ENGLISHРека времени ни на мгновение не замедляет свое движение. Многие человеческие судьбы навсегда исчезают в ее темных водах. Но случается иногда в силу иных причин и закономерностей приходит память о человеке, которого уже давно нет. На этот раз, преодолев эпохи и границы, к нам вернулся в своих мемуарах русский дипломат и патриот своей Отчизны Дмитрий Иванович Абрикосов.
Журнал публикует фрагменты из книги "Воспоминаний" русского дипломата Дмитрия Абрикосова.
Здесь, может быть, было бы уместно порассуждать о немногочисленной русской дипломатической мемуарной литературе, но мне сразу хотелось бы сказать, почему, на мой взгляд, воспоминания Дмитрия Абрикосова занимают свою особую нишу в ней.
Абрикосов рассказывает, тонко выводя образы, о событиях, свидетелем которых он являлся. И о людях, игравших не последнюю роль в них. Среди его знакомых - Лев Толстой, Великий князь Михаил, члены царской семьи, другие именитые люди России.
Главы, посвященные его загранкомандировкам, можно назвать бытописанием посольской жизни. Увлекателен и поучителен рассказ о нравах и образе жизни "истеблишмента", как сейчас принято говорить, той страны, в которой он служил. Вместе с тем основной сюжетной линией книги являются эпохальные исторические события, участником и свидетелем которых был он сам.
Дмитрий Иванович Абрикосов родился 11 апреля 1876 года в Москве в семье богатых и уважаемых московских купцов. Его деда, Алексея Ивановича Абрикосова (1824-1904 гг.), называли "шоколадным королем" России. К началу ХХ века фабрика Абрикосовых стала самым крупным московским кондитерским производством. В 1899 году Товариществу Абрикосовых было присвоено почетное звание "Поставщик Двора Его Императорского Величества". Фамилия Абрикосов стоит не последней в списке самых крупных благотворителей Москвы. И сегодня на Пироговских и других старых улицах Москвы еще сохранились госпитали и больницы, которые он строил. После Октябрьской революции, в ноябре 1918 года, фабрика Абрикосовых была национализирована, в 1922 году ей присвоено имя П.А.Бабаева, слесаря по профессии, не имевшего к кондитерскому производству никакого отношения. На этикетках еще долго писали: "Фабрика им. рабочего П.А.Бабаева", а следом в скобках - "быв. Абрикосова".
Дмитрий Абрикосов окончил знаменитую Московскую частную гимназию Ф.И.Креймана и юридический факультет Московского университета с дипломом 1-й степени.
Следует отметить, что его старший брат Алексей сделал блестящую карьеру ученого-медика, патологоанатома и был приглашен бальзамировать тело В.И.Ленина, участвовал в консультациях во время болезни И.В.Сталина.
Окончив университет, Дмитрий сделал несвойственный для купеческого отпрыска выбор, поступив в 1900 году на службу в МИД с причислением к Главному архиву МИД в Москве.
Его карьера на выбранном поприще - благодаря собственным способностям и благосостоянию семьи - складывалась достаточно удачно.
В 1905 году он уезжает в должности атташе в свою первую командировку в Лондон. Там он находится во время Русско-японской войны. В годы китайской революции (1911-1912 гг.) он - второй секретарь миссии в Пекине; во время Первой мировой войны - чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел в Петербурге; и наконец, с 1916 по 1925 год - первый секретарь, а затем поверенный в делах в российском посольстве в Токио. Таковы основные карьерные вехи.
После признания Японией советского правительства Абрикосов оставался в Токио как частное лицо до конца Второй мировой войны. 4 ноября 1946 года он сошел на берег в Сан-Франциско и некоторое время жил в семье старого друга, морского атташе в Токио, адмирала Бориса Петровича Дудорова.
Когда именно Абрикосов начал писать свои воспоминания, точно неизвестно. По-видимому, мысль о них зародилась в 1930-х годах во время бесед с давним коллегой по Министерству иностранных дел Николаем Ивановичем Боком.
В предисловии к мемуарам Абрикосов специально отметил: "Я начал писать воспоминания в Японии, писать по-русски, для себя, но потом перешел на английский в надежде, что они могут быть опубликованы после моей смерти". По-видимому, работа была завершена около 1950 года, незадолго до кончины автора, 4 ноября 1951 года.
Свои воспоминания Д.И.Абрикосов печатал в единственном экземпляре на машинке, которую привез с собой в США из Японии, и никогда не давал никому читать свой труд. Более того, по свидетельству душеприказчика Абрикосова адмирала Б.П.Дудорова, он ни с кем не говорил о рукописи, а в завещании, написанном незадолго до кончины, просил передать текст мемуаров своему двоюродному брату Павлу Николаевичу Абрикосову, жившему в Канаде.
По свидетельству Дудорова, более никаких статей, заметок или черновиков этой работы среди имущества Абрикосова найдено не было.
Именно П.Н.Абрикосов передал рукопись брата 2 июня 1954 года в знаменитый ныне, а тогда только создававшийся Архив русской и восточноевропейской истории и культуры (Бахметевский архив) Колумбийского университета (Columbia University) в Нью-Йорке, где она хранится и поныне.
В 1964 году известный американский историк российского происхождения профессор русской истории Юрий (Георгий) Александрович Ленсен (1923-1978 гг.) опубликовал значительную часть мемуаров Д.И.Абрикосова по-английски в University of Washington Press, Seattle под названием "Revelations of a Russian Diplomat". В предисловии к изданию он сообщил читателям об изменениях, сделанных им в архивном тексте Абрикосова и носивших исключительно грамматический и стилистический характер, не затрагивавших содержания. Сравнение опубликованного текста с оригиналом мемуаров, хранящимся в Бахметевском архиве, показывает, что Ю.Ленсен провел большую и весьма деликатную работу по редактированию рукописи. Единственная серьезная купюра, сделанная им, - это полный пропуск ста с небольшим заключительных страниц воспоминаний, посвященных событиям, происходившим с автором после ухода из посольства в Токио в 1925 году.
В настоящее время издание полного текста мемуаров Д.И.Абрикосова готовится издательством "Русский путь". Инициатива издания и перевод "Воспоминаний" принадлежат двоюродной внучке автора Наталье Юрьевне Абрикосовой.
Следует отметить, что благодаря работе кандидата исторических наук Марины Юрьевны Сорокиной над комментариями к тексту мемуары приобрели дополнительную ценность научного открытия. Многостраничные расшифровки имен и пояснения к событиям читаются как увлекательный роман, вместе с тем благодаря проведенной научно-исследовательской работе это издание можно назвать уникальным.
Пользуясь случаем, благодарим за большую помощь и поддержку в работе куратора Бахметевского архива Татьяну Чеботареву и директора Дома "Русское зарубежье" В.А.Москвина.
Евгения Пядышева,
кандидат исторических наук
Я ПРИЕХАЛ В ЛОНДОН сразу после Рождества. Магазины были закрыты, а улицы пусты. Раньше мне всегда доводилось бывать в Лондоне летом, когда солнце разгоняло городской смог и придавало дополнительный блеск светской жизни и ее бесконечным удовольствиям. В это время года парки были заполнены всадниками на великолепных лошадях, а рестораны и театры переполнены. Летом Лондон выглядел как столица вселенной, куда съезжались миллионеры всего света, чтобы хотя бы ненадолго присоединиться к кавалькаде его блестящего двора, громким титулам, неимоверному богатству и полюбоваться на прекрасных женщин. Сейчас же город казался мрачным, грязным и скучным. Проведя три года в Лондоне, я привязался к нему и стал находить особый шарм в этих темных зимних вечерах, когда весь город покрыт желтоватой пеленой смога, через которую тщетно старается проникнуть солнечный свет, но чтобы оценить особую красоту Лондона, его действительно надо увидеть летом или даже весной, когда трава в парках по-настоящему зеленая, а цветы особенно яркие.
Верный традиции, я остановился в том же отеле, что рекомендовал нам с братом отец еще при первом посещении Лондона, поскольку тот был упомянут в одной из новелл Диккенса. Тогда, летом, с окнами, обращенными на Трафальгарскую площадь, и при нашей мальчишеской жажде свежих впечатлений он показался нам роскошным. Сейчас его холодные комнаты и темные коридоры вызвали у меня ощущение грусти и одиночества. Холл, в котором, уткнувшись в газеты, сидели три джентльмена, был украшен елкой, но кроме нее в помещении ничего не напоминало о Рождестве. Немного менее одиноко я почувствовал себя после того, как старый официант, узнав меня, спросил про брата. После несытного ужина в холодном номере я вышел на улицу.
Определенно, Лондон выглядит более "английским" зимой. Темные массивные дома, узкие и кривые улицы, маленькие магазины с товарами, выставленными в витринах, двухколесные кебы с сидящими впереди кучерами (еще не было машин, сделавших улицы разных городов столь похожими друг на друга), мужчины в цилиндрах, бары, где, сидя на высоких стульях, флиртуют с барменшей со сложной прической, маленькие театры и подъезжающие к ним экипажи с элегантными мужчинами и женщинами в вечерних платьях, кричащие мальчишки - продавцы газет, темные улицы с проститутками, которые, согласно предписанию полицейских, должны исчезать с главных улиц в определенное время, чтобы не шокировать идущих в театр дам, - таким был Лондон зимой 1905 года, когда я приехал туда начать дипломатическую карьеру.
В первый вечер все вокруг было едва различимо из-за тумана и выглядело нереально. Я вошел в ярко освещенный бар, который оказался немецкой закусочной, и как будто перенесся в Германию: меня окружили толстощекие лица, огромные пивные кружки и громадные сэндвичи с ветчиной. Я заказал один из этих великолепных сэндвичей и стакан горячего молока. Добродушный хозяин-немец заговорил со мной о том, как легко сделать деньги в Лондоне и как глупы англичане, отдающие все эти возможности в руки иностранцев. Он полагал, что англичане либо слишком горды, либо очень ленивы. Вместо работы они предпочитали валяться на траве в парках или ходить по улицам с рекламными объявлениями, а места официантов в ресторанах и отелях или хозяев маленьких закусочных предоставляли иностранцам, которые делали состояние, а потом возвращались домой проживать его. Это и лучше, заключил он, и все толстые немцы разразились смехом […].
На следующий день, одетый во все самое лучшее, в цилиндре, с трудом удерживающемся на голове, я был готов к первому в своей жизни визиту в посольство. В Лондоне правильный выбор места жительства имеет огромное значение. Если вы хотите быть замеченным, необходимо жить в той части города, которая считается аристократической. В мое время таким местом был район Мэйфер, расположенный недалеко от Гайд-парка. Когда наш атташе и его семья жили несколькими кварталами дальше, одна английская дама по этому поводу сказала: "Такие приятные люди, как жаль, что у них такой невозможный адрес". Это замечание так огорчило жену атташе, что они переехали из своего комфортабельного дома с видом на парк в более тесный, но расположенный на Мэйфер. Согласно моде, русское посольство тоже должно было находиться на Мэйфер. В этом районе было трудно купить достаточно большой дом, и наше правительство приобрело два и соединило их в один. Но хозяин углового дома, расположенного между этими двумя зданиями, которые составляли посольство, отказывался продавать свою собственность. В результате у него была масса неприятностей, так как большинство людей по ошибке принимало его парадное за вход в посольство и его дверной колокольчик звонил беспрерывно. Он поместил на своей двери объявление на четырех языках, в котором говорилось, что вход в посольство находится за углом, но так как в нем было больше ошибок, чем слов, оно нисколько не помогло. Тогда он прислал нам грубое письмо, жалуясь, что ему нет покоя от наших посетителей. Ситуация превратилась из просто плохой в ужасную во время инцидента в районе Доггер-банки Северного моря, когда русский флот, следовавший на Дальний Восток и предупрежденный о возможной торпедной атаке японцев у берегов Англии, в тумане принял британские рыболовные суда за японские торпедоносцы и открыл по ним огонь. В результате было потоплено несколько английских траулеров и погибли рыбаки. Последовавшие за этим волнения в Лондоне были столь велики, что война с Англией казалась неизбежной1. Разъяренная лондонская толпа отправилась громить русское посольство, но по ошибке пустые пивные бутылки и камни кидали в окна углового дома и до приезда полиции пожилому джентльмену успели разбить несколько окон. Он потребовал от нас денег, но наш ответ был таков: "Ни один суд не сможет привлечь посольство к ответственности за беспорядки, учиненные английской толпой". Все это, боюсь, укоротило жизнь старому джентльмену […].
Но я все еще продолжаю путь в русское посольство. Повернув налево от Гайд-парка, вы попадаете в Мэйфер - район тихих улиц с прекрасными домами и уютными площадями, обсаженными деревьями. Все чисто и благопристойно. У парадных подъездов ждут своих хозяев прекрасные экипажи, дверцы которых открывают слуги, одетые в ливрею. Летом яркая цветущая герань в ящиках на окнах довершает особый колорит этой улицы. Здесь вы не увидите нищеты и убожества. Все это, может быть, и несправедливо, но социальное равенство лишает нашу жизнь всего самого прекрасного.
Одним из комфортабельных зданий, расположенных здесь, было русское посольство. Оно мало отличалось от остальных домов, за исключением огромной парадной мраморной лестницы. Архитектор вынужден был отвести для нее места больше, чем это принято обычно, из-за необходимости соединить таким способом два здания. Весь второй этаж занимали помещения для приемов и жилые комнаты, а канцелярия, где протекала вся работа, была расположена в двух маленьких комнатах на четвертом этаже. Туда вела крутая боковая лестница, которую пожилые члены посольства, вынужденные ходить по ней во время работы по несколько раз в день, находили очень неудобной и трудной для подъема. Один из консулов, ставший затем нашим посланником в Китае2, страдал болезнью сердца. Каждое утро после подъема он впадал в полное изнеможение и около получаса вынужден был отдыхать. Таким образом, мы не были избалованы в посольстве комфортом, но, с другой стороны, мраморная парадная лестница придавала пышность нашей приемной […].
В момент моего приезда посольство находилось под управлением поверенного в делах Сергея Дмитриевича Сазонова, имевшего большой опыт работы в миссии в Ватикане и ставшего во время Первой мировой войны министром иностранных дел3. Он был немного бюрократ, но приятный и порядочный человек. С этим образованным русским джентльменом с идеалами было легко иметь дело, но он не производил на меня впечатления большого государственного деятеля, и его назначение главой Министерства иностранных дел в столь трагический момент нашей истории было несомненной ошибкой. Он не был беспристрастен и позволял себе высказывать персональные симпатии. Но как товарищ и коллега помогал как никто. В России он жил по большей части в Москве, поэтому нас связывало много общего. Но Сазонов недолго оставался в Лондоне и скоро был переведен назад в Рим, нашим представителем в Ватикан […].
Я уже начал чувствовать, что излишне восхищаюсь всем английским, и решил, что должен больше видеться с русскими, живущими в Лондоне.
Те русские, которые могли представлять интерес, были в основном политические изгнанники, но с ними членам посольства не разрешалось иметь никаких контактов. Те же, кого я мог посещать в Лондоне, были представителями русских чайных фирм. Когда жена нашего военно-морского атташе4, до моего приезда по праву считавшая себя единственной истинно русской во всем посольстве, пригласила меня праздновать Новый год в купеческую колонию соотечественников, я с удовольствием согласился, главным образом потому, что чувствовал себя одиноким и был очень расстроен сообщениями о наших новых военных неудачах в Маньчжурии.
Празднование состоялось в большом пансионе, в котором останавливались молодые русские купцы, посланные своими фирмами изучать английский способ ведения дела. Я застал там 50 или 60 русских в очень хорошем настроении. Когда им стала известна моя фамилия и мое московское происхождение, я сразу же приобрел популярность, и старик, называвший себя "старшиной" русской колонии, провозгласил, что наконец-то в посольстве появился настоящий русский. Как всегда на русских вечеринках, еда и питье были самым важным. Усадив меня рядом с собой, "старшина" поставил у ножки своего стула бутылку вина, сказав, что это вино только для нас двоих, так как остальные не понимают разницы между "Мутон Ротшильд" и обычным красным вином. Для того чтобы не разочаровывать его, я притворился знатоком и всячески восхищался этим действительно превосходным вином. Остальную часть компании вполне удовлетворяло обыкновенное вино, и скоро все веселились и шумели. Это был поистине маленький кусочек России, перенесенный в Лондон.
В середине обеда старик встал, чтобы произнести речь. Помолчав минуту, он взревел: "Иван проснулся!" Поначалу никто не понял, что это значит, но вскоре стало ясно, что он имеет в виду революцию в России5, первые сообщения о которой стали появляться в английских газетах. Чем больше "старшина" говорил, тем яростней становился. Особенно он нападал на русское чиновничество, заявив, что всех чиновников надо повесить и, не удовлетворившись этим, добавил, что перед "казнью" надо еще и плюнуть им в лицо. Свою речь он закончил тостом в мою честь. Все это шокировало меня. Я был на этом вечере единственным, кого называют бюрократом, и перспектива быть превращенным в плевательницу меня совсем не прельщала. Поблагодарив оратора за тост, я заметил, что в сказанном, как мне кажется, есть несоответствие: сначала он предлагает плевать мне в лицо, а затем пить за мое здоровье. Пытаясь защитить русскую бюрократию, я доказывал, что ни фирмы, ни государство не могут обходиться без чиновников. Я выразил опасение, что, ратуя за истребление чиновничества, бизнесмены выступают за разрушение порядка, что противоречит их же собственным интересам, так как при отсутствии последнего они не смогут продолжать свое дело. Мое "выступление" было последним, и все со мной немедленно согласились, а старик даже поцеловал. Русские пляски и песни продолжались, кто-то даже пытался очень неумело играть на скрипке, а старик выставил очередную бутылку "Мутон Ротшильд".
Мне удалось покинуть сборище только после полуночи, и я шел домой пешком. Было холодно, начался снег. Встречный полисмен поглядел на меня подозрительно, но, увидев мой шелковый цилиндр и белый шарф, понял, что я безобидный человек, возвращающийся домой с веселой вечеринки, и пожелал мне хорошего настроения и спокойной ночи. Я думал о странных особенностях моих соотечественников. Наша страна глубоко завязла в опаснейшем кризисе и испытывает одно поражение за другим. Но вместо того чтобы огорчаться, они высказывают такую радость при виде первых проявлений беспорядков, что кажется, их симпатии на стороне японцев, а не на стороне собственного народа. Мне могло быть понятно такое отношение революционеров, чья ненависть к русскому правительству была сильнее любви к родине. Но русские купцы должны были быть самой консервативной частью общества, поскольку все их благополучие, все их существование зависели от стабильности правительства. Как правы те, кто говорит, что в каждом русском скрывается потенциальный анархист! В этом, видимо, и кроется причина того, почему революция в России оказалась таким простым делом.
Сообщения о вспышке беспорядков в России, произошедших вслед за ее военными неудачами, стали появляться в газетах все чаще. Вернувшийся из Петербурга после рождественских каникул посол6 был настроен очень пессимистически. Он не верил в улучшение положения на фронте и считал, что внутренние беспорядки будут расти. Казалось, что революционеры (в те времена люди не знали о большевиках и не делали разницы между различными группами оппозиционеров, объединяя их под общим названием "революционеры") считают, что наступил момент для открытой борьбы с правительством, ослабленным безуспешной войной. Но никто не осознавал, как серьезна ситуация на самом деле. Война была далеко, цензоры уничтожали сообщения о реальном положении дел на фронте, самолетов, сделавших в последующие годы войну близкой для каждого, еще не существовало, а лихорадочная деятельность революционеров все еще была скрыта, поэтому жители Санкт-Петербурга могли закрыть глаза на все возрастающую опасность и продолжать свою беззаботную жизнь.
В Лондоне мы были лучше информированы местными газетами, симпатизировавшими японцам и излишне подчеркивавшими наши военные неудачи, но окружающая жизнь со всеми ее радостями и удовольствиями, которых наше посольство не могло избежать, заставляла и нас в какой-то степени забывать о серьезности ситуации.
Лондон во время правления Эдуарда VII7 был самой блестящей столицей в Европе. Эдуард так долго вынужден был дожидаться своей очереди на трон, что было неудивительно (особенно принимая во внимание последние годы правления королевы Виктории) увидеть повсеместные изменения в социальной жизни Англии. Король окружил себя людьми, которые смогли помочь ему сделать жизнь вокруг блестящей и интересной. Не игравший какой-либо значительной роли во времена царствования матери, ревностно охранявшей свою власть, Эдуард оказался очень искусным дипломатом и большим помощником своим министрам и теперь лично влиял на политику Англии. У него был особый дар притягивать к себе людей и говорить нужные вещи в нужном месте. Вследствие его персонального участия в определении политической стратегии личности представителей иностранных государств также приобрели большое значение. Совершенно очевидно, что тот посол, который не умел приспособиться к этой "личной дипломатии" и придерживался тактики более формальных отношений с английским королем, не был успешен в своей деятельности. С этой точки зрения России повезло, что ее представителем был граф Бенкендорф.
Очень трудно дать объективную оценку графу, так как, с точки зрения русского обывателя, у него было немало недостатков. Во-первых, он едва говорил по-русски. Звучит, как полный абсурд, - русский посол не говорит по-русски! Он происходил из балтийской провинции, его предки сменяли друг друга на посту коменданта Риги и занимали эту должность со времен завоевания Петром этого города. Все они были честными слугами Российской империи8. Его двоюродный дедушка Александр Христофорович был шефом жандармов во время царствования Николая I и получил графский титул за свое честное служение; его женитьба на аристократке-австриячке поставила Бенкендорфа в первый ряд европейской знати. Посол получил свое образование за границей, и так как русский язык не был в ходу у аристократов того времени и все преподавание велось на французском, его просто забыли научить русскому.
Тот факт, что Бенкендорф не говорил по-русски, не мешал ему ясно представлять нужды России и быть первоклассным дипломатом. Но, безусловно, за границей он больше чувствовал себя дома, чем в России. Наш великий остряк Святополк-Мирский9 говорил: "Граф Бенкендорф считается в Англии настоящим джентльменом, в каждом ресторане ему предоставляют кредит в пределах пяти фунтов, но стоит ему пересечь границу, как из-за иностранной внешности и монокля его уже никто не воспримет всерьез и ему не получить кредит ни в одном российском ресторане". В России не любят хорошо одетых людей, особенно приходят в негодование при виде монокля. Я помню, когда мой брат10 стал профессором, его коллеги, бывало, сетовали: "Какая жалость, что он всегда так хорошо одет, никто не будет считать его серьезным человеком". Каждая страна имеет свои особенности. Несмотря на эти недостатки, наш посол был одним из самых великих джентльменов, которых мне довелось встречать. Он действительно был Вельможа, тип личности, полностью исчезнувший из нынешнего грубого мира. Он никогда не опускался до интриг, столь любимых русскими чиновниками. Его обращение со служащими было всегда превосходным, и я вскоре к нему очень привязался. Бенкендорфа высоко ценили в английских правящих кругах, и многие дипломаты пытались подражать ему. Видя на больших сборищах его элегантную фигуру с неизменной гарденией в петлице, наблюдая, как он смеется и разговаривает с королем или премьер-министром, я чувствовал гордость, что представитель моей родины приобрел такое положение в Англии - без сомнения, самой великой и самой элегантной стране мира. Уважение к нему простиралось и на нас, и мои мечты о блестящей и интересной жизни стали реальностью во время моего четырехлетнего пребывания в Лондоне.
Граф Бенкендорф был женат на очень умной женщине. Будучи урожденной графиней Шуваловой, она принадлежала к одной из лучших аристократических семей в России, а ее предок был основателем университета в Москве11. Считаясь одной из самых умных женщин в лондонском обществе, графиня притягивала к русскому посольству много интересных и ярких людей, выходящих за обычный круг дипломатических знакомств. Святополк-Мирский обычно говаривал, что графиня Бенкендорф похожа на тетку Вагнера12, которая никак не хотела признать талант племянника и очень огорчилась, когда мир назвал его гением. Она же, наоборот, чтобы не сделать такой ошибки, видела гения в каждом умном мужчине. Всякий раз, когда графине становилось известно из разговора о каком-нибудь молодом государственном деятеле или писателе, она тотчас хотела познакомиться с ним. Благодаря этому мы встречались в посольстве с разными интересными личностями. Некоторые появлялись на короткое время и скоро исчезали безвозвратно, но другие - среди них ставшие знаменитыми Уинстон Черчилль и писатель Морис Бэринг13 - бывали частыми гостями в салоне графини Бенкендорф. Служащие имели постоянное приглашение на "ланч" к послу, нам следовало только утром предупредить об этом дворецкого и затем присоединиться к семейству Бенкендорфов. Такое же правило действовало и для английских друзей графини, поэтому наши "ланчи" часто были очень интересными и познавательными […].
Главным вопросом в посольстве во время моего прибытия в Лондон была, конечно, Русско-японская война, которая длилась уже второй год без всякой надежды на завершение. Наши поражения продолжались. Их причины крылись в полной неподготовленности, невезении и военных просчетах. Непопулярность войны увеличивалась, и повсюду чувствовалось вмешательство революционеров. Мы в посольстве были всем этим очень огорчены. Бенкендорф считал эту войну величайшей глупостью, допущенной Россией, и был уверен, что длительная война приведет к внутреннему перевороту, но не видел путей для его предотвращения. Нашему послу все казалось особенно трагичным еще и потому, что, несмотря на свое немецкое происхождение, он был абсолютно уверен в том, что настоящую опасность для России представляет не Япония, а Германия. Он мечтал содействовать взаимопониманию между Россией и Англией. С этой точки зрения война с Японией не только ослабляла Россию в ее дальнейшей борьбе против Германии, но и препятствовала достижению согласия с Англией. Из-за союза Японии и Англии вся ситуация в этом смысле была безнадежной. Отношение же английского Министерства иностранных дел к Бенкендорфу на протяжении всей войны было не только корректным, но и искренне теплым. Это сделало возможным избежать вмешательства Англии на стороне Японии во время инцидента y Доггер-банки. Король тоже был весьма дружественно настроен по отношению к Бенкендорфу, а поскольку его беспокойство, связанное с усилением активности германского императора, возрастало, он намекал, что после войны желательно сделать шаги в сторону русско-английского соглашения. Однако в Санкт-Петербурге существовала стойкая тенденция приписывать все русские беды английским интригам, поэтому эти предложения не были приняты. В ответ на телеграмму Бенкендорфа, в которой он излагал свой разговор с королем, правительство заявило, что в соглашении такого рода нет необходимости […].
Слишком много вещей отвлекало нас от происходящего в России. Приближалось время лондонского сезона, двор и английская аристократия готовились поразить мир демонстрацией своей роскоши. Мне никогда не забыть первый прием во дворце, на котором должны были присутствовать все дипломаты. Это было великолепно. Тучный король, похожий на Генриха VIII, сидел на троне с королевой Александрой, которая буквально была обсыпана бриллиантами. Благодаря своему "эмалевому" лицу, она выглядела столь же молодой и прекрасной, как тогда, когда приехала из Дании, чтобы выйти замуж за принца Уэльского. Оркестр играл старые английские мелодии. Мужчины, одетые в мундиры, и дамы в великолепных платьях подходили к трону и кланялись королю. Если рассматривать происходящее с точки зрения красоты, все говорит в пользу монархии.
Для нас этот бал был грустным. До нас уже дошли первые слухи о поражении русского флота в Цусимском проливе. Во дворце в ожидании представления королю мы и японцы стояли в противоположных углах, не приветствуя друг друга, атмосфера была напряженной. Было очевидно, что что-то произошло, дипломаты нейтральных стран сновали туда-сюда, разузнавая новости между нашей группой и японцами. Мы еще ничего не знали, но посол Японии, как выяснилось позже, к этому моменту уже получил телеграмму с подробным описанием гибели русского флота. Тем не менее, не желая испортить общего приема, на вопрос, верны ли слухи о японской победе и принимает ли он поздравления, ответил, что что-то слышал, но слухи могут быть очень преувеличены. В те времена Япония вела себя по-джентльменски по отношению к своим врагам. Слухи приобретали все большую определенность, и мы покинули двор […].
Во время правления королевы Виктории Англия проявила огромную предприимчивость и достигла материального расцвета, тогда же были созданы личные состояния, завоеваны новые колонии, куда отправилось усердно трудиться молодое поколение. Оно возвратилось со значительным богатством, чтобы потратить его в Англии. Эдуард VII, унаследовавший трон после смерти королевы Виктории, был уже немолодым человеком, но, будучи по натуре жизнелюбивым и любящим удовольствия, сделал многое, чтобы продемонстрировать миру это новое положение Англии, достигнутое за время правления его матери. Английское общество подражало своему королю. Лондон превратился в столицу мира, и Англия открыто диктовала свою политику Европе. Это вызывало возмущение в некоторых странах, особенно в Германии. Ее молодой глупый монарх Вильгельм II14 завидовал положению Англии и считал, что его дядя, король Англии, относится к нему свысока. В отношениях между Германией и Англией возникло напряжение. Я полагаю, что Англия делала все, чтобы ослабить его, но политика Германии слишком зависела от капризов ее монарха, который не собирался идти навстречу английским попыткам сближения. Озабоченные возможными последствиями своей изоляции, английские дипломаты начали искать дружбы с Россией и Францией.
Франция никогда не переставала опасаться Германии и шла навстречу Англии, но Россия не могла забыть роль Англии в Русско-японской войне, которая все еще продолжалась, и отвергала ее попытки к примирению. Только наш посол в Англии верил, что после окончания войны на Востоке Россия начнет искать взаимопонимание с Англией. Вся эта закулисная игра развивалась постепенно, в течение долгого времени. Кайзер был нерешителен, Франция открыто искала союза, Россия дулась. Я помню визиты в Англию французского Президента Фалльера15 и императора Германии. Нельзя было даже сравнить старого Фалльера, уставшего от придворных приемов и почти спавшего во время бала в Букингемском дворце, и его министра иностранных дел Теофиля Делькассе, напротив, действовавшего слишком активно, стараясь навязать Англии свои условия, с Вильгельмом II, который источал обаяние на каждого, за исключением графа Бенкендорфа, которого он игнорировал. Проезжая по городу верхом на традиционный завтрак с лорд-мэром, Вильгельм принимал позу будущего завоевателя Англии. Все это было захватывающе интересно, особенно для меня, только начинавшего дипломатическую карьеру.
На наших посольских "ланчах" я с большим вниманием выслушивал мнение графа Бенкендорфа, который внес ряд изменений в принципы, лежавшие в основе русской дипломатии. В те времена существовал постулат, что Германия - наш традиционный друг, а Англия - традиционный враг. Граф Бенкендорф, который хорошо знал европейскую историю, указывал на то, что в дипломатии не существует "традиционных врагов или друзей". Непреложное правило состоит в том, что любая страна должна исходить только из собственных интересов, поскольку в дипломатии нет места альтруизму. Всякий раз, когда страна пыталась быть бескорыстной, как это часто бывало с Россией, ее одурачивали. Поэтому Англию в России называли "вероломным Альбионом", хотя "вероломство" состояло в том, что та проводила политику, служащую ее интересам. Считая своей задачей препятствовать продвижению России в Центральной Азии в сторону Индии, Англия сделала это, поддержав Японию в войне против русских, но когда ей самой стала угрожать Германия, та же Англия задумалась о возможном союзе с Россией. Если она решится и договор будет заключен, то останется верной этому соглашению, но как только союз себя изживет, Англия найдет благородный предлог для его расторжения. Следует быть очень осторожным в той части договора, которая затрагивает английские интересы, но называть эту страну "вероломной" неправильно. Часто, как в случае с Русско-японской войной, английская политика по отношению к Японии была недальновидной, так как способствовала усилению последней, что неизбежно обернулось и против самой Англии. Но еще не родился дипломат, который действительно способен заглянуть в будущее. Все это цинично и грустно, однако человеческие отношения полны и цинизма, и грусти. Борьба за жизнь не прекращается ни на минуту, и тот, кто хочет выжить, должен быть к этому готов […].
Вести из России свидетельствовали, что внутренняя обстановка становится все более опасной. Все устали от войны, цель которой никто не понимал. После гибели русского флота, разрушившей последние надежды на победу, уже никто не ожидал поворота судьбы к лучшему. Даже в консервативных кругах заговорили, что поражение могло бы быть употреблено во благо, так как опыт показывает, что шансов на проведение реформ всегда больше после проигранной войны, чем после удачной. В качестве примера ссылались на времена Александра II, взошедшего на трон после несчастной Крымской кампании16. Такой взгляд на вещи казался мне очень ограниченным, так как я полагал, что революция в России, для того чтобы быть благотворной, должна осуществляться сверху; начавшись снизу, она неминуемо принесет одни бедствия. Но великое несчастье России состояло в том, что в наиболее критический момент ее истории у руля государства стоял человек, неспособный сделать решительного шага для пользы Отечества, человек, который постоянно менял свое мнение и не доверял никому, кроме своей жены. Она была более сильной личностью, чем ее муж, но не могла считаться вполне нормальной и глядела на будущее России со странной, мистической точки зрения17.
В результате проблемы громоздились, и уже к 1905 году в России, с одной стороны, шла война, которую никто не желал, и возросла революционная активность, а с другой - во главе правительства не было настоящего государственного деятеля. Большинство мыслящих людей понимали, что энергичные меры против нарастающей революции не могут быть предприняты, пока длится война, но никто не знал, как завершить военный конфликт. Можно было ожидать, что после всех побед требования японцев будут много больше, чем Россия сможет удовлетворить, и во избежание этой ситуации войну надо продолжать. Был назначен новый командующий18, и возникла уверенность, что после зимней передышки он сможет подготовить новое наступление. Появились признаки, что Япония близка к изнеможению, и уверенность в этом наряду с убежденностью императора, что все еще может обернуться в хорошую сторону, могли быть оправданы, будь русские более патриотичны и не подступай "призрак революции" все ближе и ближе. Ситуация была спасена американским Президентом Рузвельтом19, который взял на себя роль миротворца. Япония, видевшая в США союзника и надеявшаяся на их помощь в своем послевоенном развитии, не могла отказаться от условий, предлагаемых Америкой. Россия - в свете ее внутренних проблем - также была вынуждена принять предложения американского президента, хотя Николай, не понимавший реального состояния дел, шел на это с большой неохотой.
После окончания войны Россия могла сконцентрировать свои силы на борьбе с революционерами. Большинство войск все еще оставалось преданным монархии, и революционное движение было подавлено. Революцию 1905 года можно было рассматривать как репетицию к перевороту 1917 года. Эта репетиция прошла неудачно, и революционеры скрылись за границей. Приговоры, вынесенные судом тем, кто не сумел бежать за границу, показали, сколь снисходительна была прежняя власть к своим врагам. Никто не был казнен, многих сослали в Сибирь, откуда большинство сумело бежать. Среди них были и те, кто стали лидерами революции 1917 года. Как много бед можно было избежать, если бы эти люди были обезврежены в 1905-м, когда их опасность для государства стала уже очевидна. В этом смысле большевики были куда умнее - они сразу уничтожили своих врагов. Успех революции, как потом оказалось, зависит от отказа от каких-либо колебаний, и этим же правилом следовало руководствоваться для защиты существующего правопорядка от бунтовщиков.
Выбор представителя для ведения переговоров об условиях заключения мира с Японией был непростой задачей. Витте, бывший министр финансов20, был наиболее подходящей для этого фигурой, но Николай не любил его. Витте был умен и независим, а царь боялся таких людей. Лишь после того, как двое других высоких чиновников отказались взять на себя ответственность, Витте получил назначение императора с условием, что Россия не уступит ни части территории и не будет платить репараций. Казалось, завершить войну при таких условиях невозможно, но Витте провел переговоры так искусно, что скоро все инициативы и симпатии перешли от Японии на сторону России. Императорский наказ был изменен только в отношении половины Сахалина21. Таким образом, Россия вышла из войны так, как будто она не была серьезно разбита. На обратном пути из Японии Витте остановился в Париже и договорился о займе, покрывающем потери России, понесенные во время войны. Он вернулся в Россию с деньгами и миром, но русским трудно угодить. Встречали его без должного ликования, какого Витте, несомненно, заслуживал, и хотя император и наградил его графским титулом, но никогда не простил ему потери части Сахалина […].
В Лондоне заключение мира между Россией и Японией приветствовалось всеми. Много выдающихся людей пришли с поздравлениями в посольство. У прессы возникло множество вопросов о дальнейших русско-японских отношениях. Один корреспондент желал знать, кто первый позвонит после заключения мира - русский посол японскому министру или наоборот. Когда я ответил, что вопрос бессмысленный, так как министр всегда первым звонит послу, то он пытался возразить, что правило может быть изменено, поскольку Япония выиграла войну. Я остановил его, указав, что, когда война прекращена в результате переговоров, нет смысла говорить о выигравших и побежденных. Вся эта беседа нашла свое отражение в газете. Я не знаю, довольна ли была японская сторона моими ответами, но барон Хаяси22 позвонил в посольство первым.
Когда мы получили из России для передачи в японскую миссию чек на 7 млн. фунтов на поддержку наших военнопленных, толпа фотографов пришла в посольство с просьбой сфотографировать чек на такую большую сумму. Было неприятно обнародовать, что в плен взято такое большое число русских, и я им отказал, сказав, что деньги уже принадлежат японскому министру и что только он один может разрешить появление такой фотографии в прессе. Фотографы отправились в японскую миссию, куда чек был вскоре отправлен, и его фотография была незамедлительно растиражирована во всех иллюстрированных изданиях. После обмена визитами русских и японских представителей эта война стала прошлым […].
[…] Меня интересовали тайны английской политики. По собственному желанию я монополизировал большую часть канцелярской работы и еще ухитрялся писать сообщения о текущих неполитических событиях. В результате мне было необходимо просматривать газеты и часто посещать парламент. Это было очень интересное время. После долгого правления консерваторов Либеральная партия пришла к власти большинством голосов23 и начала проводить в жизнь серию больших реформ. Для того времени они считались такими радикальными, что правительство обвиняли в социалистических настроениях. В парламенте происходили горячие дебаты, и я проводил много часов на галерее для гостей, слушая эти выступления. Мое безграничное восхищение парламентским режимом не могло не отразиться на моих отчетах, которые посольство обычно посылало в Санкт-Петербург без предварительного прочтения. Когда Поклевский24 увидел мой отчет о новом Законе об образовании, то пришел в ужас и сказал, что я могу создать послу репутацию радикала, а это вряд ли понравится министерству. С тех пор он подвергал строгой цензуре все мои отчеты […].
Программа Либеральной партии предусматривала взаимопонимание с Россией, и Асквит25, преемник Кэмпбелл-Баннермана в качестве главы партии и премьер-министра, несколько раз беседовал с нашим послом на этот счет. Содержание этих разговоров было передано в Санкт-Петербург, но ответ был неизменный: "Вопрос следует отложить". Мощные факторы противодействовали взаимопониманию. Однажды Министерство иностранных дел переслало нам копии секретных документов, полученных от нашего посла в Константинополе26. Это были копии телеграмм турецкого посла в Лондоне с содержанием его беседы с Эдуардом Греем27, секретарем Министерства иностранных дел, из которых следовало, что Англия старается убедить турецкое правительство просить английский военный заказ для помощи Турции в укреплении Дарданелл для противостояния России. Комментируя их, наш министр саркастически отметил странность того, что английское правительство, уверяя нас в дружбе, одновременно старается помочь Турции укрепить ее проливы против нас же. Бенкендорф счел это неправдоподобным и предположил, что документы - фальшивка. Он решил сыграть ва-банк, пошел с этими документами к секретарю Министерства иностранных дел и попросил объяснений. Грей - человек чести - пришел в негодование и категорически утверждал, что не вел никаких разговоров с турецким послом. Разумеется, он смог очень легко это доказать, поскольку во время, указанное в документах, его не было в Лондоне. Он даже послал нам выписку из почтовой книги центрального телеграфа, из которой было ясно, что в указанные в фальшивке дни в действительности не было послано никаких телеграмм из турецкого посольства в Лондоне. Как выяснилось позже, наш посол в Константинополе получил эти документы от своего тайного агента-турка, который регулярно зарабатывал продажей "секретных документов" различным посольствам. Русский посол в Константинополе принадлежал к дипломатам старой школы и видел во всем, что происходило, происки Англии, поэтому был только рад испортить старания графа Бенкендорфа и дорого заплатил за эти подделанные документы. Он был в ярости, узнав, что документы, которыми он хотел произвести впечатление на наше Министерство иностранных дел, стали известны англичанам и были признаны ими фальшивыми.
Между тем германский император не терял времени. Он приезжал почти ежегодно с визитом в Англию и досаждал своему дяде, королю Эдуарду, фантастическими предложениями, прежде всего касающимися равенства своих военно-морских сил с английскими. Одновременно с этим он старался предостеречь нашего императора от двуличности английской дипломатии и подорвать фундамент русско-французского союза. Во время одной из встреч с Николаем II, когда тот совершал путешествие на яхте с семьей и не думал ни о какой политике, Вильгельм уговорил его подписать документ, который на первый взгляд выглядел безобидно, но фактически означал разрушение русско-французского союза28. Нашему министру иностранных дел29 и графу Витте стоило огромных усилий объяснить царю реальное значение документа, который он подписал, и заставить его аннулировать подпись. Политика Бенкендорфа восторжествовала только после того, как покинули пост министра иностранных дел граф Ламздорф и наследовавший ему граф Лобанов-Ростовский30, скончавшийся в поезде во время первой поездки в Вену для устранения напряженности на Балканах, а министром иностранных дел был назначен посол в Копенгагене Извольский31.
Извольский вообще считался одним из наших самых умных дипломатов. Но его оценили только после службы в Копенгагене, где он постоянно встречался с членами русского царствующего дома и показался двору подходящим для поста министра иностранных дел. Перед тем как отправиться в Санкт-Петербург, он посетил Лондон, чтобы обменяться мнениями о будущем русской политики с графом Бенкендорфом. Наш посольский остряк, князь Святополк-Мирский, уверял, что настоящая цель Извольского - поучиться у Бенкендорфа, как должен себя вести настоящий дипломат и истинный джентльмен. Без преувеличения можно сказать, князь был недалек от истины. Забавно было наблюдать, как эти две высокопоставленные персоны старались произвести друг на друга впечатление. На завтраке в посольстве, куда был приглашен Извольский, они беспрерывно состязались в эрудиции. Оба носили монокль, который я всегда считал вещью очень полезной в случае необходимости произвести впечатление на собеседника. Когда у вас нет готового ответа, можно просто медленно вздернуть монокль и через него критически осмотреть собеседника, и тот тут же начинает задумываться, не сказал ли какую-нибудь глупость. Таким образом можно выиграть время, чтобы найти подходящий ответ. Наш посол был более ловок в этих трюках, и обычно последнее слово оставалось за ним, пока Извольский вдруг не задал какой-то вопрос из области высшей математики, чем полностью сбил несчастного Бенкендорфа с толку.
Отбросив в сторону тщеславие, оба дипломата пришли к соглашению, что с появлением Государственной Думы с ее либеральными тенденциями внешняя политика России должна радикально измениться. Будущий министр Извольский декларировал, что его политика будет основываться на двух принципах - взаимопонимании с Англией и стремлении к дружбе с Японией. Это нашло полное одобрение графа Бенкендорфа, чья работа всегда сводилась к устранению всех препятствий для сближения с Англией, так как он всегда был абсолютно убежден, что настоящий враг России - Германия. Уверенный, что Германия во главе с ее импульсивным монархом готовится к войне, Бенкендорф полагал, что для России, ослабленной после войны с Японией, очень опасно находиться в союзе только с Францией, а в качестве врага иметь Англию. Извольский, со свойственной ему энергией и влиянием, явно преуспел, убеждая Николая II в необходимости достижения согласия с Англией. И когда мы получили телеграмму с директивой послу объявить сэру Эдуарду Грею, что Россия готова вступить в переговоры, дабы прекратить непонимание между двумя сторонами, для нас это был великий момент. Для начала сфера соглашений была очень ограничена и касалась только договоров относительно Персии, Тибета и Афганистана, но граф Бенкендорф всегда говорил, что начало - самая важная вещь на пути взаимопонимания. Извольский, стремившийся сконцентрировать исполнение этой новой политики в своих руках, настаивал, чтобы переговоры происходили в Санкт-Петербурге. Для нашего посольства так было даже лучше, так как при репутации горячего англофила граф Бенкендорф подвергался риску быть обвиненным в принесении интересов России в жертву Англии. Так и случилось. Наиболее важная русская газета "Новое время" напечатала статью, в которой говорилось, что в русском посольстве в Англии полно иностранцев: Бенкендорф - немец, Поклевский - поляк, Сeвaстoпaлo - грек, Святополк-Мирский - литовец, и, хотя там есть один русский - Абрикосов, он еще слишком молод, чтобы исправить ситуацию. Газета забыла, что это естественно для страны, в состав которой входит много национальностей, вдобавок настоящие русские, как правило, не любят постоянно находиться за границей. Они предпочитают посещать иностранные государства для развлечения, а не для работы, кроме того, из-за особенностей русского характера с ними много сложнее иметь дело, чем, например, с дисциплинированными немцами. Может быть, по этой причине на дипломатической службе так много баронов из балтийских губерний.
С изменением отношений между Россией и Англией популярность посольства возросла, и у нас появилась возможность лучше познакомиться со страной. С моим другом кюре32 я совершил путешествие в Шотландию. Его маленький автомобиль сломался, и мы были вынуждены останавливаться в разных провинциальных городках. Однажды мы остановились в шотландском местечке, славящемся своей рыбной ловлей. Там мой друг проводил время, стоя на середине реки и пытаясь поймать форель. Меня это занятие не привлекало, и я совершал длительные прогулки по окрестностям, часто теряя дорогу среди вересковых пустошей. Вечерами постояльцы гостиницы, попивая виски, разговаривали о рыбной ловле, засыпая один за другим. После Лондона с его волнениями эта мирная жизнь была настоящим удовольствием. Английская провинция полна прелести, и я прекрасно понимаю, почему англичане, скитаясь по всему свету, мечтают о том времени, когда у них будет достаточно денег, чтобы вернуться в Англию и увидеть родной пейзаж с его изумрудно-зелеными холмами, старыми раскидистыми деревьями и туманным горизонтом, при сравнении с которым роскошные тропики выглядят назойливыми и безвкусными […].
Возвратившись в Англию, я нашел посольство в смятении, причиной чему была телеграмма из Санкт-Петербурга, требующая от посла повлиять на английское правительство, чтобы оно предприняло шаги по запрещению предстоящей конференции русских революционеров в Англии33. Сэр Грей объяснил, что лояльность к политическим эмигрантам в английских традициях, и запрет вызовет запрос парламента, что поставит Министерство иностранных дел в затруднительное положение. Санкт-Петербург не мог понять эту точку зрения и настаивал на том, что Англия должна запретить конференцию в доказательство дружбы с Россией. Бенкендорф был в замешательстве, и тогда в Лондоне появился глава российской тайной полиции за границей34. Когда он узнал, что посольство получило инструкцию сделать все возможное, чтобы предотвратить запланированный съезд, то пришел в совершенную ярость. По его словам, почти треть участников съезда оплачивалась полицией, и он специально прибыл узнать, какие решения будут приняты на этом съезде. Он тотчас послал телеграмму в Министерство внутренних дел в Санкт-Петербурге и - к великому облегчению Бенкендорфа - прежние инструкции были отменены. Разговаривая с главой тайной полиции, я осознал всю сложность борьбы с революционерами и сомнительность доверия даже тем, кто находится на содержании у этого учреждения. Тогда же я впервые услышал имя Ленин35. Хотя глава тайной полиции и считал его наиболее умным и наиболее опасным революционером, никто по-настоящему не боялся ни его, ни других экстремистов. С водворением мира в России все тревоги исчезли, и на первый взгляд казалось, что все удовлетворены начавшимися реформами. Постепенно, однако, иллюзии улетучились, и на политической сцене появились новые организации, управляемые революционерами, скрывающимися за границей, задачей которых было возобновление борьбы между народом и правительством […].
В это время в Лондон приехала делегация нашей Государственной Думы, и было произнесено много громких фраз по поводу того, что самый молодой парламент приехал приветствовать самый старый. Во время пребывания делегации первая Дума в России была распущена36, и на большом приеме в честь наших делегатов премьер-министр вынужден был изменить свою речь и возвестил: "Дума умерла, многие лета Думе". Но наше правительство, имевшее много неприятностей с первой Думой, в этой фразе усмотрело оскорбление. Бенкендорф получил директиву передать премьер-министру, что Россия считает его речь очень бестактной. Бенкендорф, который лелеял вновь возникшую дружбу между Россией и Англией, как своего любимого ребенка, очень огорчился от такого поворота дел, тем более что не усмотрел ничего предосудительного в словах премьер-министра. Он считал естественным порядком вещей, что за первой Думой должна последовать вторая. Поэтому он выбрал нечто среднее и вместо того, чтобы написать официальную ноту, отозвал на каком-то приеме премьер-министра в сторону и по-отечески объяснил ему точку зрения нашего правительства. Премьер-министр был тронут столь дружественным отношением и сказал, что он никогда не будет произносить слов, которые могут быть плохо восприняты в России. Это было передано по телеграфу в Санкт-Петербург как извинение, и дело было улажено. Дипломаты старой школы всегда умели тактично найти выход из трудной ситуации, не оскорбляя чьих-либо чувств. Проще всего написать жесткую ноту, которая вызовет протест, на который ответят также протестом. Одна бескомпромиссная нота повлечет за собой другую, и это приведет к тому, что вскоре заговорят ружья. Бенкендорф учил меня, что нет ситуации, из которой джентльмен не может найти выход, не ввязываясь в драку. Большая беда сегодняшнего дня в том, что на этом свете осталось очень мало джентльменов […].
В мой последний вечер в Лондоне, возвращаясь с какого-то обеда одновременно с разъезжающейся из театров публикой, я остановился на середине площади Пикадилли. Я смотрел на экипажи с прекрасными женщинами и элегантными мужчинами, электрические вывески, фонтан со статуей Эроса, стреляющего из лука, и чувствовал огромную грусть расставания. Я снял шляпу и, к большому удивлению полицейского, поклонился на все четыре стороны. Полисмен подошел ко мне, решив, что я пьян, но я уверил его, что всего лишь прощаюсь с Лондоном и вместе с ним, возможно, со своим счастьем.
1 Инцидент произошел 9 (22) октября 1904 года и расследовался Международной следственной комиссией в Париже, которая признала невиновность командного состава русской эскадры.
2 Василий Николаевич Крупенский (1868-? гг.), первый секретарь Российской миссии в Пекине (1899-1902 гг.). Вернулся сюда в качестве посланника в 1913 году. Посол в Японии (1916-1921 гг.).
3 Сергей Дмитриевич Сазонов (1860-1927 гг.), на дипломатической службе с 1883 года. С сентября 1910 по июль 1916 года - министр иностранных дел Российской империи. Продолжал курс на сближение с Великобританией, Францией и Японией. В 1918-1920 годах - член правительств адмирала А.В.Колчака и генерала А.И.Деникина, их представитель на Парижской мирной конференции, где добивался расширения интервенции против Советской России. Умер в эмиграции, в Ницце. Автор "Воспоминаний" (последнее издание - М., 1991).
4 Имеется в виду жена многолетнего военного агента в Великобритании (1891-1905 гг.; 1907-1916 гг.), генерал-майора Николая Сергеевича Ермолова (1853-? гг.).
5 Имеются в виду события Декабрьского вооруженного восстания в Москве (1905 г.).
6 Граф Александр Константинович Бенкендорф (1849-1916 гг.), карьерный дипломат; двоюродный внук графа Александра Христофоровича Бенкендорфа (1781-1844 гг.), шефа жандармов. Католик по вероисповеданию. Владел родовыми имениями в Тамбовской и Саратовской губ. и каменным домом в СПб. В 1868 году определен на службу в Департамент внешних сношений МИД. Третий секретарь Канцелярии МИД и сверхштатный сотрудник Российской миссии во Флоренции (1869 г.); 1-й и 2-й секретарь миссии в Риме (1873-1886 гг.); 1-й секретарь (1886 г.) и советник посольства в Вене (с 1893 г.). С 8 февраля 1897 года - Чрезвычайный Посланник и полномочный министр в Дании. С 22 октября 1902 года и до конца жизни - Чрезвычайный и Полномочный Посол России в Великобритании. Женат на графине Софье Петровне (ур. Шуваловой) (1857-1928 гг.). Скончался в Лондоне 29 декабря 1916 года.
7 Эдуард VII (1841-1910 гг.), король Великобритании и Ирландии, император Индии (1901-1910 гг.), старший сын королевы Виктории (1819-1901 гг.), родоначальницы правящего и поныне дома Виндзоров, и принца-консорта Альберта Саксен-Кобург-Готского. Так как королева Виктория правила 64 года - с 1837 по 1901 год - дольше, чем какой-либо другой британский монарх, вступил на престол в 59-летнем возрасте. Первый британский монарх, побывавший в России (1907 г.).
8 Подробнее см.: Илльяшевич В., Гайнуллин М. Прибалтийцы на русской дипломатической службе. Таллин, 2005.
9 Князь Михаил Николаевич Святополк-Мирский был вторым секретарем миссии в Пекине (1901-1902 гг.) и Великобритании.
10 Алексей Иванович Абрикосов, см. прим. 1.
11 Граф Иван Шувалов (1727-1797 гг.), государственный деятель, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, генерал-адъютант. Покровительствовал просвещению. Первый куратор Московского университета. Инициатор создания и президент Академии художеств (1757 г.).
12 Имеется в виду тетка композитора Рихарда Вагнера (1813-1883 гг.).
13 Уинстон Черчилль (Churchill; 1874-1965 гг.), премьер-министр Англии (1940-1945 гг., 1951-1955 гг.); писатель Морис Бэринг (Baring; 1874-1945 гг.) познакомился с семьей графа Бенкендорфа в Копенгагене и с 1901 года часто ездил в их имение Сосновка в Тамбовской губернии. Во время русско-японской войны он - корреспондент газеты "Morning Post" при русской армии в Маньчжурии. Автор ряда книг о России.
14 Вильгельм II (1859-1941 гг.), третий германский император и король прусский, старший сын императора Фридриха и принцессы Виктории Великобританской. С 1888 года - король и император.
15 Клеман-Арман Фалльер (Fallieres; 1841-1931 гг.), в 1906-1913 годах - Президент Франции; Теофил Делькассе (Delcassé; 1852-1923 гг.), министр иностранных дел Франции (1898-1905 гг.), морской министр (1911-1913 гг.), посол в России (1913-1914 гг.).
16 Крымская (Восточная) война (1853-1856 гг.) России с коалицией Великобритании, Франции, Османской империи и Сардинии за господство в бассейне Чёрного моря, на Кавказе и на Балканах закончилась жестоким поражением империи Николая I.
17 Российская императрица с 1894 года, жена последнего российского императора Николая II (1868-1918 гг.) Александра Федоровна (1872-1918 гг.), властная и истеричная, имела большое влияние на мужа. Отличалась крайним суеверием, безгранично верила Г.Е.Распутину, который использовал ее расположение при решении важных политических вопросов.
18 С 13 октября 1904 года новым командующим всеми российскими вооруженными силами на Дальнем Востоке был назначен генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин (1848-1925 гг.).
19 Президент США (1901-1909 гг.), республиканец Теодор Рузвельт (Roosevelt; 1858-1919 гг.) выступил посредником при организации мирных переговоров между Россией и Японией в Портсмуте в августе 1905 года.
20 Граф Сергей Юльевич Витте (1849-1915 гг.), председатель Комитета (Совета) министров Российской Империи в 1903-1906 годах (с перерывами); возглавлял российскую делегацию на переговорах в Портсмуте, подписал Портсмутский мир (1905 г.).
21 Южная часть, которая была приобретена Японией в 1875 году в обмен на Северные Курилы.
22 Хаяси Тадасу (1850-1913 гг.), посол в Китае, России и Великобритании; министр иностранных дел Японии (1906-1908 гг.).
23 В 1905-1908 годах у власти находилось правительство во главе с сэром Генри Кэмпбеллом-Баннерманом (Campbell-Bunnerman; 1836-1908 гг.).
24 Станислав Альфонсович Поклевский-Козелл (Poklewski-Kozell; 1868-1937 гг.), первый секретарь миссии в Токио (1897-1901 гг.), первый секретарь, советник посольства в Лондоне (1901-1909 гг.). В 1908 году его кандидатура выдвигалась на пост товарища министра иностранных дел, однако вместо этого направлен посланником в Тегеран (Персия). В 1913-1917 годах - посланник в Бухаресте. В 1920-1930 годах - представитель Верховного комиссара (Нансеновского комитета) в Румынии, занимался вопросами оказания помощи российским эмигрантам в этой стране.
25 Герберт Генри Асквит (Asquith) (1852-1928 гг.), один из лидеров Либеральной партии. С 1892 года неоднократно входил в правительство. В 1908-1916 годах - премьер-министр.
26 Им был Иван Алексеевич Зиновьев (1835-1917 гг.), карьерный дипломат: в 1876 году аккредитован в качестве чрезвычайного посланника при шахе персидском, с 1883 года директор Азиатского департамента МИД. В 1891 году назначен посланником при короле шведском и норвежском. В 1897-1909 годах - посол в Турции.
27 Эдуард Грей оф Фаллодон (Grey of Fallodon), виконт (1862-1933 гг.), в 1892-1895 годах - заместитель, в 1905-1916 годах - министр иностранных дел Великобритании. Сторонник активной внешней политики и колониальной экспансии.
28 Имеется в виду Бьёркский договор между Россией и Германией о союзе, подписанный 11 (24) июля 1905 года по инициативе Германии императорами Николаем II и Вильгельмом II на яхте Николая II у острова Бьёркё (Балтийское море). Предусматривал взаимную помощь в случае нападения третьей державы на одну из сторон. Противоречил русско-французскому союзу, не вступил в силу.
29 Граф Владимир Николаевич Ламздорф (1844/45-1907 гг.), министр иностранных дел в 1900-1906 годах. Карьерный дипломат: в 1880-1897 годах - директор Канцелярии МИД, один из ближайших сотрудников министра Н.К.Гирса; с 1897 года - товарищ министра, с 1900-го - по предложению С.Ю.Витте - управляющий МИД, затем министр.
30 Перечисляя очередность российских министров иностранных дел, Д.И.Абрикосов несколько ошибается: Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (1824-1896 гг.), князь, известный генеалог, глава российских посольств в Лондоне (1878-1882 гг.) и Вене (1882-1895 гг.), был министром иностранных дел в 1895-1896 гг. После его неожиданной кончины, в апреле 1897 года, министром стал граф Михаил Николаевич Муравьев (1845-1900 гг.), а уже в 1900 году его сменил граф В.Н.Ламздорф.
31 Александр Петрович Извольский (1856-1919 гг.), в 1906-1910 годах - министр иностранных дел. Карьерный дипломат: министр-резидент в Ватикане (1894-1897 гг.); посланник в Белграде (1897 г.), Мюнхене (1897-1899 гг.), Токио (1899-1903 гг.), Копенгагене (1903-1906 гг.). В 1910-1917 годах - посол в Париже. В эмиграции во Франции. Автор "Воспоминаний" (много изданий).
32 Д.И.Абрикосов познакомился с ним в Петербурге в конце 1890-х годов.
33 Речь идет о Пятом съезде РСДРП, который состоялся 30 апреля - 19 мая (13 мая - 1 июня) 1907 года в Лондоне. Проходивший в обстановке спада Революции 1905-1907 годов съезд носил экстренный характер и должен был выработать единую общепартийную тактику.
34 Имеется в виду возглавлявший в 1905-1909 годах заграничную агентуру Департамента полиции Аркадий Михайлович фон Гартинг (наст. фам. Геккельман, псевд. Ландезен; 1861-? гг.), бывший эсер, в дальнейшем разоблаченный В.Л.Бурцевым как провокатор.
35 Владимир Ильич Ленин (наст. фам. Ульянов; 1870-1924 гг.), будущий глава первого советского правительства, в это время возглавлял Центральный и Петербургский комитеты РСДРП.
36 Неточность: царский манифест о роспуске первой Государственной Думы был обнародован 9 июля 1906 года. В это время делегация Думы во главе с М.М.Ковалевским для участия в 14-й международной межпарламентской конференции еще была на пути в Лондон.
