Дипломатическое искусство - понятие емкое. В широком смысле оно предполагает грамотное ведение внешнеполитических дел. Чем точнее рассчитан международный курс государства, тем больший простор открывается для успешных дипломатические акций. В то же время качественные, искусные действия дипломатии умножают внешнеполитические возможности государства. В более конкретном плане под дипломатическим искусством понимается умение в совершенстве пользоваться всем арсеналом возможностей, уже накопленных дипломатией. И в то же время, что, пожалуй, особенно важно, - это способность идти непроторенными дорогами, находить новаторские решения, открывать новые горизонты и в дипломатии, и во внешней политике.

Обратимся в этой связи к незаурядному международному событию последнего времени - харьковским договоренностям между Россией и Украиной. Известно, что предыдущее, так называемое «оранжевое» руководство Украины в течение ряда лет упрямо и нарочито искало ссоры с Россией. Вопреки логике и здравому смыслу, вразрез с собственными интересами и заодно в ущерб интересам российским. Это накапливало недоумение и недовольство народов и России, и Украины. Требовалось переломить пагубную тенденцию. Действием ярким, отвечающим чаяниям общественного мнения двух стран, значимым и за их пределами. Такое действие нашло свое выражение в виде взаимосвязанного решения одновременно двух насущных и чувствительных проблем - будущего Черноморского флота Российской Федерации и снабжения Украины газом. Для отношений между двумя странами, для укрепления безопасности в обширном регионе открылись новые перспективы. То, чего достигли в Харькове президенты Д.Медведев и В.Янукович, стало масштабным международным свершением, демонстрацией высокого дипломатического искусства.

РАССМОТРИМ некоторые частные аспекты темы о дипломатическом искусстве. Дипломатическое искусство - это, как правило, интеллектуальный подвиг, несущий не всегда очевидное, но убедительное решение. Обратимся в качестве примера к тому, как была урегулирована непростая ситуация, сложившаяся в самом начале деятельности Совета Безопасности ООН.

Проблема состояла в следующем. В соответствии с Уставом ООН решения в Совете Безопасности ООН принимаются, как известно, квалифицированным большинством: чтобы быть одобренными, они должны получить голоса не менее 9 из 15 членов Совета. Особым правилом, записанным в Уставе ООН, является то, что решения Совета Безопасности ООН по любому вопросу, кроме процедурных, считаются принятыми, когда за них поданы голоса не менее девяти членов Совета Безопасности, «включая совпадающие (курсив мой. - Ю.Д.) голоса всех его постоянных членов», - то есть в то время, о котором идет речь, - СССР, США, Англии, Франции и Китая. Это правило, получившее название принципа единогласия, оказалось на практике чрезмерно жестким. Лишая постоянных членов Совета даже такой гибкости, как возможность воздерживаться при голосовании, оно угрожало парализовать деятельность этого органа. Выход из положения был найден в 1946 году представителем Советского Союза (им был А.А.Громыко) при рассмотрении проекта резолюции 4, касавшейся Испании.

Советский Союз не считал возможным проголосовать за эту резолюцию. Вместе с тем он не хотел и подавать свой голос против нее. Поэтому представитель Советского Союза при голосовании воздержался, но сделал заявление о том, что неподача его совпадающего голоса в пользу предлагавшегося решения не должна рассматриваться как препятствие к принятию резолюции. Решение было принято. Это было нововведение, прецедент, которым пользуются и поныне и которое с учетом его значимости могло бы быть названо «поправкой Громыко к Уставу ООН». Добавим к этому, что начиная с 1971 года в практике Совета Безопасности стала применяться процедура неучастия постоянных членов Совета Безопасности в голосовании, что не препятствовало, однако, принятию решения. Необходимость совпадения голосов постоянных членов Совета Безопасности понимается в настоящее время как отсутствие со стороны кого-либо из них голосования против. Казалось бы, А.А.Громыко поднял руку на святая  святых - Устав ООН в букве своей категоричный, - но его предложение получило одобрение как не противоречившее сути Устава и отвечавшее интересам всех.

q

ВОСХОЖДЕНИЕ на дипломатический олимп - к причастности к большим дипломатическим событиям - путь обычно длинный и сложный, но не только на высоких уровнях возможны и полезны дипломатические удачи. Поясню примером. Свою дипломатическую работу я начал в нашем посольстве в Париже. Оказался там поначалу в качестве одного из слушателей Курсов усовершенствования иностранных языков, впервые посланных в те времена на практику за рубеж. Присмотревшись к нам, тогдашний посол во Франции С.А.Виноградов четверых из нас пригласил стать сотрудниками посольства - стажерами. Я с радостью на это согласился. Но поначалу самое глубокое огорчение вызвало то, что определен я был в культурную службу. Еще бы! Одному из моих сотоварищей был доверен реферат по Алжиру. Разгоравшаяся там война все больше заполняла политическую жизнь страны - только и разговоров, что о ней. Другой, преисполненный серьезности, рассуждал о будущем французской экономики - так ему и было предписано, поскольку он попал в экономическую группу. А меня вот бросили на какие-то культурные связи, что-то эфемерное, потому что их, в общем-то, тогда еще надо было создать. Все во мне протестовало и бродило, как это, видимо, происходит с молодым вином, только что разлитым по чанам для ферментации. Правда, еще один, четвертый сокурсник вообще попал в протокольную службу, но какое утешение от беды товарища? (Кстати, это тоже было поверхностным восприятием протокольной службы.)

Но колесо закрутилось. В мои функции входили встречи с культурной элитой Франции, общение с интеллигенцией различных направлений и взглядов. Долгие и свободные разговоры с ее представителями, в том числе зачастую и в домашней обстановке, раздвигали возможности познания страны, позволяли увидеть неизмеримо больше, чем может дать любая заорганизованная беседа, знакомство с секретными справками или чтение пусть даже самых толстых фолиантов. Помимо личного интереса это несло и профессиональную пользу, о чем и хочу рассказать применительно к теме данного очерка.

Итак, как-то во второй половине дня посол в спешном порядке собрал у себя весь дипсостав. Был позван и я. Задание из Москвы! Срочное! Важное! Там получено обращение к советскому правительству группы общественно-политических деятелей Франции. По гуманитарному вопросу. Требуется быстро сообщить в центр характеристики, дать политический портрет тех, кто подписал обращение. Это была одна из первых ласточек трудного диалога по правам человека, и в Москве, видимо, придали короткому обращению большое значение: ответ необходимо было дать в тот же день. Многих из подписавших в посольстве знали не более как по имени, других не знали вообще. Стали судить-рядить, где добыть справочники, из которых можно было бы наскрести что-то для ответа. Но выяснилось, что и со справочниками не густо. Посол был категоричен: «Ищите, где хотите, листайте газеты, забирайтесь в «Ларусс» (энциклопедический словарь), но задание должно быть выполнено».

В том собрании я по чину был с самого краю, но все же решился предложить заехать к двум-трем моим знакомым интеллектуалам и по-дружески поговорить с ними. Мне с ходу была выделена машина. Через три-четыре часа несколько страниц рукописного текста легли на стол Виноградова. Там было все необходимое. Посол вновь собрал всех получивших задание. Они принесли ему собранные ими нехитрые крупицы книжной мудрости - даты рождения (не всех), титулы и положение (не каждого) и кое-что еще, как правило, безликое... К написанию проектов шифротелеграмм я допущен еще не был. Это сделали старшие товарищи, которым и передал посол мои листки.

Стечение обстоятельств? Возможно, но не совсем. Поясним. Перед выездом во Францию группе молодых людей (у них уже было законченное высшее образование после учебы в МГИМО), в которую входил и я, был прочитан на французском языке специальный курс по истории, литературе и искусству Франции. В Париже мы несколько месяцев проучились в Сорбонне. К тому же я стремился на все происходящее в стране, в том числе и на наши культурные отношения, смотреть шире, чем организатор гастролей, концертов и прочих культурных мероприятий, да и вообще в моих устремлениях было желание совершить что-то не совсем заурядное. Все это - зачатки таких качеств и чувств, как общая культура, эрудиция, профессиональная подготовка, порыв, - качеств весьма полезных для того, чтобы стечение обстоятельств могло превратиться в удачу.

Добавим к этому еще одно соображение, которое представляется особенно важным для начинающих дипломатов. Суть его в следующем. Повседневные служебные занятия дипломата включают, как правило, много так называемой черновой работы. Это сбор и классификация фактов, составление досье, переводы, составление хроники событий, подбор высказываний по тем или иным темам и многое, многое другое. Это может представляться, и не без оснований, по меньшей мере не очень привлекательным и вызывать вопросы о том, когда же наступит черед настоящей дипломатической работы. Вместе с тем без такой черновой работы не создать задела, основы для дипломатической работы вообще. Далее, из такой черновой работы, то есть глубокого, кропотливого, предметного изучения происходящего в международных делах, нередко рождаются предложения о важных дипломатических акциях. Для этого, конечно, полезно и к работе черновой подходить со всей серьезностью, не замыкая, разумеется, при этом на ней свой кругозор и свои устремления.

q

Итак, классический путь решения возникающих в дипломатической практике проблем может состоять из суммы хорошо известных операций. Нужно собрать побольше информации, проверить и перепроверить ее, затем как можно глубже ее проанализировать. Спрогнозировать возможное развитие событий. На основании всего этого рассчитать один или несколько вариантов действий и действовать. Вопрос только в том, охватывает ли это всю сложность обстоятельств, с которыми приходится сталкиваться дипломату. Думается, что ответ будет отрицательным. Что же тогда?

Посмотрим, что на этот счет пишет такой корифей дипломатии, как А.А.Громыко. «На любой встрече, - читаем мы, - многосторонней или двусторонней, играет свою роль и такой старый, незримо присутствующий «советник», как политическая интуиция. А ее нельзя облечь ни в какие строгие формулы. Профессиональная подготовка и опыт - друзья интуиции. В известном смысле это качество является таинственным, подобным тому, которое присутствует в работе, скажем, художника или человека, занимающегося любой другой творческой деятельностью. Казалось бы, люди одной творческой профессии делают в определенном смысле одно и то же: рисуют, ваяют, пишут, а результаты у них получаются разные. У одного - заслуживающие восхищения, у другого - «не ахти». А то и скверные».

В «Словаре русского языка» насчет интуиции сказано: «Безотчетное, стихийное, непосредственное чувство, основанное на предшествующем опыте и подсказывающее правильное понимание».

Казалось бы, остается после этого рассказать, как ее, интуицию, применять, и это оружие дипломата можно будет пускать, как говорится, на поток. Но тут может возникнуть загвоздка, потому что люди, даже познавшие пользу использования интуиции, скорее всего, о своем опыте будут говорить очень по-разному уже потому, что интуиция - качество очень персональное. И мы поэтому сделаем акцент на примере из собственного опыта.

Дело было при подготовке хельсинкского Заключительного акта. Последней крупной проблемой, стоявшей на пути одобрения проекта этого документа перед передачей его на подпись руководителям государств-участников на их встрече в Хельсинки, была кипрская. Суть дела заключалась в том, что в конце марта 1975 года, то есть когда подготовка проекта Заключительного акта в Женеве после почти двухлетней работы была близка к завершению, делегация Турции поставила под сомнение правомочность кипрской делегации представлять Республику Кипр на Совещании. Свою позицию Турция аргументировала тем, что эта делегация представляет не государство Кипр, а только греческую общину. Из такой посылки делался вывод, что нельзя обойти молчанием серьезную проблему возможного незаконного участия руководителей греческой кипрской общины или их представителей на встрече глав государств и правительств в Хельсинки. При этом было заявлено, что «если не в самое ближайшее время, то, по крайней мере, до окончания женевского этапа Совещания должны быть приняты во внимание в интересах успешного завершения нашей работы серьезные осложнения, созданные этой проблемой».

Диспозиция, таким образом, была развернута. Речь шла о том, что Турция будет возражать против участия Президента Кипра архиепископа Макариоса в работе третьего, основного этапа Совещания в Хельсинки, и этот вопрос она предлагала рассмотреть и принять по нему решение до окончания женевского этапа, ставя в зависимость от этого одобрение проекта Заключительного акта. Вместе с тем Макариос твердо решил участвовать в работе встречи в Хельсинки лично. Делегация Греции со всей энергией поддерживала Кипр. Кости, как говорится, были брошены. Совещание оказалось в деликатном положении. Конфликт нарастал и принимал затяжной характер. Без жарких схваток по этой проблеме не обходилось ни одно серьезное обсуждение, связанное с окончанием Совещания. Причем каждая из сторон стремилась к принятию Совещанием решения в ее пользу, но ни одна из попыток сформулировать какое-либо решение не проходила. Наша делегация исходила из принципиальной позиции Советского Союза в пользу территориальной целостности и независимости Кипра, поддержки его законного правительства. Вопрос о представительстве Кипра мы считали искусственным, полагая, что он должен быть решен самим правительством Кипра. Позицию свою мы не скрывали, но стоило нам сказать хоть слово в этих дискуссиях, как число участвовавших в них незамедлительно расширялось за счет представителей какой-нибудь из натовских стран, что было делом привычным по тем временам. Развязки это не несло.

Напряжение достигло высшего пика, когда в ночь с 21 на 22 июля кресло председателя заседания занял автор данной статьи. Мы вновь в который раз оказались лицом к лицу с кипрским вопросом. Время - далеко за полночь. Усталость делегаций очевидна. Но дискуссия вокруг этой проблемы вспыхивает с той же силой, как десять, двадцать, множество раз до этого. Представитель Турции... Представитель Кипра... Представитель Греции... Кто-то еще. Не может, не должно быть даже попыток приостановить эту столь обычную перепалку. Любая такая попытка председателя вызовет удар по нему со стороны той делегации, которая сочтет себя ущемленной. Я ограничиваюсь стандартными фразами - «слово предоставляется уважаемому представителю...», «благодарю уважаемого представителя...» и т.д. В то же время у меня нарастает напряжение: рано или поздно все желающие выговорятся. Воцарится молчание. У всех в который раз встанет вопрос: «А как же быть? Где развязка? Где выход из тупика, блокирующего окончание работы?» Хорошо, если кто-нибудь вдруг предложит проект решения (наконец-то), с которым согласятся конфликтующие стороны. Но почему это должно случиться в эту ночь, если не случилось в течение многих предшествующих месяцев работы? Надежды никакой. Скорее всего, в той тишине, которая последует за схваткой, взоры всех устремятся на председателя, ожидая, что, может быть, избавление придет от него. Но у меня нет никаких заготовок. Потому что ни наша делегация, никто другой при всех их долгих усилиях так и не смогли придумать ничего, дающего выход.

Жадно вслушиваюсь в перебранку делегатов в расчете уловить хоть какой-то новый поворот мысли, какой-то сигнал, ухватившись за который можно было бы составить какой-нибудь текст, способный получить консенсус, то есть одобрение. Но ничего подобного не происходит. Известные непримиримые позиции. Все тот же набор аргументов. Ситуация, которая рискует через какое-то количество минут превратиться в стандартный эпилог: «Никакого решения не найдено, вопрос остается в повестке дня, следующее заседание состоится...» И тогда опять конца Совещания не видно. Печально. С этим не хочется мириться... И вот наступает тишина. Оглядываю зал. Никто больше не просит слова. Предложений тоже нет. Объявить перерыв? Скажем, минут на 30. Но на часах начало четвертого утра. Делать подобное предложение в таких условиях было бы обоснованно только тогда, когда есть надежда, что перерыв что-то принесет. Но откуда она, эта надежда? Нет, лучше постараться разрубить узел с ходу. Пусть даже необычным способом. Пододвигаю микрофон. (В действие вступает интуиция.) Говорю: «Уважаемые коллеги. Все вы слышали все, что здесь только что было сказано». Пауза. Тишина. Кто же с этим не согласится? Эта фраза становится как бы констатирующей частью решения. Продолжаю: «Предлагаю перейти к следующему пункту повестки дня». Это, как предполагается, должно стать резолютивной частью решения.

Дело в том, что принятие в подобных условиях решения о переходе к следующему вопросу означает, что рассматриваемый вопрос повестки дня (в данном случае кипрский) Совещание считает исчерпанным и закрывает его. Председательский молоток уже занесен на виду у всех. Я опускаю его через несколько секунд, потребовавшихся для того, чтобы мои слова были переведены синхронными переводчиками. Полная тишина в зале сменяется нарастающим шумом. Застывшие было делегаты приходят в движение. Я еще в напряжении. Нет ли поднятой руки с протестом против такого решения, вернее, против такой развязки остроконфликтной ситуации, не оспаривает ли кто, что консенсус был и решение принято? Нет, гул в зале - это гул одобрения. Последнее препятствие к принятию проекта хельсинкского Заключительного акта было устранено, что и было тотчас же сделано по моему предложению на этом, оказавшемся последним заседании второго подготовительного этапа. Тем самым руководителям государств и правительств - участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе был открыт путь в Хельсинки. Таким образом, интуиция, то  есть то самое безотчетное чувство, способное подсказывать правильное решение, или, применяя терминологию А.А.Громыко, «незримо присутствующий «советник»,  сработала. Выводы я предлагаю каждому из читателей делать самому.

q

НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ в дипломатии - информационно-аналитическое обеспечение. Международное сообщество накопило в этом огромный опыт, имеющий интернациональное значение. Вместе с тем у разных стран сохраняются и свои особенности. Французы, например, с их картезианской системой мышления склонны подчеркнутое значение придавать сопоставлению данных, их системному осмысливанию, логическим заключениям. Они не без настороженности относятся к чрезмерной вере американцев в разведданные. Вот, например, случай из практики одного из крупных дипломатов и государственных деятелей Франции М.Кув де Мюрвиля. Как блестящий представитель французской дипломатической школы, Кув де Мюрвиль придавал большое значение изучению фактов, логическим выводам. Как-то в неофициальном разговоре со мной он в ироническом ключе проиллюстрировал примером из своей деятельности отличие в этом отношении американской методологии от французской. Случай имел место в бытность Кув де Мюрвиля послом в Вашингтоне. В воскресный день он играл за городом в гольф, когда специальный посыльный тогдашнего госсекретаря Джона Фостера Даллеса передал ему просьбу срочно приехать в Госдепартамент. Даллес рассказал Кув де Мюрвилю, что Насер, руководитель Египта тех лет, обратился к США с просьбой о предоставлении кредита на строительство на Ниле Асуанской плотины. Но Вашингтон денег Насеру давать не хотел.

- Вы были послом в Каире, - сказал госсекретарь. - Как вы думаете, что предпримет Насер в ответ на наш отказ?

- Он национализирует Суэцкий канал, - с ходу ответил Кув де Мюрвиль. Даллес воспринял такой прогноз как невероятный, замахал руками и распрощался.

Как известно, все произошло так, как предполагал Кув де Мюрвиль. Пикантность истории состояла в том, что, когда Насер действительно объявил о национализации Суэцкого канала, Даллес, как рассказали французскому послу, воскликнул: «Какая же сильная разведка у этих французов!» Дело, разумеется, было не в разведке, а в глубоком понимании Кув де Мюрвилем обстановки в Египте, его политики, в умении Кув де Мюрвиля прогнозировать развитие событий. Для надежного использования отдельные факты требуют аналитического осмысливания, а предположения логического характера нуждаются в подтверждении фактами.

В САМОЕ ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ российская дипломатия находится на подъеме, прокладывает пути нового взаимодействия с внешним миром в новой исторической эпохе. Отметим хотя бы такие достижения, как уже упоминавшиеся договоренности с Украиной, подписание Договора СНВ-3, развязка сложных проблем с Польшей. Продвигается вперед и самая крупная международная инициатива нашей страны - предложение Д.А.Медведева о заключении Договора о европейской безопасности. Роль России в международных делах возрастает. Применительно к данному очерку, уместно отметить, что эти успехи, помимо их политического значения, несут новизну и в дипломатическом искусстве. Так, с заключением Россией договоров с Украиной и США в арсенал дипломатии введено такое понятие, как «синхронная», одновременная ратификация соглашений, которые должны проходить через такую процедуру для их введения в действие. Эта новелла уже продемонстрировала свою эффективность при ратификации договора между Россией и Украиной, и сейчас руководители России и США работают над тем, чтобы применить ее при ратификации Договора СНВ-3. Что касается самих российско-украинских переговоров, то они были проведены в сжатый срок на высшем уровне и их результаты были представлены общественности после того, как переговоры успешно завершились. Переговоры о Договоре СНВ-3 заняли много времени. Общественному мнению было известно о них, однако переговоры освещались в общих чертах. Тем самым СМИ не вовлекались в ход упомянутых переговоров. Это, с учетом чрезвычайной сложности многих обсуждавшихся проблем, помогало искать их развязки в условиях, не отягощенных преждевременным публичным обсуждением. Эти примеры свидетельствуют о возрастающем искусстве российской дипломатической школы, ее прагматизме, который, как подчеркивает министр иностранных дел С.В.Лавров, «положен в основу нашей внешней политики».