Извечный спор о роли личности в истории обогатился четверть века назад эпизодом, который еще раз подтвердил, что успех политических начинаний зависит от способности людей на высших государственных постах заглядывать в завтрашний день. Утомившись от постоянных осечек с внутренними реформами, перестроечное руководство Советского Союза обратилось тогда к делам внешним - забота о глобальном мире должна была подправить репутацию неудачников. Но если есть афоризм «Талантливый человек талантлив во всем», то верно и обратное правило - «Невезучему не везет во всем». Для этого случая предшественники нынешних «покемоноловов» переняли презрительный англо-американский термин «лузеры». Прорабов советской перестройки сложно назвать иначе - дифирамбы, которые пелись им на Западе, обернулись тяжкими провалами для страны, которую они взялись осчастливить.

Садишься за стол с нечистой силой, запасись длинной ложкой

В классические советские времена для характеристики политиков руководящего звена существовал эпитет «прозорливый», который подразумевал способность предвидеть последствия своих действий. Трудно судить, насколько обоснованным было тогда применение этого понятия, но к эпохе М.С.Горбачева оно вовсе неприложимо. Результат деятельности инициаторов перестройки поражает своей скудостью. Их благие намерения и замыслы возникали в явном отрыве от реальностей бытия. Из затей перестройщиков не вышло в конечном счете ничего, кроме рухнувшего госбюджета, глухого, а затем и открытого сопротивления на самых различных уровнях власти, безвозмездной сдачи внешнеполитических позиций, утраты союзников, развала великой державы, «диких» 90-х, диктатуры олигархов, чеченских войн и почти полного ухода с мировой арены СССР, а затем и России.

Отголоски принимавшихся тогда спонтанных решений отравляют нашу жизнь до сих пор. В философском плане Михаил Сергеевич - одна из самых трагических фигур в нашей новейшей политической истории. Его личная драма обернулась трагедией для всего великого народа. И если с внутренним хаосом мы как-то справились, то осложнения у наших границ продолжаются.

Возможности для достижения целей реформаторов объективно существовали, что доказывает в целом успешный опыт перехода к «рыночному социализму» в Китае. Наличествовали и обещавшие успех концепции решения как экономических, так и политических проблем: стоит только вспомнить о рекомендациях гениального российского экономиста академика Н.П.Шмелева. Внешнеполитическая сфера не являлась исключением - в распоряжении высшего руководства были отлично подготовленные профессионалы, владеющие самыми сокровенными тонкостями своего ремесла, эксперты, для которых не было секретов в мировой политике.

Неудачу перестройки вызвала не столько неподатливость материала, сколько политическое бессилие первых лиц государства. Негативную роль сыграл и неудачный подбор помощников и консультантов, которые должны были отвечать, но не отвечали высочайшим требованиям кризисного времени. Многие промахи зависели от того, что высшие руководители отказывались воспринимать выводы и советы специалистов, не входивших в узкий круг их общения. Штормовое предупреждение прогремело, но не было услышано.

Фиаско прорабов перестройки определялось просчетами на центральных направлениях их деятельности. В сфере внешней политики и политики безопасности таким просчетом явилась неудача с предотвращением расширения НАТО на Восток. При всей ненадежности бумажных гарантий оформленное должным образом международно-правовое табу на натовские фантасмагории могло бы существенно упростить минимизацию ущерба от стратегического отступления СССР.

Внутренняя дискуссия в советских верхах о том, как реагировать на события в европейском предполье СССР, проходила в условиях обострения внутриполитической обстановки в социалистических странах Европы, прежде всего в ГДР, являвшейся опорой всей системы обеспечения безопасности на западном направлении. Руководство Республики оказалось неспособным своевременно учесть требования меняющейся обстановки. Древние греки говорили: «Разумного судьба ведет, неразумного тащит». И, действительно, все решает умение вовремя распознать направление развития событий и действовать в соответствии с этим. Чаще всего конфликт возникает не из-за сознательного решения «спорить с судьбой», а из-за заторможенной реакции на новые реалии. Промедление ведет к дефициту времени и тем самым к ошибкам.

Реформаторы пришли к власти в ГДР поздно - смещение Эриха Хонеккера произошло лишь 18 октября 1989 года, когда кризис уже набрал силу. Да и начали они свою деятельность неудачно. Административная неразбериха на верхних этажах власти привела 9 ноября к стихийному открытию границ Республики и линии секторального разграничения в Берлине, что вызвало радикализацию антиправительственных лозунгов уличных демонстраций. Скандальные масштабы приобрело западногерманское вмешательство. Политики ФРГ, министры боннского правительства, сам федеральный канцлер открыто добивались государственного переворота в ГДР - позже подобные операции получили название «цветные революции». Призывы к скорейшему присоединению Республики к ФРГ встречали отклик среди восточных немцев, которых заверяли, что после этого их жизненный уровень сразу же сравняется с западногерманским.

Поначалу Москва не усматривала необходимости что-либо менять в устоявшемся подходе к германскому вопросу. В своих беседах, переписке, интервью Горбачев настаивал, что наличие двух германских государств является политической константой послевоенных реальностей и возможные изменения следует оставить «на усмотрение истории». Однако вскоре Советскому Союзу пришлось-таки взяться за разработку ответа на вызовы времени в области германских дел.

Чисто теоретически речь для СССР могла идти о трех вариантах решения возникшей проблемы: традиционно консервативном - в этом случае предстояло подтвердить советскую решимость отстоять суверенитет ГДР; рассчитанном на введение процесса сближения германских государств в спокойные рамки - в этом случае следовало потребовать создания в приоритетном порядке системы коллективной безопасности в Европе; нацеленном на смену союзов - попытаться подружиться с ФРГ (и с Западом в целом) вне зависимости от дальнейшей судьбы ГДР.

Традиционный вариант требовал не оставлять сомнений в том, что мы не потерпим дальнейшего вмешательства извне в восточногерманский политический процесс; вариант спокойных рамок предусматривал выполнение определенных условий для создания единого германского государства (отказ от нездоровой спешки; контроль со стороны четырех держав за объединительным процессом; предотвращение простого поглощения ГДР Западной Германией; учет интересов всех заинтересованных сторон и т. д.); вариант смены союзов означал отсутствие возражений против быстрого включения ГДР в состав ФРГ в случае, если Западная Германия гарантирует СССР существенную экономическую помощь и финансовую поддержку.

Были возможны различные степени реализации каждого из вариантов, а также тех или иных сочетаний входящих в них элементов. Наиболее радикальный характер носил первый вариант, способный вызвать обострение отношений с ФРГ и США (американская позиция стремительно эволюционировала в сторону солидарности с Бонном). Но вовсе не обязательно было осуществлять его целиком. Даже демонстративный жест в соответствующем духе мог бы улучшить шансы добиться успеха на предстоящих переговорах: в западных столицах до самого конца не могли поверить, что СССР сдаст позиции без сопротивления.

Второй вариант представлялся самым «проходным»: он позволял СССР решить проблему своей безопасности без прямого конфликта с Западом, более того - при поддержке французов и англичан, обеспокоенных возрождением германской мощи. Наименее выигрышным и совсем непрестижным для СССР был третий вариант. К тому же он таил в себе зародыши будущих реальных угроз для нашей безопасности. Но в конечном счете все дело свелось именно к нему.

В условиях штурма, предпринятого ФРГ, советская поддержка оставалась единственной возможностью для социалистического германского государства спасти социальные завоевания Республики. Реформаторы ГДР больше всего опасались утраты Москвой решимости видеть в ГДР союзника, которого нельзя бросать в беде. Для того чтобы избежать нежелательного для них исхода московского мыслительного процесса, они заранее приняли меры, учитывающие обострившийся национальный фактор. Чрезвычайно популярный в Республике глава правительства реформ Ханс Модров (в отличие от других представителей «старой гвардии» ГДР он пользовался широкой народной поддержкой) включил в правительственное заявление от 18 ноября 1989 года тезис о готовности пойти на создание «договорного сообщества» ГДР и ФРГ, которое должно стать шире и глубже всех существовавших ранее договоров между ними. Избежав спорного термина «воссоединение» и дискуссии о сроках, Модров предложил ФРГ начать переговоры об условиях сближения германских государств на основе компромисса между ними.

Модров не консультировался предварительно с Москвой по поводу «договорного сообщества», но твердо рассчитывал на ее содействие. Поддержка плана Модрова действительно отвечала бы советским интересам, позволив контролировать контакты между германскими государствами. Для безопасности СССР была исключительно важна возможность влиять на урегулирование национальной проблемы немцев - в частности, на определение форм общегерманских институтов, сроки их создания, статус будущего государственного образования. Но восточногерманские попытки довести до Горбачева серьезность положения (Модров предупреждал: «Если мы не займемся сегодня германским вопросом, то завтра германский вопрос займется нами») успехом не увенчались. Москва не смогла простить «своеволия».

А вот западные немцы не дремали. 28 ноября Гельмут Коль огласил в Бундестаге «Программу поэтапного преодоления раскола Германии и Европы», более известную как «10 пунктов Коля». Канцлер одобрительно упомянул проект «договорного сообщества» (не назвав, правда, автора идеи). Москва промолчала и на этот раз. В итоге ФРГ полностью перехватила инициативу в деле восстановления национального единства немцев и Коль смог беспрепятственно начать саморекламу в качестве «канцлера воссоединения». Это было психологически решающим выигрышным фактором для привлечения симпатий населения ГДР на сторону политических акций Бонна.

Посиделки у Генерального секретаря ЦК КПСС

Сама по себе ситуация в ГДР не рассасывалась. Тянуть дальше с определением своей позиции становилось невозможным. Предстояло обсуждение германских дел в ходе запланированной на 9 февраля 1990 года встречи Горбачева с госсекретарем США Джеймсом Бейкером и намеченной на следующий день беседы с канцлером ФРГ Гельмутом Колем. В условиях возникшего цейтнота вечером 26 января 1990 года состоялось «узкое совещание в кабинете Генерального секретаря ЦК КПСС», которое продемонстрировало готовность к окончательному отказу от стратегии «Ни шагу назад!». Результатом совещания стало единодушие руководящей верхушки СССР относительно переориентации европейской политики СССР с ГДР на ФРГ.

МИД был представлен на совещании министром Э.А.Шеварднадзе, которого никак нельзя отнести к числу профессионалов, особенно в том, что касалось межгерманских хитросплетений. Присутствовали также заведующий Международным отделом ЦК (связи с компартиями несоциалистических стран), бывший посол СССР в ФРГ В.М.Фалин и заместитель заведующего Отделом ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Р.П.Федоров. Они были видными германистами, однако тон дискуссии задали не они, а Горбачев. Его поддержали Председатель Совета Министров СССР Н.И.Рыжков, председатель КГБ В.А.Крючков, советник Генерального секретаря по военным вопросам маршал С.Ф.Ахромеев, всесильный член Политбюро ЦК КПСС А.Н.Яковлев, помощники Генерального секретаря Г.Х.Шахназаров и А.С.Черняев. Протокола не велось, но в 2006 году Горбачев-Фонд опубликовал текст заметок, сделанных по ходу дела одним из приглашенных1.

Участники совещания отнеслись к ГДР, как к обжигающей руки горячей картофелине, которую хотелось немедленно перекинуть все равно кому. Именно таким настроением веяло от вступительного слова Генерального секретаря, заявившего: а) в ГДР «не на кого опереться»; на ситуацию там можно воздействовать «только через ФРГ»; б) в ФРГ лучше всего опереться на канцлера Коля, который должен «всерьез встать в германских делах на европейскую точку зрения»; в) «права немцев и права остальных» надлежит определить на переговорах впятером - четыре державы плюс ФРГ (по ходу совещания Горбачев согласился - так уж и быть - добавить к ним ГДР); г) «никто не должен рассчитывать, что объединенная Германия уйдет в НАТО. Наличие наших войск этого не позволит». Показательно, однако, что тут же партийный вождь дал указание Ахромееву «готовиться в выводу войск из Германии», оговорившись, что надо держаться так, чтобы «не показалось, что мы просто уходим в год 50-летия Победы» (видимо, даже дата вывода Западной группы войск (ЗГВ) уже была намечена).

Во время дискуссии Горбачев высказал несколько здравых идей, которые, правда, так и остались на уровне мыслей вслух. В частности, он выступил за то, чтобы «выиграть возможно больше времени. Самое главное сейчас - растянуть процесс, какова бы ни была конечная цель (воссоединение)». Достойно упоминания его сравнение сложившегося положения с ситуацией Брестского мира 1918 года: «Если не справимся, нам грозит, что отхватят опять полстраны». Реалистичной была оценка перспектив социалистического содружества: «Другие соцстраны. Надо с ними работать. Они все же союзники. Если мы их бросим, их подберут». Однако практических шагов по устранению названных угроз не было намечено даже в первом приближении.

Весьма характерными были выступления в дискуссии по намеченной Горбачевым тематике. Шеварднадзе убедительно продемонстрировал свою некомпетентность, высказавшись против переговоров с четырьмя державами по германской проблематике. Он заявил: «Я против «института», в котором будут четыре победителя. Это значит, что натовцы там будут хозяевами положения».

Крючков предложил «начинать приучать наш народ к воссоединению Германии». Одновременно он отметил: «Необходимо активно выступать в поддержку наших друзей - бывших сотрудников КГБ и МВД ГДР». Этот призыв не вызвал отклика у присутствовавших: демаршей в защиту сотрудников силовых ведомств ГДР не последовало. Их травля продолжалась с нарастающей интенсивностью, число отверженных постоянно расширялось за счет партийных функционеров.

В весьма странной речи Яковлева предлагалось, чтобы Модров «вмонтировался» в восточногерманскую ветвь СДПГ, и утверждалось, что «наши войска в ГДР Америке нужны больше, чем нам самим». Яковлев предсказывал, что Англия, Франция и малые европейские государства перессорятся между собой из-за объединения Германии, «а мы можем сидеть на горе и сверху смотреть на схватку».

Только что вернувшийся из поездки в Бонн Федоров обратил внимание участников совещания на то, что «в Западной Германии не хотят объединения сейчас». Замечание Федорова соответствовало действительности - в западногерманском политическом классе были сильны опасения, что поспешное поглощение ГДР может осложнить продвижение ФРГ на командные позиции в Европейских сообществах. Присутствовавшие пропустили мимо ушей это важнейшее обстоятельство.

Рыжков высказался против исключительной ориентации на ФРГ. Он согласился, что «сохранить ГДР - дело нереальное. Конфедерация - да. Но мы должны выдвинуть условие для конфедерации. Неправильно все отдавать Колю».

В заключение совещания Горбачев поставил вопрос об ускорении отзыва послов из ГДР и ФРГ. Поддерживая Генсекретаря, Шеварднадзе назвал этот вопрос «центральным» - им обоим, видимо, до смерти надоели тревожные сигналы с места событий. Посол в ГДР В.И.Кочемасов в осторожной форме рекомендовал Центру поддержать инициативу Модрова. Он не позволял себе открыто перечить окружению Горбачева, но о росте напряженности в ГДР докладывал более или менее точно. Посол в ФРГ Ю.А.Квицинский энергично предупреждал Центр об опасностях, которыми грозило как игнорирование обострения обстановки в ГДР, так и поспешное заигрывание с идеей «воссоединения». Он настаивал на жесткой реакции с нашей стороны и предлагал выработать, опираясь на охватившую французов, англичан и первоначально даже американцев тревогу, общую с ними позицию с целью ограничить риски, которыми грозит подготавливаемое Бонном нарушение статус-кво. Но экспертов МИД воспринимали «наверху» не как специалистов по сложной материи межгосударственных отношений, а как помеху, препятствующую «полету перестроечного вдохновения».

Ни послы в германских государствах, ни руководители соответствующих отделов Министерства иностранных дел не были приглашены на совещание. Послов и коллективы посольств в Берлине и Бонне, а также сотрудников «германских» подразделений МИД СССР объединяло то, что они не допускали даже мысли о том, чтобы отказаться от солидарности с ГДР. Квицинский был самым талантливым и влиятельным представителем послевоенного поколения дипломатов-профессионалов, которых подготовил МГИМО и «с нуля» отшлифовала загранслужба. К сожалению, его слушали лишь вполуха.

Первым в Москве был «для порядка» принят Ханс Модров. Вместе с сопровождавшими его сотрудниками МИД ГДР он составил в доставившем его в Москву 1 февраля самолете текст обращения к нации в связи с предстоящим сближением ГДР и ФРГ. Основанный на идее «договорного сообщества» текст Модров передал Горбачеву для согласования2. По возвращении из Москвы документ был предан гласности 2 февраля как «план Модрова». В нем констатировалось, что объединение германских государств возможно «только поэтапно, в ходе многолетнего процесса». В качестве необходимых этапов назывались: 1) заключение договора о сотрудничестве и добрососедстве с конфедеративными элементами (экономический, валютный и транспортный союз, сближение правовых систем); 2) создание конфедерации между ГДР и ФРГ с совместными органами и учреждениями (парламентский комитет, палата земель, совместные исполнительные органы); 3) слияние в единое германское государство в форме «Германской федерации» или «Германского союза» путем проведения выборов в обеих частях конфедерации, образования единого парламента, единой Конституции и единого правительства с местопребыванием в столице - Берлине.

В качестве предпосылок для подобного развития предусматривалось продолжение в ГДР процесса демократического обновления при сохранении стабильности, правопорядка и законности, соблюдение интересов и прав четырех держав, а также заинтересованности всех народов Европы в мире и стабильности, независимости и надежных границах, включение процесса германского единства в европейский процесс, военный нейтралитет ГДР и ФРГ на пути к федерации, уважение государственного суверенитета и принципов невмешательства и независимости.

Содержание документа не обсуждалось детально в ходе беседы Горбачева и Модрова3. Генсекретарь заявил лишь, что там правильно намечены этапы и «надо настраиваться на заключение договора [между ГДР и ФРГ] о сотрудничестве и добрососедстве с элементами конфедерации». Он считал возможной также «встречу четырех держав по этим вопросам, может быть - даже на высшем уровне». «Германские дела должны решаться в контексте общеевропейского развития, - подчеркнул Горбачев. - Самый главный вопрос - военный нейтралитет ГДР и ФРГ». У руководителя ГДР должно было сложиться впечатление, что могущественный союзник решился наконец безоговорочно поддержать Республику.

Модров сделал в своих высказываниях упор на необходимость советской экономической поддержки, прежде всего путем выполнения обязательств по объему поставок нефти (в январе 1990 г. ГДР получила на 508 тыс. тонн меньше соответствующей договоренности). Обнадеживающего ответа он не получил. Горбачев реагировал ссылкой на желательность «втягивать западных немцев в трехстороннее [ГДР - ФРГ - СССР] экономическое взаимодействие, в создание трехсторонних совместных предприятий».

Стремясь закрепить собеседника на позициях выручки союзника, Модров несколько сгустил краски, упомянув о «негативных настроениях по отношению к советским войскам». Его уточнение, что речь идет главным образом о недовольстве проживающих в расположенных рядом с военными базами населенных пунктах людей уровнем шума на военных аэродромах и полигонах ЗГВ (то же самое относилось и к аэродромам и полигонам собственной армии ГДР) и, таким образом, могло быть устранено, не смягчило негативного эффекта. Надо полагать, Горбачев воспринял замечание Модрова как аргумент в пользу решения выводить ЗГВ с германской земли.

Новые друзья

9 февраля Бейкер озвучил в беседе с Горбачевым американский взгляд на ситуацию4. Он подчеркнул: а) процесс сближения ГДР и ФРГ «идет гораздо быстрее», чем можно было ожидать; на выборах в Народную палату ГДР 18 марта победят силы, выступающие за скорейшее объединение германских государств; сразу после выборов начнутся германо-германские переговоры о реализации этой цели; б) «механизм решения вопросов, касающихся внешних аспектов объединения» можно будет создать только после того, как германские государства начнут обсуждение его внутренних аспектов; речь должна идти о механизме «два плюс четыре» (основные переговоры ведут два германских государства, а четыре державы-победительницы подключаются по необходимости); в) поддерживаемые всем Западом Соединенные Штаты против того, чтобы объединенная Германия стала нейтральной - США не хотят уходить из Европы, а для этого нужно, чтобы американские войска оставались на германской территории; г) если объединенная Германия сохранит свое членство в НАТО и возглавлять ее будут нынешние лидеры ФРГ, то «не произойдет распространения юрисдикции или военного присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении». К последнему пункту Бейкер добавил следующее: «Мы считаем, что консультации и обсуждения в рамках механизма «два плюс четыре» должны дать гарантии того, что объединение Германии не приведет к распространению военной организации НАТО на Восток».

Тезисы Бейкера явно нуждались в разъяснениях. Прежде всего вставал вопрос, каким образом можно включить ГДР в состав ФРГ без расширения сферы действия договора о НАТО - путем «частичного членства» единой Германии в блоке или посредством разделения ее территории на натовскую и ненатовскую зоны? И то и другое потребовало бы пересмотра договора о НАТО. Но без таких уточнений обещания госсекретаря нельзя было принимать всерьез. На заявление Горбачева: «Разумеется, ясно, что расширение зоны НАТО является неприемлемым» - Бейкер весело отреагировал: «Мы согласны с этим», однако от детализации своего согласия воздержался. Со своей стороны Горбачев не стал настаивать на выводе из объединенной Германии всех иностранных войск, что было бы только логично, раз уж он решил вернуть ЗГВ домой. Наоборот, Генсекретарь провозгласил: «Вполне возможно, что в той ситуации, как она складывается сейчас, присутствие американских войск может играть сдерживающую роль». Туман становился все гуще.

Горбачев несколько раз повторил, что надо и дальше думать над затронутыми проблемами: «Какой-то итог сейчас подвести невозможно». Но фактически Рубикон был уже перейден. Принципиальной уступкой советского лидера было его согласие на требование Бейкера заменить исторически сложившийся в ходе урегулирования бесчисленных кризисов в центре Европы формат «четыре плюс два» (переговоры четырех держав-победительниц при участии германских государств) формулой «два плюс четыре», которая отводила четырем державам роль массовки. Горбачев заявил, что не видит большой разницы между этими формулировками. Однако разница была огромная - «два плюс четыре» оставляли ГДР один на один с ФРГ.

Советская уступчивость обеспечила успех американской операции «Мистификация». Бейкер добросовестно сыграл свою роль много обещающего, но ничего не гарантирующего «доброго дядюшки». Американский историк Мэри Саротт сообщает в своей книге «1989. Битва за Европу после окончания холодной войны»5, что при отлете из Москвы госсекретарь оставил у посла ФРГ в СССР послание для начинающего свой визит Коля с изложением данного им Горбачеву обещания, что «юрисдикция НАТО не продвинется ни на один дюйм на Восток от ее нынешней позиции». Однако это была лишь одна сторона американского плана, суть которого в корне расходилась с декларациями Бейкера. Накануне вылета в Москву Коль получил личное послание Президента Дж.Буша-старшего, в котором канцлеру рекомендовалось соглашаться только на «особый военный статус для территории, которая ныне входит в состав ГДР». Это означало полное включение ГДР в сферу юрисдикции НАТО при объединении Германии - лишь с временными ограничениями. 20 февраля последовало заявление одного из вождей венгерских реформаторов Дьюлы Хорна о будущей интеграции Венгрии в альянс. Подготовка к расширению НАТО началась.

В апрельском послании Президенту Франции Франсуа Миттерану Буш приоткрыл завесу над стратегическими целями европейской политики США. Он подчеркивал: объединенная Германия, включая всю ее территорию, должна стать полноценным членом НАТО; войска союзников останутся в объединенной Германии даже после вывода советских войск; НАТО по-прежнему будет располагать и ядерным, и обычным оружием в Европейском регионе. Эти моменты не должны включаться в консультации «два плюс четыре», которые предстоит ориентировать на урегулирование «второстепенных технических деталей германского объединения» с целью «восстановления полного суверенитета миролюбивого, демократического и единого германского государства». Президент настаивал, чтобы процесс «два плюс четыре» не затрагивал право Германии на полноценное членство в НАТО, судьбу ядерных или обычных вооружений на территории нынешней ФРГ, размеры будущих вооруженных сил объединенной Германии, а также исключал замену четырехсторонних прав «новыми дискриминационными ограничениями германского суверенитета».

В ходе встречи с Колем в Кемп-Дэвиде 24-25 февраля Буш по-свойски изложил мотивы американского отказа от данных Бейкером обещаний: «К черту это все! Мы одолели, а не они. Мы не можем позволить Советам выхватить победу из пасти поражения!» Только что клявшийся Горбачеву в дружбе Коль цинично заметил: «Все в конце концов сводится к наличным». Буш пошутил в том духе, что у Западной Германии «глубокие карманы».

А ведь всего двумя неделями раньше, при встрече с Горбачевым 10 февраля, Коль, следуя совету Бейкера, заверял: «Мы считаем, что НАТО не должна расширять сферу своего действия»6.
В ответ на заявление Генсекретаря: «Центральный вопрос статуса единой Германии - в военной безопасности» - он успокаивающе заметил: «Здесь можно найти решение». Каких-либо уточняющих вопросов с советской стороны вновь не последовало. Хотя Коль обновил отказ от безблокового статуса единой Германии, Горбачев поспешил сделать самый ценный подарок канцлеру за всю его долгую политическую карьеру - безусловное согласие на поглощение ГДР в обмен на обещание Бонна дружить. Он заявил, а затем в разных вариантах несколько раз повторил: «Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос. Короче, в главном исходном пункте есть понимание: сами немцы должны сделать свой выбор. И они должны знать эту нашу позицию».

Упоминание ГДР в данном контексте было чисто декоративным. Горбачев был уже в курсе подготовки Бонном создания к 1 июля 1990 года валютной и экономической унии ФРГ и ГДР, которая означала их объединение «с черного хода». Он отметил: «Вот вы собираетесь ввести в ГДР марку ФРГ. А у нас там стоят войска, и их содержание привязано к другой марке. Тут есть над чем подумать». И снова полная безмятежность со стороны канцлера: «Мы не будем уклоняться ни от каких вопросов». Он полностью полагался на «магию наличных». И не ошибся.

Политическое цунами

Итоги февральских встреч Горбачева с Бейкером и Колем сравнимы с ударом гигантской волны цунами. Западные немцы уразумели, что Москва «отошла в сторону» и можно без опасений усилить нажим с целью скорейшей ликвидации восточногерманской республики. У тех восточных немцев, которые с недоверием относились к «объединительным» проповедям и с полным основанием предвидели неизбежную утрату социальных завоеваний ГДР в случае присоединения к ФРГ, окончательно опустились руки - надежды на советскую поддержку исчезли. Англичане и французы, испытывавшие двойной прессинг - со стороны ФРГ и США, - убедились, что нельзя рассчитывать на СССР в деле предотвращения засилья будущей объединенной Германии в Европе. Была упущена возможность согласованных с Парижем и Лондоном усилий по обеспечению коллективной безопасности на европейском направлении. Укрепились позиции тех политических сил в США и ФРГ, для которых стратегическое отступление СССР означало не шанс открыть новую эру в международных отношениях, а вступление в завершающий этап холодной войны, когда «окончательная победа» Запада уже гарантирована.

Запад воспользовался неожиданной дружбой с Москвой, чтобы бросить огромные средства на поддержку центробежных сил на европейском Востоке. Разношерстная оппозиция в странах социалистического содружества с энтузиазмом подхватила американскую интерпретацию событий, отпраздновав происходящее как несомненное поражение Советского Союза и заторопившись под крылышко победителя вне зависимости от действительных потребностей экономики и политики своих стран. Сепаратисты в союзных республиках СССР получили мощный ободряющий толчок извне: начавшийся развал казавшихся еще вчера незыблемыми структур послевоенной Европы обнадежил даже самых нерешительных из них.

С 10 февраля, момента достижения сердечного согласия между Колем и Горбачевым, до официального исчезновения ГДР 3 октября 1990 года прошло немногим больше полугода. Германия всегда любила удивлять мир скоропалительными сюрпризами. Неслучайно же термин «блицкриг» появился впервые именно в немецком языке. Но даже с учетом этой особенности германских реальностей быстрота ликвидации суверенного государства, члена Организации Объединенных Наций, ключевого участника социалистического содружества Европы и Организации Варшавского договора была потрясающим триумфом государственного образования, возникшего только 45 лет назад в западной части рейха, рухнувшего в результате тотального поражения Германии в самой кровопролитной войне человеческой истории. Состоявшееся дважды - после Первой и после Второй мировых войн - возвращение немцам Саара, который никогда не тянул на то, чтобы быть самостоятельным государством, занимало оба раза гораздо больше времени.

После того как ключ от германского единства был вручен в Москве Колю, тональность деклараций западных собеседников разительно изменилась. Уже 18 мая в беседе с Горбачевым Бейкер ни словом не обмолвился о нерасширении НАТО на Восток7. Расхваливая шаги, которые США якобы предпринимают для обеспечения интересов СССР, он упомянул только предложение Буша о том, чтобы «на определенный согласованный переходный период войска НАТО не находились на территории нынешней ГДР». Почему-то Горбачев не решился возразить, что в такой форме «особый военный статус» территории ГДР не имеет никакого практического смысла - будут там размещены войска НАТО или нет, объединенная Германия как член НАТО должна заботиться о том, чтобы нормативы блока действовали повсюду. Идея Буша была типичной «обманкой» - вроде что-то сделано, чтобы ограничить распространение НАТО, но на деле не сделано ничего.

Именно в таком качестве американская формула вошла в текст подписанного 12 сентября 1990 года Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии8, который сам по себе также был «обманкой», только большего масштаба. Этот документ подменил мирный договор с Германией, который в нормальных условиях должен был бы подвести завершающую черту под Второй мировой войной в Европе. Масштаб пережитой человечеством катастрофы заслуживал финала в форме всеобъемлющего международного акта, рассчитанного на десятилетия эффективного применения, а не банальной формальности, о которой все забыли сразу же после подписания.

Только мирный договор мог бы закрепить международно-правовые нормы, исключающие повторение нацистской диктатуры, гарантировать учет интересов всех без исключения союзников по антигитлеровской коалиции, а также предусмотреть превентивные меры, которые предотвращали бы на будущее нарушение мира со стороны Германии. Бонн и Вашингтон стремились во что бы то ни стало избежать «излишних» ограничений свободы рук объединенной Германии. И советское руководство пошло им навстречу.

В итоге «окончательное урегулирование» ограничилось обещанием правительств ФРГ и ГДР, что «с немецкой земли будет исходить только мир». Все присутствовавшие сделали при этом радостные лица, хотя не является секретом, что все войны во все времена мотивировались заботой о сохранении и поддержании всеобщего мира. В том числе и война НАТО против Югославии в 1999 году. Бомбардировщики с традиционными черными германскими крестами в небе над Белградом убедительно продемонстрировали, что «только мир» исходил с немецкой земли лишь на протяжении неполных десяти лет.

q

Причиной конфликта между Россией и Западом является русофобская политика США, не терпящих, чтобы кто-то в мире не брал под козырек, если приказывает заокеанский хозяин. Когда Вашингтон убедится, что русские равнодушны к перепадам американских настроений и обладают способностью ответить ударом на удар, станет возможным практическое признание Западом равноправия России. Жертвовать же интересами своей безопасности в угоду глобальным фантазиям всемирного спрута бесцельно и контрпродуктивно. Об этом свидетельствует исторический опыт, доставшийся нам немалой ценой. От того, с какой последовательностью мы будем его учитывать в действиях на международной арене, зависит не только будущее России, но и будущее человечества.

 

 1Михаил Горбачев и германский вопрос. Сборник документов 1986-1991 гг. М.: Весь мир, 2006. С. 307-311.

 2Там же. С. 325-326.

 3Там же. С. 312-324.

 4Там же. С. 332-338.

 5Sarotte M.E. 1989: The Struggle to Create Post-Cold War Europe. Princeton: University Press, 2009. Р. 221-227.

 6Михаил Горбачев и германский вопрос... С. 339-355.

 7Там же. С. 437-445.

 8Германо-советские договоры. Ведомство печати и информации федерального правительства. Бонн, 1990. С. 11-19.