Глобальные трансформации, происходящие в последние десятилетия, оказали большое влияние на изменение конфигурации международного пространства. Глобализация и связанные с ней человеческая мобильность, размывание национальных границ, мощное развитие информационных технологий, транспортной инфраструктуры и т. д. существенно влияют на характер выстраивания отношений между людьми, транснациональными компаниями, организациями и государствами.

Значительно изменилась роль государств, считавшихся ранее «периферийными». Изменились и традиционные «кодексы поведения» на мировой политической арене, причем отмечается как появление новых позитивных тенденций развития, так и резкий откат к консервативным моделям ведения международной политики.

Сопутствующие глобализации процессы - регионализм и региональная интеграция - стали важным вектором развития макрорегионов в различных частях земного шара, направленного на сглаживание противоречий между макрорегионами и субрегионами, отдельными государствами через развитие экономических, социальных и гуманитарных связей, формируя тем самым целостное пространство. Сотрудничество государств является главным приоритетом в обеспечении политической стабильности, безопасности, экономического роста, социального и культурного развития.

В данной статье предпринимается попытка проанализировать основные теоретические подходы к изучению региональной интеграции и дифференциацию видов «сообществ безопасности».

Термины «регионализм» и «региональная интеграция» получили распространение после Второй мировой войны в работах по теории международных отношений для описания реалий мировой политики и политической системы в условиях противостояния двух крупных военно-политических блоков, возглавляемых СССР и США в так называемую эпоху биполярного мира.

В начале 1950-х годов термин «интеграция» применялся для описания изменений в политической и экономической архитектуре послевоенной Европы. Кооперация в сфере экономики и политики рассматривалась не только как условие эффективного управления и разрешения конфликтов, возникающих в отношениях между государствами, без применения силовых средств, но и как основа формирования нового политического регионального сообщества или системы новых региональных отношений. На разработку теории европейской «региональной интеграции» оказало влияние использование этого термина в социологических исследованиях, в которых под интеграцией понимается одна из жизненно важных функций социальной системы, обеспечивающая интегрирование отдельных индивидов и групп в социальное целое или в социально-политическую общность. Интеграция предполагает координацию различных типов ролевой социальной активности на основе организации сети нормативных статусов и актуализации норм, предписывающих образцы ролевого поведения.

Значительный вклад в разработку теории интеграции как основы перехода к новому мировому порядку, основанному на нормативном регулировании международных отношений, без применения силы, был сделан теоретиками функционалистского направления в теории международных отношений (Д.Митрани, К.Дойч)1. Теоретики функционализма уделяли основное внимание невоенным формам развития межгосударственного сотрудничества, полагая, что по мере усиления международных связей и взаимозависимости тенденции мирового развития будут определяться возрастающей ролью и влиянием международных организаций и международных агентств, к которым постепенно будут переходить многие важные управленческие функции, выполняемые до настоящего времени исключительно государствами.

Д.Митрани, один из основателей функциональной теории и теории интеграции, полагал, что международное сотрудничество должно начинаться со специфических транснациональных проблем (таких, например, как контроль над распространением заболеваемости). Успешное применение специального технического знания и преимущества функциональной упорядоченности будут способствовать эффекту «перелива» достижений, то есть перенесению методов «технической кооперации» в другие проблемные области.

В качестве примера успешной реализации идей функциональной интеграции он рассматривает развитие таких организаций, как Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) и Международный почтовый союз. Д.Митрани также полагал, что если национальное правительство начнет передавать функциональную ответственность международным агентствам с предоставлением им соответствующего мандата на решение проблем, по которым достигнут широкий консенсус, то со временем, с учетом возрастающей потребности в кооперации, принципы территориальности и правового суверенитета ослабнут сами собой.

В работах Митрани принцип субсидиарности рассматривался как основа и условие демократизации управленческих отношений. Существует мнение, что функционализм выступает как экономический и социальный эквивалент современного концепта субсидиарности, который используется в контексте европейской интеграции: мысль о том, что политическое решение должно приниматься на самых нижних уровнях организации, чтобы стать наиболее приемлемым для тех, кого непосредственно затрагивает его исполнение.

Важная роль в разработке основ теории интеграции в рамках функционального подхода принадлежит работам К.Дойча, в частности сформулированной им теории коммуникативной интеграции. В отличие от Митрани, он видел основу интеграционных процессов в формировании и распространении «культуры безопасности» и создании «сообществ безопасности». К сообществам безопасности он относил группы людей, которые интегрированы в некое сообщество на основе специально созданного объединения, нацеленного на мирное разрешение конфликтов, рассматривая войну как устаревшую форму решения масштабных политико-экономических, социальных и религиозных разногласий. Участники политического сообщества объединены не территорией или государством, а общей культурой, формальными и неформальными нормами, обычаями, нравами и ценностями.

Интегрированная группа образует некое единство. Отличительной особенностью всех принадлежащих к такой группе является более высокий уровень доверия и взаимопонимания, который дает участникам группы ощущение своей сопринадлежности к некоему единству. В работе «Политическое сообщество и Северо-Атлантический регион: международные организации в свете исторического опыта»2 К.Дойч предлагал проводить различия между двумя видами сообществ безопасности: амальгированными и плюралистическими.

Aмальгированные сообщества безопасности встречаются крайне редко. Они образуются в результате объединения двух или нескольких независимых государств в новое единое государство с общими органами управления. Примером может служить образование США путем объединения 13 штатов, освободившихся от колониальной зависимости и образовавших федеральное правительство. Однако опыт создания амальгированных сообществ безопасности не всегда успешен, в частности неудавшийся союз между Швецией и Норвегией является тому подтверждением.

Исторически более эффективным оказался опыт создания плюралистических сообществ безопасности путем интеграции государств в международные объединения при сохранении государственного суверенитета. Объединение США и Канады в плюралистическое сообщество безопасности предполагает сохранение политической независимости, но исключает возможность политической конфронтации, несмотря на конфликты в прошлом. По мнению К.Дойча, плюралистические сообщества безопасности проще создавать и легче поддерживать их существование в сравнении с амальгированными.

Хотя функционализм часто представляют и как универсальное, политически нейтральное направление в исследованиях международной интеграции, на деле оно основывается на либеральных утилитарных политических ценностях. Поэтому его положительное влияние зачастую ограничено теми частями мира, население которых разделяет ценности общества благосостояния, на поддержку и распространение которых ориентирован функционализм. Проблемы возникают при вовлечении в интеграционный процесс правительств и стран, не разделяющих подобных ценностей. Неофункционализм - более модернизированная концепция, разработанная применительно к изучению процесса интеграции в Европе (см. работы Э.Хааса), - признавал, что функциональный процесс легче достичь в региональном контексте Западной Европы, особенно в свете исторического прошлого.

Слабостью ранних теорий интеграции он считал недостаток внимания, уделяемого реальному процессу обучения и адаптации, который требуется для поддержания функциональной логики в том виде, в каком она необходима в более или менее противоречивых проблемных областях. Как показал опыт ЕС, эффект «перелива» конкретных интеграционных форм и методов из одной проблемной области в другую не может быть гарантирован. Другим недостатком прежних разработок он считал недостаточную проработку проблемы социальной адаптации: ни один из политических и институциональных проектов интеграции не был органично адаптирован к техническим требованиям отдельных проблемных областей.

Политолог Э.Хаас полагал, что решающим фактором интеграции является установление формальных институтов, которые могут контролировать исполнение соглашений, принятых государствами. Подобные структуры могут пользоваться определенной степенью автономии по отношению к национальным правительствам, особенно если они эффективны, но весь процесс не может быть запущен до тех пор, пока государства не будут руководствоваться двумя принципами - принципом верховенства закона и принципом принятия решений большинством. Кроме того, Э.Хаас уделял значительное внимание таким механизмам, как социализация и совместное обучение, действующим в отношениях между элитами, подчеркивая, что неофункционализм зависит от способности политических деятелей и технических экспертов применять знание для решения общих проблем, опираясь на консенсусный подход.

В отличие от функционального направления реализм и неореализм рассматривали образование региональных объединений как фактор обеспечения безопасности с точки зрения баланса сил и установления отношений гегемонии.

Реалисты (E.Карр и Г.Дж.Моргентау) скептически относились к идеям возможности перехода от мирового порядка, основанного на силовом противоборстве и военно-политическом противостоянии между государствами, к порядку, основанному на правовом регулировании международных отношений, торговом и экономическом сотрудничестве. В своих исследованиях они отдали предпочтение политике, основанной на «балансе сил» - динамическом соотношении сил, зависящем от взаимодействия многих факторов. Сила обладает не только разрушительным и деструктивным потенциалом, но и созидательным, стабилизирующим, конструктивным, в том смысле, что она является средством стабилизации, интеграции, закрепления центростремительных тенденций.

Сила (силовые методы и средства воздействия) рассматривается как естественное, законное и обязательное орудие политики, подчиненное ей и ее обслуживающее. Выступая в качестве орудия политики агрессии и войны, империализма и гегемонизма, захвата чужих территорий и т. д., сила одновременно является средством поддержания политического статуса государства в ряду других государств, сохранения баланса, порядка и мира в обществе, выступает в качестве гаранта выполнения принимаемых властями решений.

Понятия «государство», «власть», «могущество», «война» являются ключевыми концептами политического анализа в реализме. Поскольку военный аспект зачастую доминирует в мировой политике, теоретики-реалисты главное внимание уделяют военной безопасности или стратегически связанным с ними проблемам, относя их к «высокой политике». При этом особое внимание обращается на вопросы создания и анализа действий военно-политических союзов, и прежде всего актуальных или потенциальных конфликтов между государствами-акторами, а также применения силы как средства разрешения споров и предотвращения нарушения территориальной интегрированности и целостности. Вопросы международной экономической и социальной политики рассматриваются ими как второстепенные, менее значимые, выполняющие подчиненную роль.

Особое внимание авторы уделяют созданию систем военно-политических альянсов. Военное сотрудничество в их трудах основано на традиционном представлении о государственной безопасности как условии, при котором группа государств координирует использование своих вооруженных сил, обращаясь к угрозе применения силы как средству устрашения потенциальных агрессоров. Государства вступают в военный альянс, когда они сталкиваются с угрозами безопасности, которые не могут нейтрализовать самостоятельно. Часто создание военного альянса одной группой государств провоцирует государства, проводящие отличную политику в регионе, также создавать военные объединения, находящиеся в оппозиции к первым. В результате мировая структура принимает вид системы противостоящих друг другу военно-политических объединений и совокупности неприсоединившихся государств. Зачастую принадлежность к военному альянсу не только не укрепляет безопасность государства-члена, но делает его более уязвимым, превращая в объект дискриминации и потенциальной агрессии уже в силу факта самой принадлежности к оппозиционной группировке.

Реализм рассматривает государство как наиболее важного актора международных отношений и как ключевую единицу внешнеполитического анализа вне зависимости от того, о каком историческом периоде и о каком типе государств идет речь - о греческих государствах-полисах античности или о современных государствах-нациях. На международной арене государство выступает как интегрированный, рационально действующий актор, который при принятии внешнеполитических решений предварительно рассматривает различные альтернативы и связанные с ними выгоды и издержки, соотнося сделанный выбор как с максимизацией пользы, так и с приемлемыми возможностями. Однако действовать ему приходится в условиях международной анархии, нестабильности, разнонаправленного действия сил и конфликтов интересов. Поэтому в отличие от внутренней политики, где конституционные формы управления направлены на исправление агрессивной природы человека, достижение гармонии интересов и реализацию принципов свободы, внешняя политика является сферой выживания, а не прогресса.

В 1960-1970 годах происходит обновление ряда важных положений теории реализма с учетом возросшего уровня институциональной и экономической взаимозависимости в мире. Американский политолог Кеннет Уолтц усматривал источник агрессий и войн в анархической природе международной системы, отказавшись от традиционного для реализма постулата об агрессивной природе человека как источнике войн3. Он признавал, что в настоящее время в международных отношениях международное сотрудничество и кооперация не менее значимы, чем конфликт и анархия. События, связанные с войной и безопасностью, не монополизируют повестку дня мировой политики. В сфере внимания теоретиков неореализма находятся экономические, социальные вопросы и вопросы благосостояния.

В рамках неореалистского направления разработана теория гегемонистской стабильности. Ее основным аргументом является утверждение о том, что международные режимы устанавливаются и поддерживаются тогда, когда государство располагает преобладающими властными ресурсами, как США после Второй мировой войны. Если гегемонистская власть утрачена и властные ресурсы более или менее равномерно распределяются между государствами, международные режимы также падают и наступает период анархии и борьбы за гегемонию, пока наиболее сильному лидеру не удастся установить новый гегемонистский режим, который восстановит состояние баланса сил и стабильности.

Анализируя успех европейской интеграции, неореалисты основной акцент делают на то, что ее начало совпадает с началом холодной войны. Первоначальный импульс ей был придан планом Маршалла и особыми обстоятельствами, связанными с восстановлением послевоенной Европы.

В настоящее время в исследованиях по вопросам внешней политики и теории международных отношений регионализм и региональная интеграция рассматривают как ключевые индикаторы международных изменений, последовавших после завершения эпохи холодной войны и вступления мира в постбиполярную, полицентричную стадию развития. Рост внимания исследователей к регионализации и региональной интеграции обусловлен возрастанием роли и активности таких региональных организаций, как ЕС, АСЕАН, АПЕК и НАФТА, осуществляющих координацию процесса принятия решений на наднациональном уровне и международным регулированием проблем.

Дж.Гриффит утверждал: «Главные дебаты о регионализме ведутся по вопросу о том, ведет ли он к более поляризованной или к более интегрированной мировой экономике и мировому порядку. Пока пролиферация региональных торговых соглашений вызывает беспокойство относительно их применения для многосторонней торговли, многие обозреватели доказывают, что эти две системы не противоречат друг другу. Тем не менее отношения между регионализмом и многосторонней системой комплексны и становятся более комплексными по мере того, как увеличивается количество и диапазон региональных инициатив. Уверенность, что регионализм и многосторонность развиваются совместно (открытый регионализм), а не раздельно (закрытый регионализм), является, возможно, самой серьезной проблемой, вставшей перед творцами торговой политики сегодня»4.

Наряду с традиционно сложившимися подходами к исследованию интеграционных процессов в конце ХХ века в теории международных отношений, политологических и социологических теориях, получило развитие новое теоретическое направление - конструктивизм. Социальные конструктивисты полагают, что кооперация, регулируемая правилами, может со временем привести акторов к изменению их убеждений и представлений относительно того, кем они являются и каково их отношение к международной системе. По мере того как кооперация становится привычным явлением, государства и другие негосударственные акторы могут развиваться в более коллективные идентичности. И это, в свою очередь, ведет к усилению готовности международных акторов к кооперации. В ходе этого процесса структурная трансформация международной системы может осуществляться постепенно и государства смогут избежать худших аспектов международной анархии.

Конструктивизм, кроме позитивистско-рационалистических методов анализа, активно использует когнитивные методы исследования. Когнитивные теоретики доказывали, что государственные интересы не являются данностью, а формируются. Они исследовали роль нормативных и каузативных убеждений в принятии решений, объяснении выбора преференций и формировании интересов. Если обнаруживаются изменения в убеждениях и это, в свою очередь, влияет на поведение, тогда имеет место процесс обучения. Они стараются продемонстрировать, что государства могут пересмотреть свои интересы без заметного сдвига во всем системном распределении власти. Знание может стать общим для политиков, принимающих решения, под влиянием транснационального сообщества, определяемого как «сеть профессионалов, обладающих признанным опытом и компетенцией в отдельных областях»5.

Например, экологи, ученые, экономисты и другие могут влиять на формирование и устойчивость международных режимов различными способами. Международные режимы зависят от деятельности более широких нормативных структур международного общества, и как результат - государства, как правило, не могут игнорировать институциональные решения без соответствующих для них последствий. Только интересы не могут объяснить механизма поддержания режимов, которые обладают не единственно регулятивной функцией, требующей, чтобы государства вели себя в соответствии с определенными нормами и правилами. Они также создают общий социальный мир, который интерпретирует смысл международного поведения. Иными словами, режимы обладают «конститутивным измерением».

При исследовании интеграционных процессов современные исследователи большее внимание уделяют региональным интеграционным институтам, логика образования которых отличается от ставшей классической европейской схемы интеграции. Разрабатываемые ими концепции, основанные на новых теоретических моделях и описывающие новые практики кооперативного взаимодействия государственных и негосударственных акторов в разных областях общественной жизни, можно отнести к «новому регионализму».

В отличие от традиционных подходов к исследованию региональной кооперации и интеграции, сформировавшихся в биполярном контексте холодной войны, когда интеграционные сообщества только создавались, новый регионализм (как теория, так и практика) является продуктом полицентричного мира, когда создание многочисленных интеграционных объединений, политических союзов и коалиций, направленных на решение задач безопасности, стало распространенной международной практикой.

Специфической чертой нового подхода к исследованию интеграции и регионализации является не только сугубо военное представление о безопасности. Феномен многоаспектного, комплексного характера процессов секьюритизации и десекьюритизации как выражение потребности в устойчивом развитии определяет новые тенденции в развитии международной кооперации на глобальном и региональном уровнях.

В новых исследовательских подходах регион рассматривается как активная и динамически развивающаяся единица. Он может как конструироваться, так и деконструироваться в идеально-символическом и в пространственно-географическом отношениях. Зачастую процессы интеграции и дезинтеграции дихотомичны и развиваются в регионе одновременно.

Рассматривая особенности регионального структурирования мирового пространства, Б.Хеттне выделяет следующие признаки, влияющие на характер интеграционных процессов, происходящих в регионе:

- во-первых, регион рассматривается как единая территориальная система и включает в себя по крайней мере несколько государств (политически оформленных единиц), объединенных друг с другом географическими отношениями и определенным уровнем взаимозависимости;

- во-вторых, возможность несовпадения региональных очертаний (административных и государственных границ): в состав региона может входить не все государство, а только его часть (восточная часть Швеции является частью Балтики, западная - тяготеет к Атлантике, а южная - к европейской континентальности);

- в-третьих, степень развитости региональных связей может не совпадать по экономическим, политическим и культурным параметрам (неравномерность степени развитости внутрирегиональных экономических, политических и культурных связей и кооперации);

- в-четвертых, степень региональной сплоченности может возрастать или ослабевать со временем в зависимости от того, как определяют свои интересы субъекты, действующие в регионе6.

«Новый регионализм» как парадигма для исследования новых политических стратегий отражает изменения в подходах как к исследованию, так и изучению самих практик регионализации и региональной интеграции, происходящих в постбиполярном мире. Изменения прослеживаются по трем основным параметрам: по особенностям возникновения новых региональных объединений, по составу и характеру их участников и по стратегическим целям, которые преследуют участники этих объединений7.

1. По истокам или механизмам возникновения. Ранее, при создании региональных институтов, важным условием являлось сходство политических и экономических структур, в настоящее время необходимость объединения диктуется наличием общих проблем и готовностью правительств к ведению диалога для согласования позиций и выработки общих решений. Поскольку новая глобальная система характеризуется более интенсивными и плотными информационными потоками и коммуникативными связями, возрастает значимость новых «кросс-граничных» и трансграничных проблем, таких как миграция, терроризм, распространение наркотиков. Возрастает влияние этих внешних (невоенных) проблем на внутреннюю ситуацию, делая безопасность страны более уязвимой и повышенно чувствительной к внешнеполитическим проблемам. Ресурсы национальных государств оказываются явно недостаточными для предотвращения угроз в одностороннем порядке. Поэтому государства предпочитают участвовать в коллективной безопасности и сотрудничестве и устанавливать транснациональную координацию политики, с тем чтобы объединить издержки по расходам.

2. По участникам. Региональные сообщества в эпоху холодной войны создавались «сверху» сверхдержавами, в настоящее время процесс формирования новых региональных сообществ приобрел спонтанный характер, инициативы исходят «снизу», они генерируются самими регионами, главными инициаторами выступают сами участвующие государства и негосударственные организации, локализованные в регионе.

3. Различия по целям. В условиях биполярного мира вопросы военной безопасности и экономического развития были институционально разделены. В рамках «старых» региональных объединений прослеживается специализация создаваемых региональных объединений, ориентированных в одном случае на военно-политическую безопасность, а в другом - на экономическое развитие. Новый регионализм представляет собой более всеобъемлющий, многогранный процесс, включая в сферу своей компетенции вопросы, связанные с торгово-экономической интеграцией и охраной окружающей среды, социальной политикой, безопасностью, демократией. Региональная кооперация может быть начата правительствами, которые рассматривают переговоры о строительстве добрососедских отношений, экономические связи, передачу знаний и координацию политики как наиболее предпочтительные инструменты решения проблем, вызванных глобальными процессами.

Концепция Хетне - Съёдербаума, рассматривая применительно к Европе региональность по аналогии с «государственностью» и «национальностью»8, выделяет пять уровней регионального развития:

Первый уровень - региональное пространство. Традиционная система производства и обмена не позволяла создавать устойчивых связей между локальными сообществами, объединенными общими геофизическими границами, в рамках которых они осуществляют контроль над определенным набором природных ресурсов. Хотя традиционные общества и объединены общими культурными ценностями и общими представлениями о социальном порядке, естественные природные границы являются доминирующей характеристикой (одним из важных оснований различения) ранних цивилизаций: «Европа от Атлантики до Урала», «Африка южнее Сахары», Центральная Азия или «Индийский субконтинент».

Второй уровень - региональные комплексы. Возникновение региональных комплексов связывается с межкультурным влиянием и повсеместным распространением транслокальных отношений между крупными социальными группами. Создание средневекового христианского общества в Европе периода 800-1200 годов связывают с зарождением европейской идентичности.

Третий уровень - региональное общество - является важной характеристикой становления современного общества. Этот уровень региональности теоретики британской школы рассматривают как региональную форму «международного общества» кооперирующихся государств, но не ограничивающегося только государственными отношениями.

Б.Хеттне описывает этот процесс как «возникновение разнообразных процессов взаимодействия между множеством акторов - государствами и негосударствами - по различным направлениям: экономическим, политическим и культурным, то есть многосторонней регионализации». По мере развития регионализации разнообразие процессов на различных уровнях (например, микро - макро) и в различных секторах должно привести к нарастанию масштабов кооперативных связей и повлечь комплиментарность и взаимоусиление, а не конкурентность и дивергенцию.

Четвертый уровень - региональное сообщество. Региональное сообщество предполагает установление более прочных кооперативных отношений между формальными регионами, определяемыми как сообщества государств. Происходит транснационализация гражданских обществ в региональное сообщество. Это ведет к конвергенции идей и совместимости организаций, появлению общих легитимных структур и процессов принятия решений внутри региона. Возникает коллективная идентичность, отношения характеризуются взаимным доверием, основанным на общности процессов социализации и взаимного обучения. На этом уровне регион во все большей степени превращается в активного субъекта с отличной идентичностью, более или менее ответственным региональным гражданским обществом, превосходящим старые государственные границы.

Пятый уровень - регион-государство. Гипотетический уровень регионализации. Высшим результатом регионализации может стать регион-государство, которое в отношении масштабов и культурного многообразия будет сопоставимо с классическими империями. Регион-государство следует отличать от нации-государства. Оно никогда не достигнет того состояния однородности и суверенности, которым обладало государство вестфальского типа, поэтому регионализованный порядок нельзя рассматривать как аналог Вестфальской системы с меньшим количеством государств-участников. Подобно тому как существует много типов наций-государств, также существует несколько типов регионов-государств.

Далее, политическая логика регионализации отлична от логики построения нации-государства. Гомогенизация внутри региона не может быть как в нации-государстве простым применением культурной стандартизации в соответствии со специфической этнической моделью, но, скорее, совместимостью между различиями в рамках плюралистических культур. Мировые регионы, по определению, мультикультурны и гетерогенны. Поэтому только силового потенциала и готовности применения силы недостаточно для поддержания в них единства.

В терминах политического порядка «регион-государство» конституирует добровольную эволюцию групп бывших суверенных национальных сообществ в новые формы политического единства, которые намного демократичнее ранее существовавших политических образований. Национальные интересы могут превалировать, но они не становятся идентичны интересам национальных государств. Более того, власть и принятие решений децентрализованы и располагаются на локальном (микрорегиональном и макрорегиональном) или наднациональном уровнях. Эта идея является основой для ЕС, так как она прописана в Маастрихтском договоре. Три корзины - рыночная интеграция, внешняя безопасность наряду с социальным измерением, применяющим европейскую форму более или менее регулируемого социального капитализма, - покрывают существенные функции организованного политического сообщества, или региона-государства. Для других регионов эта модель, возможно, представляет отдаленное будущее, но, несомненно, будет выработана.

В концепции о «сообществах безопасности» Е.Адлера -  Б.Кроуфорда сообщества безопасности рассматриваются не столько как группы людей, взаимодействующих на основе общих ценностей и взаимопонимания, сколько как социальные структуры, которые конституируют интересы и идентичности своих членов (по аналогии с исследованием Б.Андерсоном нации как «воображаемого сообщества»). Ощущение коммунальной общности «Мы-принадлежности» является не только и не столько фактом общественного сознания, но подтверждается и закрепляется набором институционализированных в сообществах практик. В онтологическом отношении сообщества безопасности не сводимы ни к пространственно-географическому, ни к культурно-символическому ареалу, то есть не являются ни исключительно географически локализованным местом, ни культурно-символическим пространством. Им также отводится инструментальная роль в обеспечении условий достижения мира или его поддержания. Состояние мира является основой создания и воспроизводства коммунальных отношений.

«Сообщества безопасности формируют те государства, которым удается сформировать и поддерживать чувство солидарности - «Мы-общности». Обучение, а не баланс сил становится частью механизма изменения. Под обучением понимается не столько интернализация индивидами некоторых идей или верований, а активный процесс коллективной интерпретации реальности, основанный на новом каузальном и нормативном знании. Институционализация этого процесса позволяет оказывать практическое воздействие не только на сознание отдельных людей, но и вызывать изменения как в их повседневном поведении, так и в общественной практике, снижая уровень насилия и агрессии»9.

«Сообщества безопасности формируют новые механизмы поддержания безопасности на международной арене, отличные и противоположные механизму «баланса сил». Если «баланс сил» гарантирует достижение безопасности средствами сдерживания, принуждения и силы, сообщества безопасности добиваются той же цели благодаря действующим общим нормам и чувству идентичности, которые вынуждают государства, являющиеся членами сообщества, соблюдать мирные принципы взаимодействия. Обращаясь в своих взаимоотношениях к новым практикам - диалогу, дискуссии, аргументированному убеждению, Адлер и Барнетт определяют сообщества безопасности как «транснациональные регионы, состоящие из суверенных государств, члены которых поддерживают ожидания о мирных изменениях. Примеры таких сообществ - Скандинавия, Канада и США, ЕС, Евроатлантическое сообщество и в меньшей степени АСЕАН»10.

На международной арене сообщества безопасности развивались не спонтанно. Их появление активно поддерживалось и продвигалось региональными международными и транснациональными институтами, которые, в свою очередь, опирались на экономическую мощь и политическое влияние ведущих государств. Создание новых институтов, вокруг которых складывались новые идентичности, основывалось на представленных этими государствами материальных ресурсах и нормативных концептах, которые определяли стандарты «правильной» внутренней и легитимной международной политики (демократия, права человека, устойчивое развитие, региональные модели развития, например, «азиатский путь», «африканский социализм» и т. д.), направленной на «социальное конструирование» транснациональных идентичностей.

Поэтому, как это ни парадоксально, сила играет важную роль в создании сообществ безопасности. Эта роль может быть понята как «магнетическое притяжение» центрами периферийных государств. Это динамичные и позитивные отношения между силой, идеями, нарастающим взаимодействием и социальным обучением, которые содействуют взаимному доверию и коллективной идентичности. Они, в свою очередь, являются непосредственными необходимыми причинами для развития устойчивых ожиданий мирных изменений.

По мнению авторов, некоторые международные институты ЕС, НАТО способствовали созданию ряда элементов сообществ безопасности, дальше всех в этом направлении продвинулась ОБСЕ, трансформируя себя в институт, формирующий сообщества безопасности. Инновационная практика этой организации способствовала широкому распространению нового понимания международной безопасности.

Особенность нового понимания безопасности, заключается в наборе следующих характеристик:

- во-первых, она должна иметь всеобъемлющий характер, поскольку связывает традиционные военные элементы безопасности с экономикой, окружающей средой, культурой и человеческим фактором;

- во-вторых ее неделимость, то есть безопасность одного государства, не может обеспечиваться за счет безопасности других государств;

- в-третьих, «кооперативный характер» отношений безопасности основывается на взаимном доверии, практике мирного разрешения споров и реализуется в ходе взаимодействия многосторонних институтов.

Кооперация в сфере экономики и политики рассматривается как условие эффективного управления и разрешения конфликтов, возникающих в отношениях между государствами, без применения силовых средств. Одновременно Адлер и Кроуфорд предупреждают о том, что не следует думать, что сообщества безопасности могут развиваться в любых условиях. «Развитие сообщества безопасности требует минимум доверия и коллективного понимания, которые отсутствуют во многих случаях серьезных и затянувшихся конфликтов, таких как ближневосточный. Поэтому не следует ожидать появления сообщества безопасности в ближайшей перспективе между Израилем и Палестиной»11.

Ф.Аттина в публикации «Евро-средиземноморское партнерство безопасности в сравнительной перспективе»12 в рамках своей концепции предлагает шкалу разграничения и упорядочения многообразия форм региональных систем безопасности в соответствии со степенью интегрированности участников и уровнем достигнутой институционализации.

Крайними точками предложенной шкалы выступают «нулевой» уровень, то есть полное отсутствие мер, обеспечивающих коллективную безопасность, и другой «экстремум», представляющий развитые институциональные структуры кооперации, по определению К.Дойча, - амальгированные сообщества безопасности.

Между этими «экстремумами» Ф.Аттина выделяет пять промежуточных уровней:

 - система противостоящих альянсов;

 - система коллективной безопасности;

 - региональное партнерство по безопасности;

 - слабоинтегрированные плюралистические сообщества безопасности;

 - высокоинтегрированные плюралистические сообщества безопасности.

1. Система противостоящих альянсов. Военное сотрудничество основано на традиционном представлении о государственной безопасности как условии, при котором группа государств координирует функционирование своих вооруженных сил, используя угрозу применения силы как средства устрашения потенциальных агрессоров. Государства вступают в военный альянс, когда они сталкиваются с угрозами безопасности, которые не могут нейтрализовать самостоятельно. Часто создание военного альянса одной группой государств провоцирует государства, проводящие отличную политику в регионе, также создавать военные объединения, находящиеся в оппозиции первым. В результате мировая система принимает вид системы противостоящих друг другу военно-политических объединений и совокупности неприсоединившихся государств. Зачастую принадлежность к военному альянсу не только не укрепляет безопасность государства-члена, но делает его более уязвимым, превращая в объект дискриминации и потенциальной агрессии уже в силу факта самой принадлежности к оппозиционной группировке. Аттина обращает внимание на то, что после Второй мировой войны на протяжении 40 лет европейская система безопасности представляла собой систему противостоящих альянсов13.

2. Система коллективной безопасности (СКБ) не предполагала ни создания постоянных вооруженных сил, ни подписания соглашений об обязанности совместных действий для управления конфликтами. При этой системе правительства сохраняют национальный контроль над вооруженными силами и представляют свое согласие на их применение только в случае интервенции со стороны агрессора.

Гриффит и О’Каллаган подчеркивают, что «формально под коллективной безопасностью понимается набор легально установленных механизмов, созданных для предотвращения или подавления агрессии в отношениях между государствами. Это достигается посредством демонстрации потенциальным или реальным агрессорам возможностей принятия мер для поддержания мира, а если необходимо - для принуждения к нему.

Подобные меры могут ранжироваться от дипломатического бойкота до введения санкций и даже осуществления военных действий. Суть заключается в коллективном наказании агрессора через использование превосходящей силы»14.

3. Региональное партнерство по безопасности основывается на иной, в сравнении с альянсами, концепции безопасности - концепции кооперативной безопасности. Хельсинкский процесс разрядки рассматривается как образец начала формирования этого направления. Он основан на мерах коллективной безопасности, оговоренных в региональных соглашениях, включающих перечень мер доверия, которые предполагают обмен информацией по вопросам военной политики и организационных структур, а также поддержание как военных, так и невоенных структур безопасности, которые включены в соглашения. Быстрое и скоординированное вмешательство вооруженных сил для предотвращения военных конфликтов и сдерживания агрессивных действий и способность кризисного управления как в военной, так и гражданской сфере позволяют восстановить мирные отношения.

4. Слабоинтегрированные плюралистические сообщества безопасности (термин заимствован у К.Дойча и употребляется аналогичным образом) распределяются между двумя формами - слабо интегрированными и плотно интегрированными.

Слабоинтегрированные сообщества обычно нецентрализованы или слабо централизованы, и входящие в них государства пользуются всей полнотой государственного суверенитета.

5. Высокоинтегрированные плюралистические сообщества безопасности. В качестве образца может выступать Европейский союз, обладающий структурами наднационального управления и проводящий общую внешнюю и оборонную политику.

Ф.Аттина предлагает рассматривать партнерства по безопасности как переходную форму к образованию сообществ безопасности на основе анализа особенностей формирования и деятельности ОБСЕ, ШОС, АСЕАН и выделяет основные типологические черты новой формы трансрегиональных объединений. В основу рассматриваемой им модели регионального партнерства по безопасности положен опыт создания и деятельности Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), впервые организационно структурировавшей и институционально оформившей отношения регионального партнерства.

Региональные партнерства по безопасности (РПБ) обычно представляют собой международные организации, опирающиеся на сложные многосторонние структуры, использующие набор внешних мер и механизмов (например, нормативные акты, созданные на основе базовых и оперативных соглашений), которые обеспечивают урегулирование конфликтов или способствуют их предотвращению.

Ф.Аттина выделяет следующие признаки институционализированных структур регионального партнерства по безопасности:

 - базовые соглашения о совместных действиях;

 - договоры по безопасности (заключенные официальными лицами);

 - пакты о мире и стабильности, включающие меры поддержания доверия, меры превентивной дипломатии, а также меры воздействия на внутригосударственные процессы и структуры в случае возникновения риска применения внутреннего насилия;

 - международные организации безопасности15.

В отдельных случаях в процесс создания региональных партнерств по безопасности вовлечены сверхдержавы, так, например, СССР и CША участвовали в Хельсинкском процессе, хотя подобная практика является скорее исключением, чем правилом.

Под партнерством понимается совместное участие двух или нескольких субъектов или акторов политических отношений в решении стратегически значимых проблем на принципах равенства, взаимоуважения, отказа от использования силовых методов при решении спорных вопросов. Во внешней политике под партнерством понимают отношения, складывающиеся между отдельными странами или группой стран, вовлеченных в совместные инициативы на паритетной основе. Формирование межгосударственных структур и институтов, обеспечивающих региональную безопасность, не предполагает создания наднациональных политических институтов. Поэтому отношения партнерства могут развиваться между странами, отличающимися между собой по ряду важных экономических, социально-политических и культурных параметров и, возможно, ранее находившимися в состоянии конфликта, но в настоящее время заинтересованными в совместных действиях, направленных на ослабление риска взаимной силовой конфронтации, и готовыми к ним16.

Существует мнение, что, по мере того как региональное партнерство усиливается и становится более продолжительным, государства-партнеры на основании устойчивых форм взаимодействия и сложившихся общих практик формируют единые ориентации в отношении решаемых проблем и ценностей, которые лежат в основе принимаемых решений. Практики совместных действий ведут к постепенному снижению различий в культуре безопасности взаимодействующих акторов.

Однако общие практики и ориентации ведут к формированию ощущения общей принадлежности и общей идентичности граждан государств-партнеров. Поэтому существует возможность эволюции РПБ в региональные сообщества безопасности.

Партнерства по обеспечению безопасности в отдельных случаях могут объединять не только страны, ранее находившиеся в состоянии конфликта, но и страны, связанные большими потоками взаимных трансакций и коммуникаций, если они разделяют общие или совместимые культурные и институциональные ценности. Более того, даже в случае отсутствия общей культуры безопасности или институционального сходства и похожие лишь только по отдельным политическим и практическим мотивам страны региона могут быть готовы к совместным действиям, направленным на ослабление риска взаимной силовой конфронтации, и к созданию условий, обеспечивающих поддержание регулярного взаимодействия в различных сферах - экономической, социальной, культурной, политической.

Подводя итог анализа эволюции теорий интеграции, можно сделать следующий вывод. Новый подход теории «нового регионализма» и концепции «сообществ безопасности» позволяет дать более адекватное описание изменений, происходящих в практиках создания новых международных региональных объединений с учетом новых условий их возникновения, изменившегося состава и характера участников, по стратегическим целям, которые преследуют участники этих объединений, формам и методам их воплощения.

В условиях биполярного мира вопросы военной безопасности и экономического развития были институционально разделены. «Старые» (возникшие после Второй мировой войны) региональные объединения были функционально специализированы на достижение военно-политической безопасности либо на экономическое развитие. Возникающие в последнее время «новые» региональные объединения (ЕСП, ШОС) представляют собой более всеобъемлющий, многогранный процесс с включением в сферу своей компетенции вопросов, связанных и с торгово-экономической интеграцией, и охраной окружающей среды, социальной политикой и политикой безопасности.

Если при строительстве региональных институтов в условиях холодной войны важным являлось сходство политических и экономических структур стран-участниц, то в настоящее время необходимость объединения диктуется наличием общих проблем и готовностью правительств к ведению политического диалога для согласования позиций и выработки общих решений.

Процессы регионализации отличаются большим разнообразием, развиваясь на различных уровнях (микро- и макро-) и в различных секторах, что ведет к нарастанию масштабов кооперативных связей, их комплиментарности и взаимоусилению, одновременно ослабляя негативные последствия конкуренции и опасность дивергенции.

 

 

 1Deutsch K.W.; et al. Princeton: Political community and the North Atlantic area; international organization in the light of historical experience. Princeton University Press, 1957.

 2Ibid.

 3Waltz K. Theory of International Politics // Reading, MA: Addison-Wesley, 1979.

 4Griffiths J. and O’ Callaghan T. International Relations: The Key Concepts. L. 2002.

 5Viotti P.R.& Kauppi M.V. International Relations Theory: Realism, Pluralism, Globalism, and Beyond. 3-d Ed. Boston: Allyn and Bacon, 1999. P. 217.

 6Hettne B. and Söderbaum F. Theorising the Rise of Regionness // New Political Economy. 2000. 5(3). P. 38.

 7Hettne B. The New Regionalism Revisited / F.Söderbaum and T.M.Shaw. Theories of New Regionalism. A Palgrave Reader, 2003; Attina F. The Euro-Mediterranean Partnership Assessed: The Realist and Liberal Views // European Foreign Affairs Review. Vol. 8. №2. 2003.

 8Hettne B., Söderbaum F. and Stålgren P. The EU as a Global Actor in the South // Report. 2008. №8. June. P. 41.

 9Adler E. and Crawford B. Constructing a Mediterranean Region: A Cultural Approach // Conference on «The Convergence of Civilizations? Constructing a Mediterranean Region», Arrábida Monastery, Fundação Oriente, Lisboa, Portugal, June 6-9. 2002. Р. 11-12.

10Ibid. P. 9.

11Ibid. P. 12.

12Attina F. The Euro-Mediterranean project of security partnership in comparative perspective. JMWP. №52. 2004. September. Р. 1-19.

13Ibid. Р. 1-19.

14Griffiths J. and O’ Callaghan T. Op. cit. P. 38-39.

15Attina F. The Building of Regional Security Partnership and the Security Culture Divide in the Mediterranean Region. W P AY0405-8. Institute of European Studies. 8 May. 2004. P. 4-5.

16Ibid. P. 5-6.