ENGLISHОККУПАЦИОННАЯ ДОКТРИНА, принятая в странах Балтии, служит юридическим основанием для решения целого ряда как практических, так и идеологических проблем. На ее основе происходит дискриминация сотен тысяч постоянных жителей этих стран (ограничения на занятие должностей, лишение права участвовать в парламентских выборах в Эстонии, а в Латвии помимо этого - и в местных выборах), выдвигаются финансовые претензии к России.
Была ли оккупация или ее не было - вопрос, который сегодня активно дискутируется, во многом искусственный, противоречащий здравому смыслу. Действительно, что это за оккупация, когда власть не только никак не ущемила прав "оккупируемых" по сравнению с правами "оккупантов", не ввела никакого "оккупационного режима" на их территории, не назначила сюда в качестве военной администрации своих генерал-губернаторов (как это делала, например, Германия, назначив на оккупированных территориях гауляйтеров), не ввела других соответствующих оккупационному режиму атрибутов, а решение о вступлении в СССР приняли в 1940 году легитимные органы власти - парламенты Латвии, Литвы и Эстонии, избранные на основе существующих в этих странах государственных законов. В отличие, кстати, от решений о независимости этих республик в 1991 году, которые были приняты их Верховными Советами, то есть органами "оккупационного режима", что переводит дискуссию об оккупации в плоскость политического курьеза.
Что это за оккупация, когда в ее результате Литва получила более 30% своей нынешней территории и ей была возвращена ее древняя столица - Вильнюс. И наконец, что это за оккупация, когда "оккупанты" последовательно осуществляют преимущественное инвестирование "оккупированных" территорий и повышение уровня жизни их населения в ущерб собственному народу, развивают там национальную культуру, безразлично наблюдая, как деградирует собственная? Например, "оккупированная" Латвия с населением в 2,5 млн. человек получала в советское время из госбюджета в три раза больше, чем Воронежская область с населением в 2,6 млн. человек. В советской Прибалтике был не только самый высокий уровень доходов, но и условия жизни здесь были более комфортными, чем в других регионах Советского Союза, даже давление идеологического пресса ощущалось значительно меньше.
Опережающее развитие национальных республик и автономий было стратегической линией Центра в Советском Союзе. Так, в соответствии с Законом о бюджете СССР еще в первое послевоенное десятилетие Россия оставляла у себя 50% полученных ею доходов, Украина и Белоруссия - по 55%, а все остальные республики - по 100% да еще получали субсидии из Центра. И это осуществлялось в то время, когда республики-доноры, понесшие наибольший урон во время Второй мировой войны, восстанавливали свою экономику.
В этой стратегической линии, естественно, была и кадровая компонента. Для хозяйственного развития Прибалтики были необходимы трудовые ресурсы. В те времена, чтобы их задействовать, существовал оргнабор, посредством которого в Прибалтийских республиках оказались десятки тысяч жителей соседних областей - Псковской, Ленинградской и Новгородской. Но, согласно Конфуцию, необходимо "выпрямить" понятие: русские прибыли сюда не как оккупанты, а как строители, производственники и другие специалисты, вложившие свой труд в развитие этих республик.
При этом следует подчеркнуть, что здравый смысл все же не позволяет прибалтам не учитывать абсурдность оккупационной доктрины. Словосочетание "оккупационный период" навязчиво эксплуатируется и в лексиконе политиков, и в масс-медиа, но только до тех пор, пока оно не сталкивается с реальностью. Так, широко отмеченное осенью 2005 года 60-летие системы образования музыкальных школ в Эстонии (в буржуазной Эстонии ничего подобного не было) даже самые праворадикальные газеты относили не к "периоду оккупации", а к "советскому периоду". Издание прекрасно оформленной многотомной национальной энциклопедии Эстонии (аналогичные примеры у малочисленных этносов Европы отсутствуют) эстонцы относят к "советскому периоду". Точно так же праздновались 60-летний юбилей образования мужского хора Эстонии, 20-летие Национальной библиотеки Эстонии - лучшей в то время в СССР (да и сейчас ей нет равных ни в одной из стран постсоветского пространства), многие другие достижения культуры, созданные в советский (не в оккупационный!) период, 50-летний юбилей получившего международное признание эстонского балета. "Сумеете ли вы представить себе, - пишет эстонский писатель К.Кяспер, - чтобы Гитлер тратил большие суммы на поднятие уровня французского балета, в то время как у баварских бюргеров в магазинах не было колбасы?"1.
Можно и дальше продолжать иронизировать над надуманностью этой дефиниции. Как известно, русские в СССР не имели никаких преимуществ перед титульными жителями Прибалтики. Наоборот, в целом положение русских в СССР было значительно хуже, чем положение многих представителей титульных этносов в союзных республиках. Это признают и западные социологи. "В глазах многих русских, - отмечает известный немецкий социолог Я.Экберт, - нерусские были привилегированными в системе национальных республик, в то же время многие нерусские называли советскую систему русской империей"2.
Но если СССР и был империей, то она была очень странная - империя-наоборот, в которой "колонии" питались соками, выжимаемыми из "метрополии". Это по существу.
А если строго юридически, - а именно так и только так следует подходить к термину, если он используется для формирования государственной правовой системы, - то здесь следует опираться на те общепризнанные международные правовые акты, которые действовали в тот период. Был ли такой документ в тот исторический период? Такой документ был и, можно быть уверенным, что авторы оккупационной концепции знали о его существовании.
Гаагская конвенция 1907 года, подписанная 44 странами, определяет оккупацию как последствие международного военного конфликта. То есть оккупации должны предшествовать военные действия между государствами. Но в 1939-1940 годах между СССР и Латвией, СССР и Литвой, СССР и Эстонией не было ни вооруженного конфликта, ни военных действий. Следовательно, исходя из определения, зафиксированного Гаагской конвенцией, не было и оккупации. Разумеется, это нисколько не оправдывает сталинских злодеяний после вхождения этих стран в состав СССР.
Некорректному использованию термина "оккупация" способствует нынешняя практика смешивания значений, неряшливость, а иногда и элементарная безграмотность в употреблении понятий, особенно содержащих негативную коннотацию. Это касается таких понятий, как "фашизм", "геноцид" и др.
"Термин "оккупация", - подчеркивает сотрудник Института российской истории РАН Е.Зубкова, исследовавшая российские и германские архивы, - совершенно не соответствует ни долгосрочным планам Советского Союза относительно Прибалтики, ни реальному развитию событий в этом регионе"3.
Помимо Гаагской конвенции, зафиксировавшей строгое определение такой важной категории международного права, как оккупация, в эти судьбоносные годы действовал пакт Бриана - Келлога от 1928 года и Лондонская конвенция 1933 года, которую подписали как СССР, так и Латвия, Литва и Эстония. В этих документах определялась и запрещалась агрессия, которой считалось "вторжение вооруженных сил на территорию другой страны; введение наземных, морских или воздушных сил на территорию другого государства без разрешения правительства этой страны или нарушая условия, которые ею были поставлены или оговорены, блокирование побережья и портов".
А вот здесь уже есть предмет для обсуждения: были ли или не были нарушены подписанные условия ввода и условия пребывания войск на военных базах. Если окажется, что были, то тогда можно говорить об агрессии, но никак не об оккупации. Латвию, Литву и Эстонию в 1940 году не оккупировали, а силой при активном содействии местных компартий и поддержке части населения присоединили к Советскому Союзу. Формально даже не по инициативе Кремля, а по просьбе парламентов этих стран. И летом 1940 года это вовсе не противоречило общественному мнению в этих странах, которые основывались на реальной ситуации в Европе того времени. Продолжалась "странная война", исход которой был неясен, и руководители Латвии, Литвы и Эстонии взвешивали возможности сохранения для своих стран государственности. И они эти достаточно скромные возможности, как это им представлялось, использовали. Представители политического истеблишмента этих стран отдавали себе отчет в том, что в складывающейся ситуации в Европе от них мало что зависит, но, как свидетельствуют многочисленные документы, они были достаточно единодушными в своем желании оказаться в сфере интересов Советского Союза, а не Германии.
А что произошло со странами Восточной Европы после Второй мировой войны? Союзники, победившие Германию, договорились о разделе зон влияния в Европе. Польша, Венгрия, Чехословакия и другие страны оказались в зоне влияния СССР, а вот Финляндия этой участи избежала. На эту вроде бы достаточно очевидную аналогию при оценке событий 1940 года обращают внимание как балтийские, так и российские историки. Но здесь упускается важный момент: в этих странах не было такого единодушия, которое было тогда в странах Балтии.
"В ситуации начавшейся Большой войны возможности были, конечно, предельно ограничены, но это не значит, что они отсутствовали вовсе, - пишет Е.Зубкова о событиях 1940 года. - В какой степени намерения Сталина будут реализованы, зависело не только от "силы давления", но и от "силы сопротивления" - от позиции балтийских стран и реакции влиятельных западных держав на политику Советского Союза в Прибалтике"4. В позиции балтийских стран не было "силы сопротивления". А германофобские настроения, характерные для населения этих стран, резко усилились после прихода нацистов к власти в Германии. На усиление антигерманского вектора в этом регионе указывают многие балтийские историки, и даже литовские, например, П.Леонас и А.Штромас. Следует отметить, что в отличие от Латвии и Эстонии, где немцы господствовали несколько веков, Литва находилась в сложных отношениях не с Германией, а с Польшей. Более того, с Германией была связана надежда заставить Польшу вернуть Литве Виленский край. В этом смысле Литва была наиболее "пронемецкой". Поэтому свидетельства литовских историков для нас особенно интересны. Вот как характеризует А.Штромас настроения в среде литовской интеллигенции в тот период: "Видя усиливающуюся нацистскую угрозу, "прогрессивные интеллектуалы" начали думать о возможном включении своих стран в "интернационалистский Советский Союз, предпочитая это их поглощению Третьим рейхом5.
Министр иностранных дел Латвии В.Мунтерс в своих мемуарах признает, что при подписании договора с СССР латвийская делегация исходила из того, что "только так можно сохранить латышский народ, не допустить уничтожения его Германией"6.
Репрессии, последовавшие за вхождением Прибалтийских республик в СССР, поставили под сомнение как дальновидность руководителей этих республик, так и справедливость общественного мнения населения этого региона. Именно поэтому в 1944 году - в отличие от ситуации 1940 года - в Прибалтике возникло массовое сопротивление Советской армии. "Почему же те самые люди, что довольно мирно отреагировали на первое советское вторжение в 1940 году, взялись за оружие в 1944-м?" - ставят вопрос литовский историк Р.Мисиунас и эстонский политолог Р.Таагепера. Давая на него ответ, в качестве основного мотива этой кардинальной перемены они называют террор 1940-1941 годов и возвращение карательной практики советского режима в послевоенные годы.
Но тогда, летом 1940 года, включение в состав СССР представлялся для этих стран меньшим из двух зол, и именно поэтому они предпочли этот вариант, ибо независимость нельзя было сохранить ни при каких условиях. Вот почему, имея обученные и оснащенные армии, балтийские государства даже не предприняли попытки постоять за свою независимость, как это сделала соседняя Финляндия, они мирно вошли в состав СССР. А в 1945 году после окончания войны СССР вернулся к тем своим границам, в которых ее начинал в 1941-м. Кстати, с полного согласия Великобритании и США, что и было зафиксировано в документах Ялтинской конференции.
Но даже если принять агрессию, то она была в тот момент не чем иным, как обычным экспортом революции, который последовательно практиковали большевики начиная с 1917 года и который сегодня в виде экспорта демократии демонстрирует еще одна не менее амбициозная мировая держава. И, как свидетельствуют многие другие примеры, в экспорте революции определяющим был отнюдь не этнический критерий, а классовый, то есть социальный. То, что происходило после вхождения Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, было преступно. Но репрессиям подвергались не собственно латыши, литовцы и эстонцы, а "социально чуждые", и в первую очередь русские жители этих стран, в основном белоэмигранты и их потомки. Но в официальной риторике стран Балтии этот факт упорно замалчивается, потому что подмена социального национальным оказалась несущей опорой всей политической конструкции, создаваемой с осени 1991 года.
Разумеется, и в самих странах Балтии есть немало серьезных историков и юристов, которые имеют свой собственный взгляд на события 1940 года и который во многом расходится с нынешней "генеральной линией". Например, тартуские М.Синиярв, Л.Мялксоо, М.Ильмярв, проведший серьезное исследование о Президенте Эстонии К.Пятсе. Книга называется "Молчаливая капитуляция". Э.Соовик, который изложил свои взгляды на эту проблему в статье "Вопрос не в МРП (Molotov-Ribbentrop-Pakt), а в агрессии", рижские В.Блужма, И.Бишерс, И.Шнейдере и др. Разумеется, их голоса не так слышны в общем хоре. Более того, эти люди рискуют быть подвергнутыми санкциям.
Вот показательный пример. В конце 1991 - начале 1992 года возник конфликт между будущим первым Президентом Эстонии, а тогда министром иностранных дел Л.Мери, получившим пост министра еще в апреле 1991 года, то есть при советской власти, и его заместителем - известным правоведом-международником профессором Р.Мюллерсоном. Причина конфликта заключалась в том, что Р.Мюллерсон, анализируя документы, связанные с присоединением Эстонии к СССР, пришел к выводу, что юридически оккупации не было, все соглашения с Советским Союзом были подписаны Президентом К.Пятсом - легитимным тогда главой государства - без каких-либо оговорок, комментариев или последующих заявлений. Такой вывод не устраивал министра. Р.Мюллерсону был устроен разнос, и он был изгнан со своей должности. Разгорелся скандал, так как министр не имел права увольнять своего заместителя без санкции Верховного Совета республики.
Этот эпизод достаточно убедительно характеризует ситуацию, сложившуюся в Прибалтике после распада Союза. Здесь идея "оккупации" канонизирована, на ее основе построена вся система правового регулирования гражданских отношений в Эстонии и Латвии, на ней воспитано уже поколение молодых граждан этих стран, которые "оккупацию" впитали в себя с молоком матери. Слово "оккупация" зацементировалось в головах людей. Это напоминает те сказки об "ужасах" царской России, в которые свято верили советские люди, рожденные после 1917 года. Сработал известный принцип индоктринирования массового сознания, которым так умело пользуются идеологи тоталитарных режимов. Но главное, что у титульных этносов Балтии эта проблема из когнитивной, логической, рациональной сферы давно перетекла в сферу эмоциональную и иррациональную. Аргументы здесь не имеют значения. Поэтому любая попытка рассмотреть этот вопрос спокойно, в академическом ключе оказывается бесполезной, так как вызывает бурную неадекватную реакцию. Предложение спокойно рассмотреть этот вопрос расценивается среди многих латышей, литовцев и эстонцев как покушение на национальную святыню, как кощунство. Это можно сравнить с реакцией многих советских людей на вышедшую в конце 1970-х годов книгу В.Суворова "Ледокол" или на попытки некоторых российских литературоведов поставить под сомнение подлинность "Слова о полку Игореве".
Но безжалостная реальность заключается в следующем: даже если доказать, что оккупации не было (а строго юридически это именно так), то для русскоязычных жителей Латвии и Эстонии ничего не изменится, потому что в этих странах считают по-другому (и не откажутся от доктрины оккупации, иначе рухнет вся правовая конструкция) и на этой основе построили свою законодательную систему. Именно с этих позиций отклоняется российское обвинение Латвии и Эстонии в массовых нарушениях гражданских прав.
Против такого подхода возражают не только российские, но и многие западные специалисты в области международного права. Так, например, немецкий специалист по международному праву М.Виганд вполне разумно полагает, что включение государств Балтии в состав СССР было принудительным, но ненасильственным. Его соотечественница К.Тиле также не считает термин "оккупация" применительно к событиям 1940 года правильным, она называет это "советской аннексией". Такого же мнения придерживается французский историк Д.Ливен, который называет советскую Прибалтику "областями, аннексированными Сталиным". С этим весьма популярным в странах Балтии автором связан довольно показательный эпизод. Эстонский историк М.Граф, придерживающийся "оккупационной доктрины", в недавно вышедшей книге "Эстония и Россия. 1917-1991. Анатомия расставания" для обоснования своей позиции часто ссылается на Д.Ливена. Действительно, Д.Ливен со всей суровостью осуждает террор НКВД. Но при этом французский историк нигде не употребляет термин "оккупация", он пользуется другим термином - "аннексия". Но М.Граф не замечает этой "мелочи".
Некоторые современные русские исследователи также называют включение балтийских республик в состав СССР аннексией. Эту оценку разделяет член русской фракции эстонского парламента в 1994-1999 годах профессор Тартуского университета С.Исаков. Хотя термин "инкорпорация" представляется, на мой взгляд, более точным. Этим термином пользуются и многие балтийские историки, в частности А.Зунда, который пишет, что "Балтийские государства были инкорпорированы в Советский Союз с молчаливого одобрения Британии"7.
Анализ дефиниций, связанных с включением стран Балтии в состав СССР, по своей результативности напоминает гессеновскую "Игру в бисер". К этому можно лишь добавить, что, безусловно, насильственным было включение в 1938 году Чехословакии в состав Германии, осуществленное (стоит особенно подчеркнуть этот момент) в полном соответствии с Мюнхенскими соглашениями, которые предшествовали пакту Молотова - Риббентропа (МРП) и в политическом и в правовом планах вполне достойны, а в нравственном его, безусловно, превосходят. При этом нелишне напомнить, что Латвия, Литва и Эстония дружно голосовали в Лиге Наций за одобрение захвата Чехословакии немцами.
И по существу, и по форме МРП с секретными протоколами представляет собой не что иное, как соглашение о сферах влияния двух могущественных государств. Но в пакте не говорится ничего о том, как и когда конкретно это распределение будет осуществлено. Если бы СССР отказался от осуществления расширения своей сферы влияния или использовал для этого только корректные политические рычаги (что было, кстати, вполне достижимо), то не было бы сейчас ни у кого оснований говорить о МРП, как о каком-то преступлении. Значительно осложнило ситуацию то, что наличие секретных протоколов к советско-германскому соглашению 1939 года, о которых знала широкая общественность Балтии, упрямо отрицалось советским руководством вплоть до самого что ни на есть последнего момента. Так, заведующий Международным отделом ЦК КПСС В.Фалин в одном из интервью 19 декабря 1989 года категорически отрицал наличие секретных протоколов в МРП, а через пять дней, 24 декабря 1989 года, II Съезд народных депутатов СССР признал и осудил эти статьи.
Свойственная тоталитарным режимам практика максимального сокрытия информации, тупое отрицание очевидных событий (вроде расстрела польской офицерской элиты в Катынском лесу) сыграли злую шутку. Ибо со временем этот пакт превратился в массовом сознании прибалтов в чудовищный документ-монстр, хотя он был ничем иным, как обычным в то время (да и в нынешнее тоже) циничным соглашением между большими государствами. Как заметил Г.Маркузе, тоталитарные системы строятся на мифах и порождают мифы. "Существование "секретного протокола" для большинства прибалтов и в доперестроечные времена было секретом Полишинеля, - пишет советник М.Горбачева С.Станкевич. - О нем знали практически все, кто мало-мальски интересовался этим периодом отечественной истории. Тем более что молва о сделке Гитлера и Сталина, поделивших Прибалтику, переходила из поколения в поколение, от родителей к детям. Постоянно напоминали об этом зарубежные "радиоголоса"8.
Но само по себе подписание МРП и других подобных соглашений не является преступлением. Преступным моментом являются сталинские злодеяния. То есть не собственно МРП, а его последствия. Так его нужно и оценивать. Но в массовом сознании народов Балтии за прошедшие десятилетия произошло совмещение собственно исторического эпизода и его последствий. Или, точнее, результаты вхождения балтийских республик в состав СССР затмили саму процедуру вхождения, вытеснили ее на периферию общественного интереса. Ведь многие жители балтийских государств в 1940 году, после вхождения в СССР, испытали культурно-травматический шок. "Мы внезапно очутились перенесенными из цивилизованной Европы на много столетий назад, в ужасное царство Тамерлана", - свидетельствует об этом времени в своем письме к Н.Хрущеву латышский агроном О.Эглайс9. Именно тогда появилась и стала популярной у латышей горькая шутка: немцы 700 лет не могли добиться любви латышей, а Сталин это умудрился сделать за один год.
Обстоятельства и процедура вхождения в состав Советского Союза уже никого здесь не интересует. Сложилось устойчивое представление о событии, давно перешедшее в разряд сакрального. Это представление для балтийских народов является в высшем смысле реальным, так как воплощает коллективный опыт осмысления действительности несколькими поколениями. Подобный опыт служит предметом веры, а не логики, а тем более критики. Миф об оккупации обеспечивает легитимацию существующего общественного устройства. Как и всякий миф, он совмещает в себе два аспекта: диахронический (рассказ о прошлом) и синхронический (объяснение настоящего). И то и другое успешно эксплуатируется национал-радикалами стран Балтии.
Как и всякий миф, он выполняет набор общественно значимых ролей. Во-первых, это интегративная функция, позволяющая консолидировать население на основе единомыслия по поводу знакового события. В этом плане историческая память балтийских народов интенсивно эксплуатируется и "освежается" новыми подробностями террора НКВД. Умело используется любой повод. В частности, недавние упреки России в связи с реабилитацией бывших легионеров СС, разрешением на их марши в центре Риги. Это вызывало в латышских масс-медиа появление эмоционально окрашенных сюжетов депортации 14-15 июня 1941 года, всего за неделю до начала нападения Германии. Читательской и зрительской аудитории напоминали о том, что для семей, подлежащих депортации, на объявленную им железнодорожную станцию подавали товарные вагоны. В "путешествие" в неизвестность своих маленьких детей родители брали с собой, а 16-18-летних посылали отсиживаться в лесу: у подростков, полагали родители, была какая-то надежда сохранить жизнь. С приходом немцев мальчишки выходили из леса и вступали в легионы СС. Понятно, что, скорее всего, не за фашистские идеи, а чтобы отомстить за своих близких. Сломанная жизнь этих людей - еще одна трагедия из многих человеческих трагедий Второй мировой войны. Апелляция к пережитому общему страданию сплачивает людей.
Во-вторых, это политическая функция. Правые национал-радикальные партии реализацией "оккупационной концепции" обеспечили себе преимущества на выборах в парламент, ловко соединив в общественном сознании политическое и этническое (левое, следовательно, русское; русское, следовательно, оккупация). Политические процессы в странах Балтии, особенно в Латвии и Эстонии, имеют четкий этнический вектор. Как только у партий левого и центрального политического спектра появляются шансы на большинство в парламенте, для электората следует строгое предостережение: "Вы хотите снова русской оккупации?" Это показывает, насколько глубоки на теле балтийских народов рубцы сталинских репрессий, что даже такая демагогия срабатывает.
В-третьих, психологическая функция. Нынешние национал-радикальные политики ностальгируют по 1990-м годам, когда над странами Балтии еще витал ореол жертв тоталитарного режима. Со временем этот ореол начинает блекнуть. У Евросоюза другие, более современные ассоциации с этим регионом. Сегодня страны Балтии - наиболее динамично развивающийся регион Объединенной Европы, обладающий самым высоким среди всех постсоветских стран уровнем жизни населения. И независимость на них практически "упала с неба". Если еще Литва заплатила 12 человеческими жизнями, Латвия - тремя, то в Эстонии не было даже и одной пощечины, полученной в борьбе за независимость. В отсутствие реальных возможностей "пострадать за общее дело" желание поддерживать имидж "жертв" сегодня удовлетворяется в усиленном педалировании темы оккупационного режима, в сублимации страха перед грозным и непредсказуемым соседом.
В-четвертых, пропагандистская функция, позволяющая тешить своих избирателей посулами российских миллиардов долларов в качестве компенсации за оккупацию. Оккупационная доктрина помогает и формированию "образа врага" - универсального пропагандистского инструмента для оправдания ошибок, просчетов и профессиональной некомпетенции руководителей государств любого политического спектра. Контент-анализ выступлений многих политических деятелей стран Балтии приводит к выводу, что для них вообще никакой Второй мировой войны не было, а была лишь оккупация. Жителям нашей страны такое даже трудно себе представить. Но у них здесь своя, возможно, естественная для малочисленных этносов логика, свой кругозор, который у нас иногда иронически называют "хуторским". Возможно также, что мировые процессы для них слишком масштабны, чтобы быть чувствительными.
Драматизм глобальных событий 1940-х годов сфокусировался в массовом сознании латышей, литовцев и эстонцев на оккупации. Сначала советской, потом немецкой, а затем снова советской. Национал-радикальные масс-медиа стран Балтии последовательно проводят мысль, что вообще "во всем виноваты русские". Это прибалтийский аналог нашим "жидомасонам", "мировой закулисе", "лицам кавказской национальности" и т.д. Разумеется, ляпсусы, допускаемые российскими официальными лицами, вроде заявления главы делегации Госдумы России накануне его визита в Эстонию об отставке премьер-министра Эстонии или курьезного объяснения главы администрации города Химки о причине переноса памятника советским летчикам, защищавшим небо Москвы в 1941 году, или блокирование посольства Эстонии молодежной организацией "Наши", которое является нарушением Венской конвенции, что никогда не позволяли себе ни Российская империя, ни Советский Союз.
Эти и другие ошибки, которые, по знаменитой оценке французского политического деятеля Талейрана, хуже чем преступления, допущенные в период событий, связанных с Бронзовым солдатом в марте-мае 2007 года, тщательно фиксировались и эффективно использовались для антироссийской пропаганды. Но парадокс заключается в том, что чем меньше Россия дает поводов для возбуждения антироссийских настроений, тем интенсивнее эксплуатируется идея оккупации. Природа этого парадокса заключается в том, что оккупационная доктрина стала определяющей в современной политике стран Балтии по отношению к России. Ее всегда можно использовать в ситуации, когда нет ничего другого. Это как неразменный рубль из популярной русской сказки.
И наконец, пятая, правовая функция. Как уже было отмечено, оккупационная доктрина позволила национал-радикалам создать государственное устройство на этнократической основе. В соответствии с принятым в начале 1990-х годов гражданским законодательством все те, кто приехал в Латвию и Эстонию после войны, и их потомки не могут считаться национальными меньшинствами, они - следствие советской оккупации со всеми вытекающими последствиями.
Чувства прибалтийских этносов по отношению к трагедии 1940, 1941, 1945-1949 годов, как и по отношению к сталинским преступлениям вообще, можно и нужно понять и уважать, но при этом не следует романтизировать исторический процесс. Как это ни обидно для прибалтов, но ведь так было еще совсем недавно, на протяжении XIX-XX веков, когда малые и даже совсем не малые европейские государства - Бельгия, Австрия, Нидерланды, Венгрия, Чехословакия, Сербия, Польша и многие другие насильственно включались то в одну европейскую империю, то в другую. Все происходящее имеет и свое пространство, и свое время, а политические нормы в Европе даже в первой половине
XX века были именно таковы.
Геополитика всегда была и остается циничной. Только очень наивные люди могут полагать, что сегодня не происходит секретных договоренностей между великими державами по поводу судьбы малых стран. Великие державы часто игнорируют правовые нормы, когда это диктует стратегия, как это сделали, например, США, захватившие в 1979 году вооруженным путем остров Гренада. Вступление английских и советских войск в Иран, высадка американских войск в Марокко вопреки воле правительств этих стран, захват острова Мадагаскар, принадлежавшего не участвовавшей в войне вишистской Франции, уничтожение англичанами французской эскадры в Мерс-эль-Кебире 3 июля 1940 года (операция "Катапульта", унесшая жизни более 2 тыс. французских моряков) - это только часть подобных акций, осуществленных тогда, в начале 1940-х годов.
Анализируя ситуацию, сложившуюся для СССР на его западных границах в начале лета 1940 года, необходимо помнить, что в тот момент кардинально изменилась международная обстановка. 9 апреля капитулировала Дания, за пять дней германский вермахт завоевал Голландию, за 19 - Бельгию, за два месяца - Норвегию, а 14 мая пал Париж. После того как фактически вся континентальная Западная Европа была оккупирована Германией, началось интенсивное сосредоточение германских войск в Польше (35 дивизий) и Восточной Пруссии (12 дивизий), то есть непосредственно у границ Советского Союза. К этому следует добавить, что весной 1940 года в Восточной Пруссии была объявлена дополнительная мобилизация. Требование увеличить численность советских гарнизонов, расквартированных в Прибалтике, обращенное к Латвии, Литве и Эстонии, в этих условиях было естественной реакцией СССР. Эта мера была продиктована интересами национальной безопасности Советского Союза в ситуации реальной угрозы войны, что вскоре и подтвердилось. Ведь главная цель нацистской Германии, как это неоднократно декларировалось руководителями Третьего рейха, было уничтожение СССР. 11 августа 1939 года, накануне подписания пакта Молотова - Риббентропа, в беседе с последним комиссаром Лиги Наций в вольном городе Данциге К.Буркхардтом Гитлер в очередной раз откровенно высказал суть своих будущих замыслов: "Все, что я собираюсь сделать, направлено против Советского Союза… Я вынужден заключить соглашение с Советским Союзом, после же нападения на Запад и его поражения я поверну все свои военные силы против Советского Союза"10. Какое уважающее себя государство не приняло бы необходимых мер для обеспечения своей безопасности?
Правительства стран Балтии согласились с советскими требованиями. Ввод десяти дополнительных стрелковых дивизий и семи танковых бригад многие западные специалисты тогда расценивали как вынужденную меру обеспечения безопасности СССР. Так, глава британского МИД Э.Галифакс считал, что "концентрация советских войск в Прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера". Аналогично восприняли эту акцию даже главы дипломатических представительств Германии в Латвии - фон Котце и в Литве - Э.Цехлин.
Разумеется, можно сказать, что правительствам стран Балтии ничего не оставалось, как принять требования СССР. Но ведь они их приняли. В отличие от Финляндии, которая эти требования отвергла и не побоялась защищать свою независимость с оружием в руках. В этой связи можно указать на эпизод, характеризующий ситуацию в странах Балтии, сложившуюся к началу лета 1940 года. Правительство Литвы дало положительный ответ на советские требования. Но ответ был дан утром 16 июня, а вечером 15 июня Президент Литвы А.Сметона отправил в отставку премьер-министра А.Меркаса, после чего бежал из страны. Но по существующим и тогда и теперь правовым нормам отправленный в отставку кабинет министров исполняет свои обязанности до момента утверждения нового кабинета. Поэтому с юридической точки зрения официальная позиция Литвы в отношении советских требований не может быть оспорена. И хотя Президент Литвы А.Сметона, находившийся к тому моменту вне своей страны, отказался принять ультиматум и высказался за вооруженное сопротивление Советскому Союзу, это уже не имело значения, да и на призыв сопротивляться никто не откликнулся. Хотя страны Балтии вместе взятые располагали вооруженными силами значительных размеров, во всяком случае превосходящими финские (согласно данным латвийского историка-эмигранта Эдгара Андерсона, страны Балтии имел 900 орудий, 102 танка, 410 самолетов, а в случае всеобщей мобилизации могли выставить 600 тыс. солдат. Тогда как население Финляндии в 1940 году составляло ровно половину населения трех стран Балтии).
В начале войны Великобритания отказалась от каких-либо политических и военных обязательств, касающихся гарантий безопасности для государств Балтии. На этот факт обращают внимание балтийские историки, в том числе А.Странга, И.Фельдманис и М.Вирсис. Тогдашний британский посол в Риге Чарльз Орде признавал, что западные страны в тот период не смогли оказать какой-либо поддержки странам Балтии, но при этом был убежден, что в отличие от Германии Советский Союз позволит этим странам сохранить свои языки и культурную автономию. Упомянутый в этой статье А.Зунда особенно подчеркивает этот момент.
Балтийские народы в 1940 году стояли перед ситуацией выбора между СССР и Германией, а русские тогда, как уже отмечалось, воспринимались там как меньшее зло. То, что никто не придет на помощь прибалтийским республикам в случае военной агрессии против них, показал опыт войны СССР с Финляндией зимой 1939-1940 годов. Несмотря на требование мировой общественности защитить Финляндию, ни одно государство не пришло ей на помощь.
У.Черчилль, будучи в 1940 году премьер-министром Великобритании, по свидетельству российского посла И.Майского, положительно воспринял включение республик Прибалтики в состав СССР, так как это полностью отвечало тогда интересам Великобритании, которая находилась в состоянии войны с Германией. И в своих мемуарах, посвященных событиям Второй мировой войны, У.Черчилль подтвердил эту оценку. Ее разделяют в своих мемуарах де Голль, А.Иден.
Надо ли изучать прошлое? - вопрос риторический, ибо любой здравомыслящий человек скажет, что это делать надо. Не знающие или не понявшие свое прошлое, и человек, и страна практически подрывают основы своего будущего. Мемуары политических лидеров, которые вызывают ныне острый читательский интерес, помогают лучше познать прошлое. Но, углубляясь в прошлое, следует сохранять здравый смысл. В противном случае поднятый в 1992 году одним из казанских жителей вопрос о взыскании с России денежной компенсации за взятие и разграбление Иваном Грозным в 1552 году Казани может повлечь за собой на таком же уровне интеллекта предъявление счета, но уже со стороны России, за татаро-монгольское нашествие. В этой тональности предъявление встречных претензий Латвии за деятельность "красных латышей" представляется вполне уместным. Общепризнано, что только благодаря латышским стрелкам большевики удержали в 1918-1919 годах власть, которая принесла России огромные, невосполнимые бедствия.
Одним из любимых аргументов адептов "оккупационной доктрины" является присутствие советских воинских частей в момент проведения парламентских выборов в июле 1940 года. Немецкий историк Б.Мейснер подробно описал по документам особенности и характерные детали выборной кампании в странах Балтии в 1940 году. Действительно, во время парламентских выборов там находились части Красной армии. Но они присутствовали на основе межправительственных соглашений. А вот во время парламентских выборов в 2005 году в Ираке там находилась 250-тысячная армия США и их союзников. И при этом не на основе межправительственных соглашений, а в результате военных действий, то есть оккупации, в строгом и точном значении этой дефиниции. Но ведь мировое сообщество никогда не подвергало сомнению легитимность этих выборов.
"Потеря странами Балтии независимости была следствием общеевропейского международного политического кризиса, - пишет упоминавшийся выше эстонский историк М.Ильмярв, - порожденного Мюнхенским пактом, договорами между Советским Союзом и Германией, германским вероломством, искусной пропагандой и ожиданиями ниспровержения Советского Союза и Германии и, с другой стороны, отсутствием реалистичной и независимой внешней политики на Балтике в 1939-1940 годах, а также той внутренней политикой, которая была распространена в этих странах, тогда как кардинальные сдвиги в большой европейской политике подготовили поле для потери суверенитета балтийскими государствами… Таким образом, тихая потеря независимости балтийских государств и их полное исчезновение с европейской политической арены были результатом долгого процесса, хотя не единственно по причине совершенно безысходной ситуации и не только из-за вынужденных действий, вызванных подписанием пакта Молотова - Риббентропа"11.
Можно привести и много других аналогичных высказываний прибалтийских историков в этом духе. Да и вообще представить документы и найти аргументацию для объективной оценки событий 1939-1940 годов не составляет большого труда. В период начавшейся в СССР в середине 1980-х годов перестройки и последующего в ее развитии этапа гласности никто не мешал советскому руководству организовать широкое научное обсуждение проблемы вхождения республик Прибалтики в состав Советского Союза. Для этого можно было привлечь общепризнанных высокопрофессиональных историков и специалистов по международному праву, не только советских, но и зарубежных. Результаты дискуссий столь высокого уровня, безусловно, оказали бы значительное воздействие на общественное мнение Прибалтики. Объективные выводы, сделанные представительным академическим сообществом, возможно, закрыли бы эту тему.
Но у Советского Союза был и великолепный политический шанс решить эту острую, болезненную проблему. Напомню о настоятельных обращениях в конце 1988 - начале 1989 года республик Прибалтики к руководству СССР с просьбой подписать новый Союзный договор. Помимо признанной всеми, в том числе не только признанной, но и инициированной самими руководителями СССР, необходимости реформирования государственного устройства Союза ("возвращения к ленинским нормам федерализма"), у республик Прибалтики были свои юридические основания для этого. Ведь они не подписывали Декларацию об образовании СССР в декабре 1922 года.
Какие же очевидные выгоды вытекали из нового Союзного договора, предлагавшегося республиками Прибалтики?
Поставив свою подпись под этим документом, руководители Латвии, Литвы и Эстонии тем самым легитимировали бы нахождение этих республик в составе Советского Союза. Таким образом, был бы закрыт самый болевой, самый уязвимый вопрос государственного устройства Советского Союза.
И это была инициатива республик Прибалтики. Они сами предлагали Центру "свой договор", что, несомненно, было и для тогдашнего политического руководства Прибалтийских республик, и тем более для Центра выигрышным и тактическим, и стратегическим моментом.
По инициативе республик Прибалтики постановлением Верховного Совета СССР от 1 декабря 1988 года "О дальнейших мерах по осуществлению политической реформы в области государственного строительства" при Верховном Совете СССР была создана комиссия по разграничению прав и полномочий между Центром и союзными республиками ("комиссия Г.Таразевича"), куда вошли помимо депутатов Верховного Совета ученые: юристы, экономисты и социологи. На заседаниях этой комиссии в основном речь шла о необходимости подписания нового Союзного договора, где должны были быть четко зафиксированы эти разграничения. Многие члены этой комиссии, и прежде всего депутаты от Прибалтийских республик - Л.Кукайне, Л.Шепетис, С.Райк, - были уверены в том, что договор будет подписан, настолько очевидной для них была его необходимость для сохранения СССР. Но М.С.Горбачев отказался это сделать. Через два года он был готов подписать такой договор, но время для него уже давно ушло. Как остроумно заметил Кронид Любарский, "Михаил Горбачев умел идти на уступки, правда, именно тогда, когда было уже поздно и никакая уступка не имела значения"12.
В этой связи необходимо отметить характерную черту прибалтов - обязательность, уважение к документу, к договору - для современного российского менталитета категории чаще всего достаточно несерьезные. Хотя людям, многие поколения которых прожили в условиях постоянного обмана со стороны государства, это, наверное, простительно. Поэтому иногда можно слышать вполне родное российское, что-то вроде "все равно бы ушли". Это характерное для нас суждение я вспоминаю всегда, когда в странах Балтии встречаюсь с неприязнью и даже агрессией со стороны современных молодых политиков этих стран к тем, кто составлял политическую элиту конца 1980-х - начала 1990-х годов. В Эстонии это Я.Аллик, М.Лауристин, Р.Вейдеманн, В.Пальм, К.Халлик и другие. "Ведь они хотели подписать новый Союзный договор. Если бы они этого добились, то мы сейчас были бы не в ЕС, а в Советском Союзе". Такое, понятно, не прощается.
Еще один шанс был упущен в 1991 году. После августовского путча республики Прибалтики, Латвия и Эстония, как и другие союзные республики, объявили о выходе из СССР. 24 августа 1991 года первый Президент России подписал акты о признании независимости Латвии и Эстонии. Спешка (акты были подписаны менее чем через трое суток после путча) и непрофессионализм, проявленные при подписании документов столь высокого значения, привели к острейшим проблемам и с выводом войск, и с демаркацией границ, и с имуществом, и многим другим.
В них российская сторона не выставила абсолютно никаких условий для своего признания независимости этих стран. В частности, не было поставлено требование предоставления всем русским жителям этих стран равных гражданских прав, что было вполне достижимо в тот момент и что лишало бы идею оккупации практического содержания.
В сентябре 1991 года вновь образованный высший законодательный орган - Государственный Совет СССР принимает решение о выходе республик Прибалтики из Советского Союза - также без каких-либо условий и сколько-нибудь серьезных предварительных обсуждений и переговоров.
Таким образом, не следует всю вину за доктрину оккупации возлагать на национал-радикальных политиков стран Балтии. Часть этой вины лежит на руководителях СССР и России, которые сначала приложили усилия для возникновения, а затем не только не помешали, но в известной мере способствовали созданию условий для распространения мифа о советской оккупации 1940 года.
