Блеск и нищета рейтингов «мягкой силы»

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта №18-311-00088.  «Понятие «силы» как инструмент анализа международных отношений в период глобальной трансформации».

Одним из наиболее активно развивающихся и заметных направлений в исследованиях «мягкой силы» в России и за рубежом является разработка различных рейтингов и индексов, призванных оценить, измерить и сравнить успехи различных государств в данной области. К настоящему моменту создание подобных рейтингов превратилось в полноценную «индустрию», на которой подвизаются разнообразные государственные, частные и коммерческие организации и институты1. До недавнего времени (когда проблематика «мягкой силы» по вполне объективным причинам несколько отошла на второй план в связи c событиями «украинского кризиса», резкого охлаждения в отношениях между Российской Федерацией и странами евроатлантического сообщества, операцией российских ВКС в Сирии) новости об изменении позиции России в том или ином рейтинге «мягкой силы» неизменно вызывали вал публикаций в СМИ и комментариев со стороны государственных деятелей, ученых и экспертов2. Таким образом, рейтинги важны. Однако, как представляется, уровень научной рефлексии о методологии, репрезентативности и практической применимости данных рейтингов с точки зрения изучения феномена «мягкой силы» остается недостаточным.

В отечественной международно-политической науке рейтинги и индексы «мягкой силы» не раз становились объектом отдельного рассмотрения. Так, в статье В.А.Королева, А.В.Владимировой и А.А.Труниной приводится развернутый обзор наиболее известных индексов национальных брендов и «мягкой силы», предпринимается попытка разработки на этой основе «рейтинга рейтингов» - оценки и ранжирования рассмотренных индексов с точки зрения прозрачности и верифицируемости их методик, релевантности используемых данных, географического и тематического охвата3.

Сравнительный анализ нескольких рейтингов приводится и в статье С.К.Песцова и А.М.Бобыло4. В ней также предпринимается попытка критического анализа методологии выбранных рейтингов, отмечается, что общей их проблемой является неоправданное смешение индикаторов, характеризующих совершенно различные аспекты феномена «мягкой силы»: ее источники или ресурсы, инструменты и эффекты5. Большим достоинством статьи С.К.Песцова и А.М.Бобыло является попытка «развернуть» концепт «мягкой силы», представить его как особый процесс и рассмотреть его ключевые элементы6. Несмотря на некоторую умозрительность построений авторов (они, например, никак не объясняют, на каком основании ими выделяются те или иные конкретные фазы реализации процесса «мягкой силы» и дается их конкретное определение), выбранный ими подход позволил затронуть ряд очень важных аспектов проблематики силы в международных отношениях вообще, обычно, к сожалению, полностью игнорируемых в современных исследованиях. Прежде всего речь идет об особенностях оценки эффективности силового воздействия.

В этой связи хотелось бы особо отметить статью Е.М.Харитоновой, которая специально останавливается на этом вопросе в контексте рассмотрения различных рейтингов «мягкой силы»7. Отмечая ряд объективных и субъективных факторов, затрудняющих составление и последующее использование рейтингов «мягкой силы», автор приходит к выводу, что их разнообразие позволяет путем сравнительного анализа преодолевать возникающие трудности и «получать относительно разностороннее и комплексное видение ситуации»8.

При всех своих достоинствах упомянутые исследования, как представляется, не затрагивают главных проблем, связанных с использованием рейтингов и индексов для изучения «мягкой силы» государств на международной арене.

Прежде всего следует отметить недостаточно критичное восприятие существующих рейтингов как релевантных источников информации для оценки «мягкой силы» того или иного государства. В частности, исследователи, как правило, ограничиваются простым описанием методологии того или иного индекса9, реже - критической оценкой репрезентативности статистических индикаторов и последующего подсчета баллов в том или ином индексе¹⁰. Сам по себе этот анализ, безусловно, необходим, однако он все же вторичен по отношению к критической оценке изначальных параметров, показателей и критериев, включаемых в рейтинги «мягкой силы».

Между тем даже самое поверхностное изучение под этим углом методологии рейтингов, подготовленных, например, Институтом исследований развивающихся рынков Московской школы управления «Сколково»¹¹, заставляет всерьез усомниться в целесообразности и, шире, осмысленности всех последующих рассуждений их авторов. Дело в том, что, видимо, в погоне за комплексностью и многофакторностью в список обсчитываемых параметров в этих рейтингах оказались включены крайне разношерстные по своей природе, репрезентативности и достоверности показатели: от количества завоеванных страной олимпийских медалей на двух последних Олимпийских играх до показателей выброса углекислого газа в атмосферу и избирательной активности населения¹². Причем включение того или иного фактора в этот список обосновывается лишь в самых общих выражениях и в целом отличается крайней волюнтаристичностью. Уже эти обстоятельства заставляют всерьез усомниться в полезности подобного рейтинга. В самом деле, какая разница, насколько репрезентативна выборка источников по странам или по годам, если в конечном итоге речь идет о смешении совершенно разноприродных и несопоставимых факторов и явлений?

Эта проблема в полной мере присуща и наиболее признанным зарубежным индексам «мягкой силы». В качестве примера можно привести рейтинг «Soft Power 30», ежегодно обновляемый командой экспертов PR-агентства «Portland» во главе с Дж.Макклори. В их методологии также находится место и для факторов, имеющих непосредственное отношение к сфере мировой политики («управление», «образование», «цифровые технологии»), и для показателей, связанных с ней весьма условно («кухня», «дружелюбие»). В этой связи авторы данного рейтинга с особой гордостью подчеркивают, что их оценки строятся на учете как «объективных», так и «субъективных» факторов¹³. К сожалению, этот тезис не всегда достаточно критично воспринимается и ретранслируется последующими исследователями. Между тем он вызывает очень много вопросов.

Во-первых, речь идет о сомнительной объективности «объективных» показателей, используемых командой Дж.Макклори. Например, субиндекс «управление» включает в себя оценку таких показателей, как «личные свободы», «индекс человеческого развития», «эффективность государственного управления», которые, при ближайшем рассмотрении, сами выводятся не из анализа первичных источников, а из индексов и рейтингов, подготовленных различными международными и неправительственными организациями, которые, в свою очередь, подлежат критической оценке¹⁴. Или взять субиндекс «образование», который опирается как на вполне объективные и верифицируемые показатели, вроде количества иностранных студентов и объем финансирования, выделяемого на сферу науки и образования из бюджета, так и на рейтинг вузов «QS World University Rankings»¹⁵, который опять-таки требует критического анализа и не может восприниматься как истина в последней инстанции¹⁶.

Во-вторых, вызывает определенное недоумение и выбранная авторами пропорция в оценке веса «объективных» и «субъективных» факторов при исчислении итогового балла той или иной страны. Авторы определяют ее как 70 к 30, никак специально не обосновывая это соотношение (почему не 60 к 40 или 80 к 20, например?). Помимо общей умозрительности и волюнтаристичности подобного подхода, можно усомниться в том, что эта пропорция в равной мере справедлива ко всем «объективным» и «субъективным» факторам: насколько оправданно одинаково оценивать, скажем, вклад в общую копилку «мягкой силы» той или иной страны представлений респондентов о ее национальной кухне и внешней политике? Здесь мы выходим на общую методологическую, если не сказать философскую, проблему, связанную с попытками формализовать те или иные процессы и явления в международной жизни, когда отправной точкой в построении различных количественных моделей оказывается присвоение используемым факторам весов и значений, которое, как правило, опирается на субъективные по своей природе оценки и мнения экспертов.

Эта эклектичность методологии, присущая как отечественным, так и зарубежным рейтингам «мягкой силы» и имеющая в своей основе благонамеренное стремление охватить все возможные аспекты изучаемого явления, теснейшим образом связана с еще одной и, возможно, более фундаментальной теоретической проблемой, относящейся к использованию подобных индексов для изучения «мягкой силы» государств на международной арене. Речь идет о том, что их главной и конечной целью является выведение некоего одного агрегированного показателя «мягкой силы» рассматриваемых государств, на основании которого их можно ранжировать и составить, собственно, рейтинг.

Да, получившийся на выходе агрегированный показатель действительно позволяет неким образом ранжировать государства, однако практическая польза от этого, как раз в силу разношерстности исходных параметров, выглядит, в лучшем случае, спорной. Если взять, например, рейтинг «Сколково» 2014 года, то, конечно, любопытно узнать, что «мягкая сила» Румынии на две сотых балла превосходит «мягкую силу» Чили¹⁷. Но что дальше? Создание рейтингов государств, в данном случае по показателям «мягкой силы», не может быть самоцелью. В идеале рейтинги должны служить основой для выработки конкретных политических рекомендаций, направленных на достижение определенных внешнеполитических целей. Но именно здесь стремление сколковских и многих других рейтингов и индексов охватить как можно большее количество параметров, факторов и источников оборачивается против них в тот самый момент, когда они достигают своей цели - сводят их все к одному числовому показателю.

Знание того, что, согласно рейтингу «Сколково», «мягкая сила» России составляет 18,6 балла¹⁸, никак не поможет выработке стратегии развития системы высшего образования и науки как практической меры, направленной на укрепление потенциала «мягкой силы» страны. Могло бы помочь, если бы данный показатель носил более конкретный характер, основывался на анализе адекватных поставленной задаче параметров (объемы финансирования сферы образования и НИОКР, показатели публикационной активности ученых, масштабы научных и студенческих обменов и т. д.). Вместо этого мы имеем агрегированный числовой показатель, значение которого, наравне с релевантными параметрами, определяется количеством олимпийских медалей в копилке российской сборной. Ровно ту же ситуацию мы можем наблюдать и в зарубежных рейтингах.

Знание того, что Россия поднялась в 2017 году на одну позицию в рейтинге «Portland» (с 27-го на 26-е место), возможно, является поводом для гордости, однако оно точно ничего не говорит о подлинном потенциале российской культурной дипломатии, поскольку нам в итоге предлагается некий усредненный показатель, в котором потенциал России в области культуры оказывается «задавленным» такими негативными факторами, как «авторитарный политический режим» и «многочисленные нарушения в ходе выборов 2016 года»¹⁹. Список примеров таких нестыковок можно продолжать.

Отчасти их можно было бы избежать, в корне поменяв всю логику составления индексов и рейтингов «мягкой силы», отказавшись от идеи вычисления одного интегрального показателя и ранжирования по нему всех государств и заменив его составлением отдельных индексов по каждой интересующей заказчика или исследователя предметной области. Проблема в том, что только ради нахождения такого интегрального показателя все эти рейтинги и создаются. Эта наивная соревновательность, имеющая целью выяснить, кто же на данный момент является самым сильным в мире, напоминает по своей полезности детский спор о том, кто же все-таки сильнее, кит или слон. Иными словами, сама логика, лежащая в основе составления глобальных индексов национальной мощи, в том числе индексов «мягкой силы», является в определенной степени дезориентирующей, ведущей к неправильному пониманию сути проблемы силового взаимодействия между акторами на мировой арене.

Помимо чисто методологических затруднений, приведенные примеры вскрывают и гораздо более масштабную проблему, связанную с индексами «мягкой силы», которая заключается в том, что данные индексы в действительности имеют лишь опосредованное отношение к измерению собственно «мягкой силы». Что они позволяют оценить, да и то с многочисленными оговорками, так это либо приблизительно-обобщенный уровень привлекательности образа (имиджа) того или иного актора, либо примерное, усредненное состояние его соответствующих ресурсов. Но является ли положительный образ, имидж страны за рубежом синонимом ее «мягкой силы»?

Дж.Най склонен отвечать на этот вопрос скорее утвердительно²⁰. Однако здесь необходимо подчеркнуть, что данное утверждение является лишь частью, одним из элементов чрезвычайно сложной и эклектичной теории Дж.Ная, не до конца отрефлексированной его последующими толкователями и критиками, и как таковое не может быть до конца понято, будучи вырванным из этого контекста²¹. Этот момент не учитывают многие современные западные и отечественные исследователи, которые, отбросив наевскую изощренность, делают гораздо более категоричные выводы.

В качестве примера можно привести аналитический доклад П.Б.Паршина «Проблематика «мягкой силы» во внешней политике России»²². В начале своей работы П.Б.Паршин пытается разграничить понятия «мягкая сила» и «страновой бренд»²³, однако в дальнейшем употребляет их фактически как синонимичные и взаимозаменяемые²⁴. В частности, он пишет: «Главный фактор складывания благоприятной репутации страны / формирования ее бренда / обретения ею «мягкой силы» - это реальное развитие ее в таком направлении и к такому состоянию, которое будет привлекать к ней симпатии»²⁵. А раз «мягкая сила» совпадает по смыслу и содержанию со страновым имиджем, то для ее измерения в полной мере применимы те же методы и средства, что используются для оценки этого имиджа²⁶. Речь идет прежде всего, разумеется, о различных рейтингах. В крайней форме этот подход нашел свое выражение в коллективной статье В.А.Королева, А.В.Владимировой и А.А.Труниной²⁷.

Между тем вопрос о соотношении понятий «имидж» и «мягкая сила» отнюдь не столь однозначен. Практически все авторы рейтингов (и, к слову, их последующие толкователи) прямо пишут, что трактуют «мягкую силу» в соответствии с определением Дж.Ная как способность держав влиять на других с помощью таких «нематериальных активов», как привлекательные личности, культура, политические ценности²⁸. Исходя из этого определения, ни один самый продуманный и полный рейтинг в принципе ничего не может сказать о «мягкой силе» какого-либо государства, поскольку его место в индексе, даже определенное на основе подсчета исключительно релевантных показателей, само по себе не позволяет судить о его способности влиять на других акторов. В этом отношении исключительно справедливым представляется признание самого Дж.Макклори, что его рейтинг позволяет оценить лишь потенциал «мягкой силы» того или иного актора, но не его возможности и способности этот потенциал реализовать²⁹.

Данный сюжет выводит нас на более широкий круг проблем, связанных с использованием различных рейтингов «мягкой силы», а также с оценкой научной литературы, посвященной им, и шире - проблематике «мягкой силы» в целом.

Прежде всего речь идет об излишне некритичном восприятии идей Дж.Ная. Его определение «мягкой силы», как правило, используется в указанных исследованиях как некая аксиома, не нуждающаяся в проверке или критической оценке, как твердо установленный факт, который становится отправной точкой для всех последующих рассуждений. В частности, как аксиома трактуются утверждения Дж.Ная, что «мягкая сила» основывается на нематериальных ресурсах, на привлекательности культуры, ценностей и внешней политики³⁰. И в дальнейшем те или иные рейтинги оцениваются с точки зрения того, насколько они, например, учитывают роль культуры или позволяют оценить привлекательность того или иного государства.

Однако, несмотря на то, что Дж.Най, безусловно, остается главным законодателем мод в исследованиях «мягкой силы», а его теоретические построения отличаются гораздо большей нюансированностью, чем концепции его последующих толкователей и критиков, его теория и, в частности, приведенные выше утверждения могут и должны быть объектом критического анализа хотя бы с точки зрения перспектив их операционализации для нужд измерения и сравнения «мягкой силы» государств на мировой арене.

Но здесь мы выходим на вторую и самую фундаментальную проблему, связанную с рейтингами «мягкой силы» и их последующими интерпретациями. Для того чтобы критически взглянуть на концепцию Дж.Ная, надо выйти за ее рамки, а для этого ее необходимо вписать в более широкий историографический контекст, понять и осмыслить ее место в рамках уже сложившейся традиции изучения понятия «силы» в науке о международных отношениях. В то же время практически все исследования «мягкой силы» в этом отношении отличает удивительная «внеисторичность». Как было отмечено выше, они берут в качестве отправной точки для последующих рассуждений концепцию Дж.Ная так, как если бы до него никто и никогда не задавался вопросами о сущности и природе силовых отношений между акторами мировой политики, не обращал внимание на существование различных форм и способов реализации силы в международных отношениях. Это тем более странно, сам Дж.Най достаточно подробно освещает ключевые дебаты, развернувшиеся в западной международно-политической науке вокруг определения понятия «силы»³¹.

Действительно, даже самое общее знакомство с этими дебатами недвусмысленно показывает, что понятие «силы» отнюдь не является устоявшимся научным термином, который можно употреблять без каких-либо дополнительных пояснений и уточнений, что от выбора той или иной исследовательской парадигмы напрямую зависят все последующие выводы и оценки³². В частности, освещение существующих теоретических работ по проблематике «силы» в международных отношениях сразу могло бы выявить концептуальную несостоятельность существующих рейтингов «мягкой силы», которая проистекает из крайне редукционистской трактовки сути и природы силовых взаимоотношений, приравнивающей силу того или иного актора к совокупности его ресурсов, и которая была детально разобрана учеными более 20 лет назад. Тот факт, что и спустя 20 лет ресурсоориентированный подход к силе вообще и «мягкой силе» в частности продолжает жить и здравствовать, - повод для отдельного изучения.

В целом можно заключить, что в настоящий момент, несмотря на свою популярность, внимание со стороны государственных деятелей и широкое освещение в средствах массовой информации, существующие рейтинги «мягкой силы» не могут рассматриваться как адекватный источник для изучения соответствующих параметров государств и вообще имеют весьма опосредованное отношение к феномену «силы». Они строятся на крайне упрощенной трактовке данного понятия, которая попросту приравнивает силу того или иного государства к совокупности его материальных и нематериальных ресурсов.

Между тем один лишь подсчет ресурсов, каким бы нюансированным и комплексным он ни был, на практике ничего не может сказать о способности актора трансформировать их в успешные внешнеполитические действия, которые могли бы (в случае «мягкой силы» - путем убеждения и с помощью привлекательности, если придерживаться наевской концепции) изменить поведение объекта силового воздействия. В лучшем случае, и то лишь после существенной корректировки методологии этих рейтингов, они позволили бы примерно оценить силовой потенциал того или иного государства или негосударственного актора, что на самом деле уже немало. С этой точки зрения, рейтинги «мягкой силы» имеют ценность и могут пригодиться при планировании внешне- и внутриполитической деятельности - надо лишь четко понимать, на какие вопросы они могут помочь ответить, а на какие - нет.

С точки зрения повышения практической полезности и эффективности рейтингов «мягкой силы» необходимо прежде всего отказаться от установки на выведение одного-единственного интегрального показателя силы того или иного государства (негосударственного актора). Вместо этого представляется целесообразным разработать единые методологические принципы, на основании которых можно было бы создавать рейтинги, оценивающие тот или иной элемент ресурсного потенциала «мягкой силы» рассматриваемого субъекта мировой политики или его способность реализовать данный потенциал в четко определенном контексте (собственно его «мягкую силу»).

Что же касается исследований «мягкой силы», то обзор работ, посвященных оценке ее рейтингов и индексов, позволил выявить некоторые фундаментальные проблемы, характерные для данного направления в теории международных отношений в целом. В частности, речь идет об излишней сосредоточенности на идеях Дж.Ная, их подчас чрезмерно некритичном восприятии. Как представляется, для того чтобы придать исследованиям «мягкой силы» строго научный характер, они должны строиться на основе более полного учета существующей традиции изучения проблематики силы в международных отношениях. Такой подход тем более необходим, что речь идет об одном из ключевых понятий для всех международно-политических исследований, только он позволит вывести их на качественно новый уровень.

 ¹Ernst&Young, Moscow School of Management Scolkovo. Rapid-growth markets soft power index. Spring 2012 // URL: https://iems.skolkovo.ru/downloads/documents/SKOLKOVO_IEMS/Research_Reports/SKOLKOVO_IEMS_Research_2012-02-02_en.pdf (дата обращения: 01.03.2018); Bryane M., Harwell C., Nureev B. Soft Power: A double-edged sword? // URL: https://bricsmagazine.com/en/articles/soft-power-a-double-edged-sword (дата обращения: 02.03.2018); McClory J. The New Persuaders III. A 2012 Global Ranking of Soft Power // URL: http://www.instituteforgovernment.org.uk/sites/default/files/publications/The%20new%20persuaders%20III_0.pdf (дата обращения: 02.01.2018); The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2015 // URL: https://portland-communications.com/pdf/The-Soft-Power_30.pdf (дата обращения: 01.02.2018); The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2016 // URL: https://portland-communications.com/pdf/The-Soft-Power-30-Report-2016.pdf (дата обращения: 01.02.2018); The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2017 // Portland Communications // URL: https://softpower30.com/wp-content/uploads/2017/07/The-Soft-Power-30-Report-2017-Web-1.pdf (дата обращения: 01.02.2018).

 ²Россия вошла в топ-30 самых влиятельных стран по критерию «мягкой силы» // Коммерсант. 14.06.2016 // URL: https://www.kommersant.ru/doc/3012786 (дата обращения: 06.03.2018); Россия вошла в рейтинг 30 влиятельных стран по критерию «мягкой силы» // Lenta.ru. 14.06.2016 // URL: https://lenta.ru/news/2016/06/14/softpower/ (дата обращения: 08.03.2018); Россия впервые вошла в топ-30 рейтинга самых влиятельных стран по критерию «мягкой силы» // Newsru.com. 14.06.2016 // URL: http://www.newsru.com/world/14jun2016/top_30.html (дата обращения: 08.03.2018); Пушков «поднял» Россию из третьей в первую десятку рейтинга Soft Power // Lenta.ru. 14.06.2016 // URL: https://lenta.ru/news/2016/06/14/pushkov/ (дата обращения: 08.03.2018); Клинцевич: Россия входит в топ-3 стран «мягкой силы», а не топ-30 // Национальная служба новостей. 14.06.2016 (дата обращения: 06.03.2018).

 ³Королев В.А., Владимирова А.В., Трунина А.А. Страновой брендинг и его отражение в глобальных рейтингах «мягкой силы» // Вестник международных организаций. 2014. Т. 9. №2. С. 209-228.

 ⁴Песцов С.К., Бобыло А.М. «Мягкая сила» в мировой политике: проблема операционализации теоретического концепта // Вестник Томского государственного университета. История. 2015. №2. С. 108-114.

 ⁵Там же. С. 110.

 ⁶Там же. С. 111-112.

 ⁷Харитонова Е.М. Эффективность «мягкой силы»: проблема оценки // Мировая экономика и международные отношения. 2015. №6. С. 48-58.

 ⁸Там же. С. 51.

 ⁹Там же. 53-54.

¹⁰Королев В.А., Владимирова А.В., Трунина А.А. Указ. соч. С. 212-216.

¹¹Ernst&Young, Moscow School of Management Scolkovo. Rapid-growth markets soft power index. Spring 2012 // URL: http://www.skolkovo.ru/public/media/documents/research/SIEMS_Monthly_Briefing_2012-06_eng.pdf (дата обращения: 01.03.2018).

¹²Ibid. P. 7-9.

¹³The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2015 // Portland Communications. P. 19-23 // URL: https://portland-communications.com/pdf/The-Soft-Power_30.pdf (дата обращения: 01.02.2018).

¹⁴Ibid. Р. 21, 50.

¹⁵Ibidem.

¹⁶С точки зрения критического анализа различных рейтингов и индексов большой интерес представляют статьи: Иванов В.Г., Иванова М.Г. «Charts Power» - страновые рейтинги как экономическое оружие и инструмент «мягкой силы». Часть 1 // Вестник РУДН. Серия Политология. 2015. №2. С. 36-51; Иванов В.Г., Иванова М.Г. «Charts Power» - страновые рейтинги как экономическое оружие и инструмент «мягкой силы». Часть 2 // Вестник РУДН. Серия Политология. 2015. №3. С. 7-34.

¹⁷Bryane M., Harwell C., Nureev B. Op. cit.

¹⁸Ibidem.

¹⁹The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2017. Russian Federation // Portland Communications // URL: https://softpower30.com/country/russian-federation/ (дата обращения: 01.02.2018).

²⁰Най Д.С. Будущее власти. М.: АСТ, 2014. С. 168-178.

²¹См. подробнее: Юдин Н.В. Жесткий взгляд на «мягкую силу». Критический анализ монографии Дж.Ная «Будущее власти» // Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2014. №2. С. 134-163.

²²Паршин П.Б. Проблематика «мягкой силы» во внешней политике России. М.: МГИМО-Университет, 2013.

²³Там же. С. 18-21, 29.

²⁴Там же. С. 22, 24, 26, 27, 30.

²⁵Там же. С. 29.

²⁶Там же. С. 24-27.

²⁷Королев В.А., Владимирова А.В., Трунина А.А. Указ. соч. С. 209-228.

²⁸Най Д.С. Указ. соч. С. 56; Bryane M., Harwell C., Nureev B. Op. cit.; Ernst&Young, Moscow School of Management Scolkovo. Rapid-growth markets soft power index. Spring 2012. P. 7-9 // URL: http://www.skolkovo.ru/public/media/documents/research/SIEMS_Monthly_Briefing_2012-06_eng.pdf (дата обращения: 01.03.2018); Паршин П.Б. Указ. соч. С. 17.

²⁹The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power. 2015 // Portland Communications. P. 42 // URL: https://portland-communications.com/pdf/The-Soft-Power_30.pdf (дата обращения: 01.02.2018); Песцов С.К., Бобыло А.М. Указ. соч. С. 110.

³⁰Там же. 108; Харитонова Е.М. Указ. соч. С. 48; Харитонова Е.М. «Мягкая сила» Великобритании: сравнительный анализ механизмов, инструментов и практик // Сравнительная политика. 2017. Т. 8. №1. С. 5, 7; Лебедева М.М. «Мягкая сила»: понятие и подходы // Вестник МГИМО. 2017. №3. С. 212-223; Панова Е.В. Сила привлекательности: использование «Мягкой власти» в мировой политике» // Вестник МГИМО. 2010. №4 // URL: https://cyberleninka.ru/article/n/sila-privlekatelnosti-ispolzovanie-myagkoy-vlasti-v-mirovoy-politike (дата обращения: 09.02.2018); Казаринова Д.Б. Стратегии «мягкой силы» в политике государств - членов двадцатки // Свободная мысль. 2011. №3. С. 187-200.

³¹Най Д.С. Указ. соч. С. 37-39.

³²См. подробнее: Baldwin D.A. Power and International Relations // Handbook of International Relations / ed. by W.Carlsnaes, T.Risse, B.Simmons. London, 2013. P. 273-297; Mattern J.B. The Concept of Power and the (Un)discipline of International Relations // The Oxford Handbook of International Relations / ed. by C.Reus-Smit, D.Sindal. New York: Oxford University Press, 2008. P. 691-698.