Трампизм и международные отношения: мир на пороге деидеологизации?

Приход к власти Дональда Трампа, его активная деятельность по подрыву внешне- и внутриполитического наследия Обамы в первые же дни президентства подняли волну беспокойства западных аналитиков. Инаугурационная речь Трампа произвела в мейнстримных западных медиа эффект разорвавшейся бомбы. Она была почти безупречно популистской (с обещаниями вырвать власть из рук «вашингтонского бюрократического болота» и вернуть ее «народу»), националистической на грани «изоляционизма»¹. Трамп выглядел образцовым правым популистом. Проблема в том, что популисты обычно ясно обозначают существующие недостатки, решительно поднимают реальные наболевшие вопросы, но не дают внятных (и рациональных) ответов относительно способов их решения. И избранный американский Президент Д.Трамп на данный момент не выглядит исключением из общего правила.

Трампизм на марше

Трамп, безусловно, успешный бизнесмен и при этом убежденный националист². Это непривычное для нас сочетание. В последнее время эксперты заговорили о феномене трампизма. Трампизм можно было бы определить как сочетание деидеологизированной внешней политики с попыткой новой реиндустриализации экономики США и торгового протекционизма. Отдельные его составляющие хорошо известны. Например, снижение внешнеторгового дефицита в первую очередь за счет ограничения поступления на американский рынок товаров из Китая и ряда других стран - классический республиканский тезис относительно внешнеторговой политики США на протяжении многих лет и даже уже десятилетий. Однако на сегодняшний день говорить о трампизме, пожалуй, можно, прежде всего, как о стиле поведения, решительной манере принятия решений и действий.

Едва обосновавшись в Белом доме, Трамп открыто провозгласил, что США собираются сосредоточиться на своих интересах и больше не хотят в одиночку нести бремя глобальных обязательств³. Осознание того, что Соединенные Штаты должны всерьез заниматься внутренними проблемами, не могут быть везде и не способны на все, стало явственно проявляться в политике Вашингтона еще при Б.Обаме. При этом Обама компенсировал фактическое ограничение деятельности усилением риторики относительно американской «исключительности». США пытались подтолкнуть своих союзников активнее финансировать оборонные нужды.

Об этом неоднократно заявлял Президент Б.Обама, в довольно жесткой форме доводил эту мысль до союзников его министр обороны влиятельный республиканец Р.Гейтс. Трамп же декларировал намерения открытым текстом. Союзники США, как утверждает Трамп, - это уже не те ослабленные и разоренные Второй мировой войной страны, какими были Япония, Германия или другие государства Европы в середине XX века. Пришло время им самим взять на себя более существенные внешнеполитические и оборонные обязательства, а также связанные с ними расходы. Ну а США, перераспределив часть обязательств и ответственности, должны сохранить глобальную лидирующую роль⁴.

На протяжении последних десятилетий на Западе в идейно-политическом и ценностном плане абсолютно доминировала либеральная идеология, в том виде, в каком она нашла воплощение в рамках так называемого Вашингтонского консенсуса. В русле либерального мейнстрима речь шла о необходимости всеобщей политической и правовой унификации через демократизацию (вплоть до Ближнего Востока, Афганистана и Сомали) с целью обеспечения «стабильного мирового развития» и «прочного мира». Трамп неоднократно (уже после избрания) высказывался против интервенционистской политики и явно не проявлял склонности к идеологизированной рефлексии.

Такой поворот оказался слишком резким и вызвал сильнейшее сопротивление значительной части глобалистски и атлантистски настроенных элит в США и других странах Запада. Сопротивление «глубинного государства» (deep state, этого самого «вашингтонского болота», которое Трамп намеревался осушить) и политического истеблишмента оказалось достаточно организованным и последовательным, а собственные усилия Трампа по реформированию США и их внешней политики - чересчур хаотичными. Против Трампа с его не слишком последовательными планами реформ единым фронтом выступил практически весь политический класс современной Америки. Парадоксальным образом Трамп оказался врагом не только для демократов, но и для немалой части республиканцев - выходцев из влиятельных политических кланов, для которых он стал опасным чужаком, разрушающим барьеры между бизнес- и политической элитой.

На международной арене Трамп показал себя не вполне последовательным, но весьма жестким политиком. После мощного (прежде всего в политическом и информационном плане) удара американских «Томагавков» по сирийской авиабазе Шайрат стало понятно, чтó именно имел в виду Д.Трамп, когда говорил о переговорах с иностранными партнерами с позиции силы. С учетом сложных отношений Трампа с представителями разведывательного сообщества и, возможно, вынужденной опоры на военных, этот силовой стиль он начал продвигать на всех основных направлениях американской внешней политики.

Ярко это проявилось и в провозглашении «окончания эпохи стратегического терпения» в отношении КНДР. В интервью газете «Файнэншл таймс» накануне визита в Соединенные Штаты Си Цзиньпина Президент Трамп предупредил о том, что США готовы предпринять односторонние действия для ликвидации ядерной угрозы со стороны КНДР в том случае, если Китай не усилит давление на режим в Пхеньяне⁵. Администрация Трампа последовательно проводит линию на то, чтобы устрашить руководство КНДР и продемонстрировать всем в регионе военную мощь США. Обращает на себя внимание заявление председателя Объединенного комитета начальников штабов генерала Дж.Данфорда на конференции в Аспене (Колорадо) о том, что Вашингтон должен быть готов к вооруженному конфликту с Пхеньяном, каким бы разрушительным по своим последствиям он не оказался. «Многие называют военные меры «немыслимыми». Я бы слегка изменил это утверждение, сказав, что это будет ужасным». Данфорд отметил, что «немыслимым является позволить, чтобы ядерные ракеты поразили Денвер (Колорадо), поэтому стоит задача - использовать военные меры»⁶. Так что заявленная готовность «уничтожить» КНДР, анонсированная лично Трампом с высокой трибуны ООН, только усугубила эту тенденцию⁷.

Значительное число представителей российского экспертного сообщества с приходом Трампа связывали определенные надежды на переориентацию внимания новой американской администрации на быстро растущего системного антагониста (КНР). Ну и прогнозировали временную передышку для РФ в противостоянии с Западом и усиление российских переговорных позиций (за счет заинтересованности Вашингтона в содействии Москвы на Ближнем Востоке). Сейчас очевидно, что с некоторыми иллюзорными представлениями о Трампе как «буревестнике консервативной революции» и его внешнеполитических приоритетах придется расстаться. Принятие Конгрессом Закона о санкциях в отношении КНДР, Ирана и России как бы символизировало переход отношений Москвы и Вашингтона в новое качество - России как части новой «оси зла» и официального противника США.

Безропотное подписание закона Трампом 1 августа этого года знаменовало собой важный этап в «нормализации» внешней политики его администрации. Однако сама вербализация возможности трансформации внешней политики и постановка вопроса о ее эффективности первым лицом в Вашингтоне дала дополнительный импульс серьезному политическому кризису в США, в основе которого - происходящие под влиянием глобализации трансформации современного американского общества (эрозия среднего класса, упадок старых промышленных центров и т. д.).

Приход Трампа к власти продемонстрировал реальный раскол элиты. Внутри американского правящего класса все более явно выделяются два основных сегмента с несовпадающими образами прошлого (что наглядно показала начатая в августе событиями в Шарлотсвилле «война памятников») и будущего, фактически вступивших за это будущее в борьбу. Одна часть элиты (преимущественно республиканцы) демонстрирует заинтересованность в адаптации политики США и стран Запада к условиям формирующегося полицентричного миропорядка, но предполагает действовать в возникающем полицентричном мире с позиции силы и максимизации собственных преимуществ. Другая, также состоящая из разных по идейной и политической ориентации групп - от либеральных интервенционистов и левых либералов до неоконов, - готова жестко выступать с позиций максимальной пролонгации «униполярного момента», продвижения глобалистской повестки дня и сопротивления процессам размывания глобального политического лидерства США. Исход противостояния отнюдь не предрешен, и пока мы наблюдаем только первый акт этой политической драмы.

Кризис либерального мейнстрима и возвращение истории

Приход к власти в США Д.Трампа придал импульс и серьезным трансформациям, происходящим в современной системе международных отношений. В первую очередь это касается наличия так называемого «либерального идеологического консенсуса» стран Запада и вообще роли идеологии в мировой политике. Нельзя сказать, что идеологизация международных отношений уникальна и ограничивается только современным этапом их развития. В европейской истории Нового времени присутствует по меньшей мере один длительный период доминирования «ценностных» подходов и идеологических установок в рамках системы международных отношений. Это период Реформации и католической реакции на нее. Реформация разрушила единство Римско-католической церкви и - с Тридентского собора (1545-1563 гг.) до Вестфальского мира (1648 г.) - поставила борьбу католицизма и протестантизма в центр европейской политики. Наместники престола Св. Петра поставили своей политической целью искоренение протестантской ереси. Карающей рукой Ватикана призваны были стать крупнейшая универсалистская империя и династия, хранившая преданность католицизму (Габсбурги).

В результате на территории Европы развернулось эпическое политико-идеологическое противостояние, приведшее к ряду крупных международных военных конфликтов, апофеозом которых стала разрушительная Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.), в ходе которой погибло и вымерло от голода и болезней, по разным данным, от трети до половины населения Центральной Европы (прежде всего Германии). Разрушительность ценностно-мотивированного конфликта (ориентированного на полную победу над идейным противником и его уничтожение) заставила противостоящие стороны задуматься о поисках выхода из многолетнего конфликтного цикла и привела к обсуждению, а затем и утверждению новых принципов международных отношений (суверенитета, невмешательства во внутренние дела и т. д.), которые затем оттачивались и совершенствовались на протяжении примерно трех столетий - вплоть до окончания Второй мировой войны.

Тридцатилетняя война и заключение Вестфальского мира принесли результат, которым только и может окончиться столкновение мировоззренческих систем: они не в состоянии примириться друг с другом, не отказавшись от своих догматов, но способны сосуществовать и сохранять статус-кво в условиях примерного равенства сил. Признание статус-кво равноправия католичества и протестантизма означало секуляризацию внешней политики, ее «падение» с высот защиты истинной веры и обращение к прагматизму государственных интересов.

Вестфальский мир закрепил архитектуру единой системы международных отношений в Европе, в которой уже не было места идеологии (религии). А главная сюжетная линия международных отношений начала строиться вокруг борьбы национальных интересов государств, конструирования баланса сил - своего рода аналога внутриполитического механизма «сдержек и противовесов» для обеспечения международной безопасности в мире, лишенном карающей руки и покровительства универсальной империи и легитимирующей религиозной санкции. Длительная эпоха, как сейчас сказали бы, «ценностной политики» подошла к концу. Наступила эра «реальной политики» (realpolitik), «национальных интересов» и «геополитических» проектов.

Новый продолжительный цикл идеологизации международных отношений стартовал в середине XX века и был встроен в систему вполне реалистского в своей основе биполярного противостояния двух крупнейших военных держав (мощной процветающей экономической державой Советский Союз назвать трудно даже на пике его возможностей - с 1960-х по начало 1980-х гг.). Международные отношения середины и второй половины XX столетия характеризовались тем, что традиционный комплекс факторов, лежащих в основе мировой политики, возможно впервые со времен религиозных войн XVI-XVII веков, был дополнен идеологическим компонентом. Причем идеологическая составляющая по мере развития холодной войны имела тенденцию к превращению в один из главенствующих (если не решающих) факторов мировой политики.

Многие аналитики отмечают, что холодная война представляла собой не только традиционную для международных отношений очередную фазу борьбы за мировое господство, но одновременно и жесткий идеологический конфликт, в ходе которого противостоящие стороны пытались навязать друг другу определенный образ жизни, систему ценностей, форму социального устройства, политический режим и т. д. В результате во время холодной войны идеологический конфликт приобрел во многом самодовлеющее значение, составлял основной нерв противостояния в рамках сформировавшейся биполярной системы международных отношений.

Два противоборствующих полюса разыгрывали идеологически обусловленную игру с нулевой суммой, в соответствии с которой весь мир, по сути дела, был разделен на сферы интересов и идеологического влияния. Оппозиция полюсов мировой политики подразумевала не просто конкуренцию или напряженные отношения между двумя антагонистами, а чуть ли не священную войну, в которой одна из двух соперничающих систем должна одержать победу, а другая - исчезнуть.

Неслучайно поэтому с завершением холодной войны в общественно-политическом дискурсе стран Запада была актуализирована проблематика «конца истории» и «конца идеологий». Предполагалось в этой связи, что внешняя политика утрачивает идеологическое измерение. В реальности под деидеологизацией международных отношений зачастую понималось лишь исчезновение одного из идеологических полюсов. Но при этом идеологическая заряженность оставшегося полюса, его нацеленность в том числе на проведение ценностно-мотивированной политики практически сбрасывалась исследователями со счетов.

Вместе с тем идеологическая составляющая оказалась глубоко интегрирована в формировавшийся «новый» однополярный мировой порядок и играла в нем, пожалуй, еще более важную, подлинно системообразующую роль. Само доминирование стран Запада в складывавшейся системе международных отношений легитимировалось во многом посредством идеологического инструментария. Демократия западного типа рассматривалась как универсальная историческая вершина политической эволюции, а, исходя из постулата, согласно которому демократии не воюют, еще и основой международной безопасности и предпосылкой устойчивого развития.

Однополярность миропорядка интерпретировалась в этом контексте как безусловное благо, поскольку позволяла надеяться на преодоление гоббсианского состояния анархичности международной среды. Западные страны (выступающие в качестве единственного центра силы глобального масштаба) приобретали роль, изоморфную роли шерифа или полицейского, и получали возможность эффективного контроля за поведением иных участников системы международных отношений за счет внедрения единых норм, ценностей, правил поведения и принуждения иных акторов к их исполнению.

Неудивительно, что именно в этот период (в 1990-х гг.) получили широкое распространение многочисленные концепции «наступательного» либерализма, предполагавшие возможность активного (в том числе с помощью применения силы ведущими мировыми демократическими державами) продвижения демократических институтов и ценностей, смены режимов по всему миру как главного условия обеспечения мира и всеобщей безопасности, а либерализм как идеология и либеральная теория международных отношений оказались на пике влияния к рубежу XX-XXI веков.

Активно продвигаемую США либеральную модель (Вашингтонский консенсус), включавшую свободную рыночную экономику и развитие демократических институтов, другие государства мира принимали прежде всего потому, что и политические элиты, и широкая общественность в соответствующих странах считали ее наиболее эффективной. Глобализация, понимаемая больше как вестернизация, как влияние стран Запада на трансформирующиеся под их воздействием политические сообщества и экономики стран «третьего мира», получила широкое, почти общемировое признание.

В ходе дебатов по теории международных отношений постулировалось позитивное влияние на международные отношения ситуации формирующейся однополярности («однополярного момента» - unipolar moment) и преобладающего либерального консенсуса. Анархичная по определению (гоббсианская) международная среда противопоставлялась все более упорядоченным отношениям в рамках формирующегося либерального униполя, где роль верховного арбитра в формировании и утверждении правил игры, равно как и в обеспечении их соблюдения, должны были играть США и страны Запада.

Новый мировой порядок базировался на совершенно определенной и универсальной по своим притязаниям либеральной идеологической платформе⁸. В контексте торжества либеральной идеологической парадигмы утверждалось как аксиома, что либерализация необходима для обеспечения всеобщего мира и безопасности. Экономическая взаимозависимость и международные институты являются альтернативными либеральными стратегиями, направленными на смягчение политики государств, создание более мирной и кооперативной международной среды. В условиях глобальной взаимозависимости участники мировой политики неизбежно будут пользоваться либеральными нормами и политическим инструментарием, независимо от того, признают ли они их либеральное идеологическое основание и считают ли их воздействие позитивным. Международные институты и режимы необходимы для того, чтобы решать все более сложные дилеммы коллективного действия, которые появляются в глобализированном мире.

Кроме того, важным постулатом либерального мейнстрима выступало утверждение о том, что либеральный мировой порядок достаточно прочен, способен абсорбировать новые страны и обеспечить им в рамках стратегий конкуренции с ненулевой суммой высокую динамику развития и возможности перемещения на более высокие ступени сложившейся иерархии международной системы. Самым замечательным примером выступал стремительный рост КНР и переход Пекина в категорию ведущих мировых держав без видимых международных конфликтов. Как отмечал известный американский политолог Дж.Айкенберри, по мере развития таких быстрорастущих стран, как Китай, у них появляется необходимость защищать все больше «активов», что постепенно приводит к большей интеграции в существующий глобальный либеральный мировой порядок и купирует тенденции к развитию ревизионистской политики.

С точки зрения сторонников либеральных подходов, попытки изменить мировой порядок возможны. Но в рамках сложившейся системы международных отношений и господствующих структур политического дискурса они будут ограничены и упорядочены способами, исключающими проведение каких-либо аналогий с прошлым. Можно выделить три фактора: происходит постепенное смещение, а не смена центров власти; развязывание крупномасштабной войны между ведущими державами исключено, поскольку такое столкновение не может служить эффективным средством изменения системы; а многочисленные международные организации создают для стран, претендующих на расширение своего влияния, невиданные ранее преграды⁹. 

Совокупность всех этих факторов ограничивает возможности государств, недовольных существующей расстановкой сил, изменить сложившуюся систему и является препятствием для попыток изменения возникшего по окончании холодной войны однополярного миропорядка. Плотное переплетение устоявшихся правил и институтов поддерживает сохранение существующего статус-кво. Эта мысль подкрепляется результатами научных исследований и была резюмирована знаменитым высказыванием Дж.Айкенберри о присущем институциональным системам «эффекте блокировки» (или эффекте «колеи»), обеспечивающем сопротивление изменениям.

Теория казалась убедительной еще в начале XXI века. Однако ситуация в мире стала заметно изменяться в период глобального финансово-экономического кризиса 2008-2010 годов. Об этом ясно свидетельствует перегруппировка сил на мировой экономической арене по его итогам (см. Таблицу 1). Еще более разительные изменения, произошедшие в мировой экономической табели о рангах, проявились, если подсчеты вести не в долларах по среднегодовому курсу национальных валют, а по паритету покупательной способности. Тогда имеются все основания для констатации того факта, что само мировое лидерство уже формально (по количественным показателям) перешло от Соединенных Штатов (с ВВП в 17,4 трлн. долл.) к КНР (18 трлн. долл)¹⁰.

Таблица 1

Экономические показатели крупнейших экономик мира в 2006 и 2014 гг. по среднегодовому курсу национальной валюты к доллару

Источник: Основные показатели развития мировой экономики в 2014 г. // Год планеты. Экономика. Политика. Безопасность. Вып. 2015 г. М.: Идея-Пресс, 2015; Таблицы мирового развития // Год планеты. Экономика. Политика. Безопасность. Вып. 2007 г. М.: Наука, 2007.

На фоне крайне унилатералистской и явно опирающейся на жесткую силу политики администрации Дж.Буша-мл., вторжений в Афганистан и особенно в Ирак либеральный максимализм стал понемногу утрачивать позиции. Произошла делегитимизация однополярного мира на фоне объективного роста тенденций полицентричности. Кроме того, присущий современному либерализму прагматизм трансформировался в подобие экономического детерминизма, когда внешняя политика стала восприниматься как технический механизм по обслуживанию ближайших экономических интересов национальных или транснациональных бизнес-элит. Все другие интересы (от сохранения национальной культуры до защиты национальной безопасности) объявлялись досадными рудиментами ушедшей эпохи.

Сформулированные и принятые странами Запада правила не подлежали обсуждению. При этом увлечение едиными нормами и правилами не исключало правового релятивизма, когда базовые нормы международного права (суверенитет, невмешательство во внутренние дела других государств, отказ от использования военной силы и т. д.) стали применяться выборочно (идея политического «шведского стола»), в зависимости от текущих политических потребностей и конкретных ситуаций. За правовым последовал и моральный релятивизм, проявившийся, например, в готовности разграничить «плохой» и «хороший» терроризм в зависимости от соображений политической конъюнктуры. Строго говоря, о кризисе этой глобалистской модели либерализма свидетельствует и окончание «четвертой волны» демократизации, так и не утвердившей господства либеральных ценностей ни в Восточной Азии, ни тем более на Ближнем Востоке, и прогрессирующее, вопреки ожиданиям, снижение управляемости мировой системы.

Можно спорить о том, когда именно начался закат «эпохи либерализма» - в период кризиса 2008-2010 годов или существенно позже, в 2016 году, когда на горизонте мировой политики, вопреки всем прогнозам, появились «черные лебеди» (брекзит как симптом кризиса ЕС, победа на выборах в США Д.Трампа как победа противников господствующей версии либерального глобализма в США). Однако, судя по происходящим событиям, пик влияния установившегося прочтения либеральной идеологии и, более того, длинный цикл глубокой идеологизации международных отношений, начавшийся еще в середине XX века, пройдены. Победа Трампа показательна в том смысле, что импульсы к изменению системы и ее деидеологизации приходят уже не извне - в связи с действиями коварных «китайских коммунистов», неутомимых российских «ревизионистов» либеральных правил игры, эксцентричных авторитарных лидеров или исламистов - а изнутри американского общества и элиты.

Значительное число исследователей заговорило в последнее время о возникновении тенденций полицентричности в современной мировой политике¹¹. Кризис 2008-2010 годов подстегнул процессы перераспределения влияния и способствовал росту потенциала ряда незападных центров силы (Китая, Индии, Бразилии, России), наглядно продемонстрировал неспособность узкого круга западных стран, ответственных за глобальное регулирование на протяжении последних десятилетий (а в более широком смысле - и всего XX в.), осуществлять эффективное глобальное управление, справляться с вызовами эпохи.

В давнем споре научных школ реализма и идеализма в политике о том, что важнее - «мощь» государств или «бумага» как некий набор кодексов и правил поведения, - решающее слово до последнего времени оставалось в анархичной международной среде за силой (совокупной мощью). Очередная (отнюдь не первая) попытка преодолеть анархичность среды в глобальном масштабе на рубеже XX-XXI веков не увенчалась успехом. Единственным регионом мира, где либеральный мировой порядок с соответствующим набором норм и ценностей утвердился практически в полной мере, стала объединенная Европа. Но возможность воспроизведения европейского опыта в иных исторических и цивилизационных контекстах вызывает сомнения. Да и трудности, которые испытывает проект европейской интеграции в последнее время, не дают оснований для чрезмерного оптимизма.

В условиях турбулентности, неизбежно возникающей в силу нарастающего давления ревизионистских держав и сопротивления прежних безоговорочных лидеров мировой системы, а также в контексте неопределенности, размытости господствующих в мировой политике норм и правил, возвращение к рациональному и деидеологизированному реализму (пусть и на насколько обновленной теоретической основе) представляется весьма вероятным исходом. И в историческом плане это не откат назад или досадный казус, поворот на обочину прогресса, а в каком-то смысле возвращение к «нормальности». Пусть и к «новой», более сложной и многомерной «нормальности».

Реалистский тренд в мировой политике

Победа Д.Трампа на президентских выборах в США - вне зависимости от его личной политической судьбы - с высокой вероятностью придаст ускорение как деидеологизации, так и реалистскому тренду в современной мировой политике. При этом, пожалуй, впервые за последние десятилетия складываются реальные и объективные предпосылки для деидеологизации международных отношений. Ведущие центры силы начинают использовать идеологию в международных отношениях все более инструментально.

КНР акцентирует уже не столько идеи марксизма с «китайской спецификой», сколько новую версию «китайской мечты», включающую идею гармоничного соразвития мира при лидирующей роли Китая. Россия поддерживает внутри и вне страны традиционные консервативные ценности, но явно не предполагает безоговорочно руководствоваться ими в своей внешней политике, которая в основе своей остается весьма прагматичной и реалистичной. США при Трампе становятся менее идеологичны и от политики продвижения общих ценностей и правил переходят к переносу акцента на возвращение «величия Америки», на максимально выгодные для страны сделки с самыми разными партнерами и силовое сдерживание и подавление противников.

Носителями глубоко идеологизированного, «ценностного» подхода к мировой политике остаются еще очень разные политические силы - от большинства стран ЕС и самой брюссельской евробюрократии до ИГИЛ (запрещенной в России террористической организации). Понятно, что характеристики исповедуемых ими идеологий и мотивы их идеологической акцентированности существенно рознятся. ИГИЛ использует идеологию исламизма не только для индоктринации своих сторонников, но и для разрушения до основания существующей системы международных отношений и построения в перспективе глобального халифата (это такой идеологизированный и вооруженный альтер-глобализм).

А страны ЕС (прежде всего Германия), наоборот, акцентируют созидательную силу глобального либерального консенсуса, поскольку именно в его рамках и посредством универсальных норм и правил европейцы могут проявить свои наиболее сильные стороны, связанные с наличием мощных рычагов ориентированной на глобальные рынки экономики и влиянием посредством «мягкой силы», включая распространение ценностей. Однополярный мир, в рамках которого страны ЕС выступали частью господствующего полюса силы, но при этом минимизировали собственные издержки на поддержание своей лидирующей роли, почти полностью переложив их на США, вполне устраивал европейские элиты. Отсюда стойкая приверженность большей части немецкой элиты «ценностному» подходу к мировой политике, в целом вполне рациональная в своей основе.

Мир вступает в турбулентный период формирования полицентричного миропорядка. С учетом того, что военный конфликт ведущих держав, способный быстро преобразовать систему международных отношений, не рассматривается как реалистичная опция в ядерную эпоху, этот период может занять довольно продолжительный отрезок времени. Но едва ли идеологии будут играть в нем столь значимую роль, как в миропорядке второй половины XX или начала XXI века.

Соответственно, существенные изменения будут происходить и с типами и формами конкуренции и конфликтного поведения в системе международных отношений. В рамках идеологического конфликта, известного нам со времен холодной войны, речь шла о борьбе основных мировых акторов до полного уничтожения (или капитуляции) противника в рамках манихейского (буквально «борьбы добра со злом») и универсального по охвату самых разных сторон жизни идеологического противостояния. Система взаимоотношений ключевых акторов и вообще субъектов политики в формирующемся полицентричном мире, вероятно, будет существенно менее определенной.

Деидеологизация при этом отнюдь не означает приближения международных отношений к какому-то идеалу рационального миропорядка, сокращению конфликтного потенциала, исчезновению из мировой повестки дня конфликтов как таковых (в том числе вооруженных). И тем более не подразумевает всеобщей гармонии (этакого «концерта цивилизаций»). Скорее наоборот - на первых порах общее число международных конфликтов в мире может даже увеличиться, а их интенсивность возрасти. Ситуация в мире, особенно в период выработки новых правил взаимоотношений ведущих игроков может выглядеть весьма хаотичной. Но системообразующая конкуренция ведущих мировых держав за лидерство в отдельных регионах мира и в мире в целом будет носить уже совсем иной характер. Вполне вероятно возвращение международных отношений к стигматизированным западными политиками принципам «реальной политики».

Приход к власти Трампа, провозглашающего целью политики возвращение былого величия Соединенных Штатов, как ни парадоксально, придал дополнительный импульс формированию нового полицентричного мира. Он подорвал единство стран Запада и существенно ослабил «ценностные основания» американской политики. По сути, отказавшись от «глобального лидерства», которое предусматривает ответственность и обязательства перед другими акторами¹², Белый дом (и на этом направлении - при поддержке большинства в Конгрессе) решил использовать мощь США для продвижения собственных нужд и защиты своих интересов в глобальном масштабе.

Жесткая конкуренция в современном мире идет не только в военной области (где конфликт между ведущими игроками представляется катастрофически разрушительным), но и в сферах экономики, инноваций, научно-технического развития, качества человеческого капитала, в духовной сфере и в области культуры. И конфликты у США возникают и будут возникать не только с Россией.

Полицентричная система - это система сдержек и противовесов. Поскольку на мировой арене окончательно оформился игрок, значительно (по параметрам военной мощи - многократно) превосходящий всех остальных и уже не маскирующий за идеологическим флером и рассуждениями об абстрактных ценностях собственных экономических и геополитических интересов, сама логика балансирования непредсказуемого поведения мирового гегемона со временем неизбежно поставит вопрос о совместных усилиях по сдерживанию не абстрактных и никому не угрожающих ревизионистов (типа «падающей», по мнению ряда западных аналитиков, державы, вроде России), а эгоцентричной мировой сверхдержавы.

И «повернуть колесо истории вспять» американской политической элите будет довольно сложно после Трампа или в ходе операции по его «нормализации», развернутой ныне двухпартийным американским политическим истеблишментом. Устранение правых идеологов (наподобие С.Бэннона) из команды Трампа, преобладание и все увеличивающийся вес военных в администрации президента и вокруг нее только усиливает жесткий реалистский вектор внешней политики США.

Если говорить об ответах на конфронтационную в отношении России (в представлении многих западных аналитиков - слабого звена в цепи ревизионистских держав) политику Соединенных Штатов, то речь должна идти прежде всего о кропотливой работе по созданию ситуативных, разных по составу в зависимости от региона или сферы взаимодействия международных коалиций, способных оказывать реальное противодействие США по разным направлениям мировой политики - там где их интересы вступают в конфликт с российскими. В этом контексте недопущение разрастания конфликта между Индией и Китаем, участие в инициативах по деэскалации ситуации вокруг Корейского полуострова или стабилизация отношений с Японией не менее важны для России, нежели противодействие расширению НАТО на наших западных границах. Основная задача момента для российской дипломатии в новых условиях - превратить Россию в подлинно «незаменимую» державу, способную внести весомый вклад в решение мировых и региональных проблем и продвигающую собственную позитивную повестку дня. Но это уже тема другой статьи.

 ¹https://www.washingtonpost.com/news/the-fix/wp/2017/01/20/donald-trumps-full-inauguration-speech-transcript-annotated/?utm_term=.13162ccd8107

 ²См. об этом нашумевшее интервью Д.Трампа журналу «Плейбой» - Donald Trump Inter-view // Playboy. 1990. March.

 ³Donald Trump: ‘Brexit will be a great thing ... you were so smart’ // http://www.thetimes.co.uk/article/brexit-will-be-a-great-thing-you-were-so-smart-to-get-out-09gp9z357; Donald Trump Interview // http://www.bild.de/bild-plus/politik/ausland/donald-trump/das-grosse-bild-interview-49790140,view=conversionToLogin.bild.html

 ⁴https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2017/05/25/remarks-president-trump-nato-unveiling-article-5-and-berlin-wall

 ⁵Donald Trump warns China the US is ready to tackle North Korea // Financial Times. 2017. April 2.

 ⁶Цит. по: http://www.ng.ru/world/2017-07-24/5_7035_kndr.html

 ⁷Выступление Трампа на сессии Генеральной Ассамблеи ООН // http://edition.cnn.com/2017/09/19/politics/president-trump-united-nations-speech/index.html

 ⁸Ikenberry J. Liberal Leviathan: The Origins, Crisis and Transformation of the American World Order. Princeton: Princeton University Press, 2011.

 ⁹Уолфорт У. Возвращение реальной политики // Россия в глобальной политике. 2015. Июль-август // URL: http://www.globalaffairs.ru/number/Vozvraschenie-realnoi-politiki-17636

¹⁰Основные показатели развития мировой экономики в 2014 г. // Год планеты. Экономика. Политика. Безопасность. Вып. 2015 г. М.: Идея-Пресс, 2015. С. 428-431.

¹¹Россия в полицентричном мире / Под ред. А.А.Дынкина, Н.И.Ивановой. М.: Весь мир, 2011. С. 11-68, 157-162.

¹²Подробнее см.: Лукьянов Ф. Холодная война против всех // http://www.globalaffairs.ru/redcol/Kholodnaya-voina-protiv-vsekh-18874