Проблематика устойчивого развития - не новая тема. Она имеет свою историю. Но сегодня она приобретает иное звучание, раздвигая прежние рамки, наполняясь новым содержанием и акцентируя императив реализации приоритетов устойчивого развития в силу кардинальных сдвигов в мировой экономике, мировом социуме и мировой политике.

Изменившийся контекст

С началом века казалось, что времена холодной войны канули в Лету, что найден или, по крайней мере, может быть найден взаимоприемлемый модус вивенди, предполагающий толерантность и сотрудничество. Увы, ход событий пошел по наихудшему сценарию: к нарастающей конфронтации, политически мотивированным санкциям, к торговым войнам и, наконец, к воцарению масштабных мистификаций в целях манипуляции общественным мнением - того, что теперь именуется постправдой.

Последний ежегодный доклад Давосского форума о глобальных рисках достаточно красноречив1. Во-первых, привлекает внимание общая констатация доклада - в последнее десятилетие происходит явное нарастание глобальных рисков. Во-вторых, в нынешнем году по вероятности усиления деструктивного эффекта и по степени негативного воздействия на мировую ситуацию на авансцену выходят экономическая конфронтация и конфликты между крупнейшими державами, эрозия норм многосторонней торговли, геополитическая конфронтация между ведущими державами, кибернападения с похищением информации и финансовых средств, издержки политики популизма и национализма, агрессивные медийные кампании и распространение сфабрикованных новостей, последствия социальной поляризации и ущемления идентичности. Все это - на фоне усугубления климатической ситуации и рисков экологической деградации. Результаты оценки ключевых глобальных рисков иллюстрирует нижеследующая диаграмма (см. Рис. 1).

В итоге авторы доклада подчеркивают роковое расхождение: «Глобальные риски интенсифицируются, тогда как коллективная воля к их ослаблению остается недостаточной». И еще два базовых вывода: «После этапа глобализации, который кардинально изменил политическую экономию глобальной системы, мир втягивается в фазу дивергенции… Все это затрудняет коллективный прогресс в поисках ответа на другие глобальные вызовы - от тех, что связаны с защитой окружающей среды, до тех этических вызовов, которые порождаются четвертой промышленной революцией» [1].

Поскольку термин «дивергенция» не часто встречается в нашем аналитическом обиходе, поясню: понимается прежде всего антипод конвергенции. В определенном смысле это плюрализм со знаком минус, плюрализм в отсутствии толерантности и склонности к сотрудничеству. В конечном счете речь идет о множественном расхождении интересов, позиций и мотивов поведения, что мы воочию видим в ключевых событиях современного мира.

Изменение климата международного общения нередко связывают с переформатированием правящих элит, с выходом на передний план несистемных протагонистов и их личностными особенностями, лидеров, которые не чувствуют должной ответственности за скрепы международного сообщества, установленные поколением предшественников. В этой коннотации есть свой резон. Но, наверное, прежде всего речь должна идти об объективных сдвигах и их влиянии на субъекты принимаемых решений. Адекватно сформулирован вывод Кори Робина, профессора Нью-Йоркского университета, опубликовавшего книгу, посвященную смене вех в Белом доме в русле правопопулистского течения. Он утверждает в книге рефреном: «Трамп - не причина, а следствие» [2].

По большому счету североамериканская супердержава не выдержала испытания эрозией своих геоэкономических и геополитических позиций, не сумела адекватно адаптироваться к новым реалиям, не смогла мобилизовать должные ресурсы для подпитки собственной конкурентоспособности перед фактом возвышения Китая и ряда других альтернативных центров влияния, включая Россию.

Такое понимание ситуации, сложившейся в стане янки, не исключает признания существенных преимуществ, остающихся у США, прежде всего по части финансового доминирования и технологического лидерства в широком инновационном диапазоне.

Рис. 1

Ранжирование экспертной оценки 15 ключевых глобальных рисков
(по проценту голосов респондентов, поданных в пользу тезиса об усилении значения данного фактора)

Приводится по: Global Risk Report, 2019. 14th Edition. World Economic Forum, 2019. Р. 12.

И с этой точки зрения нельзя не согласиться с рядом тезисов известного американиста профессора В.Б.Супяна, прозвучавших на страницах журнала «Международная жизнь» [3]. Это аргументы, которым мы перестали уделять должное внимание в эйфории ожидания перехода к полицентричному миропорядку. Нет слов, этот процесс уже стартовал и, несомненно, имеет свою перспективу, но отнюдь не краткосрочную. Ведь он встречает не только торможение, но при определенных обстоятельствах способен на реверсивное движение.

Обращаясь к сохраняющимся резервам, нынешняя администрация Вашингтона задалась целью максимально задействовать свои преимущества в подкрепление пошатнувшегося лидерства, что, конечно, логично. Другое дело - манера и средства исполнения стратегического замысла. И если речь зайдет о международном экономическом общении, то нынешняя практика Вашингтона напоминает давние заветы авторитетов меркантилизма.

Вместе с тем бросаются в глаза эксцессы вульгаризации международных отношений. Неслучайно забывается, например, солидное слово «соглашение», которое все чаще заменяется простецким «сделка». Реалии международного права беззастенчиво вытесняются великодержавным апломбом или почти что дворовыми повадками. Образно говоря, раньше в мировой политике играли в шахматы. Теперь играют в карты, а они часто крапленые.

Многоопытный дипломат и политический лоббист Хавьер Солана иронизирует: международную торговлю Трамп воспринимает как игру с нулевой суммой, как распределение в итоге на выигравших и проигравших, как игру, результат которой зависит исключительно от умения экспортировать больше импортируемого. С легкой руки Соланы стилистику политики Трампа уподобляют «магическому реализму» [4]. Боюсь, что классикам этого жанра Михаилу Булгакову и Габриэлю Гарсиа Маркесу такая аллюзия не пришлась бы по вкусу.

А что же по существу? В изменившейся обстановке, когда по ряду позиций глобализация не пошла впрок внутреннему рынку и промышленному потенциалу США, когда запас исторического времени для восстановления былого лидерства невелик, электоральный баланс демократии сложился в пользу лузеров проекта либеральной глобализации и в ущерб ее былым бенефициарам. Взойдя на престол, Дональд Трамп круто развернулся к обеспечению «национального интереса», восстановлению былого «величия США».

О чем фактически идет речь? Логика такова: пока не поздно, пока у нас еще сохраняются стратегические резервы, нужно любыми средствами «перетянуть одеяло на себя» и, грубо говоря, нужно осадить «обнаглевших» конкурентов. Между тем сегодняшняя ситуация на мировой арене не терпит игорного азарта. Нельзя забывать, что она теперь кардинально осложняется втягиванием мирового сообщества в глобальный переход, ведущий к качественно иному режиму воспроизводства мировой экономики и системы международных отношений, в основе чего находится кардинальная смена технологической парадигмы.

В последнее время на эту тему немало сказано и написано, в том числе в бестселлере Клауса Шваба, основателя Давосского форума [5]. Он квалифицирует начавшуюся трансформацию как «четвертую промышленную революцию» и связывает ее с синергетическим эффектом робототехники, био- и нанотехнологии, аддитивной инженерии и с обрамлением всего этого оцифрованием экономики и социума.

Соглашаясь с К.Швабом в подобной интерпретации в целом, возразим лишь по поводу одного существенного обстоятельства - по поводу «четвертой» и по поводу «промышленной». Дело в том, что начавшийся глобальный трансформационный процесс, с одной стороны, имеет прецеденты, поскольку промышленный базис революционизируется не впервые, но, с другой стороны, на нынешнем этапе он беспрецедентно выходит столь далеко за пределы индустриальной сферы.

Начавшийся переход впервые столь глубоко и радикально преобразует производственный базис, общественную среду, каждодневный быт и даже духовную атмосферу, короче, весь механизм развития. Отсюда следует императив смены стратегии и тактики развития не только в применении к отдельным национальным или отраслевым звеньям мировой системы, а в определенной мере синхронно по всей цепи, учитывая, в частности, повышение темпов диффузии обновления.

Все это, естественно, должно соответствовать вызовам, проблемам и рискам сложного глобального перехода, еще только начавшегося и обещающего немало сюрпризов. Этот процесс эпохального значения не мыслим без трений и конфликтов. У него есть исторические аналогии, но по масштабу и широте охвата, по глубине трансформации он не имеет, строго говоря, адекватного прецедента. Понятно, идет болезненная перекомпоновка, сталкивающая интересы ведущих держав, основных фракций, формирующих социумы, разнонаправленных общественно-политических движений. Иными словами, мир вступил на минное поле очень опасных рисков, что, впрочем, и констатировал доклад Давосского форума, о чем говорилось выше.

Ко всему прочему это происходит тогда, когда мир вошел в фазу перенакопления оружия массового уничтожения и подлинной революции в военном деле, включающей его роботизацию на театре военных действий (наглядный пример - массовое применение дронов). А тем временем механизмы обеспечения стратегической безопасности, унаследованные от биполярной эпохи, подвергаются разрушению с обескураживающей скоростью.

Последняя «капля», переполняющая сосуд стратегического терпения - торпедирование Договора о ракетах средней и малой дальности (ДРСМД). Одновременно хозяин Белого дома недвусмысленно намекает на вероятность выхода США из ВТО. Темп разрушения прежних механизмов многократно превосходит темп созидания новых, оставляя огромный зазор и для спонтанной, и для целенаправленной дестабилизации (курс на управляемый хаос?!).

Неудивительно, что в оценке современной мировой ситуации стал преобладать пессимизм (а не только скептицизм), в том числе в подходе к оценке работы ключевых международных институтов. Конечно, не все в нашем мире сидели сложа руки, беспристрастно наблюдая за деградацией системы стратегической безопасности и международного экономического оборота. Были серьезные попытки нормализации ситуации и обнадеживающие инициативы; и они в той или иной мере воспроизводятся как в одностороннем (со стороны РФ), так и в многостороннем порядке (ШОС, БРИКС). Одна из наиболее весомых - призыв России к широкому объединению ради противодействия международному терроризму. Но, как это ни прискорбно, практика демонстрирует на этом поле разочаровывающий итог.

После событий 11 сентября 2001 года, вызвавших прилив осознания общей опасности и поднявших волну солидарности, представлялось неизбежным и близким сплочение в едином международном фронте противодействия транснациональному бедствию. Но шли годы, не прекращавшиеся террористические акции в разных частях света уносили сотни и тысячи жизней. А геополитические предубеждения и геоэкономические счеты продолжали отравлять климат международного общения.

Россия, настойчиво искавшая точки соприкосновения с представителями коллективного Запада, в полной мере ощутила тщетность подобных усилий и на афганском, и на ближневосточном направлениях. Даже с появлением террористического монстра в лице ИГИЛ коалиция союзников США предпочла сепаратные действия. В итоге на сегодня вместо общего фронта мы имеем фракционную активность или даже междоусобицу, которая оставляет многие ниши для регенерации терроризма. Издержки борьбы с терроризмом в этой ситуации оказались гораздо больше того, что можно было бы допустить в случае солидарных действий. Цена вопроса (в разных смыслах) оказалась непомерной.

Другая опасность, имеющая, казалось бы, глобальный характер по определению, потребовала слишком много лет для достижения согласия по принципиальным вопросам. Рубежом стал 2015 год, когда наконец-то было подписано Парижское соглашение по климату, подписано солидарно и практически без серьезных издержек по содержанию. Подписанты перешли к процессу ратификации, который позволяет рассчитывать на общий позитивный результат. Однако позитив, если и не был перечеркнут, то со сменой администрации в Вашингтоне оказался существенно обесценен отзывом подписи США. Пессимизм, возобладавший на мировой арене, получил очередное подкрепление.

Расширительное толкование

Но оказалось все же, что здравый смысл не растворился в потоках постправды, что гуманистическое начало способно находить отклик в самых разных сегментах международного сообщества и, если хотите, в рамках складывающегося глобального гражданского общества. Таким образом, 2015 год - поворотный момент в нахождении исторического консенсуса, пусть пока преимущественно вербального. Принципиально то, что сложился он вокруг идеи устойчивого развития в ее широкой трактовке. И это может показаться парадоксальным, учитывая, казалось, ее несовместимость со многими идейно-политическими установками, часто полярными и даже взаимоисключающими. Оценить это лучше всего можно, если обратиться к ключевому абзацу резолюции Генассамблеи ООН от 25 сентября 2015 года.

Посудите сами - 3-й пункт декларации, входящей в текст резолюции, гласит (почти как манифест): «Мы заявляем о своей решимости в течение периода до 2030 года покончить с нищетой и голодом во всем мире; бороться с неравенством внутри стран и между ними; строить миролюбивое, справедливое и свободное от социальных барьеров общество; защищать права человека и способствовать обеспечению гендерного равенства и расширению прав и возможностей женщин и девочек; и обеспечить надежное сохранение нашей планеты и ее природных ресурсов.

Мы также преисполнены решимости создать условия для устойчивого, всеохватного и поступательного экономического роста, всеобщего процветания и достойной работы для всех с учетом разного уровня национального развития и возможностей» [6]. Столь высокие цели трудно оспорить публично, но на практике де-факто они попираются во множестве ситуаций.

Сила и привлекательность идей устойчивого развития видятся в том, что они уходят корнями в многослойное гуманистическое мышление прошлого, включая прогрессивные течения религиозного толка. Они простимулированы докладами Римского клуба, а затем фундаментальными разработками экспертов ООН, в первую очередь члена Комиссии Гру Харлем Брундтланд, результатами Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992 г.), опытом выработки и реализации Целей развития тысячелетия, принятых ООН на рубеже двух столетий.

Последующие крупные вехи: саммит в Йоханнесбурге в 2002 году по проблематике устойчивого развития и форум ООН 2012 под девизом «Мир, который мы хотим» (или «Рио+20»). Далее - идейная основа подпитана практикой социальной ориентации развития передовых общественных систем, философией современного движения «зеленых». Наконец, идеи устойчивого развития в высоком смысле рациональны постольку, поскольку противостоят инерции саморазрушения.

В современном понимании речь идет о преодолении деформаций и дисбалансов в процессе развития мирового сообщества, отдельных стран и локальных сообществ. Речь идет о таком характере развития, который не приносит будущее в жертву настоящему [7]. На начальном этапе разработки концепции преобладал экологический взгляд. Со времени работы Комиссии Брундтланд стала доминировать расширительная трактовка. В Декларации 2015 года (сокращенно ее именуют «Повестка-2030») подчеркивается необходимость рассматривать концепцию комплексно и равнозначно в трех измерениях - социальном, экономическом и экологическом. Наконец-то становится понятно, что и внутри социума, и внутри хозяйственного комплекса на каждом новом витке истории должна учитываться своя «экология», соблюдаться свой баланс.

Как очевидно, своего рода баланс необходим и системе международных отношений. Он, конечно, не статичен, а подвижен по мере изменения в соотношении основных весовых категорий. И для своевременного соблюдения баланса, предполагающего эволюционную адаптацию, очевидно требуется корректировка механизма глобального регулирования. Она может происходить в рамках реформы прежнего механизма либо в силу появления новых международных структур универсального, регионального или секторального значений, отражающих ориентацию в мировом пространстве восходящих центров влияния и утверждение новых факторов развития.

Многотрудный переговорный процесс в ООН по тематике устойчивого развития унаследовал и развивал идеи, формировавшиеся на протяжении нескольких десятилетий. Платформа, сложившаяся к 2015 году, фактически интегрировала всю базовую проблематику мирового развития. Не будем и не можем детализировать ее, но можем проиллюстрировать это упрощенной схемой (см. Рис. 2), включающей все 17 приоритетов, намеченных на период до 2030 года, схемой, которая фигурирует во многих документах ООН, связанных с рассматриваемой проблематикой. Лишь обратим внимание на то, что среди обозначенных приоритетов наблюдается явное преобладание социальных целей.

Рис. 2

Цели и приоритеты устойчивого развития согласно Повестке-2030

Примечание: указанные 17 приоритетов конкретизируются 169 задачами.

Хотя формирование идей устойчивого развития имеет долгую историю, выработка и их закрепление резолюцией Генассамблеи ООН и соответствующей декларацией (фактически на основе консенсуса) явно превосходит по своему значению то, что удалось достичь на предшествующем этапе. В итоге к 2015 году наработан и общепризнан свод приоритетов, которые ориентируют мировое сообщество на преодоление ключевых деформаций, язв и пороков современной жизни и ущербной практики международного общения. Как представляется, полученный результат еще недостаточно осознан как долгожданный просвет на горизонте, как доказательство возможности нахождения самого широкого консенсуса вопреки реализации преимущественно негативного сценария.

Суть дела, наверное, в том, что в конечном счете оказалась найденой совокупность приоритетов, которая служит своего рода общим знаменателем для позиционирования стран с разным строем, разным цивилизационным багажом, для идентификации разных общественно-политических сил, часто противостоящих в рамках одного социума. И, как показывает современная практика, по существу, на настоящий момент это дает нам редчайшую возможность, уникальный шанс. Коль скоро мы, россияне, рассчитываем на достойное позиционирование на мировой арене, то нам никак нельзя пренебрегать подобным шансом.

Поучительным примером расширительной интерпретации проблематики устойчивого развития служат последние разработки экспертов Экономической комиссии ООН для Латинской Америки и Карибского бассейна (ЭКЛАК). Реагируя на экстремальную неравномерность распределения экономических благ в латиноамериканских социумах и признавая таковую ключевым препятствием для осуществления приоритетов Повестки-2030, ЭКЛАК трактует ее только в сочетании с обеспечением доступа большинства к этим благам. Таким образом, звучит формула «инклюзивное устойчивое развитие», которое предполагает масштабное действие механизма перераспределения. Фактически утверждается, что развитие не сможет быть устойчивым, не будучи инклюзивным [8].

Нужно понимать, что в каждой макросфере есть своя экология, своя система балансов. И это понимание приходится проецировать и на идейно-политическую сферу, имея в виду необходимость стабильного институционального развития, стабильность демократических институтов, стабильность гарантий сосуществования иноцивилизационных либо иноязычных сообществ.

Расширительная трактовка концепции устойчивого развития, присутствующая в Повестке 2030, назревала давно. Можно сказать, что она шла шаг за шагом в меру осознания многофакторности, переплетенности и взаимообусловленности различных процессов, определяющих историческую поступь в глобальном, национальном и локальном измерениях. Далее, логика рассмотрения проблематики устойчивого развития на социальной почве неизбежно выводит нас в политическую плоскость. Поэтому очевидна связь по другим ключевым параметрам, прежде всего экономическим. Ведь самой практикой неоднократно подтверждено: политическая стабильность, институциональная устойчивость - залог поступательного развития хозяйственной системы.

Смежные реалии все больше привлекают внимание аналитиков и ученых. В отечественном обществоведении это подтверждается фундаментальным исследованием коллег из ИМЭМО, которые имели возможность опираться на обильное теоретическое наследие, включая вклад Г.Г.Дилигенского [9]. Идентичность, рассматриваемая как совокупность признаков, качеств, набора ключевых ценностей, особенностей мировосприятия, поведенческих стереотипов, в конечном счете означает принадлежность индивида (группы индивидов) к определенной категории (социокультурной, этнической, цивилизационной и т. д.). Укореняется понимание того, что конфликтогенез на социальной почве дополняется тем, что обусловлено идентичностью, ее подрывом и подавлением, либо столкновением разнородных идентичностей.

Апелляцию к идентичности поддержал Френсис Фукуяма, отошедший от былой категоричности в аргументации «конца истории». Вместе с тем он пытается идти дальше, выделяя внутри идентичности комплекс «достоинства», ассоциируемый с гуманистическим пониманием духовной части бытия, того, что в религиозно-философской интерпретации обозначается понятием «душа». Логика Фукуямы ведет к тому, что новое время во все большей мере замещает конфликты и конфронтационные кризисы на почве социальных противоречий конфликтами, столкновениями, которые обусловлены ущемлением идентичности, а тем более того, что означает смысл достоинства. Последние годы действительно дают Ф.Фукуяме обильную пищу для аргументации, начиная от арабской весны и завершая событиями на Донбассе [10].

Фукуяма занял позицию критика экономической теории западного мейнстрима. Ее примитивность он видит в том, что в поведении человека, в его мотивации усматривается лишь рациональность, а рацио, ничтоже сумняшеся, однозначно ассоциируется с получением дохода, имеющего денежное выражение. Опровергая подобный подход, Фукуяма призывает смотреть гораздо шире, учитывая, помимо рацио, мотивацию, продиктованную идентичностью и ее ядром - чувством достоинства. Все это позволяет интегрировать духовную сферу социально-политического бытия, ассоциирующуюся им с понятием души, в систему детерминант устойчивого развития и учесть это качество в практическом плане [11]. Вот так, похоже, и Фукуяма решил позаботиться о душе. Мало того, он теперь признает и допускает возможность возвращения социализма. Об этом он заявил в интервью «New Statesman» (October 17, 2018) [12].

Дорогу осилит идущий

Обращаясь к исходному значению проблематики устойчивого развития, не следует буквалистски воспринимать существующую концепцию. Речь, разумеется, идет о некоем идеале, некоей перспективе. Это не раз и навсегда апробированный стандарт. Это путь к реализации определенных императивов и определенных приоритетов во избежание деградации среды обитания, социальной ситуации, экономических деформаций и дисбалансов, крайностей в циклических отклонениях в мировой экономике, эксцессов широкомасштабного подавления или попыток разрушения идентичности (в том числе путем насильственной ассимиляции).

Что дает концепция устойчивого развития с точки зрения оптимального стратегического выбора? Прежде всего, разумеется, в данном случае неуместно начетническое понимание. Пунктуальное соблюдение приоритетов устойчивого развития нереально даже в самой благоприятной ситуации. Реально и необходимо другое - осознание императивности (а по большому счету и безальтернативности) выхода на путь устойчивого развития. По существу, речь идет об ориентирах целеполагания и последовательных действиях по предотвращению или минимизации рисков возникновения непоправимых сбоев в процессе поступательного продвижения к более высоким и рациональным стандартам бытия.

Понятно, одно дело (и крайне важное) выработка концептуальной платформы и достижение консенсуса в ее понимании и интерпретации. Другое дело - исполнение согласованного и утвержденного. А нужно заметить, что продуктивная имплементация традиционно остается камнем преткновения в масштабных решениях по судьбоносным проблемам современного развития, в том числе в рамках Объединенных Наций. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют просчеты и трудности реализации Целей тысячелетия.

Показательно, что, учитывая прошлый опыт, Повестка-2030 однозначно ориентирует на практическое претворение в жизнь. В преамбуле резолюции ГА ООН утверждается, что Повестка-2030 на самом деле является планом действий. Подчеркивается: «Этот план будет осуществляться всеми странами и всеми заинтересованными сторонами, действующими в совместном партнерстве» [13].

Повестка-2030 предлагает в качестве верхнего звена организации по воплощению в жизнь принятых решений «политический форум». Такой формат уже действует в ежегодном режиме в рамках ЭКОСОС2 и с четырехлетним интервалом «на полях» Генассамблеи ООН. Вместе с тем декларация предложила государствам-членам адаптировать приоритеты и саму Повестку-2030 к конкретным условиям каждой страны. Аналогичная работа проводится в рамках региональных комиссий ООН. Симптоматично, что, в связи с принятием в ООН «глобального договора» о социальной ответственности бизнеса (2000)3, многие крупные корпорации международного масштаба в своих публичных отчетах начали предоставлять информацию о корректировке своей деятельности с учетом приоритетов устойчивого развития.

Очевидно, для внедрения в практику идеи устойчивого развития необходимы сочленения активности государства, международных институтов, бизнеса и, несомненно, гражданского общества. С другой стороны, идеи устойчивого развития требуют благоприятной среды общественного восприятия. По большому счету речь идет о новой философии развития, а коли так, то и о новой культуре развития - той, что должна содержать свою морально-этическую подоснову4. Соответственно, встает вопрос о воспитании масс, соответствующем вызревании массового сознания.

Итак, Повестка-2030 дает вполне обоснованные ориентиры, она - знак тревоги по поводу промедления в осознании и освоении приоритетов устойчивого развития. Вместе с тем она парадоксальным образом революционна, хотя отстаивает эволюционный путь развития. Она революционна в том смысле, что ставит предельно ответственные и масштабные задачи, нередко входящие в конфликт с доминирующими пока интересами.

Неудивительно, что в этой связи нередко выражается скептицизм по поводу осуществимости того, что обозначено резолюцией и декларацией Генассамблеи ООН. Скептикам можно ответить, ссылаясь на прецедент Целей тысячелетия, аналогичного по тематике документа ООН, датированного рубежом двух столетий. Его постулаты могли казаться завышенными и амбициозными задачами, но результат в общемировом зачете оказался все же существенным. Прежде всего обращает на себя внимание чувствительное сокращение зоны нищеты и бедности в целом ряде развивающихся государств, где до этого долго не наблюдался какой-либо социальный прогресс.

В любом случае, продекларированные в ООН приоритеты устойчивого развития нельзя трактовать и воспринимать как некую директиву, будь то при наличии механизма имплементации, при его несовершенстве либо даже в отсутствии. Если на мировом уровне возник консенсус, если созрела соответствующая политическая воля на национально-государственном уровне, а идеи устойчивого развития «овладели массами» (как выражались марксисты), то можно говорить не только об императивности продвижения к обозначенным целям, которые в совокупности образуют некий идеал (модель) существования мирового сообщества и сосуществования в нем.

Процесс же продвижения к нему есть и будет креативным, адаптируясь на каждом этапе, на каждом историческом витке к национальной конкретике и поворотам в глобальной ситуации. Таким образом и стратегические решения на данном пути, и тактические меры неизбежно будут определяться, с одной стороны, мудрой формулой искусства возможного, а с другой - пониманием безальтернативности приспособления к экономическим, экологическим, социально-политическим ограничениям современного мира.

Можно ли считать, что в современной России уже появилось все то, что мы обозначили в предыдущем абзаце, все то, что в полной мере обеспечивает старт устойчивого развития. Откровенно говоря, время для такой констатации еще не пришло. Между тем не только возможно, не только целесообразно, но и необходимо воспользоваться несомненными преимуществами Повестки-2030 в том, что касается содержательного наполнения нашего «национального макропроекта» (в иной интерпретации - «национальной идеи»). Мы знаем несколько раундов подхода к решению этой задачи, оно неоднократно авансировалось. Но в итоге оставалось в основном в границах «за все хорошее, против всего плохого».

Оценивая же содержание Повестки-2030 мы не можем не видеть того, что оно во многом сопрягается с императивами и ключевыми задачами, хорошо осознаваемыми сегодня российским обществом. Логичным, актуальным и продуктивным станет оплодотворение концепцией устойчивого развития того, что к настоящему времени вошло в идейную «копилку» на академическом и политико-государственном уровнях в качестве «строительного материала национального макропроекта».

В свою очередь, проблематика устойчивого развития должна обрести достойное место в идейных основах взаимодействия и сотрудничества в форматах ШОС, БРИКС, Евразийского экономического союза. И в целом очевидно, что наш внешнеполитический дискурс существенно выиграет в случае его обогащения тематикой устойчивого развития. Активность российской дипломатии на этом треке способна вызвать широкий позитивный резонанс на международной арене, повысить наш авторитет в качестве ведущей державы, отстаивающей общее благо мирового сообщества. И это послужит убедительной антитезой тем, кто абсолютизирует национальный интерес и противопоставляет его воле и чаяниям большинства государств и народов, блокируя, по существу, их продвижение по пути устойчивого развития.

 

 

1Публикуется уже 14-й год, основан на опросах около тысячи авторитетных экспертов и политиков по вопросу о значимости 30 основных рисков, угрожающих мировому сообществу.

2В 2017 г. в данном формате состоялся доклад по рассмотренной тематике от имени Евразийской экономической комиссии, с которым выступила министр Т.Д.Валовая.

3К этому договору уже присоединились свыше 15 тыс. предприятий и фирм.

4Поучительный пример - в иных странах дисциплина раздельного сбора мусора вошла в культуру поведения.

Источники и литература

1. The Global Risk Report, 2019. 14 Edition. World Economic Forum, 2019. Р. 6.

2. Corey Robin. The Reactionary Mind: Conservatism from Edmund Burke to Donald Trump. Oxford University Press, 2017.

3. Супян В.Б. США: глобализующаяся экономика в глобализующемся мире // Международная жизнь. 2018. №4. С. 84-102.

4. Solana Javier. El espíritu perdido // El País. 27.06.2019.

5. Schwab Klaus. La cuarta revolución industrial. Barcelona: Peguin Random House Grupo editorial, S.A.U., Debate, 2016.

6. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 25 сентября 2015 г. Преобразование нашего мира: Повестка дня в области устойчивого развития на период до 2030 г. (Distr. General, 21 October 2015).

7. Наше общее будущее. Доклад Международной комиссии по окружающей среде и развитию (МКОСР). М.: Прогресс, 1989.

8. Informe de avance cuatrienal sobre el progreso y los desafíos regionales de la Agenda 2030 para el desarrollo sostenible en América Latina y el Caribe. Alicia Bárcena. Secretaria Ejecutiva de la CEPAL. Santiago de Chile. 24-26 de abril 2019.

9. Идентичность: личность, общество, политика. Энциклопедическое издание / Отв. ред. И.С.Семененко. ИМЭМО. М.: Весь мир, 2017.

10. Fukuyama Francis. Identidad. La demanda de dignidad y las políticas de resentimiento. Barcelona: Ediciones Deusto, 2019 - в английском варианте книга вышла в 2018 г.

11. Ibid.

12. Приводится по: Мир перемен. 2019. №1. С. 9.

13. Организация Объединенных Наций. Резолюция… С. 1.