занимали аполитичную позицию, либо, увы, критически относились к исторической Родине, тогда как немногочисленные пророссийские организации соотечественников терялись на общем фоне (и были по большей части разгромлены с началом русофобской истерии и «охоты на ведьм» в конце прошлого десятилетия).

Во-вторых, российский частный бизнес исторически не был заинтересован в приносящих политические дивиденды государству инвестициях в американскую систему, если речь не шла о решении узких бизнес-задач. Этот подход резко контрастировал с моделью поведения, скажем, украинских деловых групп. Так, известный олигарх В.Пинчук стал одним из спонсоров вашингтонского «Атлантического совета», который постепенно превратился в рупор прокиевской пропаганды³⁷.

В-третьих, с идеологической точки зрения повестка, предлагавшаяся российским государством, мало понятна большинству шаблонно мыслящих членов Конгресса. Можно вспомнить об исключениях: в частности, на волне интереса к проблемам контроля над вооружениями России при поддержке администрации Обамы и ряда занимающихся этим вопросом организаций удалось преодолеть сопротивление лоббистов ВПК и восточноевропейских стран и добиться ратификации ДСНВ-3. Но таких примеров крайне немного и они явно не способствуют смене общей парадигмы. Попытки отдельных конгрессменов в разные годы создать объединения членов Палаты представителей (кокусы), сосредоточенные на лоббировании экономического сотрудничества с Россией, не принесли долгосрочных результатов, так как не базировались ни на существенных торговых оборотах, ни на прочном политико-идеологическом фундаменте.

На практике даже куда более динамичные экономические связи, как, например, между США и КНР, не спасают двусторонние отношения от кризисов, если не подкреплены многолетним союзничеством, либо легко «продаваемой» американской публике идейной основой.

Наконец, лоббизм в пользу оживления российско-американского сотрудничества непредставим без активного межпарламентского диалога, тогда как интенсивное в прошлом взаимодействие российских и американских парламентариев в 2010-х годах было сведено к нулю, так как держалось, как правило, на личных связях отдельных политиков (рабочая группа Совет Федерации - Сенат США «умерла» с уходом из Конгресса сенатора Б.Нельсона).

Целенаправленно вводя санкции против членов Федерального Собрания и обрывая налаженные контакты, американская сторона искусственно уничтожала практически все возможности для взаимных визитов и конструктивного обмена мнениями. В подавляющем большинстве столкновений на лоббистском поприще Россия изначально была обречена на неуспех. Теперь же с формированием вокруг Москвы «токсичной» как для бизнеса, так и для общественных организаций атмосферы даже воссоздать ранее существовавшую в этой области инфраструктуру не представляется возможным в принципе.

После коллапса

Негативный опыт последних трех десятилетий заставляет нас задуматься не только о том, реально ли возвращение к ставшему привычным состоянию российско-американских отношений, но и о том, можно ли было вообще считать прежнюю модель нормой. К сожалению, в американской системе на идеологическом, личностном и системном уровнях не возникло потенциала для конструктивного наполнения двустороннего диалога и придания ему устойчивого характера. Наблюдаемый сегодня распад всей ткани отношений, при котором сохраняется даже риск закрытия диппредставительств, не стал стихийным следствием специальной военной операции или предшествовавших событий. В его основе лежали более серьезные факторы: неготовность противоположной стороны увидеть в России равноправного партнера, глубоко укорененная в американских элитах русофобия, чрезмерная зависимость Конгресса от групп интересов. Негативный багаж, который достиг критической массы в нынешнем году, накапливался годами. Отдельные эпизоды сотрудничества, будь то борьба с международным терроризмом или «перезагрузка», не повлияли на эти тренды хотя бы потому, что США в долгосрочном плане последовательно отказывали Москве в праве на особые интересы, игнорировали ее нежелание играть роль исключительно «региональной державы», а также не собирались отходить от политики экспорта демократии. В свою очередь, Россия уже в 1990-х годах сочла неприемлемой концепцию однополярного мира, согласие с которой было неформальным, но обязательным условием для обретения статуса союзника США.

Означает ли вышесказанное, что российско-американские отношения будут находиться в состоянии кризиса на протяжении жизни как минимум одного поколения? Мы не способны заглянуть в будущее, но такой пессимизм, вероятно, не лишен оснований. Украинский конфликт стал лишь одним из первых эпизодов начинающейся гибридной войны, предотвратить разрастание которой ни Россия, ни США уже не способны. Обеим сторонам придется привыкнуть к жизни в условиях постоянного взаимного давления - экономического, геополитического, информационного, с непрекращающейся борьбой за симпатии союзников, в особенности на так называемом «глобальном Юге». Конечно, могут дать о себе знать и американские внутриполитические проблемы, негативно сказывающиеся на глобальном позиционировании этого государства. Но вряд ли стоит их переоценивать - в конце концов, США успешно выходили из более тяжелых, нежели нынешний, кризисов 1930-х и 1970-х годов, причем оба раза социально-экономические и политические потрясения не смогли сдержать естественную тягу США к доминированию на мировой арене, а только подстегнули ее.

Питать в связи с текущими перипетиями особые надежды - наивно и нерационально. Впрочем, и истеблишменту США еще предстоит осознать провал стратегии Байдена по дестабилизации России через санкционное давление и начать продумывать новую модель сосуществования с нашей страной - на эту рефлексию могут уйти годы. Двусторонний диалог за это время не отомрет окончательно, но будет сосредоточен на поиске «красных линий» и недопущении их пересечения, ведь сегодня даже вопрос о том, где такие линии проходят, может трактоваться по-своему в каждой из столиц. В этих условиях российское экспертно-политическое сообщество, вероятно, сконцентрируется на глубоком осмыслении причин, по которым взаимодействие Москвы и Вашингтона в его прежней форме изначально было обречено на итоговое фиаско. Окно возможностей для медленного и трудоемкого процесса двусторонней деэскалации, пусть даже в отдаленной перспективе, должно будет открыться - и в этот момент важно будет избежать возникновения новых иллюзий и не повторить опасных ошибок недавнего прошлого.

¹Дипломатический вестник. 1992. №13-14 (15-31 июля). С. 7-11.

²Putin V.V. A Plea for Caution From Russia // The New York Times. Sept. 11, 2013.

³Цит. по: Brand H. Making a Unipolar Moment. Cornell, 2016. P. 330.

⁴The Future of U.S. Foreign Policy in the Post-Cold War Era: Hearings before the Committee on Foreign Affairs. House of Representatives. Washington, DC, 1992.

⁵Baker J. Summons to Leadership. February 4, 1992. Baker Papers.

⁶Lake A. From Containment to Enlargement. September 21, 1993 // http://fas.org/news/usa/1993/usa-930921.htm.

⁷Brand H. Op. cit. P. 334.

⁸The National Security Strategy. May 2010. P. 17.

⁹Ibid. P. 3.

¹⁰Conradi P. Who Lost Russia? Oneworld Publ., 2017. P. 132.

¹¹The National Security Strategy. March 2006. P. 39.

¹²Степашин С.В. Пойти в политику и вернуться. М.: Синдбад, 2022. С. 238.

¹³Vice President’s Remarks at the 2006 Vilnius Conference. May 6, 2006.

¹⁴Gates R. Exercise of Power. Knopf, 2020. P. 274.

¹⁵Haass R. A Ukraine Strategy for the Long Haul // Foreign Affairs. June 10, 2022.

¹⁶Biden says he is not calling for regime change in Russia // Reuters. March 28, 2022.

¹⁷Friedman J.A. Is US grand strategy dead? // International Affairs, 2022. №4. P. 1295.

¹⁸Ibid. P. 1297.

¹⁹Ibid. P. 1298.

²⁰Charap S., Colton T. Everyone Loses: The Ukraine Crisis and the Ruinous Contest for Post-Soviet Eurasia. Routledge, 2016. P. 59.

²¹Conradi P. Op. cit. P. 79.

²²The National Security Strategy. September 2002. P. 27.

²³Rice C. No Higher Honor. Random House, 2011. P. 673.

²⁴Rhodes B. The World As It Is. Perry Merrill, 2018. P. 100.

²⁵Ibid. P. 178.

²⁶McFaul M. From Cold War to Hot Peace: An American Ambassador in Putin’s Russia. Mariner Books, 2018. P. 385.

²⁷CIA Director William Burns decries Russia’s «horrific» crimes in Ukraine, calls out China as «silent partner in Putin’s aggression» // NBC. April 14, 2022.

²⁸Walt S. The Hell of Good Intentions. Farrar, 2018. P. 93.

²⁹Gessen K. The Quiet Americans Behind the U.S.-Russia Imbroglio // The New York Times Magazine. May 8, 2018.

³⁰Ibid.

³¹Strauss R. McFaul and Putin: The Backstory // Stanford Magazine. May 2014.

³²Remarks by Assistant Secretary Victoria Nuland, Bureau of European and Eurasian Affairs: Unity in Challenging Times: Building on Transatlantic Resolve. January 27, 2015.

³³Hill F. There is Nothing for You Here. HarperCollins, 2021. P. 196.

³⁴Top Pentagon contractors spend less on lobbying as demand for weapons to Ukraine rises // OpenSecrets. April 28, 2022.

³⁵Guyer J. Inside Ukraine’s lobbying blitz in Washington // Vox. July 5, 2022.

³⁶Ibid.

³⁷The Lobbying Battle Before the War: Russian and Ukrainian Influence in the U.S. // Quincy Brief. July 20, 2022.