ENGLISHВряд ли стоит кого-то убеждать, что с момента произнесения В.В.Путиным 28 сентября 2015 года на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке его, как теперь уже очевидно, исторической речи ситуация на Ближнем Востоке существенно изменилась. И поменяла ее Россия, которая не просто призвала к созданию единого антитеррористического фронта, но на деле доказала, что она готова своими практическими действиями бороться с «раковой опухолью» - ИГИЛ, делать это эффективно и последовательно.
Начатая 30 сентября 2015 года операция российских ВКС, которая продолжалась всего лишь пять с половиной месяцев, не только спасла сирийскую государственность, вынудила террористов из ИГИЛ и «Джабхат ан-Нусры» отступать по всем фронтам, а оппозицию сесть за стол переговоров, и побудила США начать, пусть очень медленно и непоследовательно, переосмысливать свое отношение к борьбе с терроризмом, а по каким-то направлениям, опять же пока весьма неохотно и узконаправленно, сотрудничать с нашей страной в деле противодействия новому мировому злу.
Вместе с тем приходится признать, что формирование единого антитеррористического фронта движется далеко не так быстро, как хотелось бы, хотя очевидно, что общие интересы у основных мировых и региональных центров силы существуют и могут привести к его созданию. Так что же этому сегодня мешает, какие существуют барьеры?
Соединенным Штатам сделать это, если смотреть из региона, препятствует их собственная стратегия обеспечения глобального доминирования и дистанцирования от Ближнего Востока, переноса центра тяжести своей политики в Азиатско-Тихоокеанский регион, где они выстраивают «под себя» одновременно региональную зону торгово-экономического партнерства и систему военного сдерживания Китая. Ближний Восток для них оказывается при такой нацеленности, да еще и в условиях самообеспеченности нефтью и газом из-за сланцевой революции (она-таки состоялась, и это надо признать), не очень-то и нужен. А значит, и его проблемы становятся для американских прагматиков излишними. Это достаточно красноречиво подтвердили слова Президента США Б.Обамы в интервью журналу «The Atlantic» за апрель 2016 года, в котором он, не моргнув глазом, сказал, что «ИГИЛ не является экзистенциальной угрозой для США», а Ближний Восток - «регион, который надо избегать» (to be avoided).
Собственно, это изрядно нашумевшее интервью посвящено объяснениям, почему Вашингтон больше не хочет использовать военную силу на Ближнем Востоке, а намерен, как Том Сойер (Б.Обама прямо ссылается на этого литературного героя), заставлять других «красить забор» и делать из них «полезных идиотов»! За горделиво выстроенной аргументацией Б.Обамы, кроме латентного признания провала американских военных интервенций в регионе и попыток переложить ответственность за свои неудачи на своих ближневосточных союзников, прежде всего Саудовскую Аравию (ей в интервью досталась самая большая доля критики), стоит убеждение, что, спрятавшись за двумя океанами, Вашингтон избежит участи Европы, сотрясаемой варварскими атаками террористов… Воюют пусть другие…
Правда, при внимательном прочтении этого пресловутого текста обнаруживается, что, по сути дела, американский президент признает, что «тянуть» Ближний Восток он не только не хочет, но и больше не может. Вернемся на несколько лет назад. Программная и, надо сказать, весьма грамотно построенная речь лауреата Нобелевской премии мира, произнесенная с большой помпой
4 июня 2009 года в Каирском университете, сулившая палестинцам мир с Израилем и собственное государство, а остальным - демократические преобразования, оказалась пустышкой. Поддержка ведомым США Западом «демократических революций», идейное обоснование которым дала эта речь, обернулась для Ближнего Востока ужасающей геополитической катастрофой, потерей государственности целым рядом стран, распространением экстремизма и терроризма, о чем ярко сказал В.В.Путин с трибуны ООН. Неслучайно Б.Обама в упомянутом интервью всячески принижает значение своей каирской речи. Гордиться ей не очень-то хочется.
Интересная получается картина: рушить государства и целые регионы, будь то Югославия или Ирак, у США хватало сил и энергии, а когда речь зашла о том, чтобы бороться с ими же самими порожденной анархией и террором, они привычным для себя менторским тоном теперь поучают остальных, в том числе и Россию, что государственная мудрость состоит, дескать, в том, как цитирует Б.Обаму «The Atlantic», «чтобы получить то, что вы хотите, не прибегая к насилию»! Что это: новоявленное толстовство, новая проповедь о непротивлении злу насилием или новая версия американского изоляционизма? Ответ хозяин Белого дома предлагает читателям искать самим, хотя всячески открещивается от изоляционизма, утверждая, что теперь это невозможно и он, мол, интернационалист (в американском, конечно, понимании).
Позитивная сторона невольных признаний любителя Марка Твена Б.Обамы состоит в том, что вместе с демократизаторским интервенционизмом на Ближнем Востоке, от которого он вроде бы изысканно отрекается, если уж быть логичным, надо похоронить и сопутствующие концепции, разработанные под него еще недавно правившими бал в США неоконами, такие как «responsibility to protect», намек на это содержится в тексте упомянутого интервью.
Ее, эту концепцию, Вашингтон активно проталкивал все 2000-е годы как чуть ли не консенсусное мнение мирового сообщества для обоснования своих военных авантюр под благородным лозунгом защиты населения от «кровавых диктаторов» взамен международно признанных правовых норм, закрепленных в Уставе ООН. И вот теперь Б.Обама, как пишет его интервьюер Джеффри Голдберг, устало говорит своему представителю в ООН и теоретику этой неолиберальной доктрины Саманте Пауэр, что он «ее книжку уже прочел».
Означает ли это, что Белый дом, вслед за написавшим два года назад фундаментальный труд «Мировой порядок» Г.Киссинджером, готов вернуться к Вестфальской системе государственного суверенитета, которая лежит в основе Устава ООН и об опасности разрушения которой убедительно говорил В.В.Путин на юбилейной 70-й сессии Генассамблеи ООН?
Признаки этого, хотя пока и слабые, можно иногда подумать, появляются. Они выражаются, к примеру, в совместных с Россией действиях США по купированию конфликта в Сирии (российско-американское решение о прекращении огня вступило в силу 27 февраля и в целом соблюдается сторонами) и побуждении сирийских властей и оппозиции к переговорам. Если Вашингтон проявит последовательность и заставит своих региональных союзников, прежде всего Турцию и Катар, отказаться от поощрения спонсируемых ими группировок в Сирии к новому раунду кровопролития - а руки у тех чешутся - и согласиться с участием курдов в мирных переговорах (без них сирийское государство рассыплется), то это будет верным признаком реального разворота США к реабилитации Вестфальской системы применительно к Ближнему Востоку.
Возможно, в рамках такого поворота и под влиянием успеха российских ВКС США будут вынуждены подтолкнуть действующую под их руководством антитеррористическую коалицию, созданную в 2014 году, более энергично действовать в борьбе с ИГИЛ (ранее создавалось впечатление, что она, скорее, имитировала активность, поскольку территория под руководством халифатчиков в 2014-2015 гг. только расширялась). Собственно, это сейчас и происходит, особенно после достигнутой армией Сирии при поддержке российских ВКС впечатляющей победы над джихадистами в Пальмире 27 марта. Вопрос только в том, пойдет ли Белый дом на широкое сотрудничество с Москвой, в частности в вопросах предотвращения нарушений прекращения огня в Сирии и поиска компромиссного политического решения в этой многострадальной стране, или все дело ограничится соглашением о недопущении столкновения в воздухе российских и американских самолетов? Пока оснований так думать немного.
А от позиции Вашингтона зависит во многом то, как поведут себя его союзники, раздираемые разнонаправленными интересами и порой ничем не подкрепленными амбициями. Подталкивать же их к пересмотру своей построенной иногда на узкокорыстных интересах политики, конечно же, необходимо, иначе победы над мировой террористической угрозой добиться не удастся. Только делать эта должна, естественно, не Россия, а США, которые так гордятся своими альянсами.
В самом сложном положении, если трезво взглянуть на вещи, оказалась Европа. События последних лет, а особенно теракты в Париже 13 ноября 2015 года и в Брюсселе 22 марта этого года, обнажили все ее тщательно скрывавшиеся слабости. Во-первых, слепо следуя американским установкам, она приняла деятельное участие в «арабской весне», а значит, в разрушении государственности в Сирии и Ливии. В ответ она получила все, о чем предупреждала Россия: вакуум власти на «демократизированных» территориях, заполнившийся радикалами всех мастей; многотысячный поток беженцев и, как теперь выясняется, террористов, которые и не думают щадить нежные чувства европейцев, рассчитывавших, что их толерантность к «Братьям-мусульманам» и другим экстремистам или даже их поддержка обернутся некой формой благодарности в виде устремлений к принятию европейских ценностей и отказа совершать теракты на их территории.
Разворачиваться же Евросоюзу на борьбу с террористической угрозой, а тем более идти на союз с Россией в этих вопросах, очень сложно. Во-первых, последние два года - с подачи США и громко подпевавших им восточноевропейских неофитов евроинтеграции - европейские лидеры убеждали самих себя, что главной угрозой является как раз Россия. Реальность оказалась жестокой и неприятной - не Россия, вопреки мнению обезумевшего от русофобии главы СБУ В.С.Грицака, а выросшие на попустительстве европейцев исламисты взрывают Париж, Брюссель и другие столицы, разворачивают масштабное насилие в немецких городах.
Осознание этого и прозрение приходят, это уже становится заметно, но с большим опозданием, и пока нет оснований думать, что Европа уже созрела для поворота к взаимодействию с нами. Для того чтобы это произошло, в европейских столицах должно поменяться очень многое - прийти понимание, что терроризм появился всерьез и надолго, он будет совершать все более масштабные атаки, вплоть до использования ОМУ, и именно он представляет главную угрозу безопасности не только отдельных европейских государств, но и целостности Евросоюза, который трещит под напором беженцев, да и собственной бюрократии.
Но для этого ЕС должен осознать, что нынешний террор - не чета палестинскому 1970-х годов. В его основах произошла качественная перемена. Он ставит перед собой не локальные, а глобальные политические цели - создание всемирного халифата. Неотерроризм XXI века намерен добиваться поставленных задач с неслыханной доселе жестокостью и последовательностью, опираясь на глубоко проработанные теоретические установки основателей политического исламского радикализма, таких как Сейид Кутб, Саид Нурси и другие фундаменталистские «реформаторы» ислама. Причем локальные зоны халифата на территории Европы уже возникли, на континенте идет процесс «реконкисты наоборот» - где-то стихийной, а где-то управляемой и происходящей на обломках рухнувшего мультикультурализма. Осмысление этих грустных реалий займет известное время, поскольку потребует не только «перекройки мозгов», но и реализации масштабного поворота во внешней (да и внутренней) политике, к которому еще надо прийти. Исторического времени у Евросоюза крайне мало, и если он намерен защищать европейскую цивилизацию от гибели (пока это не факт), от потери собственной идентичности, то действовать надо быстро, устанавливая должный уровень координации действий с Москвой (конечно, хотелось бы верить, что США хотя бы не будут этому мешать).
Причем выбор у Европы небольшой: либо позволить себя устрашить, лишиться воли к сопротивлению, либо удариться в правый радикализм, который возродит и уже возрождает демонов «коричневого прошлого», символом чего стали деяния Брейвика, либо совместно с Россией выстраивать зрелую политику отпора халифатчикам на основе цивилизационного выбора.
Остаются региональные игроки. Смогут ли они встать единым фронтом с нами? Ответ в отношении некоторых из них пока отрицательный. В.В.Путин вскоре после того, как 24 октября 2015 года по приказу Президента Турции Т.Эрдогана был сбит российский бомбардировщик СУ-24 и убит его пилот, задал вопрос: зачем он это сделал? Тогда ответ был не очевиден, а сегодня он, возможно, есть. Это, нельзя исключать, было сделано именно затем, чтобы не допустить вхождения Анкары в единый антитеррористический альянс с Москвой, который напрашивался сам собой. Потому что, вступив в него, нынешним правящим силам в Турции пришлось бы похоронить все свои неоосманские амбиции и признать провальность собственного курса на поддержку смены режима в Сирии. А делать этого им не хотелось, потому что стало бы политическим самоубийством (оставляем в стороне бизнес с ИГИЛ на нефти, потому что он здесь - частный случай).
Другое дело, что, поступив так, как Анкара поступила, она разоблачила свои установки на союз с исламскими экстремистами и, похоже, все равно, как минимум, поставила под вопрос свою договороспособность… Новая Турция, освободившаяся от политического наследия османизма, как можно надеяться, быстро осознает свои подлинные национальные интересы и вступит на путь сотрудничества с Москвой в борьбе с террором. Пересмотр Вашингтоном своего курса, отказ от ставки на «цветные революции» и экспорт демократии, возврат к уважению суверенитета ближневосточных государств, их право самим выбирать путь развития этому может сильно помочь.
Остается без ответа весьма важный вопрос: какую позицию в отношении объединения усилий в борьбе с террором будет занимать Королевство Саудовская Аравия (КСА) - де-факто нынешний лидер арабо-суннитского мира? Эр-Рияд сейчас находится в очень непростой ситуации. Прежнее руководство при короле Абдалле поддержало курс западных стран на свержение Б.Асада, его делегитимизацию из-за большого количества жертв в гражданском конфликте (вспомним responsibility to protect!), активно помогало сирийской оппозиции, возглавляемой Национальной коалицией с центром в Стамбуле, а также вооруженным группировкам, воюющим в Сирии против нынешней власти.
К концу 2015 года, уже при нынешнем короле Сальмане, ситуация поменялась. КСА вошла в состав Международной группы поддержки Сирии, подписалась под ее заявлениями в пользу политического урегулирования. При активном содействии Саудовской Аравии в Эр-Рияде, а не в Стамбуле в декабре прошлого года был сформирован Высший комитет по переговорам (ВКП), который объединил в своих рядах как «турецкую», так и так называемую внутреннюю оппозицию, включающую в себя оппозиционный Б.Асаду Национальный координационный комитет с базой в Дамаске и вооруженные исламистские группировки «Джейш аль-Ислам» и «Ахрар аш-Шам».
Однако, к сожалению, ВКП не смог стать представителем всей политической части оппозиции, как этого желала сформированная под давлением России Международная группа поддержки Сирии, а также сами сауды. Под нажимом Анкары Эр-Рияд отказался от взаимодействия с наиболее представительной силой курдского сопротивления террористам - Партией демократического союза. В состав делегации не вошли ни «московская», ни «каирская» платформы оппозиции. А главное - Королевство продолжало стоять на том, что «Асад должен уйти», а это поддерживало и без того жесткий настрой ВКП.
В январе 2016 года Саудовская Аравия заявила о формировании Исламской антитеррористической коалиции (ИАК), в которую были приглашены 34 арабские и другие исламские государства под лозунгом борьбы с терроризмом. Правовой основой коалиции стали документы Организации исламского сотрудничества. Однако с самого начала в отношении этого альянса появились вопросы в связи с тем, что он объединяет только суннитские страны. Это объяснимо на фоне крайне плохих отношений Саудовской Аравии с Ираном, с которым она тогда же, в январе, разорвала дипломатические отношения после нападения на ее диппредставительства в этой стране, но вряд ли способствует формированию необходимой атмосферы для объединения усилий стран региона против общего врага - ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусры» и им подобных.
В феврале этого года ИАК даже заявила о себе желанием посражаться за освобождение Ракки от джихадистов-халифатчиков (саудиты перебросили звено своих истребителей на турецкую базу Инджирлик), однако королевская коалиция фактически сама поставила себя под начало антитеррористического блока во главе с США, чем обозначила свою зависимость от него. О том, кому она в конечном счете подчиняется, стало ясно после заключения вышеупомянутого российско-американского соглашения о прекращении огня в Сирии, после которого лозунг об освобождении Ракки от ИГИЛ был ИАК, во всяком случае сейчас, снят с повестки дня.
Однако жизнь диктует свое. Хотя КСА опасается усиливающегося шиитского Ирана, резко критикует его за вмешательство во внутренние дела стран Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) и Йемена, поддержку «Хезболлы» в Ливане, в королевстве не могут не видеть, что реальную угрозу внутренней стабильности страны сегодня представляют именно игиловцы, их «спящие ячейки». В прошлом году в королевстве были задержаны, только по официальным данным, до 5 тыс. сторонников преступной идеологии ИГИЛ. С начала этого года они уже организовали целый ряд террористических атак в Восточной провинции страны, как в мечетях, так и против силовиков, а в последнее время совершают дерзкие теракты в столице. Это обстоятельство объективно побуждает Эр-Рияд к сотрудничеству, в том числе и с Москвой, в деле противостояния этой общей угрозе.
Однако выход на такое взаимодействие потребует кропотливой, терпеливой и почти ювелирной работы дипломатов, с тем чтобы выстроить необходимые структуры антитеррористического взаимодействия. Дело за малым - политической волей саудовского руководства.
Из этого краткого обзора уже понятно, насколько трудна задача формирования единого антитеррористического фронта. Вместе с тем исторический опыт говорит, что в конечном итоге выстроить такое взаимодействие возможно, как это и произошло в период Второй мировой войны. Тот же опыт подсказывает, что путь к такой коалиции тернист, извилист и изобилует крутыми поворотами. С 1939 года прошло целых четыре года, чтобы наконец сложилась антигитлеровская коалиция, которая тоже объединила очень разнородные силы. Как и тогда, сегодня многим странам не до конца очевидна общность интересов, их руководство действует под влиянием различных конъюнктурных факторов и давления внешних сил. Однако реалии невозможно долго игнорировать. Прозрение когда-то начинается. Возможно, нам еще придется пережить целую череду трагических событий, прежде чем всем станет ясна безальтернативность курса, предложенного с ооновской трибуны российским руководством.
q
В то же время очевидно, что события последних лет в Ближневосточном регионе, начавшиеся с агрессии США против Ирака в 2003 году, необратимо разрушили систему сдержек и противовесов, существовавшую здесь после 1945 года. Даже если ИГИЛ потерпит военное поражение, предпосылки к чему созданы действиями российских ВКС, сирийской и иракской армий, и в меньшей степени - ведомой США антитеррористической коалиции, встанет вопрос о том, что будет с регионом дальше. Неужели международное сообщество согласится с выводами того же Г.Киссинджера, который вместе с многими западными экспертами предрекает региону хаос? Ведь прежнего Ближнего Востока больше не существует.
Вряд ли Россию такой ответ устроит, равно как и сами ближневосточные государства, кровно заинтересованные в возвращении к миру и стабильности в их ареале. А если это так, то требуется переосмысление поведения всех ключевых игроков, включая нашу страну, вес и влияние которой на Ближнем Востоке значительно выросли.
В этом переосмыслении отталкиваться было бы логичным от уже предпринятых Российской Федерацией экстренных мер, в том числе военного характера, по предотвращению обвального сценария на Ближнем Востоке - защита Сирии от полного коллапса, меры по отбрасыванию ИГИЛ за счет создания международного антитеррористического фронта. Они, безусловно, отдаляют перспективу окончательного разрушения региона, распространения хаоса, но представляют собой, как это уже очевидно, лишь первый шаг на пути выправления катастрофического состояния дел в регионе.
Однако уже сейчас понятно, что Ближний Восток даже после решения этих первоначальных задач останется в зоне высокой турбулентности, а схватка исламского и либерального глобализмов, которые сходятся в главном - необходимости разрушения национальных государств, традиционных ценностей, национальной специфики, а также уничтожении сформированных ими тысячелетних идентичностей, - не прекратится.
Произошедшие же на Ближнем Востоке в результате событий последних лет необратимые изменения геополитического, военного, экономического и демографического характера по-прежнему будут генерировать долгосрочные риски для безопасности России и для всей системы международных отношений в целом. Сохраняется и высокая доля опасности нанесения через Ближний Восток ущерба нашим экономическим интересам, прежде всего в энергетической области (слишком низкие цены на углеводороды, недопущение России до ближневосточных рынков).
Проблема ИГИЛ никуда не денется, его призрак так и будет гулять по региону и миру, мигрируя при помощи сетевых технологий из страны в страну и паразитируя на политической и экономической несостоятельности ряда государств, высокой молодежной безработице, отсутствии перспектив в рамках экономики «Вашингтонского консенсуса» и на глубоком разочаровании в западных ценностях, которые насильственно внедрялись все последние годы американскими новаторами глобальной социальной инженерии. Спонсоры же, как всегда, найдутся.
Равным образом никуда не исчезнет проблема радикального политического ислама в целом, которую оседлал ИГИЛ, но которая эксплуатируется и другими влиятельными трансграничными суннитскими силами, прежде всего «Братьями-мусульманами», присутствующими и на нашей территории. Развенчание идеологии радикального ислама намного сложнее, чем уничтожение главарей движения, а без этого победы над террористами не будет. Ситуация осложняется тем, что в суннитской части региона во многих элитах (да и в народных массах, в среде духовенства) ИГИЛ не считают воплощением мирового зла, а рассматривают как чужеродный фактор, который может быть использован для сдерживания Ирана и зачистки региона от спонсируемых им несуннитских общин, а то и борьбы с внерегиональными силами, желающими получить контроль над Ближним Востоком.
Останется вопрос, будут ли проблемы региона решаться на основе западных экономических рецептов - Вашингтонского консенсуса и системы политического плюрализма, при опоре на вообще-то чуждую для Ближнего Востока Вестфальскую систему (здесь исторически не было Тридцатилетней войны и плюрализма суверенитетов), или страны будут искать свой путь, в том числе с возвратом к исламской традиции. Ответ могут дать только сами народы этих государств.
Очевидно, что просуществовавшая 100 лет система Сайкса - Пико, в буквальном смысле взорванная американцами их агрессией в Ираке в 2003 году, будет разрушаться и далее, даже если из реальной политики изъять феномен ИГИЛ. Осевым фактором ее разрушения, кроме схватки двух глобальных идеологий (радикального политического ислама и неолиберальной демократии), будут амбиции крупных региональных игроков. Уже сегодня налицо ошибка имперских притязаний выходящего из изоляции шиитского Ирана и лидера суннитов - Саудовской Аравии. Обе страны в этом противоборстве опираются на разные по своему оформлению версии исламских идеологий - велаят аль-факих и салафизм соответственно. В идущую в регионе игру постоянно вмешивается руководимая «Братьями-мусульманами» Турция, пока союзничающая с Эр-Риядом по той же самой причине, которая формирует внешнюю политику КСА, а именно - необходимость отбрасывания Ирана. Эта борьба может обостряться с постоянными попытками региональных игроков либо перетянуть влиятельных акторов на свою сторону, либо же (при поддержке США) выбить их из игры. «Добрые» советы Б.Обамы в интервью «The Atlantic» сторонам разделить сферы влияния и построить «холодный мир» могут быть не услышаны с учетом основательно подорванного авторитета США.
Вторым фактором дальнейшей имплозии региона, во многом вытекающим из вышеупомянутого, будет борьба ряда этноконфессиональных меньшинств за свое выживание. Главные болевые точки - курды и шииты. Первые, очевидно, будут стремиться создать свое государство (и мировому сообществу предстоит определиться с отношением к этому растущему энтитету), тогда как шииты и «ассоциированные» с ними алавиты, зейдиты и другие будут тяготеть к Тегерану, что еще больше послужит противоборству таких игроков, как Саудовская Аравия и некоторые малые, но богатые арабские государства Персидского залива (Бахрейн, Катар).
В-третьих, появятся новые претенденты на независимость, некоторые из которых перестают верить в возрождение, например, Сирии как многоконфессионального государства, защищающего права меньшинств. Неясна судьба езидов, христиан и ряда других этноконфессиональных групп. Много вопросов в сирийском контексте возникает и в связи с полицентричным Йеменом.
В-четвертых, ситуация будет усугубляться уже упоминавшимся и набирающим силу дистанцированием США от проблем региона, вызванным ставшей реальностью независимостью от ближневосточной нефти и желанием сосредоточиться на противодействии России и Китаю на других геополитических площадках. В то же время практика показывает, что Вашингтону трудно будет уйти от своих обязательств перед ближневосточными партнерами, да и намерение сохранить рынок вооружений в странах Залива и завоевать экономические позиции в Иране будет предопределять меньшую, чем прежде, но все равно достаточно глубокую вовлеченность США в региональные проблемы. Соперничество держав и нестабильность в регионе Вашингтону в определенном смысле только на руку, им поощряется продолжение политики «divide et impera» и дальнейшее фрагментирование Ближнего Востока.
В этом контексте будет важно свежим взглядом посмотреть на ближневосточные аспекты внешнеполитической стратегии России. Сохранив главную установку на восстановление там мира и стабильности, решительное противодействие международному терроризму, можно было бы обозначить в ней некоторые новые моменты, связанные с неизбежным переформатированием региона.
Если стремиться к тому, чтобы, в том числе через защиту суверенитета Сирии, в той или иной форме сохранить разваливающуюся систему Сайкса - Пико, которая с некоторыми изменениями вошла неотъемлемой частью в систему современных международных отношений, обеспечить стабильность и безопасность на Ближнем Востоке то, думается, Россия могла бы вместе с другими близкими ей силами более рельефно позиционировать себя не просто в качестве борца с мировым терроризмом, но и противника обоих глобалистских проектов - всемирного халифата и неолиберальной «глобальной деревни». Вместе с нашими союзниками можно было бы и в перспективе, а не только на период борьбы с ИГИЛ, продолжать утверждать себя в качестве фактора, который на Ближнем Востоке выступает за сильные национальные государства. Нашим главным «экспортным товаром» должен в будущем стать суверенитет ближневосточных государств или тех из них, которые этого хотят. Пока неясно, все ли государства региона окажутся жизнеспособными, но за тех из них, кто захочет выжить, мы могли бы побороться.
Договариваясь с ними о поддержке их суверенитета, выводе из вассального подчинения Вашингтону, можно было бы, во-первых, обратить их внимание на то, что такая поддержка будет эффективной при условии отказа всех стран региона от экспорта различных вариантов исламистской идеологии как инструмента регионального влияния, невмешательства в дела соседних государств, отказа от финансирования в них переворотов и смены режимов, не говоря уже о финансировании экстремизма и терроризма.
Во-вторых, важно уже сейчас думать о конфигурации региональной политической системы в регионе. К сожалению, сами арабы об этом мало задумываются. У них нет своего Гуго де Гроута, зато есть Юсуф аль-Кардави.
Поэтому с учетом рисков дальнейшей фрагментации региона полезным было бы обсудить с нашими партнерами там, какие у них есть представления о более гибком внутреннем устройстве их государств с предоставлением широких прав меньшинствам. Автономизация и децентрализация в приемлемых для этих стран и населяющих их народов формах еще могут спасти Ирак, Сирию, Йемен, защитить меньшинства. Понятно, что поддержку таким бытующим настроениям надо будет искать как у самих регионалов, так и тех международных акторов (БРИКС и некоторые западные, главным образом средиземноморские страны - Франция, Италия, Испания, Греция), которые заинтересованы в стабильности региона.
В-третьих, важно также выбить из рук махровых исламистов ИГИЛ карту «халифата», сноса «несправедливых» границ, навязанных колонизаторами. Сама по себе идея объединения арабов, поднятая на щит игиловцами, ничего плохого в себе не несет и исторически поддерживалась Россией в период борьбы арабских народов против османского ига и в 1920-1930-х годах Советским Союзом, однако была в 1950-х годах оставлена в пользу поддержки националистически окрашенных левых светских движений (что на том этапе было единственно разумным выбором, тем более что они придерживались панарабских идей).
Теперь же, в пику исламистам, завернувшим этот лозунг в черные знамена халифата, разве не могут регионалы через механизмы ЛАГ, ОИС, ССАГПЗ и другие предложить идеи широкой экономической и политической интеграции и модернизации региона в постконфликтный период на конфедеративных началах, лишив их привнесенного исламистами религиозного содержания? В идеале можно было бы вести дело при поддержке крупных мировых центров силы к созданию некоего аналога ЕАЭС без конфессиональных разделительных линий. Носителями таких идей в перспективе мог бы стать Ирак и Египет.
Напрашивается уже озвученная, но пока никем основательно не подхваченная идея плана Маршалла по восстановлению и модернизации Ближнего Востока, в рамках которого наше участие могло бы быть весьма весомым. Регион должен получить перспективу превращения не в проходной двор транзитеров и даже не в «Шелковый путь», а в экономически состоятельный проект, который свяжет инфраструктурными и экономическими узами Иран и арабские страны с выходом на ЕАЭС. Например, могут быть востребованы проекты единых железных дорог, систем судоходства, электроэнергетики, связи. В этом случае наша концепция коллективной безопасности в зоне Персидского залива, основанная на опыте многосторонней дипломатии в Европе и Азии, обретет твердую почву (она, конечно, должна быть еще не раз обновлена с точки зрения новых реалий).
В-четвертых, через российско-исламский диалог, механизмы ОИС было бы полезным привносить в исламскую среду, в том числе силами вменяемых богословов, идею если не реформирования ислама (в чем он остро нуждается), то вытеснения из его многочисленных толкований на периферию сознания идей деления мира на правоверных и неверных, на землю мира (дар ас-салям) и территорию войны (дар уль-харб) и других ветхозаветных концепций, которые в христианстве давно были изъяты из религиозной практики наиболее прогрессивными религиозными деятелями и превращены в предания. Надо всячески поддерживать эти настроения, не жалеть средств для их культивирования через поддержку реформаторских идей в духе, например, «джадидизма». В данном случае принципиально важно опираться не только на опыт ближневосточных коллег, но и на разработки российских мусульман и ученых, занимавшихся модернизацией и оптимизацией ислама с XIX века, таких как И.Гаспринский.
В-пятых, по-новому надо будет оформить идею ближневосточного урегулирования уже не просто как идею мира между Израилем и арабами, а как насущное требование в борьбе с терроризмом. В этом контексте можно было бы «стряхнуть пыль» с основательно подзабытых наработок Мадридского мирного процесса, реабилитации идеи «двух государств». Напомним, что в этих разработках содержалась и идея укрепления регионального мира и безопасности.
Иными словами, в нашей ближневосточной концепции в корректно сформулированной форме могла бы быть обозначена мысль о новом образе будущего региона, притягательного для его народов, а не идей Армагеддона. Важно доносить до сознания ближневосточных политиков, что если ими не будет выработано новое видение будущего, отличное и от исламского халифата, и от демократической шизофрении неоконов, даже если его воплощение потребует десятилетий упорной работы, то оставшиеся страны ждет бессмысленная конфронтация, крах и окончательный распад.
