ENGLISHМне повезло. В начале 90-х годов прошлого столетия, когда я приступил к работе собственным корреспондентом газеты «Труд» в странах Бенилюкса, судьбе было угодно познакомить меня с проживавшими в Бельгии представителями первой волны русской эмиграции. Они покинули Россию сразу после революции либо в годы Гражданской войны. Детьми расстались с родиной, не подозревая, что многие из них уже никогда не увидят Россию. Уехав с родителями, вырастали на чужбине, взрослели, обзаводились семьями. У них рождались дети, которым с ранних лет прививалась любовь к родине, пусть даже те ее никогда и не видели.
В эмиграции они жили небогато, но много трудились и пользовались заслуженным уважением окружавших их людей. Никто из них не жаловался на свою жизнь, они мужественно переносили выпадавшие на их долю лишения.
В этой статье я решил рассказать о троих из них. К сожалению, они уже ушли из жизни, ведь я познакомился с ними, когда они были в весьма преклонном возрасте.
Сергей Сергеевич Набоков жил в Брюсселе. Многие годы работал журналистом, причем прекрасно писал как на русском, так и английском, французском языках. Он приходился кузеном писателю Владимиру Набокову и считался хроникером рода Набоковых. Сергей Сергеевич рассказал мне немало интересного о своем детстве, жизни в эмиграции, отношениях со своим знаменитым братом.
К не менее древнему и уважаемому семейству относился и Александр Михайлович Бакунин. Он был внучатым племянником основоположника анархизма Михаила Бакунина. В годы Гражданской войны его отец сражался на стороне Белой армии - входил в конвой, а потом стал личным секретарем генерала Кутепова. Александр Михайлович состоял в числе участников «Галлиполийского сидения», когда уже после эвакуации врангелевских войск из Крыма корпус под командованием Кутепова в течение года в полном боевом порядке, несмотря на невероятные лишения, находился на турецком полуострове Галлиполи. Александр Михайлович много рассказывал о Прямухино - своем родовом имении, где спустя годы мне удалось побывать и где бережно сохраняют память о всех поколениях Бакуниных.
Знакомство с Анастасией Александровной Ширинской-Манштейн состоялось в Тунисе. Всю взрослую жизнь эта мужественная женщина провела в тунисском городе Бизерте, куда в начале 1921 года вместе с эскадрой Черноморского флота пришел эсминец «Жаркий», которым командовал ее отец. Анастасия Александровна сохранила яркие воспоминания о пребывании российских моряков на африканской земле, о печальной судьбе оказавшихся в Бизерте военных кораблей. Некоторыми из них она поделилась со мной. Ее скромная квартира в Бизерте превратилась в маленький очаг российской культуры в арабской стране.
И последнее. Все трое моих знакомых отправились вместе с родителями в эмиграцию из Крыма. Кто сел на корабль в Севастополе, кто в Ялте. Для них Крым стал символом оставленной Родины, верность которой они сохраняли всю жизнь.
Хроникер рода Набоковых
С Сергеем Сергеевичем Набоковым я познакомился в начале 90-х годов прошлого столетия. Меня представила ему на одном из приемов в российском посольстве в Брюсселе графиня Мария Николаевна Апраксина. Очень захотелось узнать как можно больше о жизни Сергея Сергеевича, ведь он относился к числу немногих - еще здравствовавших к тому времени - представителей первой волны русской эмиграции, покинувших Россию в годы Гражданской войны.
Мы договорились о встрече, и через несколько дней я переступил порог скромной двухкомнатной квартиры, находившейся в одном из современных домов, которые окружали брюссельскую площадь, названную в честь Уинстона Черчилля, памятник которому возвышался в самом ее центре. Вместе с Сергеем Сергеевичем меня встречала его супруга, представительница знатного княжеского рода Щербатовых. «Она из Рюриковичей», - коротко заметил ее супруг. И тут незнание обращения к великосветским особам подвело меня. Решив о чем-то спросить супругу Сергея Сергеевича, я произнес: «Скажите, княгиня…» Но тут старушка оборвала меня и тихо возразила: «Я не княгиня. Я княжна». Пояснив, что родилась она в княжеском доме, но вышла замуж не за князя. А потому за ней сохранился титул княжны.
Несмотря на свой 90-летний возраст, Сергей Сергеевич показался мне бойким и энергичным. Указывая на висевшие в комнате портреты М.И.Кутузова и другого героя Отечественной войны 1812 года генерала А.А.Тучкова, он произнес: «Это мои предки. Равно как я считаю себя потомком другого знаменитого военачальника - «белого генерала» М.Д.Скобелева. Мои предки имеют отношение ко многим историческим событиям. Они, например, принимали участие в похоронах Павла I и видели, как окружавшие гроб убитого царя сановники никого не подпускали близко к нему, чтобы скрыть следы побоев, которые остались на лице императора».
Усадьба родителей Сергея Сергеевича - Батово - находилась под Петербургом, на берегу реки Оредеж. Ее приобрели у вдовы казненного поэта-декабриста К.Ф.Рылеева. А на противоположном берегу, прямо напротив Батово, располагалась усадьба Выра, или Вырская мыза, принадлежавшая отцу Владимира Набокова. «Так что мы жили, - улыбнулся Сергей Сергеевич, - через речку».
«Владимир, - вспоминал Сергей Сергеевич, - направлял ко мне всех авторов, собиравшихся писать посвященные ему книги и статьи. Он знал, что среди всех Набоковых я лучше всех знаю об истории нашего рода. Не раз он сам обращался с просьбой вспомнить некоторые подробности о наших детских годах, о том, как мы проводили время в Петербурге и в загородных усадьбах. Поэтому я совершенно не согласен с теми, кто называет Набокова космополитом, человеком, забывшим свою родину. Скажу откровенно, - заметил Сергей Сергеевич, - Набоков безумно скучал по своим детским годам. А где прошли они? На родине, в России. Значит, ее он не мог забыть. Другое дело, что он блестяще писал по-английски, что объясняется прекрасным, полученным опять-таки в детстве, образованием. В его доме жили гувернеры-англичане, которые разговаривали с детьми только по-английски. Ну и, конечно же, в силу своего огромного таланта Владимир Набоков смог овладеть великолепным литературным стилем английского языка».
Обе семьи Набоковых в 1920 году находились в Ялте перед тем, как навсегда покинуть Россию. В эмиграции братья виделись не так часто, ведь Владимир долгие годы жил в США, а Сергей обосновался в Старом Свете. Но они регулярно переписывались. Когда же Владимир возвратился в Европу, где поселился на берегу Женевского озера в отеле «Монтре-палас», их встречи стали более частыми. «У Владимира, - вспоминал Сергей Сергеевич, - было противоречивое отношение к родным. Когда после долгой разлуки мы вновь встретились, я заметил на глазах брата слезы, хотя тот не слыл за сентиментального человека. А когда, как оказалось, при последней встрече в «Монтре-палас» Набоков, хотя и чувствовал, что более не увидит меня, тем не менее вышел с пятнами мыла на щеках после бритья. Мне показалось, что мыло специально оставалось не смытым, чтобы можно было обойтись без прощальных поцелуев».
Спустя долгое время я решил побывать на месте последней встречи братьев. Оказавшись в Швейцарии, отправился в отель «Монтре-палас», где поинтересовался, сохранился ли номер люкс, который занимал Владимир Набоков. «Да, конечно, - ответил портье. - Я могу проводить вас и показать апартаменты. Они сейчас никем не заняты». В номере, который может снять любой желающий, сохраняется та же обстановка, которая окружала писателя. С грустью я представил себе, как когда-то здесь состоялась последняя встреча кузенов Набоковых.
Из проведенных на родине детских лет Сергей Сергеевич особенно запомнил жизнь в Митаве, нынешнем латышском городе Елгаве, с 1912 по 1915 год. Его отец был последним губернатором Курляндии. Набоковы жили в построенном великим Растрелли дворце, который некогда принадлежал герцогу Бирону, всесильному фавориту Анны Иоанновны. Там же находилась усыпальница рода Биронов. Сергей Сергеевич вспоминал, как в один из дней по просьбе историков, занимавшихся жизнеописанием герцога, произошло вскрытие могилы Бирона.
Все, кто находились в усыпальнице, увидели тело мужчины невысокого роста с красивыми чертами лица. Останки герцога прекрасно сохранились, и, глядя на них, можно было понять, почему Бирон понравился Анне Иоанновне. «На меня, - рассказывал Сергей Сергеевич, - встреча с Бироном произвела колоссальное впечатление. Несколько ночей я не мог заснуть. Все казалось, что герцог находится рядом. После революции тело герцога вновь было извлечено из гробницы и изрешечено пулями красногвардейцев». Кстати, отец Сергея Набокова резко отрицательно отнесся к созданию латышских полков, считая их неблагонадежными.
Его предчувствия в дальнейшем полностью подтвердились. Ныне во дворце в Елгаве разместился местный университет.
В 30-х годах прошлого столетия Сергей Сергеевич перебрался из Греции в Бельгию, где в течение многих лет работал корреспондентом агентства «Reuters», а затем газеты «Daily Telegraph». В Бельгии он считался одним из лучших журналистов, пользовался популярностью как среди бельгийских, так и российских читателей. Кстати, многие эмигранты крайне отрицательно отнеслись к нападению фашистской Германии на Советский Союз и отказались сотрудничать с нацистами.
В их числе оказался и С.Набоков. Но он сильно рисковал. Однажды оккупационные власти предложили ему возглавить одну из русскоязычных газет на оккупированной советской территории, которые, естественно, издавались на немецкие деньги. Сергей Сергеевич отказался. Нацистский гауляйтер пригрозил: «Отказ может дорого стоить вам». Но переубедить Набокова не удалось. После этого Сергей Сергеевич в течение месяца ждал, что его арестуют и отправят на работы в Германию. Но, к счастью, к нему больше не обращались. «Да, я отказался. Но ведь были среди русских эмигрантов и те, кто испугались и согласились. А кто-то польстился на нацистские деньги.
Наконец, некоторые ненавидели социалистический строй и с готовностью, став, на мой взгляд, предателями, пошли на сотрудничество с немцами. А те привлекали к работе в газетах и на радио высокопрофессиональных русскоязычных журналистов. Поэтому можно понять, что нам, а я вместе с советским народом причислял себя к противникам фашистов, в информационной сфере, как и на полях сражений, противостоял опытный враг, в конечном итоге получивший решительный отпор на страницах российских газет и журналов, в радиоэфире».
Прощаясь со мной, Сергей Сергеевич, узнав, что я уезжаю в отпуск, поинтересовался, где буду проводить его. «В Москве, - коротко ответил я». - «Передайте привет столице. В последний раз я посетил ее в 1915 году». И его глаза, как мне показалось, наполнились трудно скрываемой грустью.
Потомок великого анархиста
Навестив графиню Марию Николаевну Апраксину, чтобы поблагодарить ее за знакомство с Сергеем Сергеевичем Набоковым, я услышал от нее рассказ еще об одном русском эмигранте первой волны - Александре Михайловиче Бакунине. «Думаю, что встреча с ним станет для вас столь же интересной, как и беседа с Сергеем Сергеевичем Набоковым, - сказала она. - Александр Михайлович - внучатый племянник основоположника анархизма Михаила Бакунина. Отец же его состоял в конвое легендарного белогвардейского генерала Кутепова. Семья Бакуниных навсегда рассталась с Россией, отплыв из Севастополя в октябре 1920 года».
После разговора с Марией Николаевной я сразу же позвонил А.М.Бакунину и условился о встрече. В назначенный день и час он принял меня в своей брюссельской квартире. Я увидел седого пожилого человека с палочкой, представился. «Бакунин, - назвал в ответ свою фамилию мой новый знакомый и добавил: - Последний из рода Бакуниных по мужской линии». Из рассказа Александра Михайловича я узнал, что Бакунины принадлежат к древнему роду - письменные свидетельства о них относятся к концу XIV века.
Наиболее известным его представителем, конечно же, считается великий анархист Михаил Александрович Бакунин, родившийся 8 мая 1814 года в верхневолжском имении Прямухино. Это родовое гнездо Бакуниных, оно принадлежало им вплоть до революции 1917 года. Сюда приезжал А.С.Пушкин, который останавливался у своих друзей Вульфов, живших в соседней усадьбе Берново. Сестра М.А.Бакунина Александра была замужем за Г.Вульфом. Другой же сестрой, Татьяной, серьезно увлекся И.С.Тургенев, вместе с В.Белинским гостивший в Прямухино. Накануне своего отъезда из имения он впервые прочитал посвященное ей ставшее знаменитым стихотворение «Утро туманное, утро седое…». Приезжал, по словам А.М.Бакунина, и композитор С.В.Рахманинов. «Отец любил вспоминать, - рассказывал мой собеседник, - какие у Рахманинова были длинные и тонкие пальцы».
В память об имении Прямухино в семье Бакуниных бережно сохранялись настенные часы-картель. Я увидел их на стене в гостиной. Этот семейный талисман удалось вывезти из Прямухино в 1931 году. Честно говоря, разговоры о Прямухино поначалу показались мне несколько абстрактными. Александр Михайлович, покинув Россию в восьмилетнем возрасте, больше не приезжал в свое имение. Поэтому он не мог точно объяснить, где оно находится, сохранилось ли что-нибудь от усадебного дома, от хозяйственных построек. В России я начал поиски усадьбы. Сначала попытался найти ее, следуя рассказу Александра Михайловича, отправившись из села Берново Старицкого района Тверской области, где создан великолепный Музей А.С.Пушкина. Но, проехав несколько километров по грунтовке, из-за начинавшегося бездорожья был вынужден повернуть назад. Прямухино казалось мне недосягаемым. Да и существует ли эта «земля Санникова» средней полосы России?
Но вот однажды, отправившись из Торжка в Осташков - столицу Селигерского края, я, к своему удивлению и восторгу, увидел на полпути указатель: «Прямухино». Свернул и, проехав примерно десять километров, оказался в столь желанной усадьбе. Там сохранилась великолепная церковь, построенная по проекту архитектора Н.А.Львова, парк, остатки хозяйственных построек. А вот усадебный дом исчез. В местной школе разместился музей Бакуниных, который, к сожалению, оказался закрыт.
Встретившись в следующий раз, мы разговаривали о знаменитом «Галлиполийском сидении» остатков Белой армии, участником которого был мой собеседник. Александр Михайлович вспоминал о тех днях, когда он навсегда покинул Россию. «Мы приехали в Крым незадолго до эвакуации армии. На полуостров добирались из Северной Таврии, где сражался мой отец. Сначала ехали на бронепоезде, потом пересели на подводы. Севастополь покинули в начале ноября на транспорте «Херсон». В этот день город был наполнен гулом от взрывавшихся складов с оружием и боеприпасами. Стреляли в кавалерийских лошадей, чтобы они не достались красным. Теснота на пристани была неимоверной. Когда поднимались по трапу, из-за давки отлетели все ножки от висевшего за спиной моего брата примуса, на котором нам, детям, кипятили воду. На корабле кроме гражданских находились военные, в том числе солдаты и офицеры знаменитой Дроздовской дивизии».
Они добирались до Стамбула целую неделю. А потом еще несколько дней стояли на рейде. Продукты заканчивались. Тогда пассажиры корабля стали бросать подплывавшим на фелюгах туркам часы, драгоценности, золотые и серебряные монеты в обмен на фрукты, хлеб и овощи. Восьмилетнему Саше Бакунину, недавно перенесшему тиф, достался апельсин, который выменяла мама. Вкус его Александр Михайлович помнил всю жизнь.
В Турции из прибывших на кораблях остатков белогвардейских войск был сформирован Первый армейский корпус, насчитывавший 26 596 человек, не считая гражданских лиц. Он разместился на омываемом водами пролива Дарданеллы полуострове Галлиполи. «Условия жизни поначалу оказались крайне тяжелыми, - вспоминал Александр Михайлович. - Неслучайно русские начали называть Галлиполи на свой манер - «голое поле». Прибыли сюда в темноте, шел дождь. Кругом поле, никакого навеса. Детей и женщин укрыли брезентом. Затем семейных и некоторых одиноких офицеров разместили в полуразрушенном английскими бомбардировками городе Галлиполи. До сих пор у меня перед глазами наш старый галлипольский дом и мама, готовившая возле него галушки. Большинство построек было без крыш, окон, с развалившимися печами».
Во время нашего разговора Александр Михайлович показал фотографию. На ней был изображен мужчина средних лет с бородой, усами и очень суровым взглядом. На снимке надпись: «Поручику Бакунину. Ген. Кутепов». Генерал подарил фотографию отцу собеседника, состоявшему в конвое, а потом ставшему личным секретарем Кутепова.
Именно благодаря генералу корпус превратился в дисциплинированное, боеспособное воинское формирование. Кутепов понимал, что без строгой дисциплины корпус перестанет существовать. Он не прощал проступков никому, даже близким людям. В один из дней сосед Бакуниных, полковник Кутепов - родной брат командира корпуса, приняв лишнего в подпольном кабаке в Галлиполи, устроил дебош. Узнав о случившемся, разъяренный генерал Кутепов долгое время разыскивал провинившегося родственника. Со сверкающими глазами он вошел в квартиру Бакунина и спросил у мамы Александра Михайловича: «Где полковник Кутепов?» Та поначалу растерялась, но, увидев подмигивавших ей конвойных, за которыми прятался полковник, сказала, что сосед еще не возвращался домой. Кутепов в назидание остальным мог расстрелять даже брата. А так, на следующее утро, полковник, явившись с повинной к командиру корпуса, отделался лишь гауптвахтой.
Ох уж эта гауптвахта! Она находилась в старой турецкой крепости, где когда-то содержались пленные русские казаки. В октябре 1921 года там оказался остроумный офицер, помнивший произнесенные примерно годом ранее слова Врангеля о том, что через год к осенним дождям корпус с победой возвратится домой. И тогда офицер сочинил прокламацию, в которой от имени командования сообщал, что выпавшие дожди никак нельзя считать осенними. В результате офицеру продлили срок гауптвахты.
Умершим в Галлиполи от ран, болезней и лишений поставили памятник, напоминавший шапку Мономаха. Камни для него собирали по всему полуострову. «В их поиске, - вспоминает Александр Михайлович, - участвовали и мы, школьники. Всего удалось собрать 24 тыс. камней». Памятник освятили 16 июля 1921 года. Но он не сохранился. Уже после того, как русские покинули Галлиполи, его разрушило землетрясение. Правда, уменьшенную копию можно увидеть на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. А в самом Галлиполи памятник восстановили уже в постсоветское время благодаря финансовой поддержке «Аэрофлота». Но об этом Александр Михайлович уже не узнал. Он ушел из жизни за несколько лет до возрождения монумента на турецком полуострове.
Я подружился с семьей Бакуниных. Однажды они пригласили меня на празднование православного Рождества. На столе стояла кутья. Все дарили друг другу подарки. Поздравить дедушку Александра приехали дети и многочисленные внуки. Но они разговаривали между собой преимущественно по-французски. Как бы догадавшись о моих мыслях, Александр Михайлович улыбнулся и сказал: «Они уже настоящие бельгийцы. А мы, старики, потеряв родину, новую так и не обрели».
Ну а теперь пора упомянуть о моем последнем посещении Прямухино. Оно состоялось на следующий день после того, как исполнилось 200 лет со дня рождения Михаила Бакунина. Я приехал в село по приглашению организаторов посвященных этой дате Бакунинских чтений. Им предшествовала панихида по всем представителям славного рода Бакуниных, в том числе и по А.М.Бакунину. С его смертью, последовавшей в 2002 году, род Бакуниных по мужской линии угас. Но зато на встрече присутствовал один из потомков по женской линии Г.М.Цирг, много сделавший для увековечивания памяти о Бакуниных. Побывала в Прямухино в тот день и делегация посольства Швейцарии, ведь не будем забывать, что М.Бакунин похоронен в Берне. Я же выступил на чтениях с воспоминаниями о встречах с моим добрым знакомым А.М.Бакуниным, который любил свою родину и всегда помнил о ней.
В далекой Бизерте
С Анастасией Александровной Ширинской-Манштейн я встретился на африканском континенте. Приехал в Тунис, чтобы написать статью, посвященную судьбе Черноморского флота, корабли которого после долгих странствий в конечном итоге оказались на вечном приколе в порту средиземноморского города Бизерта. В Тунисе я узнал от сотрудников российского посольства, что в Бизерте проживает русская женщина, которая девочкой вместе с родителями добралась до этого города на одном из военных кораблей и осталась там навсегда. Нетрудно догадаться, что это была А.А.Ширинская-Манштейн.
В Тунис я прилетел из Брюсселя и сразу же, оставив вещи в гостинице, вместе с сотрудниками российского посольства в Тунисе отправился в аэропорт встречать Анастасию Александровну. Она возвращалась из Ниццы, навестив дочь и повидавшись с кузиной. Я увидел хрупкую пожилую женщину, но, как мне показалось, с очень волевым взглядом. Крайне доброжелательная, она с готовностью согласилась поделиться воспоминаниями о своем детстве, драматических событиях, связанных с одиссеей российского Черноморского флота, свидетельницей которых она была.
Ну а потом состоялась поездка на север в город Бизерту, где жила Анастасия Александровна. Там она пользуется всеобщим уважением. Когда мы шли по городским улицам, некоторые из местных жителей-арабов подходили к ней, чтобы засвидетельствовать свое почтение бывшей учительнице математики, а одна девочка подбежала и поцеловала ее. Мы беседовали в тени деревьев, на городской набережной, откуда открывался великолепный вид на море и где когда-то стоял на приколе броненосец «Георгий Победоносец», ставший временным домом Анастасии Александровны.
«Как вам хорошо известно, я - дочь моряка», - начала свой рассказ Анастасия Александровна. - Мой отец, А.С.Манштейн, окончил Санкт-Петербургский Морской корпус. Он принимал участие в спасении русскими моряками пострадавших от землетрясения жителей Мессины. Во время Первой мировой войны командовал посыльным судном «Невка», совершавшим рейсы между Ревелем и Гельсингфорсом. Во время Гражданской войны отец вместе с семьей перебрался из Ревеля на юг, где сражался на стороне Белой армии. В конце 1918 года ему доверили командование эсминцем «Жаркий». В Севастополе наша семья поселилась на Корабельной стороне. Отец воевал, мама занималась нашим воспитанием. Мы, дети, конечно же, не так остро воспринимали происходившее и не догадывались о том, что очень скоро придется навсегда расстаться с Родиной и отправиться в неизвестность. Мы играли чаще всего в «гигантские шаги». Местом для игр выбирали площадку возле памятника генералу Лазареву».
Когда началась эвакуация, семья капитана Манштейна перебралась на эсминец «Жаркий», но тот находился на ремонте, поэтому решили, что его возьмет на буксир транспорт-мастерская «Кронштадт». Плавание до Константинополя маленькая Настя запомнила на всю жизнь. Люди спали там, где удавалось найти свободное место. Все время штормило, качка была ужасная, к тому же часто обрывался трос, который связывал «Жаркий» с буксировавшим его судном. Все с ужасом думали: «Неужели буксир не найдет нас?» - и каждый раз следили за лучом прожектора с «Кронштадта». Но, к счастью, «Жаркий» все же дошел до конечной цели.
«Интересно, что из всех покинувших Крым кораблей, - рассказывала Анастасия Александровна, - только один не добрался до Константинополя. В водах Черного моря навсегда исчез с командой и принятыми на борт 250 офицерами эсминец, по иронии судьбы называвшийся «Живой».
Ну а остальные военные корабли, после того как на берег сошли пассажиры, сформировав эскадру, по договоренности с французскими властями взяли курс на тунисский порт Бизерта. Переход эскадры продолжался очень долго - примерно два месяца: с декабря 1920-го по январь 1921 года. Все зависело от состояния судов. Настя Манштейн вместе с членами семей моряков сошла на африканский берег с транспорта «Великий Князь Константин». Всего же свыше 35 кораблей пришли в Бизерту. В их число входили линкор «Генерал Алексеев», который ранее был известен как «Император Александр III», броненосец «Георгий Победоносец», крейсер «Генерал Корнилов», бывший «Очаков», тот самый, на котором вспыхнуло восстание под руководством лейтенанта Шмидта. После 1905 года он получил название «Кагул», а когда началась Гражданская война - переименован в «Генерал Корнилов». Еще один пришедший в Бизерту крейсер «Алмаз» прославился тем, что уцелел в аду Цусимы. Он сумел уйти от японских кораблей и прорвался во Владивосток. А еще в Бизерту пришли десять эсминцев, тральщик, четыре подводные лодки, транспорты и другие суда. Мало кто из оказавшихся в Бизерте моряков предполагал, что этот африканский порт станет последней стоянкой их кораблей.
Весь русский флот находился в акватории французской военно-морской базы. Поначалу маленькая Настя жила с родителями на «Жарком», потом семьи моряков переехали на «Георгий Победоносец». Его переоборудовали в плавучую гостиницу и отбуксировали к городской набережной. Она прожила на броненосце почти четыре года. Ходила в открывшуюся на корабле школу. У нее сохранились фотографии школьников и учителей.
На «Георгии Победоносце» устраивались праздники. С особым нетерпением и взрослые, и дети ждали 6 ноября, когда отмечался день основания Санкт-Петербургского Морского корпуса. На балу, по случаю этого праздника, 11-летняя Настя Манштейн танцевала с самим командиром эскадры контр-адмиралом М.А.Беренсом.
И все-таки люди понимали, что содержание эскадры становится все более обременительным для французов. Моряки начали уходить с кораблей. Если в 1921 году на них насчитывалось почти 7 тыс. человек, то в 1924 году их было лишь около 700, а к 1925-1926 годам в Бизерте оставалось примерно 150 русских. Последней из них, не покинувшей город, оказалась Ширинская-Манштейн. Те, кто оставляли эскадру, уезжали либо в Европу, либо расселялись в Тунисе, становясь учителями, врачами, шахтерами, землемерами, железнодорожными и портовыми служащими. Ну а затем настал черед кораблей. После того, как Франция 28 октября 1924 года признала Советский Союз, начались переговоры о передаче нашей стране находившихся у берегов Африки кораблей, но они закончились безрезультатно, прежде всего из-за опасения французов, что переданные корабли усилят советский военно-морской флот. Анастасия Александровна на всю жизнь запомнила ржавеющие корабли-призраки, на которые нельзя было смотреть без горечи. Еще шесть лет находились в Бизерте русские корабли, а затем, в начале 1930-х годов, их разрезали на металлолом.
Когда в 1956 году Тунис стал независимым государством, многие из живших там русских эмигрантов покинули страну, получив французское гражданство. Отец Анастасии Александровны отказался от французского паспорта. Он хотел быть либо гражданином России, либо вообще не иметь гражданства. Верная заветам отца, дочь тоже имела паспорт апатрида, но в конце жизни ей в торжественной обстановке вручили российский паспорт. Дома, как самую драгоценную реликвию, она хранила образ Спасителя, который ее отец, расставаясь с «Жарким», принес с эсминца.
Дольше всего она поддерживала отношения с Иваном Иловайским, ушедшим из жизни в 1985 году. Его отец - казацкий офицер - позировал И.Е.Репину при создании картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». На полотне изображен казак в военной форме. Он и есть отец Иловайского. Незадолго перед смертью И.С.Иловайский передал Анастасии Александровне на хранение коробку с семейными реликвиями, на которой была наклеена репродукция с репинской картины: «Постарайся сберечь коробку и репродукцию - единственный сохранившийся портрет моего отца». После смерти Иловайского его супруга, решившая переехать во Францию, передала Анастасии Александровне ключи от православного храма Александра Невского. После того как эскадра перестала существовать, остававшиеся в Тунисе моряки решили собрать деньги и построить в память о ней церковь. Отец Анастасии Александровны вошел в строительный комитет, под чьим наблюдением велось возведение храма. Его построили в 1937 году.
Вместе с Анастасией Александровной мы посетили церковь, где внутри увидели мемориальную доску с названиями всех русских кораблей, пришедших в Бизерту. Запомнился висевший у входа в алтарь Андреевский флаг. Его расшили русские женщины, вышедшие замуж за проживавших в Бизерте тунисских граждан. Они, сплотившись вокруг старосты церковной общины А.А.Ширинской-Манштейн, составляли основную часть местного прихода. Так что не один год Анастасия Александровна поддерживала очаг русской духовности и культуры на африканской земле.
Ее подвижническая деятельность была по достоинству оценена Русской православной церковью, наградившей ее орденом Святой Княгини Ольги. Она была также удостоена высокой государственной российской награды - ордена Дружбы.
Показывая мне Бизерту, Анастасия Александровна предложила посетить местное христианское кладбище. Как сокрушалась она при виде разбитых надгробий на могилах русских моряков: вице-адмирала А.М.Герасимова и контр-адмирала В.В.Николя, который руководил эвакуацией врангелевских войск из Крыма! И, надо сказать, она многое сделала как для сохранения могил русских моряков, так и организации подлинно научной реставрации церкви в Бизерте.
Побывали мы и на расположенном в пяти километрах от Бизерты Белом мысу - самой северной точке Африки. «Белым» его называли из-за выступавшей на поверхность светлой горной породы. Сюда часто приходили русские моряки. Отсюда Родина казалась им ближе всего.
q
28 мая в Москве состоялось открытие Музея русского зарубежья, в экспозиции которого нашли отражение и «Галлиполийское сидение», и Крымская эвакуация, и пребывание Русской эскадры в Бизерте, и многие другие страницы истории русской эмиграции. На торжественную церемонию в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына со всего мира приехали дети и правнуки эмигрантов первой волны. Обращаясь с приветственным словом к собравшимся, министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров сказал: «Сегодня мы при любых условиях сохраним свой суверенитет, сможем обеспечить свою национальную безопасность, защитить наших граждан, историю и нашу цивилизационную принадлежность. Конечно же, будем всегда в состоянии отстоять права наших соотечественников и их достоинств. У меня нет сомнений, что музей станет важным духовным, интеллектуальным центром по сохранению и продвижению российского наследия за рубежом, полезной площадкой для плодотворного диалога с соотечественниками во всем мире, будет способствовать преемственности нашей истории, поддержанию связи времен и поколений, увековечиванию имен тех, кто, находясь на чужбине, не забывал о своей родине».
