ENGLISHПОСЛЕДНИЕ ДНИ перед 1 октября, когда китайцы обычно устраивали прием по случаю своего национального праздника, в 1968 году в советском посольстве в Ханое проходили в напряженном ожидании.
Набиравшая обороты пропагандистская кампания критики курса СССР и КПСС, развернутая в Китае под флагом "культурной революции", возникшая на идеологической почве острая полемика продолжали охлаждать атмосферу наших прежде тесных дружеских отношений с китайскими коллегами и посольством, привнося в них все больше взаимной настороженности и недоверия.
Подобные настроения подкреплялись личными наблюдениями. Как и у других побывавших дома в отпуске дипломатов нашего посольства (единственный тогда "установленный" маршрут пролегал через Китай с ночевкой в Пекине), у меня надолго остались в памяти колоритные картинки пребывания там в столичном аэропорту и гостинице. По залам аэропорта вплоть до выхода на посадку нас неизменно преследовали буквально по пятам задиристо настроенные группки китайцев с транспарантами в руках "Долой советских ревизионистов!", шумно выкрикивающих под барабанный грохот враждебные лозунги.
Не менее памятны живописные эпизоды, связанные с многочасовыми перелетами на обратном пути из Пекина в Ханой китайской авиакомпанией, которые проходили с двумя посадками на Ил-14. После взлета и набора высоты повторялся один и тот же ритуал: пока пассажиры с нетерпением посматривали в сторону, откуда исходили щекочущие ноздри запахи ароматной китайской кухни, две стюардессы с обеих сторон узкого прохода салона демонстрировали пассажирам до сих пор неизвестный фольклорный жанр - под бравурные мелодии, с красными книжицами в руках они танцевали, распевая цитаты "великого кормчего", и только после раздачи красных книжечек с его изречениями на иностранных языках и разновеликих значков с изображением его профиля наконец следовало долгожданное угощение. За все полеты у меня собралась их изрядная коллекция, напоминающая не о виртуальности увиденного и пережитого в те не столь уж далекие годы. (С 1969 года во избежание инцидентов советские граждане летали в Москву по новому маршруту, в обход Китая через Индию.)
В Ханое наши контакты с китайскими коллегами практически прекратились, двусторонние мероприятия больше не проводились, встречались с ними, обоюдно стараясь избегать общения, только на протокольных приемах, устраиваемых вьетнамской стороной или аккредитованными здесь посольствами третьих стран. На них, правда, несколько раз случались мелкие стычки, когда советский и китайский послы, невольно соприкасаясь, обменивались дипломатическими колкостями.
Впрочем, протокольные мероприятия проводились все реже. Шел третий год бомбардировок авиацией США территории Демократической Республики Вьетнам (ДРВ). Начавшиеся 7 февраля 1965 года с бомбардировок и обстрелов ряда населенных пунктов Северного Вьетнама самолетами 7-го американского флота, когда США использовали в качестве предлога участие Вооруженных сил ДРВ в проведенной армией Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (НФО ЮВ) крупной военной операции в Плейку, налеты американской авиации с несколькими перерывами и различной интенсивностью продолжались вплоть до конца 1973 года.
В ханойском дипломатическом и журналистском корпусе в то время циркулировали слухи, будто выбор времени для проведения операции в Плейку, спровоцировавшей начало американских бомбардировок территории ДРВ, был не случаен. Связывали это с проходящими в те дни в Ханое переговорами с правительственной делегацией СССР, которую возглавлял председатель Совета министров А.Н.Косыгин. Высказывались предположения, что в результате этого северовьетнамской стороне удалось, использовав момент, "додавить неуступчивых русских, заполучив долгожданное согласие на поставки в ДРВ ракет ПВО, чего она настойчиво добивалась". В подкрепление подобных догадок приводилось подписанное по итогам этого визита Совместное коммюнике, в котором заявлялось, что "правительства обеих стран достигли договоренности о мерах, которые будут предприняты в целях укрепления обороноспособности ДРВ".
Интенсивность бомбардировок после массированных налетов американской авиации на Ханой в октябре 1967 года вновь заметно возросла в январе1968 года как реакция на крупные потери американцев во время военной операции подразделений Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, атаковавших базу морской пехоты США в долине Кхесань в 25 км от демилитаризованной зоны.
Центральный госпиталь Ханоя, где я оказался в конце январе 1968 года, заболев желтухой, был переполнен вывезенными с Юга ранеными участниками боев в районе Кхесань. Не забуду живые, трогающие сердце рассказы о прошедших боях этих героических молодых парней, с которыми подружился за недели, проведенные в госпитале. Это была настоящая, не известная мне ранее и разнящаяся с официальными описаниями правда о войне на Юге страны. Многие такие встречи проходили под грохот от разрывов бомб и зенитную канонаду в бомбоубежище (нередко лежа там под капельницами), куда нас приводили или привозили (поражало количество военных с ампутированными конечностями) после сигнала воздушной тревоги из разных отделений во время частых воздушных налетов.
Постоянным объектом ракетно-бомбовых ударов авиации США по Ханою был расположенный в нескольких сотнях метрах от госпиталя мост через Красную реку. Построенный еще в колониальные времена по проекту французского архитектора Эйфеля, автора названной его именем башни в Париже, этот мост стал поистине легендарным. Многократно частично разрушенный, он всякий раз восстанавливался героическими усилиями вьетнамцев и устоял, оставаясь на всем протяжении войны жизненно важной стратегической артерией, по которой осуществлялось снабжение всем необходимым армии на Юге. Когда мост удавалось вывести из строя, на время его ремонта транспортный поток направлялся через понтонную переправу, наводимую по ночам как раз напротив расположенного у берега центрального госпиталя (по предположению моих собеседников это делалось в расчете на защиту красного креста, нарисованного на крышах госпитальных корпусов). Тогда воздушные удары переносились на временную переправу, участились попадания бомб и ракет на территорию госпиталя.
Так называемые "точечные" удары американской авиации по военным объектам ДРВ (в действительности, по мере роста военных неудач на Юге, они, помимо шоссейных и железных дорог, все шире охватывали теплоэлектростанции и другие объекты жизнеобеспечения столицы) не миновали и дипломатический квартал в Ханое, расположенный километрах в двух по прямой от упомянутого моста. Первыми от попадания ракет "воздух-земля" пострадали здания посольств Румынии и Монголии, торгпредства Болгарии, позднее одна из них своротила угол жилого дома, где жил и в тот момент находился, отделавшись небольшими порезами, наш военный атташе. Воздушной волной были вдавлены ставни окна внутрь моей комнаты в стоящем впритык к нему соседнем доме, и, вернувшись с работы, пришлось еще долго выгребать разлетевшиеся по моей комнате осколки разбитого стекла.
В дипкорпусе, обеспокоенном участившимися залетами на территорию дипломатического квартала ракет "Шрайк", запущенных с американских самолетов во время обстрелов близко расположенного к нему моста и других объектов, обращали внимание, что пострадавшие здания находились на одной траектории. Подозрения усилились, когда ракеты несколько раз подряд падали в одно и то же место у ограды китайского посольства, где, по слухам, с помощью радаров велось наблюдение за воздушными налетами, пусками наших ракет. (Прямых подтверждений, насколько помню, тому найдено не было, как, впрочем, и 30 лет спустя, во время воздушных рейдов авиации США на Белград.)
Добавляли недоверия и к без того натянутой атмосфере наших взаимоотношений с китайцами разговоры об участившихся случаях пропаж во время транспортировки по территории Китая узлов поставляемых Вьетнаму советских ракет ПВО и систем их запуска (вследствие блокады 7-м американским флотом морских портов ДРВ их перевозка в те годы осуществлялась по железной дороге), что в дипкорпусе однозначно связывали с повышенным интересом Китая к новым ракетным технологиям.
В начале года с активизацией налетов нам выдали каски, у здания посольства и жилых домов были вырыты бомбоубежища, в связи с участившимися перебоями в подаче электроэнергии обзавелись дизельными движками. Поначалу мы отнеслись к этому со свойственной молодости беззаботностью и даже бравадой. Каски надевали, когда во время налетов начинали сыпаться стекла выходящих на сторону моста окон наших рабочих кабинетов, и по инструкции надлежало укрываться подальше от них, в коридоре у лестничных маршей. Вне посольства и глаз начальства касками практически не пользовались. Если воздушная тревога заставала ночью - это случалось все чаще - в бомбоубежище спускались редко. Оповещение сирен, как правило, запаздывало: американские самолеты, стартуя с авианосцев или баз ВВС США в Таиланде, подлетали преимущественно вдоль Красной реки на низких высотах, чтобы избежать ударов ракет советского производства. (Первые поставленные нами типы ракет были рассчитаны на поражение высоколетящих целей.) Что касается меня, то разбуженный разрывами бомб и грохотом зениток, оставаясь лежать под москитной сеткой, чтобы защититься от стекольных осколков, в темноте нащупывал приготовленную с вечера на кровати каску и, поглубже ее нахлобучив и заткнув уши, с мыслью "будь, что будет" пытался снова заснуть.
Однако под влиянием военной обстановки мы, молодые сотрудники посольства, быстро взрослели, осознавая ответственность перед переживающими за нас родителями, отправленными на Родину семьями. Уже не взбегали, как в первые дни бомбардировок, на крыши жилых домов, заслышав над головой хлопки от взрывов ракет и аплодируя их попаданиям в цель, не обращая внимания на летящие вниз осколки.
Меня же немало образумил случай, когда я едва не стал жертвой охранявшей наше посольство вооруженной охраны. Однажды утром сигнал воздушной тревоги застал меня по дороге на работу, неподалеку от посольства. Когда, ускорив шаг и надев каску, я был уже у входа, прямо над моей головой неожиданно просвистели автоматные очереди. Это солдат охраны, следуя инструкции, при первых звуках сирены прыгнул в вырытый перед постом окоп (мелкий бетонный колодец) и, не глядя по сторонам, разрядил обойму по… пролетающему самолету.
Большую часть времени приходилось проводить в пределах дипломатического квартала, передвижения по городу ограничивались властями, а въезд во многие столичные районы для автомашин с дипломатическими номерами был строго запрещен.
Своеобразной отдушиной для нас были несколько главных вьетнамских праздников в году, на время которых (от нескольких дней до недели) объявлялся мораторий на воздушные налеты. В эти короткие промежутки между бомбардировками, стараясь охватить как можно больше отдаленных районов Севера страны, чтобы в первую очередь оценить состояние построенных с помощью Советского Союза экономических объектов, мы забирались на родных "козликах" по разбитым дорогам далеко на Юг, почти до демаркационной линии. Возвращались в Ханой обычно впритык к окончанию моратория, торопясь поспеть до 12 часов ночи. Навстречу нам двигались по ночам на Юг бесконечные колонны грузовиков и бензовозов. На узких дорогах со спешно залатанными воронками от бомб часто возникали заторы. Напряжение нарастало на подъезде к Ханою, когда время близилось к полуночи. Помню, как, продираясь сквозь встречные колонны грузовиков и бензовозов, выйдя из машины, разбудил уснувшего от усталости за рулем совсем юного, видно, только недавно севшего за руль водителя и помог ему разъехаться со встречной машиной.
Вьетнам той военной поры, находясь в эпицентре мирового внимания, притягивал к себе по разным причинам из Москвы как журналистов-международников и кинооператоров, так и известных писателей, художников и поэтов. Их приезд в Ханой был для нас настоящим событием. Оказывая им как знатоки местного языка и реалий различную помощь, наперебой зазывали их к себе в гости, заслушиваясь их рассказами во время долгих совместных застолий.
Запомнилась встреча с Юлианом Семеновым у меня дома накануне его отлета в Москву. Он увлеченно говорил о сделанных им открытиях, когда он познакомился с документами закрытых архивов, делился планами насчет своих новых книг. Цель приезда во Вьетнам он объяснил давней задумкой написать роман о разведчиках, для чего решил посетить места, описанные Г.Грином в "Тихом американце". Уезжал Ю.Семенов разочарованным: все попытки добиться разрешения на поездку в Сайгон, в том числе через наблюдателей Международной контрольной комиссии (в нее входили поляки, индусы и канадцы), постоянно курсирующих между столицами разделенных демаркационной линией обеих частей Вьетнама, не дали результата. Пришлось удовлетвориться посещениями ресторана и бара ставшей знаменитой благодаря упомянутому роману гостиницы "Метрополь", носившей тогда уже новое название.
Осталась в памяти встреча с Ильей Глазуновым, вернувшимся из плодотворной поездки по стране с многочисленными работами, из которых особенно запомнились портреты простых вьетнамских тружеников (некоторые из них можно и теперь увидеть в музее на Волхонке), озабоченным организацией в Ханое выставки и ее освещением в СМИ. Занимаясь в то время в посольстве двусторонними, в том числе культурными, связями с ДРВ, оказывал ему в этом содействие. Выставка имела успех у вьетнамцев и получила хорошую прессу у нас в стране. Как память о тех встречах храню прекрасно изданный альбом (в нем довольно полно представлены работы вьетнамской поры) с благодарственной надписью художника, подаренный им много лет спустя на встрече в его особняке в Москве.
След в памяти оставил приезд Евгения Евтушенко, встречи с ним в Ханое и годом позже - в посольстве ДРВ в Москве, когда он был на пике популярности у вьетнамцев за свой антивоенный поэтический цикл.
По соображениям безопасности количество протокольных мероприятий тогда было сведено к минимуму. Однако ежегодные приемы по случаю своих национальных праздников посольства старались проводить регулярно, как и в мирное время. Для этой цели обычно арендовали у местного МИД просторный зал Дипломатического клуба.
Накануне китайского приема из Москвы пришел ответ на запрос относительно нашего участия в нем. По тем временам он казался беспрецедентным, хотя и не был для нас совсем неожиданным. Предписывалось направить на него второе лицо посольства и в случае прямых выпадов с китайской стороны в адрес СССР в знак протеста покинуть прием. Вызвавший меня советник Х. передал мне, в ту пору второму секретарю посольства, указание посла сопровождать его на это мероприятие в качестве переводчика с вьетнамского языка.
На прием мы пришли одними из первых. С напряженными лицами обошли еще пустой зал. Внимательно вчитывался в развешенные по стенам транспаранты и лозунги, переводя их содержание на ухо советнику. Ничего неожиданного в них не нашли - привычными клише они клеймили современных ревизионистов, которые обвинялись в пособничестве мировому империализму и т.д. Не обнаружив упоминания нашей страны, решили остаться и дождаться речи китайского посла.
Шло время, уже в который раз начинались и заканчивались знакомые китайские мелодии, а начало приема все затягивалось. Ожидали главных гостей. Наконец с заметным опозданием (ни разу прежде вьетнамская сторона не позволяла себе выказывать столь явно неуважение к своему главному союзнику и донору) в зал вошли и встали по ранжиру за длинным столом для почетных гостей вьетнамские партийные и государственные руководители.
К установленной впритык к главному столу трибуне подошел и приготовился читать речь посол Китая, за ним у микрофона встал знакомый мне переводчик посольства с вьетнамского языка. Чтобы лучше расслышать, мы с советником передвинулись поближе, в первый ряд стоящих напротив гостей. Обратившись к гостям на китайском, посол сделал паузу и в дело вступил переводчик, начавший зачитывать по абзацам заготовленное. Напряженно вслушиваясь в его беглую речь, старался не пропустить самое важное… Начав с оценки международного положения, посол сразу же перешел к трафаретным нападкам на современных ревизионистов и вдруг - неужели ослышался?! - заклеймил советских ревизионистов, обвинив их в попытках навязать свою волю странам "третьего мира" и добавив что-то еще в том же духе.
Помня о полученных инструкциях, я наклонился к советнику Х. и перевел ему услышанное, добавив от себя: "Ну что, пошли?" - "Пошли!" - после минутного, как мне показалось, колебания отреагировал он. Под напряженными взглядами собравшихся мы направились к выходу. Предстояло пройти через весь зал вдоль главного стола по узкому проходу, отделяющему его от основной группы гостей. Мельком скользнул по лицам высоких гостей - они оставались по-восточному непроницаемыми. На мгновение поймал на себе знакомый взгляд товарища В. (беседу с ним мне довелось раньше переводить), выражавший, как мне показалось, одновременно и понимание, и сожаление, что не удалось избежать инцидента.
Не успели выйти из зала в примыкающую к нему комнату, в непогоду служившую гардеробной, как услышал за собой нетерпеливые голоса. Обернувшись, вздрогнул от неожиданности. За моей спиной стояла большая группа дипломатов. Вслед за нами прием покинули дипломаты всех, за исключением Румынии (посольство Югославии недавно закрылось), восточноевропейских социалистических стран, а также, насколько запомнил, Монголии. Обступив меня плотным кольцом, они наперебой повторяли один и тот же вопрос: "Что он сказал?" Среди них на приеме не оказалось никого из владеющих вьетнамским. (Большинство в дипкорпусе обходилось французским и английским языками, а немногочисленные свободно владеющие вьетнамским дипломаты, закончившие в прошлом Ханойский университет, на тот момент по завершении командировок вернулись домой или находились в отпуске.) "Советские ревизионисты…", - повторял я в ответ все менее уверенно запомнившуюся фразу. Некоторые записывали. Все быстро разошлись, торопясь поскорее отписаться в свои столицы.
Вышли на улицу с советником Х. "Доложите послу, он ждет у себя в кабинете", - сказал он прощаясь, оставив меня наедине со своими невеселыми раздумьями. Повторяя про себя заветную фразу, которую предстояло донести до посла, незаметно оказался у ворот посольства, расположенного неподалеку, в том же квартале. Увидел свет в его кабинете на втором этаже, наверное единственный горевший во всем здании в столь позднее время.
"Напишите, что было сказано в речи, и о лозунгах в зале, в Москву сообщу я сам", - выслушав меня и не отрывая головы от кипы бумаг на рабочем столе, коротко бросил он. Выполнив поручение, передал исписанный листок послу. "Вы свободны", - только и сказал он, прощаясь, в обычной для себя сдержанной манере.
Надо добавить, что, несмотря на некоторую суховатость тона в отношениях с подчиненными, унаследованную, наверное, за долгие годы аппаратной карьеры в ЦК КПСС, Илья Сергеевич Щербаков, переведенный три года назад на посольскую должность из Пекина, где он недолго проработал в должности советника-посланника, пользовался неизменным уважением у молодых дипломатов. Не в последнюю очередь за его отеческое понимание и заботу о наших нуждах. Видимо, со скидкой на военное время и наше бессемейное положение, он нередко прощал нам мелкие шалости и не очень серьезные отступления от дисциплины, при этом ценя и поощряя за успешную работу. Трудоголик и аскет в быту, он был полностью лишен комчванства, что нас подкупало и отличало его от некоторых других известных нам начальников столь высокого ранга.
Практически безвыездно проведя в Ханое на этом посту целых десять лет, большую часть из них в условиях воздушных налетов, он позволял себе лишь одно увлечение. Раз в неделю, по воскресеньям, когда наступала короткая пауза в воздушных налетах, невзирая на погоду, рано утром он выезжал с водителем на озеро Хо Тэй (Западное озеро), расположенное практически в центре города, и рыбачил там до обеда с удочкой. Нарушить этот незыблемый распорядок или ускорить его возвращение в посольство мог только воздушный налет. (На протяжении всех этих долгих лет хобби посла оставалось головной болью для сотрудников посольства, отвечающих за обеспечение его безопасности. Не в силах запретить послу поездки на озеро, часы его отсутствия за пределами посольства они проводили в беспокойном и тревожном ожидании.)
По невероятному стечению обстоятельств в то самое озеро Хо Тэй 26 октября 1967 года (это произошло в четверг, когда советского посла на рыбалке не было) угодил выбросившийся с парашютом из подбитого самолета лейтенант американских ВВС, ныне сенатор и кандидат в президенты США от Республиканской партии Джон Маккейн. Вылетевший в тот день с авианосца бомбить теплоэлектростанцию в центре Ханоя, он был сбит советской ракетой.
Этот случай наделал тогда много шума: к месту приводнения американского летчика сбежалось множество народа, и только благодаря вмешательству военных удалось остановить самосуд.
Здесь стоит заметить, что уцелевшие обломки американских самолетов, как и их вооружение, на протяжении всех военных лет оставались объектом повышенного внимания со стороны иностранных специалистов, среди которых наибольшей активностью отличались китайские и советские. Интерес представляли в первую очередь новейшие образцы военной техники и вооружения, поскольку американцы, как известно, широко использовали территорию Вьетнама как полигон для их обкатки. Скупые подробности работы наших специалистов нам, непосвященным, становились известными из песен и общения с их авторами - нашими сверстниками, которых мы между собой называли охотниками за трофеями.
В те годы очень популярными среди молодой части советской колонии (это обычное тогда в обиходе клише ныне режет слух) были песни на военную тему, автор которых - талантливый молодой поэт К. Они неизменно звучали на всех наших посиделках, их заучивали, переписывали друг у друга на магнитофон. Наполнены они были пронзительной ностальгией по Родине, мечтой о скорой встрече с родными, любимыми. Из них мы узнавали о полной риска работе этих симпатичных молодых парней в тяжелых полевых условиях. В одной из песен описывалось, как наши специалисты, наперегонки с китайскими, продирались сквозь джунгли и топи рисовых полей к упавшим американским самолетам или неразорвавшимся ракетам, стараясь опередить конкурентов. Сетовали они на то, что вьетнамцы, несмотря на настойчивые обращения с нашей стороны, неохотно делились попавшими к ним первыми наиболее "лакомыми" военными трофеями, нередко отдавая предпочтение китайцам.
До сих пор хранят память слова одной из песен К., обращенных к любимой:
В шесть часов вечера после войны
Ты на свиданье со мной приходи,
На площади Арбатской тебя я буду ждать,
Осколок эф сто пятого под мышкою держать.
Позднее уже в Москве мы не раз встречались с ее автором, вспоминая за столом наше вьетнамское прошлое житье-бытье, пели под гитару его песни и даже выступили вместе в клубе одного министерства и НИИ. На этих вечерах я начинал с рассказа о героической борьбе народа Вьетнама, он - исполнял с неизменным успехом свои талантливые песни.
Хотелось бы надеяться, что полный отваги и риска ратный труд наших военных и гражданских специалистов (как ракетчиков и летчиков, завеса над работой в ДРВ которых только совсем недавно начала немного приоткрываться), не за страх, а за совесть с честью выполнявших свой долг во Вьетнаме, обретет наконец давно заслуженное внимание со стороны российских СМИ.
Итак, вернувшись из посольства домой, остаток вечера и часть ночи провел в раздумьях о превратностях дипломатической карьеры. Посреди ночи мое полусонное воображение рисовало картины скорой встречи с Москвой. Отгоняя невеселые мысли, утешал себя негаданно представившейся возможностью повидаться с родителями.
Утро следующего дня работу в посольстве начал со сбора информации о происшедшем накануне в Дипклубе. Напряженно вслушивался в новостные выпуски радиоголосов, вещавших в основном из Сайгона на Вьетнам и Юго-Восточную Азию, пробежал глазами странички "радиоперехвата" на французском (краткие выдержки из информационных сообщений западных информационных агентств, рассылаемые в ряд посольств вьетнамским МИД). Конечно же, те не упустили случая посмаковать - и не без доли злорадства - случившееся накануне, снабдив свои сообщения из Ханоя броскими заголовками: "Дипломатический скандал в Ханое", "Сенсационное происшествие на китайском приеме", "Впервые в дипломатической практике Ханоя" и т.д.
Только к вечеру, когда удалось заполучить полный текст той памятной речи, я, наконец, вздохнул с облегчением…
В ней прямые выпады в адрес Советского Союза были не только в начале текста, когда мы покинули в знак протеста китайский прием, но и повторены далее.
