ГОВОРИТЬ О ТОМ, что мир изменился после 11 сентября 2001 года, не совсем верно. Мир менялся, менялся стремительно, и отсутствие реакции на эти изменения  именно и привели к 11 сентября. Однако враг не родился 11 сентября, он, скорее, просто встал в полный рост, и все мы в какой-то степени позволили ему сделать это. Так, к сентябрю 2001 года уже десять лет как был Алжир, была Чечня. Уже были Балканы, был Афганистан, поступали сигналы мировому сообществу о том, что мы сталкиваемся с чем-то принципиально новым. К сожалению, они не были адекватно восприняты. Нам же тем временем высокомерно заявили, что подобное может быть только в недемократической стране, что зачастую косвенно и даже напрямую помогало и способствовало укреплению международного терроризма.

Для того чтобы взглянуть на проблему серьезно, нам нужно понять противника в целом, особенно понять то, что лежит за "линией фронта", за линией соприкосновения с этим явлением. Все это условно можно изобразить в виде пирамиды. Собственно терроризм - это только самый верх. На нижней, более широкой площадке мы имеем то радикальное протестное настроение, которое сегодня сформировалось в нашем неравномерно глобализующемся  и изменяющемся мире. Во многом эти протестные настроения еще не осознаны. Кстати, тот же антиглобализм. Это тоже протестные настроения, которые пока не персонифицированы, не идентифицированы, политически не оформлены. Отчасти это протест с учетом старых проблем: социальных, религиозных, культурных, экономических. Отчасти это новые проблемы, связанные со столкновением глобализма и локализма, когда мир изменяется и нам нравятся эти изменения (стираются границы, исчезают очень многие факторы, действительно тормозящие прогресс), но одновременно обнажаются и другие стороны. И в этих условиях простой человек судорожно ищет точку опоры, не хочет, чтобы эти изменения касались его двора, его языка, его речки, его среды обитания. Он как раз хочет, чтобы все это оставалось, но мир меняет и взламывает все, как плохое, так и хорошее, к чему человек привык и что не хотел бы терять. Вот эта нижняя, "большая" база - протестные настроения. Она широка, и она в той же мере фактически глобальна. Она формирует и как бы поднимает температуру "нижнего слоя протеста".

На втором уровне этой пирамиды мы можем смело написать: "Ислам". Ислам не как религия, этническое или географическое понятие, а как фактор идеологического и политического вызова западному образу жизни, западному восприятию жизни и в каком-то смысле культуре, выступающий уже как политическая сила. Действительно, у ислама есть свои ценности, которыми он дорожит и которые не хочет терять. В то же время ислам стал сегодня крайне неоднородным. В нем активизировались внутренние процессы, столкновения, порой фронтальные и очень тяжелые. С одной стороны, он радикализуется, а с другой - развивается как самая молодая религия. Многие в исламе недоумевают: "Как же так, если на рубеже Средневековья - чуть раньше, чуть позже - ислам развивался и явил миру очень многие достижения в разных областях человеческого разума и культуры, с опережением западной цивилизации, то почему сегодня мусульманский, исламский мир отстает от жизни?" Это больной вопрос, и здесь есть своеобразная линия разлома. Многие утверждают: "Надо вернуться к истокам, надо вернуться к основе ислама". Другие, наоборот, говорят, что надо идти в ногу со временем, преподавать в медресе как основе учебной системы не только религиозные предметы, но и прививать знания сегодняшнего дня, адаптированные ко всем сегодняшним реалиям. "Распутье" ислама, дискуссия о том, как развиваться дальше, и некоторые другие особенности внутренних процессов, которые там происходят, и дают второй слой, уже более "температурно-повышенного" и оформленного режима.

Мы часто повторяем, что неправильно олицетворять терроризм с какой-либо религией, в том числе и с исламом. Это совершенно справедливо. Отсюда формируется главная задача: как отобрать у радикалов право говорить от имени ислама, которое они фактически приватизировали, и как услышать голос исламского большинства? Более активный голос не у этого большинства, а у радикального абсолютного меньшинства, и именно его слышит весь мир. Именно поэтому мы сталкиваемся с парадоксом - свыше половины молодежи в некоторых арабских странах симпатизируют Усаме бен Ладену. Да, они осуждают его за насилие, но одновременно симпатизируют ему как политическому лидеру, который бросил вызов "политической и культурной системе Запада". Еще раз повторю - ислам не повинен в том, что свое осиное гнездо международный терроризм разместил на теле ислама. Ранее это было другое тело, иное пространство, в будущем не исключена новая "территория", иной объект, иной носитель. И каждый исторический этап имеет свои особенности, и именно поэтому и только поэтому мы акцентируем в настоящее время роль ислама.

Собственно же терроризм находится на вершине рассмотренной пирамиды. Это, быть может, достаточно простая схема, но она показывает глубину проблемы: борьба с международным терроризмом идет не только  на передовой - в Ираке, Афганистане. Главные события происходят за линией фронта, и на это опирается международный терроризм. Все это показывает, насколько с необычным, насколько с новым и прогрессирующим противником мы столкнулись. Это самогенерирующая и саморазвивающаяся система, основанная на сетевом принципе. Почему мы каждый раз говорим об этом сетевом принципе? Потому что главным противником терроризма, принявшим его вызов, стали государства и государственные сообщества. Но получается так, что государство с его жесткой структурой и жесткой иерархией почти не приспособлено к сетевому противнику. И сетевой противник легко и фактически безнаказанно проникает сквозь внутренние, государственные защитные механизмы и структуры, которые веками и тысячелетиями совершенствовались человечеством. Проникает за счет своей поразительной степени свободы, то есть активности, как целевой, так и функциональной.

Сегодняшняя "Аль-Каида" - это не та "Аль-Каида", которая была десять лет назад. Скорее, это племянники, сестры, дяди, внучатые племянники той "Аль-Каиды". На орбите "Аль-Каиды" вращаются уже сотни различных групп, связанных или несвязанных между собой. Они в лучшем случае иногда имеют идеологическую общность, но чаще всего и этого уже не происходит. Это своего рода "галактика", которая движется и саморазвивается. Больше того, некоторым давлением на нее мы ее еще и тренируем. Простой пример: если взять кусок глины и на него фронтально оказывать давление, то эта глина расползается в большой блин. Так получилось и с "Аль-Каидой". Фронтальное давление на этот "кусок глины" позволило ей стать шире, "накрыть" намного бoльшую площадь и заразить эту площадь. С другой стороны, фронтальное давление вызвало стремление к эволюции и саморазвитию, мутированию, приспособлению.

Планы "Аль-Каиды"

ЕСЛИ ВЕРИТЬ тем планам "Аль-Каиды", которые добывают спецслужбы, и если считать, что они не задним числом подогнаны под сегодняшнюю ситуацию, а являлись таковыми изначально, то план у них был следующий. Укладывался он в семь этапов: первый этап называется "пробуждение", второй этап - "встать с колен" и так далее.

Первый этап - "пробуждение", - рассчитанный на три-четыре года, датировался примерно 2000-м или 2001 годом, и смыслом его было совершить какую-то акцию, которая привлекла бы внимание всего мира. Она и была проведена 11 сентября 2001 года.

Второй этап - "встать с колен" - ставил задачу заставить главного противника - Соединенные Штаты - развязать войну против двух-трех исламских государств, чего, собственно, они и добились. Сейчас мы переживаем переходный период между вторым и четвертым этапами. Задачи, которые ставятся к исходу 2010-2011 годов, таковы, что наиболее ортодоксальные прозападные "еретики", режимы Саудовской Аравии, Египта, Иордании, Пакистана, должны рухнуть, с тем чтобы контур всемирного халифата уже был как-то обозначен.

Заключительная стадия этого плана, если верить опять-таки в реально существующий план, приходится на 2020 год - это победа и образование всемирного халифата и окончательная победа над западными идеалами. С другой стороны, можно сказать, что здесь терроризм выступает не самоцелью. Это, скорее, все-таки средство. Им нужен другой мир. И терроризм лишь средство построения, "входа" в этот иной мир.

Когда шло расследование терактов 11 сентября, многие специалисты были озадачены тем, что их участники, которые находились в самолете, знали, что они идут на этот акт, примерно за год. Все это время они жили в двух-трех странах, ничем не выделяясь, вели абсолютно нормальный образ жизни, зная, что совершат акт самоубийства.

Вот тогда-то и возник вопрос: что же это за мотивация, что же это за внедрение такого идеологического, психологического и религиозного "чипа", который позволяет столько времени жить, образно говоря, в миру? Отсюда родился термин "наркоманы джихада". То есть стоит раз получить одну "дозу" и после этого соскочить с "иглы идеологии джихада" очень тяжело. Туда "заходят", но оттуда не "выходят". Причем даже так называемые "новообращенные". Примеры этого мы сегодня видим от Скандинавии, Канады, Европы до России. При этом наиболее радикально настроенные - это именно вновь обращенные. Когда произошли события в Нальчике, многие матери недоумевали, отчего за две-три недели их сыновья в корне изменились. Вначале, говорили они, это были очень хорошие изменения - сыновья перестали гулять, перестали вести разгульный образ жизни, демонстрируя, наоборот, полную сосредоточенность и интерес к литературе, правда, определенного свойства.

Возвращаясь к международному терроризму, да и терроризму вообще, надо сказать, что он базируется на трех столпах и основах: финансах, радикальной идее и людских ресурсах. Это главное, за счет чего он живет и развивается. И сегодня недостатка в этих трех составляющих нет. Наоборот, есть избыток. В этой связи мой коллега, известный специалист из Соединенных Штатов, говорит: "Ты знаешь, когда я смотрю на поле боя, условно говоря, в Ираке, Афганистане или еще где-то, мне тревожно, но я уверен, что мы выиграем, с издержками, напряжением, но выиграем. Когда же я переношу взгляд за поле боя и вижу нескончаемую очередь, которая двигается к передовой, то меня охватывает пессимизм, потому что фокус нашего зрения прикован к передовой и мы почти ничего не делаем, чтобы уменьшить эту очередь". Сражение там, где температура, там, где действительно якобы решается все. На самом деле фокусировать наше зрение сегодня важно на том, что делается за линией фронта, на том, откуда идут эти очереди, на том, как они формируются за линией фронта, в тылу, иногда в глубоком тылу.

Неслучайно и джихад сегодня вышел на, условно говоря, "полное развитие". Потому что, по сути дела, есть два джихада. Есть "джихад мечом" и есть "джихад словом". Это два самостоятельно развивающиеся и взаимно питающие друг друга явления, и здесь важно понять, что, с одной стороны, "джихаду мечом" обязательно нужно одно условие:  театр, реальный фронт борьбы. Поэтому они были так обрадованы, когда возник Ирак, потому что это инкубатор, конвейер, это, образно говоря, "школа Гарварда", выпускники которой понесут потом на "лапках" "пыльцу терроризма" во все свои страны и по пути, которым они прошли. Это самое опасное, а не то, что, собственно, делается сегодня в Ираке. А на Западе они уже будут другие - со связями, с полным идеологическим и практическим набором приобретенных знаний, задачами, мотивацией и осознанием того, что они являются частью большого общего "святого дела".

"Джихад словом" - не меньшее оружие, потому что это не только распространение джихада, создание всемирной сети вербовки, но и завоевание информационного пространства, лидерство на "джихадистское объяснение" происходящего в мире. Использование Интернета (особенно), а также радио и телевидения для перевода войны в виртуальную и политическую плоскость, туда, где огневая и техническая мощь уже не играет решающей роли, - вот главный стержень "джихада словом". Кроме того, Интернет - это и универсальная энциклопедия для террористов.

Говоря о противнике, хотелось бы отметить, что мы тоже не сидели сложа руки. Да, действительно, мы одновременно и познавали противника, и воздействовали на него. И вначале, может быть, процесс познания отставал, потому что была форсмажорная задача воздействовать, отреагировать, иногда, к сожалению, рефлекторно, неосознанно, потому что противник был "горячий", "температура" схватки была большая. В данном случае уместен пример из медицины: терроризм - это чума ХХ века. И если продолжить эту терминологию, то сначала человечество обратилось за помощью к хирургам, забыв о том, что есть еще масса других медицинских специалистов. И, конечно, хирург, засучив рукава, принялся за свою тяжелую работу. Первая тяжелейшая часть этой работы хирургом была действительно проделана с ошибками, издержками, с уроками, но и с результатами. И только на втором этапе мы глубже осознали, что если это болезнь, то, значит, нам нужны не только хирурги, нужны диагносты, терапевты, анестезиологи, эпидемиологи и т.д. Если это болезнь, нам нужно активно включать санитарию и гигиену, ведь речь идет о борьбе за умы будущих поколений. Кто придет на смену этой очереди, с какой прививкой, с каким иммунитетом к этому злу, и будет ли этот иммунитет?

Сегодня многие спрашивают: "Почему терроризм стал таким жестоким?" Вспомните классический пример начала XX века. Иван Каляев, если не ошибаюсь, должен был бросить бомбу в члена царской семьи, но не бросил. На ячейке идет разбор, ему высказывают претензии: "Почему ты не сделал это?" Он отвечает: "Я не мог, там были дети". И ячейка его оправдала, посчитав это объективным препятствием. Как за это время вырос терроризм! Дети не только не являются препятствием, они сегодня являются целью. И это, к огромному сожалению, уже закономерно. Развитие терроризма предопределило три театра, на которых действует терроризм. Первый театр - глобальный. Это "Аль-Каида". Глобальная цель, глобальные задачи, глобальные средства, потому что они рвутся к компонентам оружия массового уничтожения и делают акции, которые действительно потрясают весь мир. Это типичный пример глобального терроризма.

Второй театр - вроде бы прямо противоположный. Локальный. Мы видели его на начальном этапе в Чечне. Это то, что мы, к примеру, наблюдаем в Шри-Ланке, на Ближнем Востоке, в Центральной и Южной Азии, на Балканах. А между ними находится то, что мы называем региональным театром. И вот задача теоретиков джихада как раз и состоит в том, чтобы все эти три театра взаимодействовали. Если в Чечне родился локальный террористический очаг, надо было сделать все, чтобы боец, который вначале якобы бросил вызов просто Москве, - за свободу, за отделение - ощутил себя не только борцом с Москвой, но и частью мирового джихада, почувствовал себя одновременно частью громадного сопротивления. Это дает ему совершенно другую мотивацию - он становится частью братства. Какого - это другой вопрос. С другой стороны, глобальному джихаду очень важно, образно говоря, присоседиться, присосаться, найти себя в каждом локальном конфликте. Именно поэтому "Аль-Каида" и бен Ладен, в частности, так активно заговорили о ближневосточном кризисе, о палестинском вопросе, до которого ему совершенно раньше дела не было. Но ему важно внедриться в этот конфликт, чтобы он тоже стал частью этого громадного джихада. И здесь возникает вопрос: "Как же правильно организовать борьбу на этих трех театрах?"

Как мы уже говорили, давление по театрам не дает стопроцентного результата. Или, так скажем, эти результаты уже пройдены и нужны дополнительные цели и возможности двигаться дальше. И вот здесь как раз возникает задача наступления не по театрам, а по связям между ними. Как сделать так, чтобы локальный театр всегда оставался локальным, оторвать театры друг от друга, развести, дисагрегировать этот "триумвират". А иначе получается эффект сообщающихся и обогащающих друг друга сосудов. Возьмем, к примеру, Ирак и Афганистан. Мы видим, как эти две площадки взаимно обогащаются опытом, тактикой, оружием и т.д. Не было в Афганистане смертников - появились. Не было в Ираке афганского опыта террористических действий - появился. Стоило появиться новой тактике, стратегии, оружию, идеологическому подходу на одной площадке, как все это сразу переносится на другую и работает как одно целое.

Наверное, одной из больших особенностей сегодняшнего терроризма является и то, что мы видим его сращивание с криминальными сетями. Раньше эти два явления были совершенно самостоятельными. Криминал - это своя линия. У них разные политические структуры, разные цели, разная методика, и только иногда они соприкасались для выполнения и достижения каких-то небольших частных задач. Сейчас мы видим подчас симбиоз. Это какая-то громадная корпорация, в которой очень трудно разделить, где кончается криминал и начинается терроризм. Не зря термин "наркотерроризм" уже не литературный, не киношный - это реальность. Сначала он пошел из Колумбии. Сегодня мы видим его в Афганистане и на Балканах. Балканы вообще в этом плане классический пример. Что мы видим на Балканах? Условно говоря, "трубопровод". Большой унифицированный "трубопровод", по которому криминал качает наркотики и криминальную продукцию. Но завтра они говорят террористическим структурам: "Заходите и качайте в этот "трубопровод" свою продукцию, свой товар". То есть это унифицированная инфраструктура и база.

Классический пример - Мадрид, когда, по сути дела, мадридские взрывы были осуществлены на небольшие суммы, полученные от уличных торговцев наркотиками. Слияние криминала с террористическими сетями - это одна из особенностей сегодняшнего дня.

Совместная борьба с международным терроризмом

ПОЧЕМУ МЫ ТАК ЧАСТО ГОВОРИМ, что борьба с международным терроризмом должна исходить только от ООН и вестись под флагом ООН? Казалось бы, это аксиома. Это очень и очень важно и одновременно очень просто. Ведь что такое мандат ООН? Это законная лицензия на право применения, в том числе и крайней силы. А что получается, когда нет этой законной, консолидированной лицензии? Ирак.

В настоящее время Организация Объединенных Наций - это верхний уровень нашего сотрудничества. Но одновременно мы сегодня активно сотрудничаем на субрегиональном и региональном уровнях, в рамках НАТО и европейского сообщества, в рамках Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества, в рамках ШОС и СНГ. Действительно, это унифицированный подход, потому что образуются региональные структуры и такие же сетевые сопротивления терроризму в Африке, Европе и Центральной Азии, Латинской Америке.

Активно идет двустороннее сотрудничество. Сегодня по линии Министерства иностранных дел России мы имеем около 30 совместных рабочих межведомственных групп с ведущими нашими партнерами. Чем интересны эти группы? Во-первых, это межведомственные и многопрофильные группы, то есть в них входят сотрудники спецслужб, дипломаты, военные, представители Министерства по чрезвычайным ситуациям, Росатома и других ведомств. Роль МИД при этом особая - координирующая, по сути, мы выступаем в роли политического штурмана и прокладываем этот красный, штурманский, политический маршрут. Во-вторых, они работают в постоянном режиме, то есть заседания чаще всего два раза в год. В последнее время, что отрадно, стали привлекаться специалисты не только перечисленные выше, но представители министерств культуры, образования, религиозные деятели.

Одной из самых эффективных возможностей бороться с терроризмом обладают, конечно, спецслужбы. Поэтому-то так важно сотрудничество спецслужб. И у России на этом направлении есть уникальный опыт.

Мы провели в этом году в Хабаровске Шестую встречу представителей спецслужб мира. Начинали шесть лет назад, было 15 спецслужб из 12 государств. В этом году в Хабаровске собрались представители 75 спецслужб мира из 71 страны. И это действительно большой шаг вперед. Причем на этом же совещании присутствовали представители Контртеррористического комитета Организации Объединенных Наций, МАГАТЭ и других международных организаций. В ходе дискуссии выкристаллизовался очень важный термин: ответственность политиков за принятие решений, основанных на развединформации. Это урок Ирака. Потому что сейчас политики говорят: "Информацию о том, что там есть компоненты оружия массового уничтожения, нам дали спецслужбы". А спецслужбы говорят: "Ничего подобного, вы нас неправильно поняли". И минимум взаимной ответственности - как политиков, принимающих решения, так и спецслужб, дающих эту информацию. Поэтому это большой урок для всех.

Возможность обсуждать и проверять точность, в том числе и информационную, для того чтобы взвесить те или иные решения, - это действительно в фокусе приложения наших усилий.

Терроризм и оружие массового уничтожения

СЕГОДНЯ МОЖНО ГОВОРИТЬ еще об одной особенности, которая действительно наиболее активно обсуждается и наиболее грозно нависает в настоящее время. Это терроризм и оружие массового уничтожения. Действительно, многие политики заявляют, что из плоскости "если" терроризм с применением оружия массового уничтожения перешел в плоскость "когда".

В этой связи мне вспоминается одна история. В 1997 году эксперты ЦРУ сделали прогноз о террористической угрозе в Соединенных Штатах: "В ближайшие пять-десять лет Соединенные Штаты Америки подвергнутся атаке террористов с применением оружия массового уничтожения". Я подчеркиваю, 1997 год. А потом те, кто встречался с авторами этого доклада, спрашивают: "Как же так? Вы фактически все определили, и прогноз был стопроцентный. Да, это не оружие массового уничтожения, но на самом деле по эффекту, по разрушительной силе, по психологическому воздействию на мировое сообщество это сравнимо с оружием массового уничтожения". Более того, мы спрашивали у наших и у американских военных: "У вас есть такая бомба с неядерной начинкой, которой можно многое уничтожить?" Они сказали: "Нет такой бомбы". Эксперты говорят: "Мы сами долго исследовали этот феномен. Это была игра ума. С одной стороны, ум профессионала давал аналитические выкладки о том, что это может быть, но, с другой стороны, человеческое восприятие давало сигнал, что этого быть не должно, а значит, не может".

Все трофейные материалы, которые захватили американцы в Афганистане, - чертежи, видеосъемка, ангары, те большие помещения, которые в двух или трех местах были обнаружены, записи, документы, - все они свидетельствуют о том, что велась целенаправленная большая работа как по широкому направлению, начиная от выкупа отдельных документов и материалов у ядерщиков, в том числе и пакистанских ядерщиков, и заканчивая возможностью собственного изготовления "грязной" бомбы. Поэтому фактор угрозы терроризма с применением оружия массового уничтожения в чем-то в целом отличается, наверное, в первую очередь - по задачам, которые мы ставим.

Сегодня мы все говорим о том, что, к сожалению, в целом защитить свое население от террористических атак ни одно государство стопроцентно не может. А вот не допустить доступа террористов к оружию массового уничтожения возможно и реально. Потому что это просто "красная черта", которая должна все-таки в том числе и объединять многих. Неслучайно единственная и первая пока конвенция, авторство которой принадлежит новой России, как раз была посвящена борьбе с актами ядерного терроризма. Она была принята два года назад с большим трудом и с большими усилиями. Эта конвенция интересна еще и тем, что, несмотря на очень тяжелую "конфигурацию" принятия, мы достигли консенсуса и приняли ее. Впервые конвенция направленно регулирует то, чего еще не произошло. И она во многом становится конструкцией для работы в целом как по борьбе с актами ядерного терроризма, так и по режимам нераспространения. Именно эта конвенция стала юридическим каркасом для запущенной совместно с нашими американскими партнерами Глобальной инициативы по борьбе с актами ядерного терроризма.

Таким образом, мы не сидели на месте, и действительно за это время международное сообщество проделало громадный путь, и с точки зрения познания, и с точки зрения воздействия. В этой части Афганистан, несмотря на всю сложность сегодняшнего положения в этой стране, - это классический пример того, как могло действовать международное сообщество своими решениями, своими действиями, своей практикой, своей настойчивостью и своими инструментами. Именно поэтому нам так важен позитивный результат по Афганистану - он нужен всем и в качестве урока, и в качестве примера, и в качестве опыта, и, наконец, как фактор единства формулы - "хочу, знаю, могу, добиваюсь". Знание - функция действия и только потом потенция.

Финансирование терроризма

В МИРЕ ЕЖЕГОДНО на финансирование международных террористических организаций тратится несколько десятков миллиардов долларов. Международному сообществу удается заморозить в лучшем случае 300-400 млн. долларов, то есть небольшую часть. Международный терроризм сразу ушел из официального банковского сектора. Пример - знаменитая система Хавала. Суть ее очень простая: два человека находятся в одной части мира, два человека - в другой части мира. Если одному нужно перевести деньги, они передают эти деньги между собой, а там два их партнера рассчитываются между собой. Фактически финансовые средства не перемещаются.

Афганистан, а сейчас уже и часть Ирака подпитываются за счет наркоторговли. Когда рухнула талибская власть, объем урожая в Афганистане доходил до 1 тыс. тонн героина, с тех пор мы фиксируем ежегодные и впечатляющие приросты. В этом году будет побит очередной рекорд - 8 тыс. тонн героина. Афганистан, по сути дела, проходит последнюю стадию превращения в наркогосударство, происходит картелизация. Экономика Афганистана, по сути, во многом героиновая в широком смысле. Прекурсоры в громадных, промышленных объемах уже поставляются в страну не вьючным способом по горным тропам, и перерабатывается сырье не в кустарных условиях - все поставлено на современную основу. Доход от наркоторговли достигает 60 млрд. долларов, и по меньшей мере 10-15 млрд. долларов так или иначе поступает террористам.

В целом финансовые средства в деле борьбы с терроризмом имеют особое значение, у них особая роль, но присутствует и объективная особая уязвимость, что и положено в основу международного сотрудничества.

В России за короткое время создана финансовая разведка и Комитет по финансовому мониторингу. По закону у нас как раз финансовая разведка определяет борьбу с финансированием террористов.

Совсем недавно наша страна была в черном списке ФАТФ (Международная группа разработки финансовых мер по борьбе с отмыванием денег). Мы фактически за пять лет прошли путь от страны, входящей в "черный список", до полноправного члена ФАТФ. Мы стали авторами, участниками, по сути дела, "родителями" Евро-азиатской группы по типу ФАТФ, в которую вошел Китай и одновременно - Соединенные Штаты.

В то же время, говоря об Ираке и Афганистане, я бы все-таки разделял ситуацию в этих странах. Во-первых, потому что к Афганистану американцы подошли вполне корректно, и это во многом благодаря международному сообществу. Но и здесь присутствовали двойные стандарты. Например, сегодняшняя талибанизация, которую они затеяли, когда сказали, что есть хорошие талибы и есть плохие талибы. Но, естественно, хорошие, которые им хорошие. А плохие, которые им плохие. Это относится к непрекращающейся практике изоляции Северного альянса, выдавливания России из проектов технической, экономической и военной помощи стране, "закулисным" и зачастую противоправным действиям спецслужб по отношению к чеченским, узбекским и таджикским боевикам, находящимся в их зоне действий. Мы знаем о том, как работает пакистанская разведка, которая зачастую продает интересы, в том числе американские, а уж наши-то интересы точно продает. Поэтому даже и там сложности есть. Но тем не менее там хотя бы есть общий большой и хороший совместный потенциал и основа. Что же касается Ирака, то там нет этого хорошего начала, нет базы, нет платформы, и то, что они сколотили второпях, якобы по тем же калькам, по тем же чертежам, - это совсем другая конструкция. Однако ясно, что там верх взяли геополитические цели и геополитическая заинтересованность.

Тем не менее мы понимаем, что в настоящее время Ирак, и именно "пылающий" Ирак, - это реальность. Значит, нужно находить реальные сферы партнерства и здесь, что мы делаем, и будем стараться, чтобы роль России по Ираку не только оставалась на конструктивном уровне, но и развивалась.

 

Автор просил редакцию напомнить читателю, что это была лекция для студентов МГИМО со всеми особенностями для устной речи и, естественно, аудитории.