События, произошедшие летом 1940 года в Прибалтике, до сих пор являются предметом масштабной дискуссии, идущей от школьных классов до кабинетов руководителей государства. Удивляться этому не стоит: «Основные тенденции в развитии исторической политики в странах Прибалтики - использование политическими элитами административных и законодательных инструментов для утверждения предпочтительных «версий прошлого», а также активная политическая работа на межгосударственном уровне, нацеленная на включение прибалтийских «версий» прошлого в общеевропейскую политику памяти»1. Добавим, работа достаточно успешная. В конце прошлого века, в силу объективных и субъективных причин, Россия не смогла полноценно отразить свою точку зрения на исторические события. В последнее десятилетие ситуация изменилась.

Большинство российских исследователей считает, что историко-политические дискуссии по данному вопросу будут долгими. И для наших оппонентов, и для нас поднимаемые вопросы и предлагаемые оценки носят принципиальный характер. Для подобного вывода есть достаточно оснований практического характера, а также к такому выводу нас подводит анализ ключевых документов внешнеполитического характера Эстонии, Латвии, Литвы.

Оценка событий 1939-1940 годов стала опорной точкой не только внешнеполитического курса, но и государственной доктрины исторической памяти, непринятие которой ведет к остракизму, а затем и прямому правовому преследованию любого гражданина и лица без гражданства. 

Исследование исторических вопросов сложных с позиции одной науки характеризуется дополнительными трудностями в условиях, когда исторические вопросы имеют выраженные политические оценки и двойственную правовую природу. Именно это характерно для исследования ситуации 1940 года в странах Прибалтики.

Сложность исследовательских задач требует нестандартных теоретических подходов. Оттолкнемся от программного тезиса Ф.Анкерсмита: «Исторический подход к политическим системам предполагает, что каждая из них носит на себе отпечаток той специфической проблемы, которую она была призвана решить; иными словами, всякую политическую систему можно считать ответом на необходимость решить некий насущный вопрос»2. Ответить на этот вопрос не так просто. Рассмотрим для этого хронологию событий.

1. В сентябре-октябре 1939 года были подписаны договоры о взаимопомощи между СССР и Эстонией, Латвией, Литвой.

2. 14-17 июня 1940 года советское правительство обвинило страны Прибалтики в нарушении заключенных с СССР договоров, были введены дополнительные воинские контингенты, а затем сформированы дружественные СССР, но не коммунистические правительства. В первом демократическом правительстве Эстонии членов Коммунистической партии не было, количество коммунистов с точки зрения следования идеологическим постулатам сложно определить спустя 80 лет. 

3. 14 июля во всех трех государствах прошли выборы, в которых победителями были признаны так называемые «Союзы трудового народа», руководимые коммунистическими представителями, но объединяющие левые силы в целом.

4. 21 июля 1940 года одновременно состоялись заседания сеймов Литвы, Латвии и Государственной думы Эстонии в новом составе. В июле 1940 года в трех странах были приняты декларации, в соответствии с которыми провозглашались Латвийская, Литовская и Эстонская Советские Социалистические Республики, которые обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о принятии их в состав Советского Союза.

5. 3 августа 1940 года в состав СССР были приняты Литва, 5 августа - Латвия, 6 августа - Эстония.

Таким образом, события 1940 года в Эстонии, Латвии, Литве привели к формированию иной политической системы в регионе. Решалась ли какая-то специфическая проблема, лежащая в основе преобразований 1940 года? Да, решалась. СССР пошел по пути советизации стран Прибалтики. С нашей точки зрения, эта проблема в понимании 1940 года имела отношение к вопросам безопасности существенно больше, чем к вопросам государственного строительства.

Большинство российских исследователей, оценивая события 1940 года, предлагают учитывать весь контекст договоров 1939 года, признать значимость комплекса международных и внутренних факторов, в том числе наличие авторитарных режимов в Эстонии, Латвии, Литве, характер военно-стратегического положения стран Прибалтики, комплекс международно-правовых норм 30-х годов XX века, существенно отличающихся от современных.

В ряде случаев наши коллеги, юристы и историки стран Прибалтики принимают данный подход. Магнус Ильмярв отмечает, что «потеря странами Балтии независимости была следствием общеевропейского международного политического кризиса, порожденного Мюнхенским пактом, договорами между Советским Союзом и Германией, германским вероломством, искусной пропагандой и ожиданиями ниспровержения Советского Союза и Германии, и, с другой стороны, отсутствием реалистичной и независимой внешней политики на Балтике в 1939-1940 годах, а также той внутренней политикой, которая была распространена в этих странах… Таким образом, тихая потеря независимости балтийских государств и их полное исчезновение с европейской политической арены были результатом долгого процесса, хотя не единственно по причине совершенно безысходной ситуации и не только из-за вынужденных действий, вызванных подписанием пакта Молотова - Риббентропа»3. Длинная цитата необходима, так как каждый тезис фиксирует ту или иную грань кризиса.

Вместе с тем в профессиональных кругах стран Прибалтики преобладает другой подход. Так, к примеру, латвийский историк, профессор Хенрик Стродс, рецензируя монографию профессора Людмилы Воробьевой, выражал сомнение именно в уместности исторических экскурсов российского автора, считая их избыточными4. 

Событиям июня-августа 1940 года предшествовали события 1939 года, однако между августом 1939 года и июлем 1940-го в Европе произошло множество важных событий, которые могли скорректировать политические процессы в восточной части Балтийского моря. Отрицание этого обстоятельства дискредитирует современные академические подходы. Но мы призываем признать, что история Европы началась не в августе 1939 года, равно как и целесообразность анализировать события 1940 года с учетом исторического контекста всего межвоенного периода. Часто говорят о том, что, когда в сентябре 1939 года Советский Союз заключил договоры о взаимопомощи с прибалтийскими странами, это была «многоходовка», направленная на то, чтобы впоследствии присоединить прибалтийские страны, включить их в состав СССР.

Если мы посмотрим на документы, опубликованные в новой книге известных российских историков, то увидим, что эти соглашения с СССР оценивались в тот момент в Каунасе, Риге и Таллине как вполне законные5. Об этом пишет эстонский правовед Лаури Мялксоо: «В течение полугода складывалось впечатление, что Советский Союз, разместив военные базы в странах Балтии, нашел определенный «modus vivendi» с независимостью этих государств»6. 

Переломным моментом в этом вопросе стали победы германских войск на Западном фронте в мае-июне 1940 года. Советское руководство не могло исключать, более того, несмотря на известную договоренность с Германией, обязано было предполагать, что следующей целью будет СССР. Собственно, об этом и пишет эстонский специалист в области международного права. Здесь важно предположить, что этот «modus vivendi» возможно и был первоначальным планом, а компромиссный вариант с военными базами устраивал СССР.

Лаури Мялксоо не одинок в рамках этой позиции. Финский историк Сеппо Зеттеберг писал, что в мае «Москва не приняла окончательного решения по военному захвату Балтики, планировались лишь замена, «обновление» войск расквартированных на базах Прибалтики. Сначала это должно было произойти в июне, потом срок отодвинулся на первую половину июля7. О принятии принципиально новых политических решений в мае, вероятно в конце мая, доказательно пишут в новейшей работе российские исследователи, занимающиеся именно этим регионом и указанным историческим периодом8.

На данную концепцию работает и введенная в научный оборот докладная записка наркома военно-морского флота Н.Г.Кузнецова в ЦК ВКП(б) о необходимости заключения с правительствами Латвии и Эстонии договоров аренды территорий в районе Таллина и Либавы. 22 июня 1940 года9 свидетельствует о том, что, как минимум по состоянию на конец июня 1940 года, решение о присоединении Прибалтики еще не было принято - ведь в противном случае заключать договоры не было никакой необходимости10.

 

Перейдем к рассмотрению политико-правовых аспектов рассматриваемого вопроса. В принятом II съездом народных депутатов СССР постановлении «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г.» отмечено, что договоры с Германией «находились с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран» и что «протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства и нарушения взятых перед ними правовых обязательств»11. 

В настоящее время, более чем через 30 лет после решений II съезда, эту точку зрения и правовую оценку следует считать наиболее сбалансированной, а может быть, и единственно возможной.

СССР ввел войска на территории Эстонии, Латвии, Литвы с согласия, пусть и вынужденного, их правительств, что не означало аннексии данных государств, поскольку не подразумевало перехода суверенитета над их территориями к Советскому Союзу. Впрочем, если использовать термин «аннексия», что делают в ряде случаев политики и историки государств Прибалтики, то и в этом случае адекватного фундамента для «оккупационной доктрины» не появляется. Более того, в ряде случаев отказ от употребления термина «оккупация» применительно к Советскому Союзу наблюдается в трудах историков стран Прибалтики. При этом используется термин «аннексия» или «формальная аннексия». 

Сразу же укажем на ключевую проблему в подобном построении. Аннексия, оформленная таким образом, не противоречила действовавшему в 1940 году международному праву. Принцип, запрещающий применение силы или угрозы ее применения против территориальной целостности и политической независимости государств, в то время еще не существовал. Венская Конвенция о праве международных договоров 1969 года предполагает ничтожность международного договора, навязанного в результате угрозы силой. Однако международное право, действовавшее в 1939-1940 годах, знало противоположный принцип - «quamvis coactus volui at tamen volui» (пожелал, будучи принужденным, тем не менее пожелал). Сформировалось лишь ядро - запрещение агрессивной войны. Не был универсально признанным и принцип самоопределения народов12,13. Законность включения стран Балтии в состав Советского Союза в 1940 году следует оценивать исходя как из международных договоров, так и из обычного права, действовавшего в этом году14. 

Современная историография стран Прибалтики работает по нескольким не новым, но проверенным схемам. Во-первых, активно продвигается тезис уникальности советско-германских секретных протоколов. Это не соответствует действительности. Аналогичная ситуация происходит с применением таких терминов, как «сфера интересов» и «сфера влияния», приписываемых исключительно советской дипломатии. И в первом и во втором случае эти термины и практические подходы активно использовались, к примеру, в британской дипломатии того времени. Во-вторых, публицистически заостряется вопрос о попытке уравнять политическую оценку действий Сталина и Гитлера. В британском академическом издании материалов Нюрнбергского процесса приведен текст выступления бывшего министра иностранных дел, в котором впервые был предложен тезис об общей ответственности Гитлера и Сталина15. Принципиально важным является то, что судьи аргументацию не приняли. Таким образом, политики стран Прибалтики вольно или невольно продвигают тезисы министра иностранных дел фашистской Германии казненного по приговору трибунала.

Политическая необходимость поставить СССР в положение защищающейся стороны привела к появлению еще в 1989 году достаточно грубых правовых конструкций. Так, в Постановлении Верховного Совета Эстонской Советской Социалистической Республики «Об историко-правовой оценке событий, имевших место в Эстонии в 1940 году» дана следующая квалификация событий 1940 года в Эстонии: «Агрессия, военная оккупация и аннексия»16. Вероятно, авторы документа признали пребывание войск за основание для определения «военная оккупация».

В дальнейшем ошибка была «исправлена» через изобретение новой политико-правовой конструкции, в которой первая часть - политическая, неизбежно доминирует над второй - правовой. Приведем пример: изобретение Альфредом Вердроссом, австрийским правоведом, термина «квазивоенная оккупация» (occupatio quasi-bellica). Затем новый термин «полувоенная оккупация» продвигается эстонским правоведом и историком Л.Мялксоо для событий 1939-1940 года. При этом автор концепции признает, что классическое понимание оккупации, закрепленное в международном, подчеркнем в основном в послевоенном, праве, не очень подходит к той ситуации. Впрочем, результат предсказуем, термин не прижился не только в международном праве, но даже в поисковой системе «Google».

В настоящее время наблюдаются попытки «подогнать» сложнейшие события 1940 года под современную трактовку норм международного права. Появляются новации, свидетельствующие о политической позиции автора, но маскирующиеся под осмысление, точнее, переосмысление международного права. Одни политико-правовые фантомы сменяют другие, но преследуемые цели неизменны.

Еще один важный момент - интерпретация реакции зарубежных стран на события лета 1940 года в Прибалтике. В послевоенные годы большинство стран Западной Европы де-факто признали инкорпорацию балтийских государств в СССР. США постоянно подчеркивали, что не признают вхождения Прибалтики в СССР. Однако из этого не следует факт признания правовой природы произошедшего летом 1940 года как оккупации. Об этом пишет историк Ю.Кантор: «Запад признал за Советским Союзом право на Прибалтику де-факто, по умолчанию»17. 

Обращаясь к документу - «Заявление и. о. Государственного секретаря США по поводу Прибалтийских республик от 23 июля 1940 года», легко заметить отсутствие слова «оккупация», как и неупоминание СССР. Равным образом следует обратить внимание на «удивительный прогресс в области самоуправления», видимо, имеется в виду признанный в Таллине, Риге, Вильнюсе факт правления авторитарных режимов (?). Далее в документе отмечена неприемлемость применения силы или угрозы силы. Как позиция государства, многократно применявшего силу и угрозу силой, это выглядит несколько странно. Впрочем, главное не в этом. Позиция США не означает существование соответствующей нормы международного права. До вступления в силу Устава ООН общее международное право не запрещало прямо угрозу военной силой. Говорить об определенной моральной ответственности можно. Съезд народных депутатов СССР ее признал.

Итак, инкорпорацию следует рассматривать как политический процесс советизации, но не как юридический факт - «оккупацию». Это означает непризнание Советским Союзом после 1989 года и Россией вплоть до настоящего времени так называемой «оккупации». В свою очередь, данная позиция означает несогласие России с теорией правопреемства государств 1920-1940 годов и современных стран Прибалтики.

Анализ ряда правовых категорий применительно к общей ситуации, возникшей в контексте правопреемства стран Прибалтики после распада СССР, в данной работе является предпосылкой детального изучения политических последствий признания тех или иных формул правопреемства. Вопросы правопреемства не носят академического характера.

Признание той или иной концепции правопреемства автоматически ведет к различным, но весьма значимым экономическим, социальным, политическим и правовым последствиям. К примеру, если мы признаем непрерывность - континуитет современных Эстонии и Латвии, по отношению к республикам 1920-1940 годов, то период 1944-1991 годов автоматически оценивается как «оккупация», а лица, переселившиеся в эту страну как «оккупанты»18. Собственно, этот подход, скрываемый в 1991-1992 годах, давно уже стал общедоступной информацией. Так, в эстонских дополнительных материалах для учителей, изданных по заказу Целевого фонда интеграции (?!), отмечено: «Для России официальное признание оккупации таит в себе ряд мнимых или реальных опасностей: будь то правовой статус балтийских русских или возможность выплаты компенсаций, которых Россия пытается избежать любой ценой»19.

Именно поэтому наиболее радикальные группы националистов, тесно связанные с эмиграцией, продвигали радикальную концепцию «оккупации» и правопреемства. К числу «отцов-основателей» концепции относится немецкий историк и юрист, в прошлом военнослужащий вермахта фашистской Германии Борис Мейсснер20. Отметим и то, что многие видные представители интеллигенции прибалтийских советских республик вплоть до 21 августа 1991 года выступали за нулевой вариант по гражданству и концепцию, предполагающую провозглашение новых государств. «Лишение русских гражданских прав в международном понимании было таким жестоким делом, что для его «заглушки» потребовалось столь же сильное пропагандистское оружие. Этим оружием эстонцы провозгласили миф об оккупации» - пишет Хиетанен21. 

Оккупационному режиму могут быть предъявлены экономические требования компенсации «ущерба». Постоянное возращение к этой теме в Риге, Таллине и Вильнюсе неслучайно. Диссидент и правозащитник, профессор Йельского университета, известный литовский поэт Томас Венцлова с присущей литератору точностью отметил: «Послушаешь литовских политиков, так они буквально зациклены на истории страны. Нет ли в этом лицемерия? Эта зацикленность - по большому счету вранье. На самом деле важны лишь деньги. А историю приплетают как обоснование для добычи их очередной порции»22. Об этом же пишет известнейший специалист по международному праву доктор юридических наук Р.Мюллерсон: «Слишком много разговоров об универсальных ценностях и идеалах зачастую скрывают определенные частные интересы»23. Эти частные и партийные интересы позиционируются как государственные и оформляются как концепция «оккупации».

Государство, ответственное за «оккупацию», должно исходить из значительной утраты международного авторитета даже в том случае, если речь идет о событиях относительно далекого прошлого. Как отмечает профессор Р.Мюллерсон, «по прошествии полувека принцип restitutio ad integrum, применяемый Эстонией и Латвией, является скорее юридической фикцией, чем реальной возможностью»24. Но эта фикция лежит в основе государственной политики, закреплена законодательно и активно продвигается на международной арене.

Еще один важный момент - подход наших соседей приводит к правовым коллизиям. Рассмотрим его на примере Эстонии. Если, «согласно законам Эстонской Республики, члены правительства Вареса, незаконно избранные члены Riigivolikogu (Государственной Думы. - Примечание автора.) и другие «июньские коммунисты», а также все, кто в сотрудничестве с советскими оккупантами уничтожил демократическое Эстонское государство, являются изменниками Родины»25. Оставим вне критики стилистику 1937 года, предположим, что это так, но каков тогда статус Верховного Совета ЭССР, прямого преемника Riigivolikogu? Получается, что сугубо незаконный орган признал 12 ноября 1989 года противоправными все принятые в 1940 году решения Государственной Думы? Указанные Верховные советы Эстонии, Латвии - это та же форма советской власти, что и Государственные думы 1940 года.

Понятийно - терминологическая эквилибристика характерна и для Литвы. Вспомним, к примеру, Закон о восстановлении действия Конституции Литвы. Пункт первый названного акта объявлял прекращенным действие Конституции Литовской ССР 1978 года, а пункт второй - Конституции СССР и Основ законодательства Союза ССР. Фактически это было прямое признание действенности советского права.

Укажем и на то, что Верховные советы Эстонии и Латвии в 1989 году в отличие от 1940 года на треть состояли из «оккупантов», на две трети - из коммунистов, членов той же партии, что и завоевала власть в июне 1940 года. Впрочем, большая часть политической элиты стран Прибалтики 1990-х годов - это коммунисты и комсомольцы, десятилетиями успешно доказывающие свою лояльность власти. Более того, возникшие в 1990-х годах многочисленные институции типа «Государственная комиссия по расследованию репрессивной политики оккупационных сил» представляли и представляют собой места работы людей, чьи политические взгляды удивительным образом менялись в течении XX века. Один пример: Хенрик Стродс - доктор исторических наук, профессор, академик АН Латвии, руководитель научно-исследовательской группы Музея оккупации Латвии и член российско-латвийской комиссии историков, известный после 1990 года своими разоблачениями советской и российской истории, не только получил образование и высокие звания в СССР, но и был завербован 22 марта 1957 года сотрудником КГБ ЛССР. Это выяснилось уже после смерти Стродса, когда 20 декабря 2018 года Национальный архив Латвии опубликовал ряд документов КГБ Латвийской ССР.

 

Вопросы оценки событий июня-июля 1940 года не могут рассматриваться вне исторического контекста. Риторический вопрос к современникам, который задается последние 30 лет в Эстонии, Латвии, Литве, звучит так: неужели кто-то хотел жить при социализме, тем более в сталинском СССР? Ответ сегодня не выглядит таким очевидным, как 80 лет назад.

Во-первых, левые и социалистические правительства приходили к власти обычным, то есть выборным путем, в Европе 1930-х годов это бывало редко, но бывало.

Во-вторых, Латвия, Литва, Эстония были сугубо авторитарными государствами. Такие вещи, как государственный переворот, запрещение политических партий, приостановка действия Конституции, сегодня считаются классическими признаками тоталитаризма, но мы не будем экстраполировать современные оценки в прошлое. Тем не менее отметим, почему десятилетний запрет деятельности политических партий или приостановка действия Конституции в одном случае является нормальным, а в другом случае это «кровавые преступления прислужников сталинского режима».

В-третьих, доказательства того, что левые, демократические, наконец социалистические, идеи органически не присущи именно Прибалтике, не выдерживают критики. В Эстонии, Литве и особенно в Латвии в 20-х годах прошлого века эсеры, трудовики, социал-демократы не просто присутствовали в парламентах, но и периодически формировали правительства. 

Лаури Мялксоо пишет: «В странах Балтии едва ли можно было обнаружить какие-либо признаки «революционной ситуации» (определенной Лениным как положение, при котором «верхи не могут, а низы не хотят» жить по-старому). Коммунистическая партия Эстонии, к примеру, насчитывала в 1940 году 133 члена (при населении страны 1,5 млн. человек)»26. Поразительно, но автор абсолютно верно указывает число коммунистов27, хотя ошибся в численности населения своей страны на 374 тыс. человек, то есть на 25%. По последней переписи 1934 года численность населения Эстонии составляла 1 126 413 человек. Впрочем, главное не это, автор сознательно ставит знак равенства между членами Коммунистической партии и сторонниками демократических реформ, поддержавшими советизацию. И еще одна важная деталь: «К началу 1941 г. численность республиканских компартий резко увеличилась: в Литве она составила 2486, в Латвии - 2798 и в Эстонии - 2036 чел.»28.

С нашей точки зрения, предпосылки для реформы государственного управления были, причем независимо от советской внешней политики. Другой вопрос в том, что, если бы не советизация, эти предпосылки так и остались бы потенциальными29. Присутствовало недовольство беднейших слоев населения сохранением в Латвии общества социального неравенства, при котором богатые становились еще богаче, а бедные, как и прежде, едва сводили концы с концами;

- недовольство национальных меньшинств резким ограничением их прав на культурно-национальную автономию в условиях реализации после 15 мая 1934 года политики строительства мононационального латышского государства;

- резкое ухудшение экономической ситуации в стране после начала Второй мировой войны, то есть после сентября 1939 года, так как внешнеэкономические связи Латвии после 1920 года в основном были нацелены на страны Запада.

Если в конце 1939 года, по официальным данным, было зарегистрировано 4 тыс. безработных, то в марте 1940 года, по данным «Латвияс дарба централе», их уже насчитывалось свыше 44 тысяч30. Аналогичная ситуация была в Литве и Эстонии. В Латвии традиции левых партий опирались на опыт красных латышских стрелков, организация которых возродилась в новом качестве31. 

Указанная оценка не означает нашего согласия с традиционными подходами: действительно «официальная концепция советской историографии основывалась на следующих постулатах: революционная ситуация сложилась в Латвии летом 1940 года; под руководством Коммунистической партии Латвии произошла социалистическая революция; старое («буржуазное») правительство ушло в отставку; демократически избранный Сейм, действуя в соответствии с требованиями рабочего класса, изменил политическую систему путем обнародования советской власти и создания Латвийской ССР»32. Образованное после 17 июня 1940 года правительство Аугуста Кирхенштейна восстановило действие Сатверсме, приостановленное К.Ульманисом после государственного переворота 15 мая 1934 года, и объявило о проведении выборов в Сейм, также распущенный К.Ульманисом в 1934 году33.

Конечно же, социалистических революций в ленинском понимании не было, но «в эстонском обществе доминировал конфликт между демократическими устремлениями народных масс и авторитарным государственным строем». И далее, «о весомости парламентской оппозиции свидетельствуют выборы в Государственную Думу в 1938 году и выборы органов местного самоуправления осенью 1939 года, на которых кандидаты оппозиции получили больше голосов, чем сторонники президента республики»34. Попытки показать эстонское, латвийское, литовское общества «бесклассовыми» нельзя признать конструктивными. Мы исходим из того, что правовая «сила решений марта 1990 года (первые декларации о независимости республик еще советской Прибалтики. - Курсив автора.) ничем не уступает силе решений лета 1940 г.»35 провозглашающих вхождение в СССР.

События июля-августа в достаточной степени были поддержаны народами стран Прибалтики, однако уже осенью 1940 года антисоветские настроения резко усилились, что было вызвано как собственно реформами Советской власти, так и депортациями и репрессиями со стороны органов госбезопасности СССР. Начался процесс, охарактеризованный историком и экс-премьер-министром Эстонии так: «Стала устанавливаться та же административно-бюрократическая система, что и на большей территории Советского Союза»36. В результате этого процесса «в первой половине 1941 года советская Прибалтика оказалась на пороге политического и экономического кризиса»37.

 

«В отличие от других постсоветских республик, страны Балтии в XX веке имели двадцатилетний опыт государственности в межвоенный период, причем как демократии, так и авторитаризма… именно он в 1990-1991 годах для многих правоконсервативных политиков стал тем «историческим идеалом», «мифом», который предлагалось положить в основу государственного строительства вновь получивших независимость прибалтийских государств»38.

Дискуссия по историческим вопросам со странами Прибалтики идет в неравных условиях. В России есть ученые, представляющие абсолютно все точки зрения по поводу событий 1939-1940 годов. Приведем конкретный пример. Главный научный сотрудник, доктор исторических наук Зубкова Е.Ю., представляющая Институт российской истории РАН, в основном придерживается концепции «оккупации» в своей фундаментальной монографии, изданной в России39. 

Отметим, что этот институт, не без оснований позиционирующий себя как «главный научно-исследовательский и экспертный центр страны в области отечественной истории», характеризуется плюрализмом оценок. В связи с этим вопрос эстонским, латышским, литовским историкам: можете ли вы назвать хотя бы одного специалиста у себя в странах, который придерживается альтернативного мнения по отношению к государственной концепции исторической памяти и при этом получает зарплату от государства и работает в учреждении такого ранга?

Столкнувшись с тем, что у российских дипломатов, историков, ученых и экспертов появились свои трактовки истории региона, наши соседи с пафосом римских цезарей объявили: «У латышской нации есть право «sine irae et studio» решать, что же происходило и не происходило в Латвии, у латышской нации есть право писать собственную биографию»40. То же самое озвучено и в Литве, и в Эстонии. Признавая этот факт - право писать собственную биографию, как очевидный, укажем на то, что в Латвии, Эстонии и даже Литве живут не только «титульные» нации и у них может быть несколько иная точка зрения на историю, причем именно в той части, которая не касается дайн, песенных праздников и вильнюсского барокко.

Далее, история Эстонии, Латвии, Литвы - это история пребывания в Российской империи, СССР, или отношений с Московским государством, Российской империей, СССР и Россией. Именно поэтому исследования по истории региона были, есть и будут частью российской, советской и вновь российской науки.

Мы признаем сложность испытаний, которые выпали на долю народов Прибалтики, и готовы искать компромиссные оценки прошедших событий. Однако перенесенные в прошлом испытания не дают «особого права на исключительность, ведь многие народы Европы пострадали в прошлом…»41.

В 1991 году СССР и Россия признали независимость советских Эстонии, Латвии, Литвы. Не подлежит обсуждению тот факт, что Российская Федерация признает и уважает независимость Эстонии, Латвии, Литвы, принимает к сведению выбор внешнеполитических приоритетов стран Прибалтики и надеется на выстраивание конструктивных отношений с ними. Спектр направлений взаимодействия наших стран, нуждающихся в углублении и совершенствовании, - очень широк. 

 

1Смирнов В.А. Роль политических элит в формировании исторической политики в странах Прибалтики // Балтийский регион. 2015. №2 (24). С. 78.

 2Анкерсмит Ф. Репрезентативная демократия // Логос. №2. 2004. С. 15.

 3Ильмярв М. Международный кризис 1939-1941 гг.: От советско-германских договоров 1939 года до нападения Германии на СССР. М., 2006. 276 c.

 4Стродс Х., Симиндей В. История Латвии: сквозь баррикады национально-цехового монополизма // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований №2-3, июль-декабрь 2010.

 5Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис, 1939-1940 гг. Сборник документов / Институт российской истории РАН; Российская ассоциация прибалтийских исследований; Фонд «Историческая память». М.: Ассоциация книгоиздателей «Русская книга», 2019. 448 с.

 6Мялксоо Л. Советская аннексия и государственный континуитет: международно-правовой статус Эстонии, Латвии и Литвы в 1940-1991 гг. и после 1991 г. Издательство Тартуского университета (Tartu Ülikooli Kirjastus), 2005. С. 111.

 7Зеттеберг С. История Эстонской Республики. Таллин, 2013. С. 194.

 8Дюков А., Симиндей В. Прибалтика и международный кризис 1939-1940 годов в латвийских дипломатических документах // Международная жизнь. 2020. №2. С. 131.

 9Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 66. Д. 885. Л. 102-104.

10Дюков А.Р. Когда в Кремле решили присоединить Прибалтику // Специальный проект RUBALTIC.RU и Фонда «Историческая память» // https://www.rubaltic.ru/specialprojects/kogda-v-kremle-reshili-prisoedinit-pribaltiku/

11Второй съезд народных депутатов СССР. 12-24 декабря 1989 г. Стенографический отчет. Т. IV. М., 1990. С. 613.

12Черниченко С.В. Об «оккупации» Прибалтики и нарушении прав русскоязычного населения // http://www.mid.ru/ns-pobeda.nsf/b33502cdd8144475c3256eda0037e5fc/a9693d8763f70b92c3256f00001e65f2?OpenDocument (дата обращения: 11.05.2020).

13Черниченко С.В. Принцип самоопределения народов (современная интерпретация) // Московский журнал международного права. 1996. №4. С. 3-21.

14Мялксоо Л. Указ. соч. С. 115.

15Trial of the Major War Criminals Before the International Military Tribunal, Nuremberg, 14 November 1945 - 1 October 1946. Vol. X P. 313-314.

161940 год в Эстонии. Документы и материалы. Таллин: Олион, 1989. С. 3.

17Кантор Ю. Прибалтика: война без правил (1939-1945). СПб.: Звезда, 2011. С. 243.

18Черниченко С. События в Прибалтике 1940 года как предлог для дискриминации русскоязычного населения // Международная жизнь. 1998. №3. С. 62-67.

19Поворотные моменты истории Эстонии // Дополнительные материалы для учителя / Тоoмас Карьяхярм, Андрес Адамсон. Таллин, 2008. С. 15.

20Meissner B. Die Sowjetunion, Die Baltischen Staaten Und Das Völkerrecht // Verlag für Politik und Wirtschaft Köln 1956. 377 pp.

21Финская журналистка: Музей оккупации отрицает Холокост // http://rus.delfi.ee/daily/estonia/finskaya-zhurnalistka-muzej-okkupacii-otricaet-holokost.d?id=19148244 16.06.2008.

22Венцлова Томас: зацикленность политиков на истории - вранье http://www.freecity.lv/persona/43/ 23.10.12.

23Мюллерсон Р. Национальные интересы, идеология и историческая одержимость во внешней политике // Политические элиты в старых и новых демократиях. Калининград: Издательство БФУ им. И.Канта, 2012. С. 249.

24Mullerson R. The Continuity and Succession of States, by Reference to the Former USSR and Yugoslavia. The International and Comparative Law Quarterly. Vol. 42. №3. (Jul., 1993). P. 483.

25Сарв Э., Варью П. Обзор оккупаций // Белая книга о потерях причиненных народу Эстонии оккупациями 1940-1991 гг. Министерство юстиции ЭР. Таллин. 2005. С. 13.

26Мялксоо Л. Указ. соч. С. 129.

27Коммунистическая партия Эстонии в цифрах 1920-1980 гг. Таллин: Ээсти Раамат, 1983. С. 37.

28Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941. М.: Высшая школа, 1992. С. 239.

29Концепция «советизации» предложена и разработана д.и.н., профессором Худолеем К.К.: Худолей К.К. Специфика балтийского нейтралитета в начальный период второй мировой войны и политика СССР (сентябрь 1939 - июнь 1940 года) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6. Вып. 4. 2012; Худолей К.К. Советизация балтийских государств летом 1940 года и ее последствия // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6. 2013. Вып. 1. Март.

30Гущин В.И. К событиям 1940 года в Латвии // Пространство и время №1(3). 2011. С. 228.

31Гусев И., Жагарс Э. Латвийская рабочая гвардия в 1940-1941 гг. // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. №3. 2017.

32Šneidere I. The First Soviet Occupation Period in Latvia 1940-1941 // The Hidden and Forbidden History of Latvia under Soviet and Nazi Occupations, 1940-1991: Selected Research of the Commission of the Historians of Latvia / Ed. Valters Nollendorfs and Erwin Oberlander. Trans. Eva Eihmane. Symposium of the Commission of the Historians of Latvia. Vol. 14. Riga: The Historical Institute of Latvia, 2005. Р. 36.

33Уточнение и дополнение предложено В.И.Гущиным, кандидатом исторических наук, директором Балтийского центра исторических и социально-политических исследований (Латвия).

341940 год в Эстонии. Документы и материалы. Таллин: ОЛИОН, 1989. С. 16.

35Чернолецкий В.Б. О так называемой идентичности нынешних государств Прибалтики // Московский журнал международного права. №1 (65). 2007. январь-март. С. 153.

36Laar M. Eesti iseseisvus ja selle häving Avita, 2000. Lk.121.

37Кантор Ю. З. Аплодировали только члены партии. Социально-экономическая советизация Прибалтики в 1940-1941 гг. // Петербургский исторический журнал. №4. (2019). С. 249.

38Воротников В.В. 25 лет независимости государств Балтии: из Советского в Европейский Союз // Контуры глобальных трансформаций. Выпуск 5. Том 9. 2016. С. 11.

39Зубкова Е. Ю. Прибалтика и Кремль. 1940-1953. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина. 2008.

40Стродс Х., Симиндей В. История Латвии: сквозь баррикады национально-цехового монополизма // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований №2-3. Июль-декабрь. 2010. С. 40.

41Скачков А.С. Историческая память в политических процессах постсоветской Прибалтики // Сравнительная политика. 2017. Т. 8. №1. С. 149.