ENGLISHПрочитал я недавно книгу о немцах-колонистах, прибывших в Россию по приглашению в начале XIX века и заселивших огромную территорию в 600 квадратных километров на юге страны, в бывшей Таврической губернии. Книга называется "Барон Фальц-Фейн"*, (*Н.В.Данилевич. Барон Фальц-Фейн. Жизнь русского аристократа. М., 2001. 232 с.) получил я еe в подарок от автора, Надежды Витольдовны Данилевич, в течение многих лет занимающейся изучением этой истории. А поскольку она давно уже тесно связана с одним из старейших потомков тех немецких колонистов Фальц-Фейном, живущим в настоящее время в Европе, в крохотном княжестве Лихтенштейн, и помогает ему разбираться в его богатейших архивах и воспоминаниях, ей, естественно, стали доступны многие подробности из жизни этого необыкновенного "племени". Более того, эта дотошная женщина, похоже, не упускала ни одной возможности побродить или проехать вместе с еe героем по тем местам и дорогам, где когда-то оставил свой след тот или иной из российских знаменитостей. Ей самой, видимо, не меньше, чем Фальц-Фейну, доставляла удовольствие, а то и радость, любая возможность прикоснуться к этим историческим следам.
В ходе чтения книги у меня, естественно, возникали вопросы. Много вопросов, и в первую очередь, разумеется, - как вели себя в России немецкие гости и какие чувства они испытывали по отношению к ней. Кем они себя считали на российской земле - временщиками, пришедшими за наживой, или еe верными слугами, считавшими своим долгом способствовать честным трудом еe процветанию. Именно этот аспект представляется мне в данном случае наиболее интересным и существенным.
На первых порах немецкие пришельцы занимались в основном овцеводством, разведением высокопродуктивных, качественных мериносов, ради чего, собственно, и пригласили их в Россию. Но вскоре решение этой основной задачи потребовало соответствующего "подсобного хозяйства". И колонисты занялись посевами зерновых и кормовых культур, садоводством, разведением лошадей и другого домашнего скота, птицеводством - и всe это отборное, племенное, высокосортное. И уж, конечно, дороги, без них было не обойтись, сначала грунтовые и шоссейные, а вскоре появились и железные. А позднее дело дошло и до налаживания своего судоходства, до строительства морских и речных портов, благо море и реки были рядом.
Вот так, началось с овец, а дошло до превращения еще недавно совсем неразвитого, полупустынного степного края в обжитой, самообеспечивающийся, цветущий район. По разнообразию собранной в нем живности и организации проводимых там работ он превратился со временем не просто в заповедник, а в научный центр мирового масштаба. И назывался он Аскания-Нова.
Посмотреть на эту диковину приезжали не только со всех концов России, но и всего мира. Посещали еe и самые высокие правители России, включая императоров, отзывавшихся весьма положительно о деятельности немцев на юге России. А Николай II, оценивший деятельность немецких колонистов как высоко патриотическую, возвел семейство Фальц-Фейнов, возглавлявших эту когорту, в потомственное дворянство за "заслуги перед Отечеством". И вот теперь, уже в наши дни, один из отпрысков некогда могущественной и дееспособной династии Эдуард Александрович Фальц-Фейн, оказавшийся не по своей воле на чужбине, в маленьком княжестве, вспоминает с чувством ностальгической грусти о той жизни, какая была в России. Хотя что он мог знать о ней, о той жизни, ведь его вывезли оттуда в пятилетнем возрасте? Но он вспоминает. И вспоминает о ней, о России, как о своей родине.
Возникает закономерный вопрос: кто же внушил ему, этому малышу, такое чувство, чувство неиссякаемой любви к России? Откуда оно у него, ведь он почти всю свою взрослую жизнь прожил вне России, но и теперь в свои 90 с лишним лет относится к ней как к матери-родине и старается сделать для неe что-либо полезное. То приобретет на аукционе какую-либо историческую или художественную ценность, принадлежавшую когда-то России, и преподнесет ей это в дар, то раздобудет где-либо интересные документы или переписку и передаст их в один из российских музеев или архивов. И всe это, разумеется, безвозмездно, хотя самому за это приходится платить немалые деньги.
Чем же объяснить такую необычную чувствительность этого человека в отношении своей исторической родины? Наверное, большую, если не решающую роль сыграл здесь моральный, нравственный фактор.
Если судить по тому, что я узнал из книги, еe главный герой, которого так и хочется назвать "последним из могикан", всегда оставался и остается связанным со своей родиной духовно. И всe, что имело к ней хотя бы малейшее отношение, старался и старается в меру своих возможностей либо вернуть в Россию, либо посодействовать возвращению, либо как-то отметить там, на месте. Он ничего не оставляет без своего внимания - будь то картина, скульптура или рукопись, а то и чем-то знаменитый, но оторвавшийся от родины, живой или мертвый русский человек, вроде художника Ивана Мясоедова, - всe находило и находит свое место в сердце Эдуарда Александровича.
А в переносе праха Ф.И.Шаляпина из Франции в Россию он сыграл, похоже, решающую роль, без него это вряд ли бы состоялось.
А чего стоят его усилия в поисках следов вывезенной из России гитлеровскими войсками Янтарной комнаты! Или скрупулезные поиски пути, по которому прошел великий русский полководец Суворов, возвращавшийся со своей армией после знаменитого перехода через Альпы! По его инициативе и с его активным участием был установлен на этом пути памятник Суворову и открыт в швейцарском городке Гларусе Музей Суворова.
Всю свою взрослую жизнь Эдуард Александрович не расставался с мыслью побывать в России и, конечно же, посетить свою "колыбель", Асканию-Нова, или хотя бы те места, где она когда-то была. И своего он в конце концов добился: будучи президентом Олимпийского комитета Лихтенштейна, он представлял княжество на состоявшейся в СССР в 1980 году летней Олимпиаде. С тех пор Эдуард Александрович Фальц-Фейн стал в нашей стране частым и желанным гостем, его принимают как одного из патриотов и самых неуeмных радетелей России.
Во всей этой истории больше всего меня поражает, с какой невероятной напористостью этот "последний из могикан" пробивался к своей родине. Ведь поначалу его там приняли далеко не с распростертыми объятиями. Скорее, наоборот, с нескрываемым недоверием, похожим на враждебность: еще бы, ведь барон, возможно даже, из породы "врангелей"! Но тяга к "родному пепелищу" оказалась сильнее этих препятствий.
Читал я книгу о Фальц-Фейнах с большим интересом, тем более что написана она хорошим, простым и поэтому красивым русским языком, без всяких вычурностей и завитушек. Читал не торопясь, а некоторые страницы, возвращаясь, перечитывал, иногда по нескольку раз, особенно те, что располагали к раздумьям или вызывали в памяти, по ассоциации, какие-либо истории из моей жизни.
Вспомнил, в частности, об одном русском дворянине, с которым познакомился в Нью-Йорке, когда работал в Секретариате ООН. Фамилия его Мейндорф, и происходил он, по его словам, из древней, довольно знатной в дореволюционной России семьи, выдавленной за кордон революцией 1917 года. Ему тогда было лет 12 или 13, и он хорошо помнил ту жизнь, что пришлась на его долю в России. Но после этого никогда там не был.
Оказавшись за границей, родители Мейндорфа работали в Лиге Наций и жили в Швейцарии, а во время Второй мировой войны перебрались в США, где вскоре и умерли один за другим. Оставшийся круглым сиротой, сын устроился после войны в Секретариат ООН в качестве переводчика. На этой почве и состоялось знакомство с Мейндорфом всей нашей группы молодых советских дипломатов, прибывших в Нью-Йорк для работы в Секретариате. Мы много времени проводили с ним, более опытным в таких делах, и он охотно помогал нам ориентироваться в этом сложном и совершенно не знакомом для нас аппарате.
Со временем мы так подружились с Мейндорфом, что стали даже приглашать его к себе в гости, что в те годы, мягко говоря, не поощрялось нашими, советскими властями - "всe же граф или дворянин, да еще и оказался вне России неизвестно по какой причине…" А что собой представлял этот граф по своим политическим взглядам и поведению - никого не интересовало. А он был, по моему твердому убеждению, настоящим патриотом России, даже советской, искренне радовался еe успехам и огорчался, когда на неe незаслуженно нападали еe идеологические противники.
С нами, его новыми советскими друзьями, Мейндорф был очень откровенен и делился своими, казалось, самыми сокровенными мыслями. И часто, чуть ли не со слезами на глазах, говорил нам, как он жаждет вернуться на родину, без которой не мыслит своей жизни нигде. При этом показывал нам десятки копий своих писем в различные советские организации, начиная от посольства СССР в США и кончая Верховным Советом СССР, с одной и той же просьбой - разрешить ему вернуться в Россию, против которой он никогда и ни в чeм не провинился. И ниоткуда никакого ответа, если не считать нескольких бюрократических отписок вроде того, что "ваш вопрос будет рассмотрен".
Рассказывая об этих своих мытарствах, Мейндорф смотрел на нас такими глазами, что в них безошибочно можно было прочесть: друзья, ну помогите же мне решить мою заветную мечту!
Мы понимали, что решение таких вопросов далеко не простое дело и с ответами на обращения Мейндорфа тянут, по-видимому, не зря. Ну разрешили бы ему вернуться на родину, и что бы из этого получилось? Ведь он помнил еще ту Россию, какая сохранилась в его памяти с детских и отроческих лет и в которой находилось ему достойное место. А теперь ведь она совсем другая, ему совершенно не знакомая, в которой он наверняка оказался бы чужеродным телом. И разочаруется в ней, в своей родине, захочет вернуться обратно, туда, где он прожил большую часть своей взрослой жизни.
И опять мытарства с выездом. В результате останется он не только без родины, но и без той голубой мечты, которая, возможно, и держала его "на плаву", помогала жить.
А сколько их, таких мейндорфов, разбросано по всему свету, все еще мечтающих вернуться в Россию, "к отеческим гробам, к родному пепелищу".
А сколько россиян оказалось за кордоном в результате Великой Отечественной войны, так называемые "перемещенные лица"! Не друзья и не враги, а просто "перемещенные", неизвестно куда, будто пропавшие без вести. И в большинстве случаев тоже не по своей воле. А таких ведь сотни тысяч, если не больше, и всех их, преданных России людей, мы потеряли, а кое-кого и во врагов превратили из-за своей негибкой политики и излишней подозрительности.
Вот на такие грустные мысли навела меня прочитанная недавно книга о Фальц-Фейне, бароне и русском аристократе. При этом возник естественный вопрос - да и как ему не возникнуть: чем же объяснить такую несуразность, когда Россия с такой легкостью, а часто и преднамеренно, расставалась с тем, что составляло основу еe духовного богатства? Ведь это же еe, российский, веками складывавшийся культурный и интеллектуальный потенциал, оказавшийся рассеянным по всему свету и, наверное, к сожалению, утраченный ею безвозвратно. Объяснением этого печального парадокса может быть только одно - чрезмерное богатство России. Богатство не только обширными плодородными землями, лесными и водными ресурсами, практически неисчислимыми запасами полезных ископаемых, но и своими "Платонами и быстрыми разумом Невтонами". Богатство, которым мы, россияне, до сих пор, к сожалению, так и не научились рационально распоряжаться с пользой для своего народа, для быстрого процветания своей страны. А окажись Россия в положении той же Японии, которую Природа в буквальном смысле слова "обделила" самыми необходимыми естественными ресурсами, мы бы с нашим "расейским" характером, наверное, вообще не смогли бы выжить, исчезли бы как нация.
Расставаясь с этой интересной темой, не могу удержаться, чтобы не отметить еще одно, весьма ценное качество книги "Барон Фальц-Фейн" - еe образовательный характер. В ней настолько подробно, иной раз до мелочей, рассказывается о жизни в центре Европы, в частности в таких мини-государствах, как Лихтенштейн и Монако, о людях, которые там живут или являются частыми посетителями тех мест, что у читателя создается впечатление, будто он сам побывал там с хорошим, знающим и непредвзятым гидом. И не только побывал, но какое-то время и пожил там. Для меня лично это было настоящим географическим открытием.
