Результаты фундаментальных исследований подпадают под характеристику общественных благ. Они открыты для всех, каждый может ими воспользоваться, если сможет увидеть в них практическое применение. Использование фундаментальных результатов одними не сокращает их ценности для других. Финансирование фундаментальной науки обладает признаками клубного блага, что и должно определять подходы к его производству. Традиционно источником финансирования было государство, а управление выделенных фондов как клубным благом передавалось в ведение самих ученых, которые на основании конкурсного внутрикорпоративного отбора проектов определяли адреса финансирования.

Так как успешность фундаментальных исследований и практическая применимость их результатов не гарантированы, вопрос об объемах государственных ассигнований на науку остается открытым и крайне полемичным. Какой процент ВВП страны государство должно тратить на фундаментальную науку, чтобы затраты были эффективны? Без государственных ассигнований фундаментальная наука, как и любое общественное благо, перестанет производиться, однако при избыточном финансировании ресурсы будут затрачены впустую. Найти идеальную формулу сочетания прибыли и издержек в этой сфере, наверное, не удалось еще никому.

Основной тезис данной статьи сводится к тому, что в связи с трансформацией в странах ОЭСР понятий «публичное» и «частное» (от пространственного к праксиологическому содержанию) характеристики фундаментальных исследований как публичного блага, а следовательно, и принципы финансирования таких исследований также постепенно изменяются. Фиксирование и анализ этих изменений составляет цель нашего исследования.

От пространства к практике: трансформация публичной сферы

Несмотря на десятилетия доминирования в мире неолиберальной идеологии, публичная сфера возвращается на ведущие позиции и начинает играть в нашей жизни все более важную роль. Неолибералы превозносили достоинства частной сферы (например, рынка), полагая, что общественная сфера (в частности, государство) безвозвратно утратила свое некогда привилегированное положение в мире. Однако возьмем, к примеру, недавние акты государственного вмешательства в национальную и глобальную экономику для решения мирового финансового кризиса, который в значительной степени воспринимается как результат безрассудного поведения негосударственных акторов (в первую очередь из финансового сектора).

После 11 сентября 2001 года новые правила наложили на негосударственные учреждения, такие как частные банки, беспрецедентные требования по сотрудничеству с государственными органами, в том числе путем раскрытия конфиденциальной информации о своих клиентах. Транснациональные потоки товаров, людей и услуг были также поставлены под беспрецедентный государственный контроль. Наконец, можно вспомнить инициативы ЕС в области природоохранного регулирования, существенным образом меняющие условия, в которых частные корпорации ведут свой бизнес.

Все эти и многие другие примеры указывают на возвращение публичной сферы. Это так и не так. Действительно, публичная сфера возвращается, но это уже не та публичная сфера, что была прежде. Упомянутые выше примеры являются только частью ее. Для того чтобы увидеть публичную сферу в полном объеме, необходимо реконцептуализировать само понятие «публичность». Это понятие - ключевое для политической теории, особенно ее либерального направления. Несмотря на различные подходы к интерпретации публичной сферы и ее политического значения, существующие внутри уже самой либеральной теории, жесткое разделение публичной и частной сфер составляет основу либерализма.

Майкл Уолцер предложил рассматривать либерализм как «искусство разделения». «Либерализм - это мир, разделенный стенами, каждая из которых создает новую свободу»1. И прежде всего это разделение касается функциональных областей человеческой жизни - экономики, политики, права, культуры, спорта, науки и т. д. К примеру, при реализме политическая сфера определяет все остальные стороны общественной жизни, при марксизме - экономика. При либерализме все сферы должны быть равноправны, и стремление к этому равенству, закрепленное прежде всего законодательно, не позволяет отдельным сферам открыто претендовать на доминирующее положение.

В частности, Стивен Джилл и Дэвид Ло отмечали, что «Адам Смит открыл путь к разделению «политики» и «экономики», описав экономику как результат, по-видимому, спонтанного координирования экономической активности, которое может быть достигнуто через рыночный механизм с помощью «невидимой руки»2. Давид Рикардо после Смита продолжил разрабатывать это теоретическое направление, в котором «экономика» и «политика» разделяются. Классические либералы объясняли, что экономика является неполитическим способом перераспределения ресурсов в ходе свободного взаимодействия рациональных и эгоистичных индивидов. Они не видели политики в процессах производства. Из этого объяснения сформировалась и норма невмешательства государства в естественные и саморегулирующиеся экономические процессы. Роль государства не должна выходить за функциональные границы «ночного сторожа». Основным инструментом разделения политического и экономического при либерализме является как раз государство, которое главным образом обеспечивает неприкосновенность прав частной собственности.

Маркс одним из первых раскритиковал классических либералов за то, что они отделяли экономику от политики, указав, что производственные отношения являются неотъемлемой частью процесса производства. Поэтому он, как и другие процессы, оказывается, по сути, политическим, а следовательно, основан на принуждении. Государство, с точки зрения Маркса и вопреки представлениям либералов, не может быть классово нейтральным, оно обеспечивает неприкосновенность частной собственности того класса, который захватил власть над ним. В дальнейшем, конечно, неомарксистам пришлось все-таки признать относительную автономию государства, так как правящий класс может ради своих краткосрочных интересов и уничтожить государство, однако государственная власть способна противостоять этим противоречащим ей интересам, что демонстрирует ее относительную автономию3. Тем не менее, хотя и с относительной автономией, государство все равно остается классовым, и, следовательно, разделение политики и экономики в нем невозможно.

Либералы все-таки настаивают на классовой и идеологической автономии государства. В последнее время в либеральной политической традиции обозначился отчетливый фокус на эффективную государственность, которая выражается в первую очередь в сильных институтах и меритократической бюрократии как ключевом условии политического и экономического развития любого общества4.

Неолиберализм, в свою очередь, привел к тому, что, кроме государства, инструментом обеспечения разделения политики и экономики стала так называемая практика «охранительного федерализма»5. Заключается она в том, что институты и практики, которые ограничивают или регулируют рыночные отношения, располагаются только на национальном уровне, а институты и практики, которые, напротив, охраняют и развивают рыночные отношения, перемещаются на наднациональный уровень. В результате экономика стала глобальной, а политическое регулирование осталось национальным. Политической глобализации пока не происходит, или мы ее еще не умеем адекватно описывать. Этот разрыв между политикой и экономикой во многом послужил причиной недавнего глобального финансового кризиса. Экономические практики ушли гораздо дальше политического регулирования.

Одной из тенденций в мировой политике в последние несколько десятилетий стало, как отмечают многие исследователи, смешение функциональных полей6. Государства начали вести себя как частные экономические компании, а транснациональные корпорации - брать на себя некоторые государственные функции. Такие практики не соответствуют либеральной картине мира и воспринимаются ее сторонниками как способствующие хаотизации мира. Несмотря на констатацию размывания границ между функциональными областями, либералы тем не менее, как правило, видят это размывание только в практической области. С онтологической точки зрения разделение политики и экономики, публичного и частного сохраняется.

В данной работе мы утверждаем, что публичное и частное действительно сохраняется, однако меняется сама практика публичного. В качестве основы реконцептуализации публичности в современной мировой политике в статье используется работа Ж.Бест и А.Гечиу7. Они предлагают разделять общественные и частные практики не по тому, где они происходят, а по тому, что именно делается. Они определяют публичную практику как «деятельность, которая в некоторое время и в некотором обществе включает в себя понимание, что нечто представляет общий интерес»8. Иными словами, общественная деятельность - это деятельность по поводу вопросов, которые в определенном обществе и в определенное время считаются общими. Тогда частная деятельность, напротив, должна определяться как деятельность по поводу вопросов, считающихся частными.

Такое понимание общественной деятельности позволяет уйти от противопоставления политики и экономики, государств и негосударственных акторов. Оно показывает, что общественно полезными делами могут заниматься не только государства, но и негосударственные акторы. Граница частного и общественного не статична, зависит от времени и общества.

Естественно, возникает вопрос о том, почему в фундаментальные исследования приходят частные деньги. Неужели «провал рынка» в отношении общественных благ больше не актуален? Он актуален. Но, как уже было показано в теоретической части статьи, частные структуры вполне могут заниматься общественными делами, оставаясь при этом частными структурами. Делают они это главным образом потому, что начинают воспринимать себя как часть некоторого сообщества.

Тут на помощь приходит такое понятие, как «сообщество пратики» (community of practice)9. Объединяющим фактором для таких сообществ является некоторая общая практика. Например, Википедия формирует сообщество практики. Древнюю Грецию можно также рассматривать как сообщество практики, центральной практикой для нее были Олимпийские игры (хронология была олимпийской; эллинский период закончился, когда закончились Олимпийские игры). Можно также привести множество примеров распространенного варианта сообщества практики, а именно - сообщество безопасности. НАТО, ОДКБ представляют такие сообщества.

Практика, которая конституирует некоторое сообщество, является общественной. В воспроизводстве и поддержании данной практики могут принимать участие любые акторы, и государственные, и негосударственные.

Ограничением предлагаемой реконцептуализации общественного и частного в мировой политике есть подозрение в том, что эта реконцептуализация выполняет роль негативной эвристики, защищая ядро либерального мирового порядка.

Финансирование фундаментальных исследований

Источники финансирования фундаментальных исследований как общественных благ должны быть общественными. Традиционно под общественными источниками финансирования подразумевалось государство. Государство выделяет финансирование, затем с помощью практики взаимного рецензирования («peer review») ученые распределяют выделенные средства между собой. Частных денег в этой сфере не предполагается, так как фундаментальные исследования не могут рассматриваться как инвестиции. Тем не менее сегодня возникают альтернативные практики, которые размывают границы частного и общественного, если рассматривать их как пространственные явления, однако сохраняют и поддерживают эти границы, если рассматривать их как определенные практики.

Этих альтернатив становится все больше. Например, конкретные научные проекты финансируются с помощью общественных пожертвований, собранных на сайтах краудсорсинга, таких как petridish.org и experiment.com. Такой способ финансирования имеет свои недостатки. Широкая общественность не обязательно выберет лучшие или наиболее достойные проекты. Краудфандинг работает для популярных исследований, требующих сравнительно небольших расходов. Однако менее популярные направления, особенно по химии и физике, в которых обыватель плохо разбирается, вряд ли привлекут внимание пользователей сайтов краудфандинга.

В США также набирает силу тренд, когда фундаментальные исследования финансируются богатыми меценатами. «К счастью или нет, - сказал Стивен А.Эдвардс, аналитик по вопросам политики в Американской ассоциации содействия развитию науки, в интервью «Нью-Йорк таймс», - но практика науки в XXI векеопределяется не национальными приоритетами или группами рецензентов, а конкретными предпочтениями некоторых людей с огромными суммами денег»10. Государственные расходы в США на фундаментальную науку сокращаются с 1968 года в структуре бюджета.

В Европе ситуация иная. Научных меценатов там крайне мало. Частные деньги в фундаментальные исследования в Европе приходят из лабораторий европейских ТНК, таких как L’Oréal Foundation (Франция), La Caixa Foundation (Испания), The Volkswagen Foundation (Германия), Wallenberg Foundation (Швеция).

Фундаментальные исследования формируют сообщество прак-тики. Эта практика неразрывно связана с экономикой знания и политикой знания: с инструментами и отношениями производства (экономика) и с инструментами и отношениями разрушения (война). В финансировании фундаментальных исследований заключается публичная практика, важная для сообщества государственных и негосударственных акторов, объединенных экономикой и политикой знания.

Таким образом, в современном мире формируется множество сообществ практик, которые транснациональны, региональны или даже глобальны. Для таких сообществ конституирующие их практики имеют общественный характер. Но участвовать в этих практиках потенциально могут любые акторы. Мировой порядок остается либеральным, однако это не либерализм пространства, а либерализм практики. Разделяющие линии проходят не в пространстве, а в практике. Для идентификации субъекта важны не его статус и занимаемое им социальное пространство, исполняемая им социальная роль, а важна его деятельность, его практика. Проявление этого эпистемологического перехода от пространства к практике можно наблюдать во всех сферах человеческой деятельности, в том числе и в сфере финансирования фундаментальных исследований.

 

 

 1Walzer M. Liberalism and the Art of Separation // Political Theory. 1984. Vol. 12. №3. P. 315.

 2Gill S., Law D. The Global Political Economy. Baltimore, MD: John Hopkins University Press, 1988. P. 5-6.

 3Poulantzas N. The problem of the capitalist state // New Left Review. 1969. №58. P. 67.

 4Fukuyama F. Political order and political decay: From the industrial revolution to the globalization of democracy. Macmillan, 2014.

 5Harmes A. Neoliberalism and Multilevel Governance // Review of International Political Economy. 2006. Vol. 13. №5. P. 725-749.

 6Лебедева М.М. Акторы современной мировой политики: тренды развития // Вестник МГИМО-Университет. 2013. №1 (28).

 7Best J. The Return of the Public in Global Governance. Cambridge University Press, 2014.

 8Ibid. P. 5.

 9Adler E., Pouliot V. International practices // International Theory. 2011. Vol. 3. №01. P. 1-36.

10http://www.euroscientist.com/alternative-modes-of-research-funding-exceptions-or-growing-trend/