ENGLISHЗаконы, так или иначе связанные с определенными историческими событиями или концепциями, встречаются во многих современных государствах. Среди исследователей, занимающихся данной темой, широко распространено понимание того, что существование такого рода законодательства - это явление юридической практики в ХХ-XXI веках. Целый ряд исследователей, в том числе на постсоветском пространстве, проводит сравнительный анализ исторической политики в странах Западной и Восточной Европы, пытаясь выделить общие черты этого процесса и его правового отражения1.
Однако ряд связанных с этой темой вопросов остается открытым. Можно ли считать гомогенными все принимаемые в каком-либо государстве так называемые «мемориальные законы»? Являются ли исторические, социально-политические, культурные процессы, приводящие к появлению мемориальных законов, схожими во всех странах? Иными словами, одинаковы ли такие законы во всех странах, где они существуют, и преследуют ли они одни и те же цели? И, наконец, отличается ли дальнейшая судьба мемориальных законов в разных странах, в частности речь идет о вносимых в них изменениях и их применении. Пример французского закона №90-615 от 13 июля 1990 года, так называемого «закона Гэссо», который стал первой «мемориальной» правовой нормой в этой стране, может дать интересную почву для размышления над поставленными вопросами.
Сам термин «мемориальные законы» применяется во французской юридической и общественно-политической риторике, однако появился он сравнительно недавно, в 2005 году, и обозначает несколько законов, связанных с исторической памятью, которые были приняты во Франции, начиная с «закона Гэссо». Этот термин оспаривается некоторыми французскими экспертами, но на данный момент является часто употребимым и используется в настоящей статье2.
Закон №90-615 от 13 июля 1990 года называется «О пресечении любых расистских, антисемитских и ксенофобских действий»3. Его текст касается тем геноцида, военных преступлений и преступлений против человечества, организаций, признанных преступными международными юридическими инстанциями. Появление этого документа вызвало неоднозначную реакцию и раскололо сообщество представителей гуманитарных наук на его сторонников и противников. Если целесообразность принятия «закона Гэссо» вызывала и продолжает вызывать споры, то процессы, способствовавшие его появлению, часто являются объектом анализа.
Согласно концепции французского историка Анри Руссо, эпистемологические тенденции последних 30 лет формируются в контексте «негативной памяти», когда историческая память и наука концентрируются на трагических страницах прошлого, на истории жертв, конфликтов и проигравших. С одной стороны, это было подготовлено ростом интереса к устным свидетельствам как к историческому источнику, что, в свою очередь, дало развитие изучения истории Холокоста. С другой - процессами объединения Европы после падения Берлинской стены и распадом Советского Союза, после чего страны Старого Света стремительно интегрировали в свое пространство государства, чьи историографическая и когнитивная традиции находились в условиях обрушения прежних и поиска новых векторов развития4.
Проявляясь, по выражению исследователя Пьера Нора, в так называемых «местах памяти» - реперных точках, которые в представлениях общества сыграли ключевую роль в формировании самоидентичности, - историческая память формирует вокруг них нарратив, отводя одну из важнейших в нем ролей историку. Результатом этого становится слияние двух разных по своей сути категорий - памяти и исторической науки, - ставя последнюю часто в подчиненное положение5.
Негативным последствием всего этого может стать не только политическое манипулирование историческими сюжетами и болезненными точками памяти. Подобная диспропорция может вызвать конфликт памяти и науки, о котором писал Поль Рикёр, единственным выходом из которого, по его мнению, является концепция «справедливой памяти», когда история учитывает коллективные представления о прошлом, но не сводится к ним6. Игнорирование такой опасности и манипуляция взаимосвязью истории и памяти могут привести к скатыванию в националистическую риторику, чрезмерной концентрации на «негативной памяти» с превалированием реваншистских настроений, к настоящей социальной войне, вызванной отторжением объективно нужного, по выражению того же Рикёра, «долга памяти» - необходимого средства для рефлексии7.
Во Франции «мемориальными» называют четыре закона, помимо «закона Гэссо»: закон от 29.01.2001 о признании геноцида армян 1915 года8, закон от 21.05.2001, так называемый «закон Тобира», по которому рабство и работорговля признаются преступлениями против человечества9, и закон от 23.02.2005 о признании некоторого позитивного вклада колониальных властей в развитие колоний, а также о дани уважения памяти репатриированным французам10, который вызвал наибольшее количество споров11. Закон №90-615 был принят по инициативе политического деятеля, депутата от Французской компартии Жана-Клода Гэссо. Можно сказать, что его принятие явилось следствием волны общественно-политической активности 1968 года, которая, потерпев поражение, повлияла на деятельность общественных организаций, университетской и культурной среды в вопросах памяти и исторического признания12.
Обсуждение проекта проходило в контексте реакции на судебные процессы во Франции над нацистскими преступниками французского происхождения Полем Тувье и, что особенно важно, над занимавшим важные государственные должности Морисом Папоном. Именно то, что перед лицом правосудия оказались французы, а не немцы, стало катализатором научных и общественно-политических дискуссий о роли Франции во Второй мировой войне, степени участия страны и народа в геноциде и преступлениях против человечества, о дани памяти и уважения жертвам этих трагедий. Полемика была разнообразной и часто зависела от приверженности ее участников к радикальным политическим взглядам13.
Основная часть «закона Гэссо» состоит из трех параграфов, которые вносят дополнение в Уголовный кодекс и Закон о свободе прессы от 29 июля 1881 года, а также уточняют порядок использования материалов судов по преступлениям против человечества. С нормативной точки зрения текст не дает никаких нововведений, а, по сути, является продолжением «закона Плевена» от 1 июля 1972 года, который предусматривает наказание за диффамацию и расистские оскорбления, а также за подстрекательство к дискриминации (новое понятие) и ненависти к лицу или группе лиц на этнической, расовой или религиозной почве. Также он предусматривает возможность для общественных организаций в течение пяти лет подавать в суд за такие правонарушения. «Закон Гэссо» добавляет возможность этим организациям отвечать на подобные действия публикациями в прессе. Кроме того, в законе дано уточнение, что именно является отрицанием преступлений против человечества, ссылаясь на определения Международного военного трибунала, идущих в приложении к Лондонскому соглашению от 8 августа 1945 года, и на перечисленные в нем организации, признанные преступными14.
Принятие закона №90-615 инициировало дискуссию в научном и общественно-политическом пространстве, которая сконцентрировалась на проблемах вмешательства государства в общественную жизнь и научные исследования. В частности, она касалась принципа свободы слова, гарантированного всем гражданам Декларацией прав человека и гражданина, который ставил под угрозу, по мнению некоторых, этот закон. Проанализируем основные положения как противников, так и сторонников данного закона, принадлежащих главным образом к научной среде, поскольку представители этого сообщества, как правило, наиболее тщательно заботятся об аргументации своей позиции, в то время как в политической и медийной сферах основной задачей является завоевание электората и аудитории.
Одним из самых знаковых актов критики стала петиция ассоциации «Свободу истории!» с одноименным названием, появившаяся впервые в прессе на страницах газеты «Libération» от 13 декабря 2005 года, которую подписали многие известные историки, представители академической среды и писатели Франции - Пьер Видаль-Наке, Жан-Пьер Азема, Пьер Нора, Марк Ферро, Франсуаз Шандернагор и др.15. История - это не религия, не мораль, она не может быть на службе у современных событий, в свободной стране она не может зависеть от государства или юриспруденции, а роль историка состоит не в осуждении или экзальтировании прошлого, а в его объяснении - вот основные тезисы этой петиции.
«Историк не переделывает прошлое под современные идеологические схемы и не вводит в события прошлого чувствительные моменты сегодняшнего дня… В своих научных исследованиях историк собирает воспоминания людей, сравнивает их между собой, сопоставляет с документами, предметами или следами прошлого и устанавливает факты. История принимает во внимание память, но не сводится к ней» - такое рассуждение содержится в тексте петиции. Это обращение не собрало большинство сторонников в научной и культурной среде Франции. Однако петиция получила наиболее широкую известность благодаря авторитету некоторых подписавших ее историков, той полемике, которую она вызвала среди исследователей и в научно-популярной литературе, а также благодаря широкому тиражированию ее текста в СМИ.
Ответную реакцию на данную петицию разделим на мнение о том, что подобный взгляд на роль истории и историков в обществе однобокий, и точку зрения тех специалистов, которые приветствовали принятие «закона Гэссо». Первая тенденция наиболее репрезентативно представлена позицией историка Жерара Нуарьеля, одного из основателей Наблюдательного комитета по вопросам публичного использования истории (CVUH). По его мнению, Новейшее время привнесло в историческую науку нечто существенное: разделение науки и политики. Если, например, в XIX веке и ранее один и тот же человек мог профессионально заниматься журналистикой, политической активностью и наукой, относя результаты своих исследований ко всем этим областям одновременно, то в следующем столетии появилась идея о разделении подобных сфер, каждая из которых обладает своим инструментарием, неприменимым вне собственных рамок16.
Нуарьель отмечает, что среди людей, подписавших вышеупомянутую петицию, лишь часть являются историками, а другие - представителями культурного сообщества, перенявшими их аргументацию. По его мнению, историкам невозможно игнорировать общественное пространство как соучастника диалога на исторические темы и данная петиция служит тому подтверждением. На самом деле важным является работа исследователя не только с научными данными, но ведение общественного диалога, наблюдение за использованием исторической информации в публичном пространстве: выступления политиков, распространение в СМИ, научно-популярные публикации и т. д.17.
Ряд специалистов считают принятие закона №90-615 необходимой мерой. Их аргументы можно разделить на две группы. С одной стороны, доказывается практическая целесообразность этого нормативного документа. Так, исследователь Валери Игуне обращает внимание на обстоятельства принятия «закона Гэссо». Ему предшествовала целая серия министерских постановлений, направленных на ограничение распространения изданий отрицателей Холокоста - течения, набиравшего популярность в начале 1990-х годов. За один только 1990 год появилось три издания ревизионистского характера, содержавших публикации иногда экстремистского толка.
«Закон Гэссо» дает, по мнению В.Игуне, законодательные возможности общественным организациям выступить с официальным опровержением, которое обязаны будут напечатать в прессе. Цитируя самого Жана-Клода Гэссо, она говорит о том, что закон не устранит саму ложь, но ограничит ареал ее распространения и обозначит именно как информацию, не соответствующую действительности18.
Вторая группа аргументов касается уже поднимавшейся проблемы соотношения исторической науки и памяти, а также использования исторических знаний. Эти историки апеллируют к работам Поля Рикёра, который считал взаимодействие истории и памяти неотъемлемой частью жизни человеческого общества и важным фактором государственного строительства. И от использования такого рода информации зависит, насколько эта память справедлива.
Таким образом, манипуляция историей, по их мнению, происходит тогда, когда в основе принимаемых государством решений лежат непроверяемые данные. Так, намеренное замалчивание или превознесение тех или иных аспектов памяти будут непременно рождать прямо или косвенно связанные с этим общественные конфликты. Или, например, руководство в политической деятельности мнением либо воспоминаниями будет всегда носить реваншистский характер19.
Наконец, нам представляется важным отметить тот факт, что позиция критиков «закона Гэссо» претерпела определенную эволюцию. Как было отмечено выше, петиция «Свободу истории!» появилась уже после принятия законов о признании геноцида армян, о роли колониальных властей и других мемориальных законов, которые действительно содержали в себе сформулированную позицию по поводу некоторых аспектов истории. По отношению к этим текстам подобная критика выглядит вполне обоснованной, а полемика по вопросам манипуляции наукой и памятью в политических целях далека от своего разрешения.
Однако один из подписантов петиции Пьер Нора в интервью газете «Figaro» от 16 февраля 2018 года, напечатанном под красноречивым названием «Диктатура памяти угрожает истории», высказал особое мнение относительно этого закона: «Проблема «закона Гэссо» сложная, поскольку он послужил прообразом для других мемориальных законов… Робер Бадинтер хорошо показал, что в нем речь идет не о законе против отрицателей Холокоста, а о мемориальной мере… это закон, касающийся отрицания очевидного факта… То есть это закон не против истории, а, наоборот, в ее пользу»20.
Как уже было сказано, «закон Гэссо» внес дополнения в Закон о свободе прессы, поэтому история его применения касается информации, распространяемой в СМИ. Как правило, в соответствии с этой мерой под суд попадали люди, пытавшиеся использовать тему Холокоста в современных политических целях. Чаще всего речь шла об антиизраильских активистах, представлявших свои идеи результатами исследований, или об общественно-политических активистах, включавших в свою риторику элемент отрицания нацистской политики уничтожения по отношению к евреям для завоевания определенной части электората.
Среди первых можно привести пример процесса над историком Робером Фориссоном за его неоднократные выступления по радио и телевидению, в которых он говорил, что Холокост - выдумка израильских сионистов для оправдания экспансионистской политики своего государства21. а пропаганду подобных взглядов был осужден Роже Гароди, который не только распространял информацию об отрицании Холокоста, но и говорил о влиянии еврейского лобби на Нюрнбергский процесс, ставя тем самым под сомнение обоснованность его решений22.
Во втором случае наиболее известными стали обвинения, представленные лидеру французской партии «Национальный фронт» Жану-Мари Ле Пену. Поскольку в создании этой партии принимали участие активисты фашистского движения во Франции 1930-1940-х годов, а также их потомки и наследники, значительная часть ее электората была чувствительна к историческому реваншизму, стремящемуся не только пересмотреть роль страны во время Второй мировой войны, но и предложить иной взгляд на оценку происходивших в ходе этого конфликта событий. Так, Жан-Мари Ле Пен неоднократно публично высказывался о том, что трагедия Холокоста значительно преувеличена в научном и общественно-политическом представлении23.
Как мы убедились, полемика по поводу регулирования на государственном уровне вопросов, так или иначе связанных с памятью, является частью современной реальности. Однако оно преследует разные цели и может привести к разным последствиям. Пример «закона Гэссо» наводит на размышления в двух аспектах. С одной стороны, он демонстрирует максимальную дистанцированность от вмешательства непосредственно в научный процесс, регулируя использование информации в общественном пространстве, отводя при этом ведущую роль общественным организациям.
С другой стороны, он положил начало активной заинтересованности государства вопросами исторической памяти, что привело к закреплению на законодательном уровне определенного взгляда на прошлое. В данном случае у исследователей встает вполне логичный вопрос о манипулировании историческими знаниями в политической области. Это, несомненно, должно быть неприемлемо для любого добросовестного исследователя, независимо от его субъективных исторических и политических предпочтений.
1Дорская А.А., Дорский А.Ю. «Войны памяти» и их правовое измерение: мемориальные законы как явление правовой жизни конца XX - начала XXI века // Вестник Московского городского педагогического университета. Серия: Юридические науки. М., 2019. С. 19-27; Маклюк О.М. Меморіальне законодавство в країнах Європи: проблема регулювання історичної пам'яті // Наукові праці Історичного факультету Запорізького Національного Університету. Запорі́жжя, 2012. Ст. 311-315; Матусевич О.А. Мемориальное законодательство: генезис и противоречия // Труды Белорусского государственного технологического университета. Минск, 2014. №5. С. 116-118 и др.
2Так, писательница и историк Франсуаз Шандернагор предлагает использовать термин «исторические законы», а правовед и политик Робер Бадинтер - «сочувственные законы» // Accoyer В. Rapport d’information au nom de la mission d’information sur les questions mémorielles №1262 // http://www.assemblee-nationale.fr/13/pdf/rap-info/i1262.pdf (дата обращения: 18.01.2020).
3С текстом закона можно ознакомиться на правительственном портале Франции, предназначенном для публикации правовой информации // https://www.legifrance.gouv.fr/affichTexte.do?cidTexte=JORFTEXT000000532990 (дата обращения: 19.01.2020).
4Rousso H. Face au passé: Essai sur le mémoire contemporaine. Paris, 2016. Chap. IX. Текст: электронный.
5Nora P. Between Memory and History: Les lieux de Mémoire // Representations. №26. Special Issue: Memory and Counter-Memory. Oakland, 1989. Spring. Р. 7-24.
6Ricoeur P. La Mémoire, l'histoire, l'oubli. Paris, 2000.
7Bouton Ch. Le devoir de mémoire comme responsabilité envers le passé // Dévoir de mémoire? Les lois mémorielles et l’Histoire. Paris, 2014. P. 66.
8https://www.legifrance.gouv.fr/affichTexte.do?cidTexte=JORFTEXT000000403928 (дата обращения: 21.01.2020).
9https://www.legifrance.gouv.fr/affichTexte.do?cidTexte=JORFTEXT000000405369 (дата обращения: 21.01.2020).
10https://www.legifrance.gouv.fr/affichTexte.do?cidTexte=JORFTEXT000000444898 (дата обращения: 21.01.2020).
11Некоторые считают собственно «мемориальными» только последние три закона, исключая из этого понятия «закон Гэссо» // Korolitski U. Faut-il réprimer le révisionnisme parce qu’il est faux? // Raisons politiques. 2016. №3 (63). Р. 85-102.
12Noiriel G. De l’histoire-mémoire aux «lois mémorielles»: Note sur les usages publics de l’histoire en France // Etudes arméniennes contemporaines. №15. Paris, 2012. P. 35-49.
13Орленко О.Е. Проблемы коллаборационизма и международного права во Франции на примере судебного процесса на Морисом Папоном // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. №1 (49). Пенза, 2019. С. 45-69.
14Дорский А.Ю., Черногор Н.Н. Вторая мировая война как социальная травма: сравнительный анализ российского и французского законодательства // Вестник Санкт-Петербургского университета: Право. Т. 10. Вып. 2. СПб., 2019. С. 311-331; Foirry A.-Ch. Lois mémorielles, normativité et liberté d'expression dans la jurisprudence du Conseil constitutionnel: Un équilibre complexe et des évolutions possibles // Pouvoir. №4 (143). Paris, 2012. P. 141-156.
15Liberté pour l'histoire // https://www.liberation.fr/societe/2005/12/13/liberte-pour-l-histoire_541669 (дата обращения: 22.01.2020).
16Noiriel G. Immigration, antisémitisme et racisme en France (xixe-xxe siècles). Paris: Fayard, 2007.
17Noiriel G. De l’histoire-mémoire aux «lois mémorielles»: Note sur les usages publics de l’histoire en France // Études arméniennes contemporaines. №15. Paris, 2012. Р. 35-49.
18Igounet V. Histoire du négationnisme en France. Paris, 2000. P. 446-448.
19Hartog F. Régimes d'historicité Présentisme et expériences du temps. Paris, 2012; Monod J.-C. Qu’est-ce qu’une mémoire juste? // Devoire de mémoire: Les lois m mémoirielles et l’Histoire / dir. de Bienenstock M. Paris, 2014. P. 39-52; Weil P. Politique de la mémoire: l’interdit de la commémoration // Liberté, égalité, discriminations: «l’identité nationale» au regard de l’histoire. Paris, 2008. P. 165-209 etc.
20Nora P. La dictature de la memoire menace l'histoire // https://www.lefigaro.fr/vox/societe/2018/02/16/31003-20180216ARTFIG00056-pierre-nora-la-dictature-de-la-memoire-menace-l-histoire.php (дата обращения: 11.03.2020).
21Igounet V. Robert Faurisson: portrait d’un négationniste. Paris, 2012. P. 351-359.
22Garaudy R. Les Mythes fondateurs de la politique israélienne. Paris, 1996.
23Imbleau M. Le negation du génocide Nazi: Liberté d’expression ou crime raciste? Paris, 2003. P. 184-187; Richard G. Histoire des droites en France. Paris, 2017.
