ENGLISH25-летие вхождения Германской Демократической Республики в состав Федеративной Республики Германия пришлось на год 70-летия Великой Победы, освободившей мир от нацистской угрозы. Это еще один повод поразмыслить над тем, какие выводы сделали немцы из событий, послуживших поворотными моментами не только их собственной, но и мировой истории. Сегодняшнюю ФРГ с ее определяющим влиянием на политику Евросоюза можно было бы охарактеризовать как мини-великую державу, от поведения которой многое в мире зависит. Исторические периоды, когда Германия была просто великой державой - империей кайзеров или рейхом под знаком свастики, - заканчивались катастрофами вселенского масштаба. Научили ли немцев чему-либо столь болезненные уроки истории? Без ответа на этот вопрос невозможно даже приблизительное прогнозирование
будущего нашего континента.
«Старая» ФРГ
3 октября 1990 года ФРГ реализовала внешнеполитическую цель, определенную принятым ею в 1949 году Основным законом. С самого начала конституционным предназначением западногерманского государства было расширение на Восток с целью восстановления бывшего Германского рейха - путем распространения действия Основного закона на соответствующие территории либо через создание нового германского государства в результате соглашения между частями ранее единой страны.
«Национальная проблема немцев» возникла после Второй мировой войны главным образом вследствие отказа находившейся под внешним управлением Западной Германии от создания единого государства, которое учитывало бы интересы всех немцев. Показная забота о восстановлении германского единства должна была служить алиби для боннских политиков. Положенное в колыбель ФРГ обязательство «натиска на Восток» отвечало планам США сделать ее главной ударной силой против СССР в Европе. Запад уже тогда был готов воевать с русскими до последнего немецкого солдата. Упоминание о договорном воссоединении не было свидетельством политического реализма. Отношение западных немцев к ГДР приближалось скорее к горячей, чем к холодной войне, хотя провозглашение восточногерманской республики было лишь ответом на создание ФРГ. Аппетиты не ограничивались ГДР, которую большинство западногерманских политиков называли Средней Германией. Для ФРГ продолжала существовать Восточная Германия - территории бывшего рейха, вошедшие по Потсдамским соглашениям в состав Польши и СССР. Для них и предназначался договорный вариант. Требованием восстановления германских границ 1937 года ФРГ создавала атмосферу тотальной конфронтации с СССР и другими социалистическими странами.
Особенности участия ФРГ в европейском внешнеполитическом процессе после проигранной войны свидетельствовали о том, что западные немцы ничего не забыли и ничему не научились. Не только они занимались подрывной деятельностью на территории советской оккупационной зоны, а затем ГДР. Но из опасения, что Запад забудет об «освобождении» немецких восточных земель, политический истеблишмент ФРГ постоянно добивался превращения европейского континента в арену прямого столкновения между обоими полюсами биполярного мира. Когда Советский Союз приступал к смягчению напряженности в отношениях с Западом, ФРГ - самостоятельно или по наущению извне - шла на провокацию, которая все возвращала на круги своя.
Примером может служить реакция западных немцев на попытку пришедших к власти после смерти И.В.Сталина в марте 1953 года новых руководителей СССР улучшить международный климат. Тогда в Кремле началось, в частности, осторожное обсуждение вопроса о целесообразности построения социализма в «отдельно взятой» ГДР, который мог бы помешать в будущем объединению германских государств, остававшемуся официальной целью политики СССР. При условии нейтралитета будущего единого германского государства могущественный Л.П.Берия настаивал на ревизии курса руководства ГДР на социалистические преобразования в республике. О внутренних московских дискуссиях знали в Бонне, что было неудивительно при обилии двойных агентов в обоих германских государствах.
Под воздействием иллюзии, будто СССР вынужден отныне действовать с позиции слабости, ФРГ поспешила объявить народным восстанием начавшиеся в середине июня 1953 года забастовки и уличные демонстрации восточноберлинских строителей, вызванные непродуманными действиями властей республики. Для сокращения дефицита госбюджета правительство ГДР декретировало увеличение норм выработки в строительстве при одновременном повышении цен на ряд продовольственных товаров. Строительная отрасль играла важную роль в экономике ГДР, так как республике пришлось восстанавливать жилой и промышленный фонд, почти целиком разрушенный в ходе финального рывка Красной армии к Берлину. Западногерманская пропаганда в немалой степени содействовала тому, что демонстрации и забастовки, распространившиеся тогда на всю ГДР, приобрели антиправительственный и антисоветский оттенок. В организационном плане основную роль в подстрекательстве к противозаконным действиям взяла на себя западноберлинская радиостанция РИАС («Радио в американском секторе»), обладавшая достаточной мощностью для вещания на всю территорию ГДР.
Угроза беспорядков в крупных городах ГДР заставила советских военных комендантов (оккупационный режим был полностью отменен лишь в 1957 г.) вывести на улицы танки. Первым приказ об этом отдал комендант Восточного Берлина. Танки не стреляли, никого не давили, не было зарегистрировано ни единого случая столкновения между ними и демонстрантами. Одного вида бронированных машин оказалось достаточно для того, чтобы положение нормализовалось. Окончательно порядок навела пришедшая в себя полиция ГДР.
События 1953 года пополнили богатейшую коллекцию германских исторических мифов легендой о зверски подавленном советскими танками всеобщем восстании населения ГДР против навязанного ему режима. И сегодня день 17 июня отмечается в ФРГ как памятная дата общенационального значения. Что касается СССР, то лозунг объединения Германии был очень скоро заменен принципом всемерной поддержки социалистической ГДР, которая рассматривалась тогда как важнейший союзник в Европе, как краеугольный камень всей системы безопасности на европейском направлении.
Место политического деятеля в истории определяется его решениями в кризисные моменты. Состоявшийся вопреки сомнениям США и Запада в целом визит Аденауэра в Москву принес в сентябре 1955 года установление дипломатических отношений между ФРГ и СССР. Аденауэр, один из творцов современной Европы, прекрасно понимал, что без нормализации отношений с Россией немцы не смогут рассчитывать на то влияние на континенте, которое соответствует их удельному весу в европейской экономике и политике. Сотрудничество ФРГ с Советским Союзом не получило при нем широкого развития, но основа для взаимодействия была заложена. В этом смысле первый канцлер ФРГ был автором и ее «новой восточной политики».
Западные стратеги продолжали считать ГДР наиболее уязвимым звеном советского оборонительного вала в Восточной Европе и сконцентрировались на нанесении республике всестороннего и максимального ущерба. Острие удара пришлось на Берлин: у столицы ГДР не было нормальной границы с западной частью города, остававшейся инородным телом в сердце Восточной Германии. До поры до времени СССР старался сохранить хотя бы формальные признаки особого статуса бывшей столицы рейха в качестве возможной отправной точки для включения в повестку дня мировой политики проблемы восстановления государственного единства немцев. Однако ущерб от отсутствия пограничного барьера значительно перевешивал гипотетические плюсы практически бесконтрольного передвижения людей через линию, отделявшую советский сектор Берлина от западных секторов, немецкая администрация которых возглавлялась политиками, расколовшими единые органы городского управления.
Поскольку Западный Берлин был связан с территорией ФРГ воздушными коридорами, полеты по которым, согласно межсоюзническим соглашениям 1945 года, оставались неподконтрольными властям советской зоны, ворота для проникновения в ГДР всевозможной враждебной агентуры оставались открытыми настежь. Действовали с баз в Западном Берлине не только официальные спецслужбы западных стран, но и множество частных подрывных организаций, никому не подотчетных и поэтому особенно опасных. К тому же Западный Берлин превратился в подобие гигантского пылесоса, выкачивавшего из ГДР рабочую силу высшей и средней квалификации, в которой республика отчаянно нуждалась и на подготовку которой она тратила огромные средства. Изменить что-либо в сложившейся ситуации ГДР своими силами не могла: уровень жизни в ФРГ, которая практически не выплачивала репараций в пользу стран, подвергшихся нацистской агрессии, значительно превосходил уровень благосостояния ГДР, обеспечивавшей все репарационные платежи.
Желание Москвы навести порядок в центре союзной страны, за которую СССР нес ответственность и как бывшая оккупационная держава, было естественным и понятным. Конечно, выдвинутое в 1958 году Н.С.Хрущевым требование преобразовать Западный Берлин в демилитаризованный вольный город носило экзотический характер - новейшая история не знает удачных примеров существования таких образований. Однако статус вольного города означал бы не только введение нормального пограничного контроля на его рубежах, но и гарантию от включения в состав ГДР - подобное намерение западная пропаганда упорно приписывала СССР и всему социалистическому лагерю.
Последовавшие переговоры как в рамках контактов между четырьмя державами, ответственными за Берлин и Германию в целом, так и напрямую между СССР и США не увенчались успехом. Пришлось ГДР в августе 1961 года возводить Берлинскую стену - другой возможности наладить эффективную систему контроля на линии секторального разграничения в плотно застроенных и густонаселенных районах многомиллионного мегаполиса найти не удалось. Необходимый для обеспечения безопасности ГДР и всего социалистического содружества контрольный уровень был реализован щадящим для оппонентов способом - в движение были приведены не танки, а строительные краны.
Но у акции достаточно прозаического характера оказалась умопомрачительно высокая пропагандистская цена. Границы и контроль на них всегда доставляют множество неприятных ощущений всем, кто сталкивается с ними. Однако ни одна граница не объявлялась столь интенсивно исчадием ада, как оборонительные сооружения Берлинской стены. Они на долгие годы были превращены западной пропагандой во всемирный символ попрания прав человека, подавления всех гражданских свобод и надвигающегося апокалипсиса. Посещавших Западный Берлин иностранных политиков везли на смотровые площадки у стены, добиваясь от них осуждения практикуемого ГДР «беспредела». Перебраться в ФРГ из ГДР можно было различными путями - и нелегально (через третьи страны), и легально (долгим и тернистым путем преодоления бюрократических препонов), причем масштабы легального выезда росли с каждым годом. Но любителей острых ощущений, как магнит, притягивала стена. Попытки преодолеть ее объединяли в себе спортивный интерес, накал экстрима, изрядную дозу адреналина, а также перспективу общенациональной известности и существенную материальную компенсацию в случае, если удавалось невредимым перебраться на ту сторону. Не у всех это получалось.
Что и говорить, стена не относилась к объектам, которыми можно было безусловно гордиться (хотя она представляла собой шедевр с инженерной точки зрения). Ее и не было бы, если бы Запад проявил минимальную готовность установить нормальные отношения с Востоком. И все же ее вклад в процесс разрядки международной напряженности оказался существенным. Вместе с Карибским кризисом октября 1962 года она доказала, что нахрапом от СССР, от социалистического содружества ничего добиться нельзя. Необходимость договариваться стала очевидной даже для любителей закусить удила.
Камень за пазухой
Острота переговорных процессов периода холодной войны определялась тем, что стороны представляли глобальные общественные системы, исключавшие друг друга. В этом смысле достигавшиеся соглашения являлись скорее перемирием, чем миром, и требовали неустанного контроля за тем, насколько точно реализуются их условия. Позитивное содержание сдвигов в позициях сторон заключалось в снижении риска возникновения горячей войны в непосредственном будущем, негативное - в сохранении принципиальной установки на подготовку условий для ликвидации в конечном счете партнера.
Берлинская стена не привела к изменениям в Основном законе ФРГ, но смена стратегии продвижения на Восток произошла. В июле 1963 года социал-демократ Эгон Бар предложил заменить прежнюю силовую концепцию «удара в лоб» в отношениях с социалистическими странами на политику «Изменение путем сближения», предусматривавшую смягчение тона в общении с ними. Внешне эта линия порождала иллюзию, будто речь идет о перспективе движения друг к другу договаривающихся сторон со встречей где-то посередине, то есть о создании строя, объединяющего плюсы социализма и капитализма. Однако проект имел в виду не столько конвергенцию, сколько смену «изнутри» режимов в восточноевропейских странах, ставших партнерами Запада. Предстояло удушение европейского социализма в объятиях рыночного хозяйства и транснациональной финансовой олигархии.
Рецепт «дружественного захвата» имел успех. «Новую восточную политику» последовательно проводили не только социал-демократические канцлеры, определявшие политику ФРГ после 1968 года (Вилли Брандт, Гельмут Шмидт), но и вернувшиеся в 1982 году к власти ХДС/ХСС (Гельмут Коль). Впоследствии позитивную линию этой политики в плане поддержания добрых отношений с Россией продолжил социал-демократ Герхард Шрёдер, негативную, антироссийскую линию - глава ХДС Ангела Меркель.
Разработанный Эгоном Баром способ «дружбы» с социалистическим содружеством использовали и другие западные державы. Скромно именуя себя мировой державой второго ряда, ФРГ азартно вживалась в амплуа европейского острия американской политики. Параллельно с наращиванием самых разнообразных контактов с СССР, ГДР и другими социалистическими странами шло скрытное многоканальное спонсирование внутренних оппозиционных сил, которым предстояло в обозримом будущем развалить существующий в них политический строй. Многослойная структура политики Запада позволила переделать под себя выдвинутую СССР идею общеевропейского дома, основанную на перспективе предоставления комфортных квартир всем европейцам.
На первый взгляд 1970-е и начало 1980-х годов стали свидетелями триумфальных успехов советской внешней политики. В том что касается отношений с ФРГ, впечатляли Московский договор об отказе от применения силы (1970 г.), за которым последовали аналогичные договоры Бонна с Варшавой и Прагой, а также Договор об основах отношений ФРГ и ГДР, нормализовавший связи обоих германских государств между собой (1972 г.). По логике вещей, сюда же относилось и положившее конец нестихающему берлинскому кризису Четырехстороннее соглашение по (Западному) Берлину (1971 г.), хотя формально ФРГ не имела к нему отношения (юридически Западный Берлин оставался территорией, оккупированной тремя западными державами). Апогеем дипломатических достижений Москвы стал итоговый документ Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе - хельсинкский Заключительный акт (1975 г.), провозгласивший Европу континентом мира. Казалось, Москве удалось зацементировать результаты Второй мировой войны в Европе.
Пока основные направления внешнеполитической деятельности Советского Союза находились под жестким личным контролем А.А.Громыко («мистера Нет», по западной классификации), внешний вид достигнутых результатов значительно не отличался от их реальной сущности. Довольно долго оставался в тени тот факт, что отказ ФРГ снять или видоизменить вменяемое ей Основным законом обязательство двигаться на Восток под флагом германского единства является миной замедленного действия, заложенной под континентальную стабильность. Но как только обновленное советское руководство, полагаясь на прочность успеха своих предшественников, приступило к самонадеянным экспериментам во внешней политике, наружу выступили все ранее скрытые дефекты достигнутых с Западом соглашений. Серьезных огрехов нашлось не так уж мало. Хельсинкский Заключительный акт, как своего рода квинтэссенция периода разрядки международной напряженности, оказался средоточием допущенных просчетов.
Суть Заключительного акта составлял так называемый декалог - десять принципов (заповедей), регулирующих взаимные отношения государств-участников. Взятые по отдельности эти принципы звучали вполне пристойно, но вместе они подавали весьма неоднозначный сигнал. Для СССР первостепенное значение имел третий пункт - «Нерушимость границ»: «Государства-участники рассматривают как нерушимые все границы друг друга, как и границы всех государств в Европе, и поэтому они будут воздерживаться сейчас и в будущем от любых посягательств на эти границы. Они будут соответственно воздерживаться также от любых требований или действий, направленных на захват и узурпацию части или всей территории любого государства-участника». По мнению советских дипломатов, это означало точку в вопросе о границах в Европе.
Однако уже в первом пункте Заключительного акта («Суверенное равенство, уважение прав, присущих суверенитету») наряду с правом каждого государства «на территориальную целостность, на свободу и политическую независимость» предусматривалось, что границы государств «могут изменяться, в соответствии с международным правом, мирным путем и по договоренности». Возможность пересмотра существующих границ не фигурировала до Хельсинки в заключаемых СССР международных договорах. Недвусмысленное упоминание об осуществимости изменения границ обесценивало обязательство безусловно соблюдать их. Взаимоисключаемость этих пунктов ставила все последующее развитие в зависимость от быстро меняющегося соотношения сил. С формально-юридической точки зрения присоединение ГДР к ФРГ, развал Югославии, дезинтеграция Советского Союза содержались в Заключительном акте Хельсинки, как курица в яйце.
Разрушительные последствия вызвала абсолютизация прав человека и возведение их в ранг высшей ценности в межгосударственных отношениях (восьмой пункт декалога)1. В дальнейшем Запад произвольно превратил тему прав человека в универсальный критерий определения характера своих отношений с Востоком и в генеральную основу оценки положения в социалистических странах. Во имя прав человека в их западном истолковании пропагандистское, а также всякое иное вмешательство во внутренние дела социалистических стран получило как бы благословение мирового сообщества. При отсутствии яркого повода для праведного возмущения всегда можно было раздуть мелкий инцидент, придраться к любому решению административных или судебных органов. Ко всякому обвинению, выдвинутому в наш адрес какой-нибудь западной или прозападной неправительственной организацией, перестроечный и постперестроечный СССР и уж подавно либеральная Россия относились как к окрику с небес, который требует немедленного повиновения.
В постхельсинкский период СССР и его союзники пошли на уступки по жизненно важным вопросам, не позаботившись об их сбалансированности, обоюдности и эквивалентности. Социалистическое содружество без подстраховки и надежных гарантий положилось на словесные заверения западных политиков, что привело в конечном счете к тотальному разочарованию. Пожалуй, самым убедительным свидетельством того, что Хельсинки обманул все наши надежды, стал недавний отказ Финляндии выдать въездные визы членам российской делегации на юбилейную сессию Парламентской ассамблеи ОБСЕ, посвященную 40-летию Заключительного акта, и принятая этой сессией антироссийская резолюция.
Наша готовность играть в поддавки не нашла подражателей на Западе. Ни квартиры в общеевропейском доме, ни самого общеевропейского дома Россия не дождалась. Единственное, что мы получили, - это НАТО у наших границ и новую волну холодной войны, обрушившуюся на нас с Запада.
Повторение пройденного?
Скоротечность присоединения ГДР к ФРГ в 1989-1990 годах объяснялась как слабостью послехонеккеровского руководства правившей республикой СЕПГ, так и беззастенчивым западногерманским вмешательством. События развивались по слегка модернизированному сценарию 1953 года - только не было уже оккупационного режима и советских военных комендантов с подчиненными им танками. Поражала почти военная дисциплина массовых выступлений в ГДР, которые претендовали на то, чтобы быть спонтанными. Вплоть до отмены контроля на КПП Берлинской стены поздним вечером 9 ноября 1989 года демонстранты на улицах городов ГДР не выдвигали требований о воссоединении. После 9 ноября лозунг о «едином народе» разом стал всеобщим. Однако референдум по вопросу о воссоединении так и не состоялся. Дело в том, что к октябрю 1990 года, когда пришла пора «оприходовать» ГДР, среди восточных немцев уже начался процесс осознания, что уходит что-то ценное и невосполнимое.
«Большая ФРГ» исключила из своего Основного закона пункты о дальнейшем территориальном расширении. Теперь рост сферы германского влияния стал опираться на иные факторы. Приходится признать: мы бросили наших социалистических союзников на произвол судьбы, предоставив свободу рук политическим элитам США, ФРГ и прочих броненосцев Запада, - бросили, окончательно растеряв друзей, развалив мировую державу, пожертвовав собственной безопасностью, ничего не получив взамен. Можно искать утешение в том, что с нами поступили нечестно, что нас обманули, подвели, не выполнили обещаний. Но азбучной истиной политики является правило: когда садишься за обеденный стол с лукавым, запасайся длинной ложкой! Пустое дело заниматься мелодекламацией на тему, что крушение СССР, ГДР и т. д. было бы и так неизбежно: невозможность вечной жизни никогда не оправдывала самоубийства.
Для сдачи позиций советское руководство не дожидалось никаких особых посулов. Прибывший в Москву 10 февраля 1990 года Гельмут Коль получил самый неожиданный и ценный презент за всю свою долгую политическую карьеру, пообещав только: «Уж как мы станем дружить в будущем!» Вслед за этим без всяких условий в его руки была отдана ГДР.
Решающую беседу с М.С.Горбачевым канцлер начал с сообщения, что правительство ФРГ одобрило предоставление СССР кредита на приобретение продовольствия, добавив, что готов помогать всегда, когда в том будет нужда. Затем последовал намек на то, что Западная группа войск является, по существу, заложником нестабильности в Восточной Германии: «В ГДР дислоцированы советские войска численностью около 400 тыс. человек. Там же живут жены и дети советских офицеров. Долгом советского руководства является их защита. Это элементарная логика, законный интерес, и я его поддерживаю». После этого Коль заговорил о проекте валютной унии ФРГ и ГДР, реализация которого означала объединение «с черного хода»: введение в Восточной Германии марки ФРГ в качестве единственного платежного средства неизбежно вело к практически немедленной ликвидации ее суверенитета.
Однако Горбачеву было недосуг разбираться, что несет с собой валютная уния. Он заявил: «Центральный вопрос статуса единой Германии - в военной безопасности», на что Коль безмятежно заметил: «Здесь можно найти решение». Этого оказалось достаточно для того, чтобы советский руководитель произнес фразу, вызвавшую неподдельный восторг у собеседника: «Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос». Видимо, опасаясь, что Коль не поймет значения сделанного ему подарка, Горбачев какое-то время спустя повторил свое заявление в еще более ясной редакции: «Советский Союз и ФРГ с учетом мнения [предсовмина ГДР Ханса] Модрова констатируют, что у них нет разногласий по проблемам единства Германии и права немцев сделать их выбор». И еще раз, чтобы уже ни у кого не оставалось никаких сомнений: «У нас с федеральным канцлером есть общее понимание того, что вопрос о будущем немецкого народа - а оно приближается, - о его государственности, о выборе, который он хочет сделать, - это, конечно, выбор немцев». К этому было добавлено сообщение, что СССР собирается в одностороннем порядке вывести свои войска из ГДР2.
Неизмеримо более слабая в экономическом отношении, раздираемая внутренними разногласиями в условиях растущего пропагандистского давления из ФРГ и прямого вмешательства западногерманских политиков, с открытыми после снятия контроля у Берлинской стены границами, с ликвидированными органами госбезопасности, с разошедшейся по домам армией и вконец деморализованной полицией, ГДР могла бы хоть в какой-то степени добиться соблюдения своих интересов, только опираясь на советскую поддержку. Эффективность такой поддержки зависела от формата переговоров об условиях объединения ФРГ и ГДР. Наиболее результативным был бы формат «четыре плюс два»: переговоры четырех великих держав с участием обоих германских государств. Но Москва по просьбе Бонна согласилась на формат «два плюс четыре», при котором все конкретные вопросы присоединения ГДР решались самими немцами, то есть одной ФРГ. На долю четырех держав оставалось определение внешних условий расширения Западной Германии, причем здесь СССР оставался в одиночестве (практически формат «пять плюс один»): после советских уступок остальные участники переговоров изо всех сил демонстрировали свою преданность США, которые окончательно становились хозяином мира.
В итоге капитуляция в вопросе о членстве «большой ФРГ» в НАТО стала неизбежной. Москва удовлетворилась запретом до завершения вывода советских войск размещать в новых землях контингенты бундесвера, прямо подчиненные командованию НАТО, как будто это могло иметь какое-либо практическое значение. Вопрос о генеральном нераспространении альянса на Восток остался вообще за кадром.
«Большая ФРГ» заменила обещанную Горбачеву Большую Европу с нашим участием. Нам посулили лишь доброжелательное отношение со стороны Запада. В Парижской хартии для новой Европы, принятой на встрече СБСЕ в верхах 21 ноября 1990 года, говорилось: «Эра конфронтации и раскола Европы закончилась. Мы заявляем, что отныне наши отношения будут основываться на взаимном уважении и сотрудничестве»3. А разве взаимное уважение и сотрудничество не обещались неоднократно в ходе предыдущей «эры»? Несколько более определенной была терминология Договора о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между СССР и ФРГ от 9 ноября 1990 года, но и там речь шла лишь об убежденности сторон «в необходимости строительства новой, объединенной общими ценностями Европы и создания прочного и справедливого европейского мирного устройства, включая стабильные структуры безопасности»4. Эти хорошие слова нуждались в наполнении не менее хорошим содержанием. Но именно в этом вопросе дело не пошло.
Представления Запада, включая «большую ФРГ», о новой Европе наглядно продемонстрировало решение расширить НАТО на Восток, приуроченное к завершению в 1994 году вывода Западной группы войск. Понимание Западом справедливого мирного устройства выразили натовские бомбардировки Югославии в 1999 году и международный разбой на Ближнем Востоке и в Северной Африке в начале XXI века. Лозунг партнерства с Россией вылился в абсолютное пренебрежение российским мнением и российскими интересами. Всю прошедшую четверть века вызревала нынешняя напряженная ситуация вокруг путчистов у власти в Киеве. Предупреждения Москвы о неминуемых последствиях русофобского курса ни разу не были услышаны. И сейчас признаки прозрения в правящих элитах Запада чрезвычайно слабы. Охотнее, чем когда-либо, страны Западной Европы с их долгой и славной историей довольствуются ролью покорных исполнителей воли заокеанских властителей. Процесс загнивания Евросоюза прогрессирует.
И все же отчаиваться не стоит. У западноевропейцев есть точки отсчета, на которые они смогут ориентироваться, когда наступит время перелома в пользу политики благоразумия и безопасности для всех. Успешные действия германо-франко-российской «тройки» в 2003-2004 годах, обозначившей реальность перспективы Большой Европы как центра влияния в мировых делах, остаются примером, что надо делать, если есть желание обеспечить всеобщий мир. «Нормандский формат» поиска урегулирования украинских проблем доказывает, что «тройка» и сегодня остается единственным реальным инструментом разрешения общеевропейских кризисов. Уроки истории однозначны: «большой ФРГ» самой логикой исторического развития предначертано стать движущей силой строительства Большой Европы, и любые отклонения от этого сценария будут неизменно вызывать неудачи и регресс для немцев. Процветание единой Германии неразрывно связано с общеевропейскими процессами.
q
Каждому, кому доводится бывать в Берлине, бросаются в глаза изменения в облике города. В последнее время наибольшее впечатление в его исторической части производит стремительно растущая коробка здания, которое должно изображать городской замок прусских королей. Оригинал замка был разрушен при штурме Берлина в 1945 году, и ГДР не стала его восстанавливать, возведя на месте руин Дворец республики - многоцелевой культурно-политический центр, в котором было выделено место для Народной палаты - парламента ГДР. Власти «большой ФРГ», вытравляющие все следы восточногерманской республики, снесли популярный дворец, решив заменить его новоделом, внешне напоминающим былую королевскую резиденцию. Результаты мало кого убеждают.
Эссеист электронной версии журнала «Шпигель» Георг Диц назвал это архитектурное свершение эпохи Ангелы Меркель атакой на разум, серым наглецом, таращимся на Берлин тысячами пустых глазниц, несуразным и неуклюжим сооружением, покушением на умственные способности человека, эстетическим преступлением. Диц объясняет появление уродливого строения так: ГДР снесла руины замка потому, что Германия проиграла Вторую мировую войну, а ФРГ сломала здание парламента восточногерманской республики потому, что ГДР потерпела поражение в холодной войне. Он убежден, что результат операции не стоит затраченного труда и является типичной для Берлина периода правления Меркель мешаниной из неряшливого реваншизма и примата экономики. Диц продолжает: «Здесь можно видеть, как возникает что-то совершенно бессмысленное, чего никто по-настоящему не хочет, да и не может себе позволить: театр абсурда посреди Меркельландии, которая, по господствующему мнению, отличается «прагматизмом» и «реализмом», однако, если взглянуть на замок, оказывается простой нелепицей». Автор подхватывает предложение представителей творческой интеллигенции Берлина «начать снос сооружения еще до его открытия» и добавляет: «Это было бы наверняка наилучшим решением с эстетической и, возможно, экономической точек зрения»5.
Вряд ли фрау Меркель захочет, чтобы оценка итогов ее правления стала такой же уничтожающей. Однако этого не избежать, если «большая ФРГ» не вспомнит в ближайшее время о взятом на себя в свое время обязательстве реализовать проект Большой Европы. Как отметил недавно известный немецкий журналист Якоб Аугштайн, сейчас востребован не Вильгельм II, взявшийся учить и дисциплинировать Европу, а Бисмарк6. Кое-кто из немцев помнит, что среди заветов Бисмарка значилась и дружба с Россией.
1От Хельсинки до Будапешта: История СБСЕ/ОБСЕ в документах 1973-1994. В 3 т. М.: Наука, 1996. Т. I. С. 49-52.
2Михаил Горбачев и германский вопрос. Сборник документов 1986-1991. М.: Весь мир, 2006. С. 343-355.
3От Хельсинки до Будапешта... Т. 2. С. 304.
4Германо-советские договоры. Бонн: Ведомство печати и информации, [1990]. С. 75.
5http://www.spiegel.de/kultur/gesellschaft/angela-merkel-und-das-stadtschloss-was-sie-gemeinsam-haben-fotostrecke-127261.html
6http://www.spiegel.de/politik/deutschland/griechenland-deutschland-selbstverliebt-und-selbstgerecht-kolumne-a-1042772.htmt
