СУЩЕСТВУЕТ авторитетное мнение, что современное управленческое решение могут понять и правильно оценить лишь те, кто непосредственно участвовал в его выработке и согласовании, то есть сами управленцы. Остальным суждено оставаться за рамками утвержденной демократической (или бюрократической) процедуры. Они не только не в состоянии влиять на выбор сценария развития. Им невозможно даже объяснить этот выбор.

Те, кто не допущен к "столу переговоров", остаются "за кадром", даже если у них есть свои актуальные идеи, стратегии, сценарии или технологические возможности. Любые их попытки предложить что-то эффективное поверх единого мнения из-за закрытых дверей выглядят довольно глупыми - решения приняты, приказы подписаны, бюджет утвержден, средства перечислены.

Повлиять на лиц, принимающих решения до начала условного консилиума, тоже очень непросто. Решения плавают в поле интересов, а интересы известны заранее. Поэтому заранее известно и решение. Его принимают на заключительном совещании только как знак: в мыслях управленцев оно принято намного раньше.

Можно долго описывать в отчете причины катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС. Как у любой техногенной катастрофы, таких причин много - современные технические системы очень надежны, и, как правило, нужно пройти очень долгий и сложный путь, чтобы заставить турбогенератор крушить стены и убивать людей. Последующий суд наказывает виновных, но не воздействует на систему, суть которой - принятие управленческих решений, продиктованных интересами, вместо принятия инженерных решений, предписанных законами функционирования технических систем.

Ну нельзя было энергоблок, практически выработавший свой ресурс, использовать в режиме изменения нагрузки, даже если по чьему-то недосмотру это формально не запрещено. Нельзя эксплуатировать станцию, не имея в непосредственном доступе индивидуальные спасательные средства, - этому вроде бы Чернобыль должен был научить. Нельзя было эксплуатировать станцию без дополнительного водосброса, строительство которого было предписано в 2000 году.

Все эти "нельзя" носят инженерно-технологический характер. А решения принимают не инженеры. Решения принимают менеджеры. Проблема, кстати, не в том, что менеджеры "плохие" и ради своей выгоды готовы разрушить станцию и поставить под угрозу человеческую жизнь. Во-первых, в тюрьму идти не хочет никто. Во-вторых, крупные катастрофы, конечно, создают возможности для "распила" государственных денег, но уж никак не теми, кто эксплуатировал станцию и отвечал за ее работу.

Причина очень проста: суть работы менеджера - договариваться ради взаимной выгоды. Для этого нужно уметь на чем-то настоять, но чем-то и поступиться. Иными словами, "да" и "нет", "можно" и "нельзя" - это просто переговорные позиции.

Любой менеджер считает - по крайней мере в глубине души, - что можно договориться и с гидроагрегатом, и с бетоном, и с паводком. Любой инженер знает, что это невозможно в принципе. Но кто же зовет инженеров на совещания?

- За менеджерами стоит "чисто конкретное" бабло! А что стоит за твоими инженерами? Законы сопромата?

- В конечном счете за сопроматом стоят законы природы и Господь Бог…* (*Из сетевой дискуссии.)

Бог не имеет обыкновения учитывать интересы и договариваться по поводу законов.

q

ГОСУДАРСТВЕННАЯ КОРПОРАЦИЯ "Росатом", в отличие от ОАО "РусГидро", существует в поле Чернобыля, поэтому нет никаких сомнений в том, что в вопросах безопасности инженерное мнение, равно как и мнение ученых, учтено будет. Я полагаю, что в данном случае управленцы примут его как внешнюю согласованную рамку обсуждения. Так что станции будут безопасными, может быть, даже слишком безопасными - в том смысле, что безопасность будет наращиваться в ущерб основной функции энергоблока - производить дешевую и чистую электроэнергию.

Но учет инженерного знания в одной лишь логике безопасности отнюдь не означает, что кто-то приглашает инженеров принять участие в управлении корпорацией. Нет поля инженерных мыслей и на общих экспертных совещаниях. Получается, что, насаждая "сверху" невероятной красоты стратегии технологического продвижения страны, команда управленцев на самом деле не интересуется, какие же продукты получатся в итоге?

Какие-нибудь, да будут, рассуждают менеджеры, строили же раньше, есть неплохие проекты. Что сможем перелицевать под текущие требования и задачи, то возьмем. Остальное - купим.

Еще одна особенность менеджерской картины мира: все, необходимое для бизнеса, можно купить, а все, что сегодня дешевле и быстрее купить, чем сделать здесь, нужно купить обязательно. Может, конечно, статься так, что "завтра" нам это уже не продадут, но как-нибудь договоримся, чем-нибудь пожертвуем. Да и вообще: будет ли оно, это "завтра"? И будем ли мы тогда еще заниматься этим бизнесом?

Не будет большой ошибкой сказать, что у менеджера не может быть стратегии. Только тактика.

Именно поэтому менеджер на самом деле не может быть лицом, принимающим решение.

q

МИРОВАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ, безусловно, находится в серьезном кризисе, но пока ее никто не отменял, и в этой связи все решения, даже самые прорывные, взвешиваются на ее весах. Понятно также и то, что стоит за весами: американская экономика или "мировая закулиса", что, в общем-то, одно и то же. Мировые финансовые элиты. Их задача - удержать мир в равновесии и не допустить большой войны, опасной для системы "глобализация". Маленькие войны  допустимы и даже желательны. Это  короткие деньги, обогащающие державу-гегемона вне всякой зависимости от того, кто, с кем и с каким результатом воевал.

Пока "война за северные ресурсы" счастливо приторможена консенсусом европейских и американских элит, опасностью для глобализированного мирового порядка стали прорывные национальные инновационные проекты. Такие проекты, как показывает опыт произошедших раньше технологических революций, за 20 лет меняют облик мира, а также систему образа жизни, мысли и деятельности. Мыслимы такие преобразования, при которых американской геоэкономической ренте, собираемой со всего мира, может прийти конец.

Соединенные Штаты мало чего боятся. Они уже успели вложиться в информационные технологии и биотехнологии. Сложнее обстоит дело с нанотехнологиями, где шансы сохраняются для многих стран, и в первую очередь для России. И весьма уязвимыми оказываются позиции США в области перспективных технологий природопользования, среди которых ведущую роль играет энергетика. И даже посоветовать американской управляющей элите здесь нечего: слишком старые сети, слишком много устарелых генерирующих мощностей, слишком долго все это перестраивать, слишком зарегулировано в этой области бизнес-пространство. И как следствие - постоянная угроза блэкаутов.

Поэтому принципиально новые проекты в области энергетики могут изменить тип глобализации, а в каких-то случаях и поставить ее под сомнение.

Сегодня мир переживает "ядерный Ренессанс". Свои программы развития есть у Франции (концерн ARIVA), Японии ("Toshiba - Westinghouse", "Hitachi - General Electric", "Mitsubishi"), России (ГК "Росатом"). Не собираются оставаться в стороне от растущего рынка ядерной энергетики Южная Корея, Канада, даже ЮАР анонсировала собственный проект. Китай и Индия спят и видят, как они перестают быть импортерами ядерных технологий и становятся их экспортерами.

Для "ядерного Ренессанса" есть все основания. В мире уже не хватает электроэнергии, и, по всем экспертным оценкам, эта нехватка будет лишь усугубляться. Углеводороды дорожают, еще быстрее дорожают прямые и косвенные издержки на их транспортировку. Уголь либо экологически опасен, либо дорог, да и проблемы с его транспортировкой стоят весьма остро. Свободных гидроресурсов мало, и расположены они крайне неудачно. Вера в энергосбережение и альтернативную энергетику заставляет вспомнить Тертуллиана: "Верую, ибо абсурдно".

К сожалению, у ядерной энергетики есть свои проблемы. Дело не столько в радиофобии - ей "лица, принимающие решения", неподвластны, а позиция всех остальных учтена не будет.

Гораздо более серьезной является проблема отработанного ядерного топлива (ОЯТ), как уже накопленного мировой ядерной энергетикой, так и того, который будет образован на новых энергоблоках, которые сегодня только строятся или даже проектируются.

К настоящему времени наметилась тенденция "заставлять энергетиков платить за обременения". То есть владельцы ГЭС платят за воду, а в перспективе - будут платить за затопленные территории, изменение гидрологического режима, потерю биоресурсов. Владельцы угольных станций платят за зольные отвалы. Квоты на парниковые газы подрывают конкурентоспособность тепловой энергетики, и хотя вся концепция глобального потепления представляет собой болезненный бред малообразованных людей, такие решения легко принять и невозможно отменить.

Понятно, что в этой логике ядерная энергетика рано или поздно будет платить за захоронение ОЯТ.

q

С САМОГО НАЧАЛА ядерной энергетики существуют проекты замкнутого топливного цикла. Современные коммерческие реакторы жгут только уран-235. Между тем в природном уране-235 изотоп составляет только 0,72%. Остальное  не используется для выработки электроэнергии, зато составляет основную массу отработанного ядерного топлива. Сам уран-238 практически не радиоактивен, но в отработанных тепловыделяющих элементах скапливается почти вся таблица Менделеева, в том числе трансурановые элементы, так что ОЯТ "светит" довольно сильно.

Однако некоторые типы реакторов способны в процессе своей работы производить ядерное топливо из природного урана, так называемые реакторы-размножители. Другие реакторы (дожигатели) способны утилизировать в энергию часть отработанного топлива. До конца проблему ОЯТ это не решает, но позволяет очень заметно сократить его объем.

И размножители, и дожигатели относятся к так называемым реакторам на быстрых нейтронах. Эти реакторы давно сконструированы, давно обсуждаются, но на сегодня в мире есть только один промышленный образец - БН-600 на Белоярской атомной электростанции в России. Что же касается замкнутого ядерного цикла, то он нигде еще не вышел за пределы лаборатории.

Нужно, однако, понимать, что как только замкнутый ядерный цикл будет создан, все остальные коммерческие реакторы потеряют конкурентоспособность. Какое-то время они будут сосуществовать с "быстрыми" реакторами, затем будут вытеснены в нишевые рынки.

Поэтому будущее ядерной энергетики - и реальное содержание "ядерного ренессанса" - это "быстрые реакторы".

Такие проекты есть сегодня у России, Индии, намечаются  у Тайваня.

Индия анонсировала строительство трех энергоблоков, по типу российского реактора БН. Тайвань замахнулся на "святой Грааль ядерной энергетики" - жидкосолевой реактор-дожигатель, практически решающий проблему ОЯТ.

Россия сосредотачивается. Ничего против радужных перспектив "быстрых реакторов" не имеют ни физики ведущих атомных институтов, ни руководство "Росатома", ни президент. Опасность кроется на стадии выбора сценария реализации проекта.

Собственно, "менеджерское крыло" руководства ГК "Росатом" одобрило старт работ по новой технологической платформе, скрепя сердце. Да и как было не одобрить, если есть федеральная целевая программа, есть четкая позиция руководства концерна и даже озвученное мнение "первых лиц" страны? Но "менеджеры" в быстрые реакторы не верят, их преимуществ не понимают, затраты на развертывание масштабных научных исследований не одобряют и надеются, что рано или поздно всю эту программу, результат которой совершенно не очевиден, закроют.

Инженеров, как водится, не спрашивают. Мы указали уже, что современная "демократическая" система принятия решений вытесняет из процесса выбора не только "быдло", но и "экспертов".

Ученые, как обычно, видят скорее проблемы, чем перспективы, а в обсуждение тактических вопросов предпочитают вообще не вмешиваться. Дьявол же, как водится, кроется в мелочах.

Вопрос первый: какой быстрый реактор нам нужен? Их ведь много: на натриевом теплоносителе, на свинцовом, на сплаве свинца и висмута… есть еще газовоохлаждаемые реакторы и уже упомянутые солевые дожигатели с жидкой рабочей зоной. Первые позволяют получить большой коэффициент производства. Вторые - замкнуть топливный цикл внутри станции и освободиться от обременений. Третьи  удобны в малой и средней энергетике, в том числе корабельной. Четвертые нужны, если Россия вдруг решится развивать водородную энергетику. Пятые  позволяют бороться за мировой рынок утилизации ОЯТ, а это - очень большие деньги. В том-то и проблема, что здесь нельзя сделать выбор.

q

ВОПРОС ВТОРОЙ: на базе какой структуры "быстрое чудо" 1967 года издания будет создаваться? Какие мероприятия необходимо осуществить, чтобы дать этому кораблю взлет (ведь в других странах такое пока "не летает")? В какой последовательности выполнять исследовательские и производственные задачи?

Сегодня в Государственной корпорации "Росатом" склоняются к тому, что на базе Государственного научного центра РФ "Физико-энергетический институт им. А.И.Лейпунского" в Обнинске эффективно построить МБИР (многофункциональный быстрый исследовательский реактор) - исследовательский реактор, международный центр сертификации, образовательный центр, и этим создать основу для новой технологической платформы. Казалось бы - разумная идея. Есть базовый научный центр, кадры, близость Москвы, международные связи. Но есть и минусы, и они критичны: во-первых, попытки втащить на обнинскую площадку МБИР, а следом и еще один исследовательский реактор натыкаются на базовую проблему нехватки воды, а во-вторых, на обнинской площадке давно нет работающих реакторов, все заглушены, есть только научная школа, а это значит, что инженерия здесь на время умерла и строить новое придется долго, равно как долго и разворачивать рабочий исследовательский цикл.

Впрочем, менеджмент полагает, что новый реактор должен заработать только к концу следующего десятилетия. За это время проблемы как-то разрешатся или менеджеры сменятся.

Но у нас нет десяти лет. В мире уже началась "вторая атомная гонка", гонка за "быстрые нейтроны". И тот, кто отстанет в ней, не только будет выброшен с энергетического рынка, но и поставит под угрозу национальную безопасность. А это уже не тактическое решение  промышленной политики, а вопрос международной политики России.

МБИР - критический элемент работ по новой технологической платформе (НТП), поскольку новые коммерческие реакторы невозможно начать строить без соответствующего цикла испытаний - конструкционных материалов, теплоносителей, топлива, рабочей зоны.

Поэтому он должен заработать как можно быстрее.

Но тогда нужно собирать его на той же площадке, на которой дорабатывают свой ресурс исследовательские реакторы предыдущего поколения - МИР, СМ, БОР-60. Эксплуатация МБИР на этой же площадке позволит обеспечить непрерывность исследовательской работы и снизит транзакционные издержки и неизбежную потерю времени.

То есть развертывать НТП нужно вокруг Димитровградского научно-исследовательского института атомных реакторов, который имеет на своей площадке уникальную сборку шести исследовательских установок. Здесь и нужно создать новый МБИР, быстро провести привычные для института исследования и замкнуть ядерный цикл, благо наличие МБИР позволит выстроить цепочку от исследований по материаловедению - сразу в проектирование коммерческого реактора на быстрых нейтронах. И все физические флаги мира в гости будут к нам!

Пока что строительство МБИР запланировано на 2019 год, поэтому никакого технологического прорыва не будет. Причем запланировано прагматично. Это исследовательский реактор, значит - после всех! В этой логике есть резон - давайте построим то, что можем, и ликвидируем предстоящий кризис энергетики. В этом решении нет стратегического маневра, но мы уже выяснили, что менеджеры мыслят только в тактических категориях. Поэтому и не понимают всех последствий того, что быстрые нейтроны разработают без нас. Разработает Индия, или США, или Тайвань, что уж совсем стыдно. Не за Тайвань стыдно. За  Россию.

Теперь зададим себе вопрос: в чьих интересах мягко и как бы вынужденно -  "за отсутствием результатов" - прикрыть федеральную целевую программу по быстрым нейтронам, не дать НИИАР сотрудничать с Индией, не строить в НИИАР - колыбели исследовательских реакторов - новый МБИР или построить МБИР ровно тогда, когда программу по быстрым реакторам можно будет уже закрыть как неэффективную, не имеющую сертифицированных исследований?

Кому выгодно? Конечно, тем заокеанским стратегам, которые хотят развернуть этот инновационный рынок сами. Ведь понятно:  у кого в итоге окажется эффективный реактор и технология замыкающего ядерного топливного цикла (ЗЯТЦ), тот сам себе глобализация.