Современные международные отношения дают немало поводов задуматься о происхождении ряда явлений, которые с новой силой дают о себе знать на мировой арене. Среди них на первый план выдвинулся национализм, о котором не так давно, с углублением процесса глобализации, многие политики и историки надеялись говорить в прошедшем времени как о «чуме ХХ века». Такого рода прогнозы не оправдались: национализм оказался невероятно живуч. При этом не последнюю роль в его нынешнем громком звучании продолжают играть, как и прежде, исторические мотивы.

Национализм как самостоятельная сила мировой политики берет свое начало со времен Французской революции 1789 года, провозгласившей, что суверенитет в стране принадлежит нации - сообществу граждан. Еще кардинал Ришелье в середине XVIII века, добиваясь усиления французского государства перед лицом враждебных испанских и австрийских Габсбургов, пытался внедрить национальную идею в сознание правящей верхушки Франции. Он сетовал на «недостаточную привязанность французов к родине», их «неспособность» как нации к великим завоеваниям1. При жизни Ришелье некоторые французские политические деятели уже говорили о Франции как наследнице древней Галлии, высказывались за необходимость французской территориальной экспансии, захвата Испанских Нидерландов и Германии и установления «естественных границ Галлии» по Рейну и Пиренеям. В умах революционных французов стремление к единству на базе этнической и языковой принадлежности, идея республики и национальной независимости отождествлялись с укоренившимися понятиями об историческом предназначении Франции.

История французского могущества в Европе в XVII-XVIII веках влияла на взгляды тогдашних лидеров Франции, придавая воинствующую окраску французскому национализму. Ссылки на былое величие Франции дополнялись призывами к защите завоеваний революции и распространению республиканских идеалов по всей Европе. Активно пропагандировались убеждения в том, что французы являются самой прогрессивной и самой культурной европейской нацией. Перед походом на Россию Наполеон с презрением говорил о том, что «варварские народы суеверны и примитивны» и что достаточно одного сокрушительного удара по Москве, чтобы «эта слепая и бесхребетная масса» пала перед его ногами2. В начале XIX века на Францию смотрели теми же глазами, что и на Германию в ХХ: как на исторически агрессивную, изначально дестабилизирующую силу.

С опаской на своего французского соседа взирала Англия, где национальная идея по главным параметрам сложилась до 1789 года благодаря буржуазной революции в XVII веке. Появившиеся в Англии к тому времени политические институты дали ей то, чего в ту пору не было ни у одной страны, - возможность влияния довольно широких слоев английского населения на внешнюю политику, в силу чего она в немалой степени носила оттенок общенационального консенсуса. История и география во многом предопределили изоляционистский выбор Англии. Это, однако, не мешало англичанам прямо вмешиваться в дела континента для предотвращения господства какой-либо одной державы над всей Европой, причем в XVIII веке такой страной неизменно оказывалась Франция. Столетняя война (1337-1453 гг.) оставила глубокий след в памяти как англичан, так и французов; поражение французов при Ватерлоо (1815 г.) лишь укрепило взаимное недоверие между двумя народами. Проблема политического и экономического выживания относительно небольшого острова вблизи берегов Европы также наложила серьезный отпечаток на национальный характер англичан. Среди населения Англии получили широкое распространение чувства исторической исключительности и национального превосходства англичан. (В ХХ веке по мере усиления на международной арене позиций молодой и амбициозной американской нации мир столкнулся с аналогичным явлением в США.)

Венский конгресс 1815 года был первой попыткой ряда монархических режимов обеспечить коллективную безопасность в Европе на договорной основе, что стало и своеобразным детонатором бурного роста национального самосознания многих европейских народов. Венские дипломаты в угоду своим правителям перекраивали территории и раздавали направо и налево целые народы, немало не заботясь о том, каковы отношения между территориями и занимающими их народами и захотят ли эти народы замкнуться в отведенных им границах или попытаться их разрушить. В Вене победители Франции организовывали структуру новой Европы так, будто в ней вовсе не существовало народов и наций, будто молодые нации не имели своего исторического прошлого и понимания своих собственных интересов. Даже Бельгия, которую Конгресс подчинил Голландии, быстро почувствовала, что ее «прикрепили» к нации, отличавшейся от бельгийцев историческими традициями, нравами и верованиями. Обострившееся сознание своей национальной индивидуальности вызвало массовые выступления бельгийцев за независимость бельгийских провинций, «насильно отторгнутых Голландией», что в конце концов привело к созданию Бельгийского королевства.

После Венского конгресса Польша, помогавшая Наполеону в ходе его вторжения в Россию, подверглась разделу между Австрией, Пруссией и Россией. Главной целью поляков, стержнем их национальной идеи, стала независимость от России, хотя Австрия и Пруссия столь же деятельно работали над денационализацией своих польских территорий. Стремление поляков к независимости и сохранению Конституции 1815 года дополнялись их завоевательными устремлениями, проявившимися в ходе польского восстания 1830-1831 годов. В Варшаве открыто говорили, что Балтийское море на севере, Черное море и Карпаты на юге, Днепр на востоке должны быть границами «воскресшей» Речи Посполитой. Притязания на восстановление «былого величия Польши» путем захвата ряда русских губерний не только не встретили поддержки тогдашних властителей Европы, но и привели к росту антипольских настроений в российском обществе и на время обеспечили царскому режиму одобрение его политики в польском вопросе. Проявление экспансионистских черт польского национализма и резкая реакция на них в России наложили дополнительный отрицательный отпечаток на исторически непростой характер отношений между двумя славянскими странами и народами.

Рост национального самосознания народов, входивших в состав Австрии, превратился в серьезную проблему для находившейся у власти в Вене династии Габсбургов. Австрия представляла из себя конгломерат отдельных территориальных образований, многие из которых имели исторически сложившиеся и глубоко укоренившиеся этнические идентичности. Главной заботой Габсбургов стала нейтрализация национальных движений венгров и чехов, которые подпитывались обострившейся исторической памятью (на момент «присоединения» к Габсбургам в 1526 году оба народа уже имели свою историю, уходившую в прошлое более чем на 500 лет). Лидеры чешского движения, в частности, прямо заявляли о бесспорной исторической принадлежности Богемии чехам, поскольку все немцы «прибыли сюда позже нас - это колонисты и гости на этой Земле»3. Апофеозом национальных выступлений в Австрии стало Венгерское восстание в 1848-1849 годах, для подавления которого император Франц Иосиф запросил помощи у Николая I. Участие русской армии в усмирении Венгрии вызвало у венгров неприязненные чувства к России, что со временем превратилось в своеобразную «визитную карточку» венгерского национализма. В отличие от чехов венгерские националисты выступали за равное с немцами положение в рамках двуединой Австро-Венгерской империи. Между немецким и венгерским народами не наблюдалось какой-то особенной любви, однако их объединяло общее чувство - страх перед нарастанием в Австрии национальных движений славянских народностей, за которыми, как они подозревали, могла стоять Россия.

После сокрушительного поражения Пруссии от Наполеона в 1806-1807 годах Венский конгресс нанес чувствительный удар и по национальным устремлениям этого крупнейшего германского государства, ассоциировавшего себя со Священной Римской империей (Reich) германской нации*.(*Данное название утвердилось с конца XV века в силу того, что империя по населению, культуре и самосознанию стала преимущественно немецкой.) Согласно плану главы австрийской дипломатии К.Меттерниха, Конгресс наметил создание Германского союза, в который входили Австрия, Пруссия и более 30 других немецких государств. Пруссия с самого начала выступала против этого искусственного образования, считая, что его создание направлено не на объединение немцев, а на увековечивание их раздробленности под властью Габсбургов, непосредственными подданными которых являлась лишь малая часть немецкого народа. Подъем немецкого национализма связан с именем канцлера О.Бисмарка, по замыслу которого Пруссия должна была явиться перед всем немецким народом, перед всеми германскими государствами в ореоле освободительницы «германских братьев» и взять в свои руки дело национального возрождения. Изгнав из Германского союза Австрию и силой получив от Франции Эльзас и Лотарингию, Бисмарк добился создания в 1871 году Германской империи, которая называла себя новым рейхом, наследницей Священной Римской империи. В интересах укрепления национального духа молодого государства Бисмарк всячески поощрял изыскания в области немецкой истории, призванные подтвердить такие притязания.

Политика Бисмарка на национальное самоутверждение немцев была в полной степени продолжена и после его ухода с политической сцены. Большим влиянием в Германии стал пользоваться созданный в 1891 году Пангерманский союз, который придерживался крайне националистических и шовинистических взглядов. Пангерманисты открыто проповедовали превосходство немцев над всеми народами и провозглашали, что немецкая культура является самой высокой культурой в мире. Они не только требовали колониальной экспансии Германии, но, по существу, бросали вызов всему миру, призывая не обращать внимание на такие «пустяки», как международное право. Особую ненависть у пангерманистов вызывали славянские народы, которые, по их замыслу, должны были превратиться в рабов «великой немецкой нации». Пангерманский союз был невелик, однако его пропаганда оказывала значительное воздействие как на правителей Германии и ее дипломатию, так и на широкие слои немецкой общественности. Став статс-секретарем германского ведомства иностранных дел, Б. фон Бюлов заявил в 1897 году, что миновали времена, когда «немец уступал одному соседу сушу, другому - море, оставляя себе одно лишь небо», и что теперь «мы требуем и для себя места под солнцем»4. Перед Первой мировой войной пангерманисты, которые играли все более доминирующую роль в политической жизни рейха, настойчиво ставили вопрос о необходимости дать Европе немецкое руководство.

Дело пангерманистов не умерло с поражением Германии в войне, его активным продолжателем стал А.Гитлер, который в своей книге «Майн Кампф» с гордостью величал себя «немецким националистом», с юношеских лет испытывавшим симпатии к «всегерманской национальной партии». Он настойчиво проводил мысль о том, что Германия может обеспечить свое будущее только в качестве мировой державы, поскольку на протяжении почти 2 тыс. лет «история нашего народа… являлась мировой историей». В этой связи Гитлер призывал поставить изучение истории таким образом, чтобы оно на примере деятельности самых великих германских деятелей побуждало к действиям во имя «непоколебимого национального подъема». Кроме того, он считал необходимым заложить основы «расового возрождения» немецкого народа, уделить особое внимание вопросу о «чистоте крови». В рамках проповедуемой им политики расширения территории Германии, оправдываемой правом на «самосохранение немецкой нации», будущий фюрер фашистского Третьего рейха нацеливал германский «кулак» на Россию и призывал двинуться по той же дороге, по которой некогда шли «рыцари наших орденов».

Весьма поощрительно Гитлер отзывался о Японии, увидев в ней чуть ли не идеал государства, построенного на сильной националистической основе. В результате революции 1868 года Япония, бывшая до этого замкнутой феодальной страной, стала стремительно выходить на мировую арену. Особые черты внешней политике Японии придавал тесный контакт нарождавшейся буржуазии с полуфеодальными помещиками и самурайством - военно-феодальным сословием мелких дворян, являвшимся наиболее агрессивной частью японской нации. Именно самураи, носители древних традиций и ревностные почитатели японской истории, явились питательной средой для выработки национальной идеологии Японии. Один из главных ее постулатов заключался в том, что миссия «японской расы» - распространить на Китай и другие страны Востока цивилизацию более высокого порядка. Под прикрытием лозунга «Азия для азиатов» началась активно пропагандироваться идея японского владычества в Восточной Азии, для чего «Европа должна быть изгнана из этих краев». Раздавались призывы «уничтожить Россию, отнять у нее Сибирь до Урала»5. Агрессивная сущность японского национализма, подпитываемая ссылками на узость внутреннего рынка, настойчиво прививалась всему японскому народу, который с этнической точки зрения был самой однородной нацией на Земле.

После Первой мировой войны японские правители продолжали мыслить категориями исторического предназначения Японии «по освобождению народов Азии от гнета белых империалистов». Роль главных противников этого процесса отводилась Соединенным Штатам Америки и Советскому Союзу, которые стремились «обрубить корни» японской империи на азиатском континенте, «подобно растению в грунте». Заодно необходимо было «навести порядок» на самом континенте, где «нецентрализованный» Китай угрожал, мол, интересам всего Дальнего Востока. Известно, чем обернулась для самой Японии ее политика по созданию «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» под японским руководством. Однако известно и то, что благодаря трудолюбию народа и вере в силы японской нации Япония сумела быстро оправиться от поражения в ходе развязанной ею войны на Тихом океане и выдвинуться в разряд самых развитых стран мира. Вот только складывается впечатление, что справедливые национальные чувства японцев никак не могут освободиться от прошлых стереотипов: то японские политические деятели делают шаги, которые китайской стороной расцениваются как «ошибочные» с точки зрения толкования истории китайско-японских отношений, а то дальнейшее развитие отношений с Россией ставится в зависимость от так называемой проблемы «северных территорий», то есть от удовлетворения требований Японии по пересмотру итогов войны на Тихом океане.

Самые одиозные проявления агрессивного национализма (наполеоновской Франции, милитаристской Японии, гитлеровской Германии) непосредственным образом затрагивали Россию. Становление национальной идеи в России всегда было сложным из-за размера территории и наличия в стране большого числа народов и народностей - разных по историческим и конфессиональным традициям. Петр I, открывший Россию внешнему миру, не рассматривал ее население как нацию, предпочитая не делать каких-либо различий между императорской властью и государством. Однако уже при нем в народное сознание начали внедряться такие понятия, как любовь к Отечеству (аналог патриотизма), слава Отчизны, служение народу и т.п. К тому же Петр сделал важнейший шаг в направлении укрепления российской идентичности: созданием сильного государства он дал возможность народу соприкоснуться с чувством национальной гордости. Перед лицом роста национального самосознания народов Европы после Французской революции 1789 года и опасности переноса «европейской заразы» на российскую почву при Николае I была сделана попытка сформулировать собственную, отличную от западной национальную идею - православие, самодержавие, народность. Принятая доктрина преследовала цель связать в людском представлении настоящее и будущее российского народа как нации с государством, монархом и государственной религией. Большое значение при этом придавалось реконструкции русской истории путем создания идеализированного образа гармоничных отношений между правителем и народом.

Поражение России в Крымской войне (1853-1856 гг.), реформы Александра II, а также успехи националистической политики Бисмарка всколыхнули российское общество, вновь остро поставив вопрос о содержании российской национальной идеи. Обострилась борьба между «западниками» и «славянофилами», которые по-разному смотрели на пути дальнейшего развития страны. Заметное влияние на царский режим оказывали славянофилы, которые, превознося преимущества славянских начал общественной жизни и культуры древней Руси, все чаще обращали внимание на общность судьбы всего славянства (панславянизм). Русско-турецкая война 1877-1878 годов действительно сыграла освободительную, прогрессивную роль в судьбах народов южнославянского мира. Однако эта война, стоившая российскому народу многочисленных жертв, не только привела к сворачиванию Александровских реформ, но и заставила задуматься о внешней составляющей государственного национализма, занявшего к концу XIX века господствующее положение в идеологических воззрениях правящих кругов. О неоднозначном восприятии в России такого понимания национальной идеи свидетельствует тот факт, что один из самых видных ее сторонников, крупный государственный деятель и дипломат С.Ю.Витте проводил различие между «здоровым национализмом», который характеризовался им среди прочего стремлением «к охране плодов исторической жизни государства, добытых кровью и потом народов», и, по его выражению, «болезненным национализмом», для которого главное - подчинение «более страстям, нежели разуму»6.

Последний тезис-предостережение сыграл немаловажную роль в крахе царизма. Смертельный удар по монархии нанесла Первая мировая война, в ходе которой народ, лишенный патриотических чувств и призванный бороться путем немыслимых жертв за чуждые ему интересы, отторг самодержавие. Была поставлена под сомнение и идея панславянизма: война во многом развела в разные стороны вчерашних борцов за независимость и их покровителей. История показала, что идеи славянского единства становились востребованными в моменты национальных потрясений, когда та или иная славянская нация ощущала острую нужду во внешней поддержке, прежде всего со стороны России. Такая поддержка придавала сербам и болгарам сил в борьбе с турецким игом, выполняла защитную функцию в условиях, когда чехам, словакам, хорватам, словенцам угрожали германизация или мадьяризация. Однако, сыграв свою позитивную роль в экстремальных ситуациях, потребность в славянской общности быстро уступала место национальным приоритетам, которые во многом были продиктованы историческими пристрастиями и ориентацией на развитие связей с Западной Европой. Недаром среди петербургских дипломатов кануна войны бытовало мнение, что «венгерский гнет, быть может, есть лучшая гарантия любви венгерских славян к России. С прекращением его у них явятся другие интересы и - большой вопрос, будут ли последние соответствовать нашим»7.

Первая мировая война и революция 1917 года в России способствовали дальнейшему росту национального самосознания народов, порождая смелые надежды у одних и раздувая тлевшие амбиции у других. Державы-победительницы - Англия, Франция, США - приложили немало усилий, чтобы на основе учета собственных интересов построить мир, не покушающийся на завоеванные ими позиции. Однако Версальский мир 1919 года, как и Венский конгресс 1814-
1815 годов, не только вновь перекроил карту Европы и обострил национальные проблемы в созданных государствах, но позволил лидерам ряда националистических движений, прежде всего в Германии, сделать ставку на оскорбленные чувства сограждан. Революция же в России, привлекательность идеологии ее новой власти спровоцировали не просто подъем стихийного протеста колониальных народов против иностранных порядков, а зарождение подлинных национально-освободительных течений. При этом немалая роль в становлении национального сознания принадлежала обращению к прошлому. В ходе, например, восстания друзов в Сирии в 1925 году воззвания его руководителей к сирийскому народу напрямую апеллировали к его «национальной чести», основанной на истории страны, славной памяти предков и национальных героев. Мощное национальное движение началось в Китае, но об этом подробнее будет сказано ниже.

В послереволюционной России официальная пропаганда отвергла национализм как реакционное буржуазное учение, как «идеологию порабощения и превосходства одной нации над другой». В противоположность ему был выдвинут тезис об интернационализме (сначала пролетарском, затем социалистическом) в качестве нового типа отношений дружбы, равноправия, взаимного уважения, всестороннего сотрудничества и взаимопомощи народов и наций. Жестоко подавляя любые проявления национализма внутри СССР, И.В.Сталин и его соратники взяли курс на построение новой общности - советского народа. По существу, была провозглашена и национальная идея: построение любой ценой (даже ценой преступлений против собственного народа) сильного государства, способного выстоять во враждебном окружении. Перед нападением гитлеровской Германии на СССР на вооружение было взято испытанное чувство единения народов - патриотизм с возвращением имен, характеризовавших былую славу России: Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Первого, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Сталин брал из прошлого то, что соответствовало тогдашним потребностям и его замыслам. История показала, что он не ошибся: вера советских людей в созданное ими государство, их высокий патриотизм и самоотверженность сыграли определяющую роль в победе над Гитлером. Однако, выйдя победителем из войны, советская система так и не смогла построить единую советскую нацию. Ослабление СССР, разочарование народных масс в результатах строительства социализма в стране привели среди прочего к брожению в национальных образованиях, положив начало распаду Советского Союза.

Остальной Европе не хватило ни силы национальных чувств, ни патриотизма, чтобы противостоять возрожденному и доведенному Гитлером до изуверства агрессивному германскому национализму. Сдавшись по воле своих руководителей практически без сопротивления (за исключением Англии и Югославии) на «милость победителя», большинство европейцев со смешанным чувством отчаяния и надежды следили за разворачивающейся на Востоке битвой двух «отверженных» Версальского мира. Были и такие страны, как Венгрия и Румыния, правители которых предпочли по исторической привычке «прислониться» к сильнейшему в стремлении поучаствовать в «разделе пирога». Создание антигитлеровской коалиции (Англия, СССР, США) стало возможным не только в силу геополитических, военных и экономических расчетов каждого ее участника, но и благодаря осознанию той опасности для всего мира, которую несет в себе человеконенавистническая идеология национального и расового превосходства. Радикальное изменение на фронтах Второй мировой войны, победы советской армии дали возможность европейским народам воспрять национальным духом и на заключительной стадии присоединиться к усилиям по разгрому гитлеровской Германии. Пришел черед и Азии, где потерпела крах политика японских милитаристов. Все это было единственным в мировой истории примером общечеловеческого единения в борьбе Добра со Злом.

Большинство западноевропейских стран, народы которых по результатам войны были глубоко уязвлены в своих национальных порывах, начали испытывать некий комплекс неполноценности в отношении Соединенных Штатов, взявших на себя роль «ангелов хранителей» их безопасности перед лицом умело сконструированной новой внешней опасности - «советской угрозы». Холодая война оказалась для многих европейских политиков тем спасательным кругом, который позволил постепенно вытеснить из сознания людей чувство национального унижения и заменить его на всепоглощающее ощущение причастности к борьбе с «мировым злом». Успешное продвижение общеевропейских проектов, улучшение жизненного уровня западноевропейцев по сравнению с положением в странах восточного блока придавали дополнительную привлекательность выбору следования за США. Понятие «американский зонтик» стало неотъемлемой частью национального менталитета европейского истеблишмента: можно было при случае публично продемонстрировать свой антиамериканизм, но в любой непростой ситуации постараться прикрыться успокаивающей тенью этого «зонтика». Даже бывший премьер-министр Великобритании М.Тэтчер, имеющая заслуженную репутацию твердого проводника английских интересов, в середине 90-х годов прошлого столетия подчеркивала, что только Америка, где патриотизм понимается «не как преданность отечеству, а как преданность универсальным и вечным принципам»8, имеет моральное право занимать место мирового лидера.

До последнего времени в Западной Европе оставались два государства, политика которых в наибольшей степени была пронизана национальным духом, - Франция и Германия. Идеи генерала де Голля о французском патриотизме и национальном величии Франции, базировавшиеся на сильной государственной власти, долгое время лежали в основе политики французского руководства. Приверженец идеологии Североатлантического альянса и убежденный противник коммунизма де Голль тем не менее превратил Францию из страны, покорно следовавшей за своим заокеанским партнером, в страну с собственным мнением и линией поведения в международных делах. Новый французский Президент Н.Саркози шел к своему президентству под лозунгами обновления и модернизации Франции, упрекая своих предшественников - Ф.Миттерана и Ж.Ширака - за то, что для них «главными были французская история и традиции, а не реформирование Франции». Особое внимание он уделял укреплению отношений с Америкой, моделью которой он «не восхищался», но общество которой ему «гораздо ближе, чем многие другие»9. Германия, поверженная в войне и покаявшаяся за преступления гитлеровского режима, сумела сохранить основное - стремление к возрождению и силу национальных чувств. Настойчивая, лишенная сантиментов и надрыва, продуманная политика лидеров Западной Германии не только позволила достичь экономической мощи, но и привела к воссоединению германской нации. Нет никаких признаков того, что Германия утолила свою жажду вернуться на определяющие позиции в мировой политике.

Для стран Восточной и Центральной Европы, освобожденных Советской армией и попавших в зону влияния Советского Союза, открылась возможность для укрепления собственной государственности и национальной идентичности. Послевоенный подъем патриотических чувств и помощь СССР позволили этим странам быстро встать на ноги и приступить к государственному строительству. Однако благодарность освободителям в скором времени уступила место озабоченности экономическими и социальными проблемами, которые не вызывали энтузиазма у граждан новых социалистических стран. Установленные в них под воздействием СССР порядки начали вызывать подспудное неприятие у различных слоев населения. Несмотря на то, что проявления националистических настроений не поощрялись, вспышки недовольства местным руководством (в ГДР, Венгрии, Чехословакии, Польше) нередко окрашивались в антисоветские тона, замешанные на исторических воспоминаниях. Бывший председатель КГБ СССР В.А.Крючков, работавший в 1956 году в советском посольстве в Венгрии, позднее писал, что события в этой стране явились для СССР «жестоким уроком», платой «за собственные ошибки, за пренебрежительное отношение к чувствам, традициям венгерского народа». В Советском Союзе, отмечал он, недооценили силу венгерского национализма, корни которого кроются в истории Венгрии10. Как только в СССР появились признаки упадка, социалистический лагерь начал размежевываться по национальным квартирам, где в спешном порядке приступили к переписыванию учебников по истории, дабы подчеркнуть свою самобытность и окрасить в черный цвет послевоенный период. После «побега от СССР» бывшие социалистические страны в едином порыве выразили желание заполучить место в НАТО и Европейском союзе, сопровождая свои просьбы напоминаниями об «исторической угрозе» их суверенитету со стороны России и заверениями в готовности ей противостоять при условии, естественно, западного покровительства.

Ослабление позиций колониальных держав в ходе Второй мировой войны послужило мощным фактором повсеместного подъема национально-освободительной борьбы народов Азии, Африки и Латинской Америки. Решающий вклад Советского Союза в разгром фашистской Германии, его сокрушающий удар по Квантунской армии Японии привели к небывалому росту авторитета СССР, который значительно повысил привлекательность социалистической модели развития в глазах национальных движений. В Индии, которой в 1947 году англичане были вынуждены дать свободу, премьер-министр Дж.Неру выражал надежду, что его страна пойдет по пути создания социалистического государства. В 1949 году в Китае победу одержало освободительное движение под руководством Коммунистической партии, в арабских странах некоторые национальные движения брали на вооружение лозунги построения арабского социализма. Борьба за независимость сопровождалась формированием национальных идей, не последняя роль в которых отводилась ссылкам на историческое прошлое. Неру, ставший одним из самых видных лидеров Движения неприсоединения, полагал, что повсюду в Азии национализм, тесно связанный в сознании людей с воспоминаниями о колониальном периоде, оставался вдохновляющей «живой силой». Проводя различия между «здоровым и нездоровым» национализмом, Неру тем не менее склонялся к тому, что и в дальнейшем в Азии национализм будет играть весьма значительную роль11.

Правда, в самой Индии выработка национальной идеи столкнулась с большими сложностями, что и сегодня сказывается на ее внутренней стабильности. Процесс конструирования индийской нации далек от своего завершения как раз в силу развернувшейся борьбы за трактовку истории этой многоэтнической и многоконфессиональной страны. Долгие годы важнейшей составляющей государственной идеологии была намеченная Неру концепция «истории единства», основывавшаяся на поисках в прошлом представлений о единой Индии, единой индийской нации. Однако с приходом к власти в 1998 году Индийской народной партии борьба за прошлое заметно обострилась: начали активно продвигаться тезисы о том, что древняя Индия была «золотым веком индусской цивилизации», превосходившей по уровню развития все народы мира, что средние века - это история противостояния индусов мусульманским захватчикам и т.д. Налицо все признаки национализма на этнической и религиозной основе, что в такой многообразной стране, как Индия, не может способствовать общенациональному спокойствию. Постоянные вспышки межконфессиональной вражды лишь подтверждают мнение, что отсутствие национального единства может серьезно осложнить реализацию амбиций Индии на международной арене.

В арабских странах национализм зародился поначалу в качестве некой общей для всех арабов национальной идеи - арабизма, который претендовал на выражение интересов исторически сложившегося единого сообщества, объединенного преимущественно единой религией, единым языком и созданной на их основе арабо-мусульманской культурой. Важное место в постулатах арабизма занимал тезис об обладании арабами в эпоху арабских халифатов единым жизненным пространством (арабским отечеством), простиравшимся от Атлантического океана до Персидского залива. В 1930-1940-х годах лозунги арабского единства - арабского отечества приобрели конкретные очертания в наиболее значимых национальных программах арабских движений за независимость. Кроме того, объединяющие начала арабизма были использованы при создании в 1945 году Лиги арабских государств. После 1948 года палестинская проблема, густо замешанная на историческом и религиозном противостоянии арабов и евреев, превратилась в новый инструмент консолидации арабских стран.

Наиболее ярким выразителем идей арабского национализма стал Г.А.Насер - один из лидеров молодых офицеров в Египте, которые в 1952 году свергли «чужеземную монархию» короля Фарука. В создании Израиля Насер усматривал кульминацию векового колониального господства Запада, который до этого «разрезал» арабскую нацию и отказал ей в культурной и исторической общности. Руководствуясь интересами построения национального государства в Египте, Насер использовал арабизм в качестве мобилизующей силы для окончательного вытеснения Англии и Франции из региона. Характерно, что накануне Суэцкого кризиса в 1956 году премьер-министр Франции
Ги Молле, озабоченный в первую очередь воздействием египетских призывов на активизацию антиколониальной борьбы арабов в Северной Африке, сравнивал Насера с Гитлером, заявляя, что египетский лидер «амбициозно рвется повторить завоевания ислама»12. Воплощением идеи арабского отечества стало образование в 1958 году между Египтом и Сирией Объединенной Арабской Республики (ОАР), которая рассматривалась в качестве первого шага к «полному арабскому единству». Однако уже тогда было очевидно, что философия арабизма накладывалась на «страновой» национализм, проявившийся, в частности, в стремлении насеровского Египта решать путем объединения с Сирией преимущественно египетские национальные задачи.

Распад ОАР в 1961 году и особенно поражение Египта в ходе войны с Израилем в 1967 году привели к падению привлекательности лозунгов арабского национализма в пользу потребностей национального строительства отдельных арабских государств. Дополнительный импульс в сторону такого смещения акцентов дала имевшая огромный резонанс победа в 1962 году алжирского народа в вооруженной борьбе за независимость, стоившая алжирцам большого числа человеческих жизней. Руководство Алжира подчеркивало именно алжирский, а не арабский характер одержанной победы, ставило цель подъема алжирской нации. Второй Президент Алжира Х.Бумедьен заявил в 1969 году, что алжирское общество нуждается в осознании собственной идентичности, для чего необходимо восстановить искаженную колонизаторами многовековую историю страны, которая играла заметную роль в истории Средиземноморского бассейна13. Претерпела трансформацию и национальная риторика Египта: в Конституции страны 1981 года египетский народ, хотя и определяется как часть арабской нации, сохраняет за собой специфический статус, поскольку проживает на «земле Египта, где взошла заря истории и цивилизации». Тем не менее говорить о полной победе «странового» национализма над арабизмом явно преждевременно. Отрицательные последствия глобализации и усиление в конце ХХ - начале XXI века антиисламских проявлений во внешней политике ряда западных стран, прежде всего США, служат новой подпиткой для арабского национализма, придавая ему цивилизационное измерение и заставляя арабов вспоминать о давно минувших временах крестовых походов и арабских завоеваний.

Пример Китая, находящегося сегодня в центре всеобщего внимания, дает дополнительные основания утверждать, что национализм не только не утратил своего изначального значения, но и превратился в фактор, оказывающий серьезное влияние на современную мировую политику. Эволюция китайского национализма - лучшая иллюстрация умелого использования истории как для нужд внутреннего развития, так и для выстраивания отношений с внешним миром. Становление национальной идеи в Китае проходило в конце XIX века под лозунгами борьбы против чужеземной маньчжурской Цинской династии (правила страной с 1644 г.)

и избавления страны от влияния иностранных держав. Национальное движение во главе с Сунь Ятсеном, добившееся путем организации вооруженных выступлений отречения последнего маньчжурского императора в 1912 году, решительно выступало за объединение страны, за необходимость национального и культурного возрождения китайской нации. Мощный толчок борьбе за достижение национальной независимости Китая от иностранных держав дало «движение 4 мая 1919 года», когда учащаяся молодежь Пекина провела массовую демонстрацию протеста против решения Версальской мирной конференции о передаче Японии бывших германских колониальных владений в провинции Шаньдун. Отстаивание суверенных прав Китая в ходе вооруженного сопротивления Японии (1931-1945 гг.) сопровождалось характерным для всех национальных движений уяснением национальных интересов страны, которые, однако, уже тогда трактовались под углом зрения «китайской исторической специфики».

Особое место в истории Китая занимает Мао Цзэдун, фигуре которого как основателю Китайской Народной Республики в 1949 году уделялось повышенное внимание на недавних торжественных мероприятиях по случаю 60-летия КНР. В 1930-х годах Мао Цзэдун стал одним из центральных действующих лиц национально-освободительного движения, неустанно повторявшего, что Китай стоит в ряду величайших стран мира, населен великим народом и обладает наиболее древней культурой. Своим соратникам по Коммунистической партии Мао Цзэдун говорил, что, для того чтобы сплотить весь китайский народ и воздвигнуть «нерушимую Великую стену» единого национального фронта, необходимо «не отмахиваться» от исторического прошлого Китая, вступить во владение «всеми ценностями - от Конфуция до Сунь Ятсена»14. Несмотря на то что в ходе «культурной революции» (1966-1976 гг.) пострадало около 100 млн. китайцев, ставший после смерти Мао Цзэдуна руководителем Китая Дэн Сяопин, сам изрядно натерпевшийся от маоистского эксперимента, счел необходимым подчеркнуть, что, хотя деятельность Мао Цзэдуна не была свободна от «недостатков и ошибок», его идеи навсегда останутся «богатейшей духовной сокровищницей». Дэн Сяопин особо отмечал, что создание Китаем в 1960-х годах атомной и водородной бомб, искусственного спутника Земли, продемонстрировавших уровень развития нации и государства, позволили стране занять в мире положение великой державы. Дэн Сяопин придавал большое значение вопросу сохранения «государственного достоинства», которое «не устоит на ногах», если Китай не будет сам себя уважать15.

Своеобразным гимном китайского национализма стала вышедшая в 2009 году и получившая широчайший резонанс книга «Китай недоволен»16, выражающая, судя по всему, мнение влиятельных групп военного и партийного истеблишмента КНР. В книге вопрос обозначается прямо: знаменем Коммунистической партии Китая должен стать национализм, а не интернационализм и не солидарность пролетариев и трудящихся всех стран. В целях дальнейшего сплочения всех китайцев в одну нацию необходимо среди прочего постоянно обращаться к прошлому, которое в значительной степени определяет нынешнее состояние и амбиции Китая. Если до 1840 года (Опиумной войны) Китай благодаря высокому уровню своей цивилизации «сам был хозяином своей истории» и сохранял преобладающее положение, то последние 170 лет - это время «унижений и оскорблений» со стороны иностранцев и борьбы Китая (с момента образования КНР) за свое «новое рождение». Книга не свободна от проявлений открытой неприязни в отношении «промышленной цивилизации Запада», которая должна расплатиться с Китаем за «долги». Задача сегодняшнего дня, с точки зрения авторов книги, заключается в том, чтобы, приспособив опыт прошлого к современности, направлять усилия на возвышение Китая, на победу в мировом соперничестве. Для этого предлагается взять в качестве важной составной части национальной идеи тезис о том, что все ныне живущие китайцы должны руководствоваться не своими личными, а общими интересами нации. Для многих политических наблюдателей, внимательно отслеживающих китайскую проблематику, появление книги «Китай недоволен» явилось лишним подтверждением мнения о том, что под политику модернизации Китая подводится солидная идеологическая основа - китайский национализм.

В отличие от Китая, где национальной идеей со всей очевидностью становятся конкретные задачи по его превращению в мощное высокоразвитое государство с опорой на широкую народную поддержку, Россия все никак не может отделаться от шока, вызванного распадом СССР и последовавшего за ним периодом растерянности и потери национальных ориентиров. Советский народ, который, казалось бы, был обречен на постоянное совместное сосуществование всех населявших СССР народов, вдруг потерял способность мыслить единообразно. Именно национализм, упорно игнорировавшийся руководством СССР, явился чуть ли не главной причиной краха советского государства. В этом убежден, к примеру, бывший первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, а затем советник Президента СССР К.Н.Брутенц, который отмечал, что М.С.Горбачев и другие «архитекторы» перестройки оказались неготовыми к встрече с взрывоопасной национальной проблематикой. Не понимая подлинного смысла и причин национальных движений, они не сумели выработать адекватных подходов к национальному вопросу и не шли к нему, а «пятились под напором бурных перемен, которые сами же вызвали». По мнению Брутенца, нараставший в стране хаос, очевидная непоследовательность и слабость центра подрывали в обществе идейно-политическую основу «общесоюзного сознания». На фоне же сдачи Советским Союзом своих международных позиций терялось основание для чувства гордости от сопричастности к сверхдержаве17. Руководители советских национальных республик увидели в падении притягательности Москвы в глазах местного населения удобную возможность для завоевания реальной власти. Сыграв на свойственных каждому народу националистических настроениях, они превратили объяснимое стремление широких масс к лучшей жизни в конкретное движение за обретение независимости национальных республик.

Одной из отличительных черт поиска постсоветскими государствами собственной национальной идеи стало подлаживание истории к нуждам независимого развития. По этому пути прошло большинство современных государств, искавших в прошлом корни своих наций и обоснование их права на достойное место в мировой политике. Однако на пространстве бывшего СССР подобные поиски часто сопровождаются намеренным искажением истории совместного проживания народов, отмеченной и общими страданиями, и общими победами. Более того, в некоторых странах усиленно культивируется образ врага в лице России, что не только отравляет атмосферу в двусторонних отношениях, но и лишает новые государства маневра в проведении самостоятельной политики. Полным ходом идет переписывание учебников по истории, призванных показать пагубность «идеологии старого строя» и внушить подрастающему поколению чувства некой «исключительности» своей нации, а то и ее превосходства над другими народами. Тем самым создаются предпосылки для проявлений национал-шовинизма, не раз доказывавшего способность подорвать прежде всего собственные государственные устои. К чему привел, например, лозунг «Грузия для грузин», всем хорошо известно.

Становление национальной идеи в России идет медленно, виной чему является отсутствие общественного согласия по ряду проблем внутренней и внешней политики государства. Да и российская нация, надо признать, окончательно не сложилась в силу порожденных
1991 годом процессов сильного имущественного расслоения граждан и ослабления чувства социальной справедливости, а также серьезных просчетов в национальной политике (только война в Чечне чего стоила). Если в Советском Союзе, несмотря на очевидные минусы существовавшего строя, народы объединяла живительная память об исторической победе в Отечественной войне и героизме при восстановлении разрушенного хозяйства, высокий авторитет страны в международных делах, гордость, наконец, за успехи в освоении атома и космоса, то в сегодняшней России не так много поводов для проявления присущих ее гражданам патриотических чувств. В серьезное препятствие на пути формирования общероссийского сознания превратились разгоревшиеся споры вокруг истории страны, которые не только раскалывают общество, но и значительно осложняют усилия по противодействию попытки фальсификации истории в ущерб интересам России. Главные исторические баталии развернулись по вопросу об оценках советского периода, включая фигуру Сталина, отражая тем самым сложный и весьма противоречивый характер эволюции общественной мысли в России. Складывается впечатление, что Россия сама себя постоянно истязает историей, вместо того чтобы, спокойно осознав и приняв свое прошлое, извлечь соответствующие уроки и сосредоточиться на выполнении неотложных задач государственного строительства.

В современном мире сталкиваются две тенденции: глобализация, с ее стремлением к унификации всех сфер человеческой деятельности, включая образ жизни, и проведение суверенной политики, основанной на принципах сохранения своей национальной и государственной самобытности. Продолжающееся геополитическое противостояние в международных отношениях, активизация крайне националистических и сепаратистских настроений, принимающая подчас острые формы борьба мировоззрений и культур, говорят о том, что процесс глобализации наталкивается на серьезные препятствия. К тому же финансово-экономический кризис породил предчувствие того, что в новой мировой экономике приоритет будет отдан усилению государственного контроля и росту протекционизма. В совокупности это создает идеальную питательную среду для упрочения во многих странах позиций национализма, которому свойственно, смотря вперед, пристально оглядываться назад.

 

 1Ришельё Арман-Жан дю Плесси, кардинал-герцог де. Политическое завещание, или Принципы управления государством. М.: Ладомир, 2008. С. 241-245.

 2Бонапарт Н. Императорские максимы. М.: ЭКСМО, 2003. С. 161.

 3Цит. по: Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М.: Европа, 2007. С. 303.

 4Цит. по: Мировые войны ХХ века: В 4 кн. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк. М.: Наука, 2002. С. 39.

 5Международные отношения на Дальнем Востоке (1840-1949). 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1956. С. 120.

 6Цит. по: Тишков В.А. Российская нация и ее критики // Национализм в мировой истории. М.: Наука, 2007. С. 573.

 7Ненашева З.С. Словацкий вопрос в контексте национальных движений Венгрии в конце XIX - начале ХХ в. (По материалам российских дипломатических служб.) // Славянский вопрос: вехи истории. М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1997. С. 146.

 8Тэтчер М. Искусство управления государством. Стратегия для меняющегося мира. М.: Альпина Паблишер, 2003. С. 47.

 9Саркози Н. Мое мнение. Франция, Европа и мир в ХХI веке. СПб.: Alexandria Symposium, 2009. С. 297, 281.

10Крючков В.А. Личное дело: В 2 ч. Ч. 1. М.: Олимп; ТКО АСТ, 1997. С. 39.

11Неру Дж. Внешняя политика Индии. Избранные речи и выступления. 1946-1964. М.: Прогресс, 1965. С. 111-112.

12Цит. по: Киссинджер Г. Дипломатия. М.: Ладомир, 1997, С. 478.

13Nyssen H. L’Algérie en 1970 telle que je l’ai vue. Paris: Arthaud, 1970. P. 75.

14Мао Цзэдун. Избранные произведения. Т. 2. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. С. 364.

15Дэн Сяопин. Строительство социализма с китайской спецификой. Статьи и выступления. М.: Общество дружбы и сотрудничества с зарубежными странами, 2002. С. 45, 371, 413.

16Чжунго бу чаосин. Да шидай, да мубяо цзи вомэнь ды нэй ю вай хуань (Китай недоволен. Великая эпоха, великие цели и наши внутренние и внешние неурядицы). Авторы: Сун Сяоцзюнь и другие. Нанкин: Цзянсу жэньминь чубаньшэ, 2009.

17Брутенц К.Н. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.: Международные отношения, 2005. С. 389-390.