В свете продолжающейся на научно-экспертном уровне дискуссии относительно того, какой режим регулирования международных отношений должен быть сформирован в Арктике - национальный (секторальный), региональный или же максимально широкий международный, - важно вновь обратиться к тексту так называемой Илулиссатской декларации, подписанной пятью арктическими государствами в мае 2008 года. Принципиально важным является факт закрепления в ее рамках положения о том, что в отношении Северного Ледовитого океана должна применяться «обширная международная правовая база». Под этой «базой» в декларации понимается морское право, являющееся основой прав и обязательств в отношении использования и эксплуатации пространств и ресурсов этого морского региона. Именно морское право рассматривается как краеугольный камень «ответственного управления» в Арктике. Что означают эти формулировки, какой смысл в них заложен авторами декларации и какие варианты интерпретации здесь допустимы - именно этим вопросам посвящен представленный аналитический обзор.

 q

Неупоминание в тексте Илулиссатской декларации Конвенции ООН по морскому праву 1982 года как одного из ключевых международных соглашений в этой области в значительной степени связано с позицией США, до сих пор не ратифицировавших этот многосторонний договор. Однако следует учитывать также и то обстоятельство, что морское право - это совокупность принципов и норм, поэтому его нельзя сводить исключительно к вышеупомянутой конвенции, даже несмотря на то что ее значение как кодифицирующего документа чрезвычайно велико.

Международное морское право, являясь составной частью международного права, формируется из нескольких источников, основные из которых указаны в ст. 38 Статута Международного суда:

- во-первых, это «международные конвенции, как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определенно признанные спорящими государствами»;

- во-вторых, это «международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы»;

- в-третьих, это «общие принципы права, признанные цивилизованными нациями»;

- в-четвертых, в качестве источников права Международному суду предписано рассматривать «судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм».

Очевидно, что среди этих источников ключевое место занимают прежде всего международные договоры и международные обычаи.

За последние десятилетия международное право во все большей степени становится договорным. В отношении Арктики это приводит к тому, что все возрастающее число двусторонних и многосторонних соглашений, направленных преимущественно на защиту морской среды и ее биоразнообразия, в том числе путем введения контроля над осуществлением тех или иных видов морехозяйственной деятельности, применяется в отношении той или иной части этого морского региона (например, регулирование рыболовства в районе Баренцева моря в рамках Комиссии по рыболовству в Северо-Восточной части Атлантического океана (НЕАФК). В целом уже давно можно говорить о формировании серии конкретно-фрагментарных, целевых режимов управления в Арктике1 (например, Соглашение о сохранении белого медведя и др.).

Конвенция ООН по морскому праву 1982 года в этой связи является не только наиболее важным, но и самое главное - универсальным соглашением, своеобразной «Конституцией морей». Она стала тем базисом, на основе которого вплоть до сегодняшнего дня продолжается процесс формирования режимов регулирования в области освоения и эксплуатации пространств и ресурсов Мирового океана. Включение в ее текст задач по защите и сохранению окружающей среды стало основанием для разработки целой серии новых международных договоров и соглашений (например, Конвенция о биологическом разнообразии), в отношении которых она выполняет функцию своеобразного правового «зонтика»2.

Тем не менее обычные нормы права нельзя рассматривать в качестве подчиненных по отношению к конвенционным, договорным нормам. Такая иерархия источников права является некорректной и даже спекулятивной. Международный обычай, как «доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы», исторически выполнял роль того фундамента, на котором был построен современный международный правопорядок. Более того, обычные нормы права всегда служили правовым ориентиром для разработки тех или иных международных конвенций и соглашений. Важное значение имеет также тот факт, что обычные нормы права, в отличие от договорных, распространяются абсолютно на всех участников международного сообщества, никто не вправе исключить себя из сферы их действия3. Практика судебных решений за прошедшие десятилетия показывает, что именно признание факта существования обычной нормы права позволяет не только не допустить роста правопритязаний, но и избежать неверного трактования или же исполнения тех или иных договорных норм.

В связи с вышеизложенным следует учитывать, что принятие Конвенции ООН по морскому праву 1982 года имело целый ряд принципиальных последствий.

Во-первых, в ее тексте были закреплены те или иные правовые нормы, которые к тому моменту уже давно рассматривались как обычные нормы права (например, право судна, терпящего бедствие, зайти в любой порт).

Во-вторых, в тексте конвенции были зафиксированы определенные правовые нормы, которые на момент ее заключения уже являлись достаточно распространенной практикой целого ряда государств, что способствовало их постепенной трансформации в нормы обычного права (например, 200-мильный лимит Исключительной экономической зоны - ИЭЗ).

В-третьих, конвенция ввела новые правовые нормы, которые, однако, все еще не получили максимально широкого и последовательного применения. Их превращение в обычные нормы права возможно лишь в том случае, если они станут общеобязательной практикой большинства государств и прежде всего тех из них, которые до сих пор не участвуют в Конвенции 1982 года (как, например, крупнейшая морская держава - США). Так, положения ст. 76 Конвенции 1982 года о проведении линии разграничения между континентальным шельфом и Международным районом морского дна вплоть до сегодняшнего момента не могут рассматриваться в качестве обычных норм международного права4. Учитывая, что в ходе переговоров в рамках III Конференции ООН по морскому праву (1973-1982 гг.) достичь консенсуса относительно применения принципа общего наследия человечества (ОНЧ) не удалось и многие государства выступали против вводимого режима, попытки считать концепцию ОНЧ обычной нормой международного права - не что иное, как опасное политико-правовое заблуждение5.

 q

Параллельное сосуществование двух различных правовых систем (семей) - англосаксонской и романо-германской - также вносит свои коррективы в практику соблюдения теми или иными государствами необходимого баланса между обычными и договорными нормами права.

В рамках англосаксонской правовой системы принципиальное значение имеет решение суда, так называемый юридический прецедент. Именно судебной практике, создающей нормы права, она обязана своим происхождением. Закон долгое время оставался лишь вторым, зачастую второстепенным по значимости источником права. Несмотря на то что Конституция США хоть и выполняет функцию Основного закона страны, исключительно важное значение имеет процесс толкования ее норм. Обычай не рассматривается в качестве основного источника права, так как английское право - это право судебной практики. Однако в американской международно-правовой доктрине международные обычаи, которые издавна складывались в международных отношениях, признаются в качестве важнейших источников международного права6.

Романо-германская правовая система в своей основе опирается на римское право. Для нее характерно признание закона, в широком смысле этого слова, в качестве первостепенного, единственного источника права. При этом Конституция, как Основной закон государства, обладает высшей юридической силой, на ее основе строится все текущее законодательство. Обычай, как источник права, зачастую занимает подчиненное или же малозначимое положение, а статус международных конвенций, наоборот, по своему значению и роли нередко приравнивается к конституционным законам.

Так, в ст. 15 (4) Конституции Российской Федерации международные договоры, ратифицированные ею, обозначены в качестве одного из источников права: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Обычай не был отчетливо обозначен в качестве источника права. Предельно точно такая трансформация режима, произошедшая после распада СССР, охарактеризована следующим образом: «Это признание целостности международно-правовых норм демонстрирует желание России воспринять либеральные принципы международных отношений»7.

Как известно, 26 февраля 1997 года тогдашним Президентом Российской Федерации Б.Н.Ельциным был подписан Федеральный закон №30-ФЗ «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций по морскому праву и Соглашения об осуществлении части XI Конвенции Организации Объединенных Наций по морскому праву». Ратификация конвенции способствовала разработке и принятию важнейших актов национального законодательства - это и Федеральный закон «Об исключительной экономической зоне Российской Федерации» (17 декабря 1998 г.), и Федеральный закон «О внутренних морских водах, территориальном море и прилежащей зоне Российской Федерации» (31 июля 1998 г.).

Сразу же после ратификации конвенции 16 июня 1997 года премьер-министр В.С.Черномырдин поставил свою подпись под Постановлением правительства №717 «О порядке утверждения перечней географических координат точек, определяющих линии внешних границ континентального шельфа Российской Федерации». Тем самым был инициирован процесс применения положений ст. 76 Конвенции 1982 года к определению протяженности российского континентального шельфа за пределами 200-мильной зоны от исходных линий. Российская Федерация стала первым государством из всех прибрежных, в том числе арктических, подавшим 20 декабря 2001 года официальное представление (заявку) в Комиссию по границам континентального шельфа.

Тем самым был пройден своеобразный исторический рубеж: Конвенция 1982 года стала во все большей степени рассматриваться в качестве ключевого и универсального правового регулятора в Северном Ледовитом океане, морском районе, который долгие годы в силу климатических условий и военно-политического противостояния времен холодной войны был фактически закрыт для большинства неарктических государств. Перспективы расширения возможностей по осуществлению различных видов морехозяйственной деятельности в Арктике, обусловленные прогнозируемым уменьшением ледового слоя, вызвали повышенный интерес со стороны других прибрежных и внутриконтинентальных стран. Предоставленные им в рамках Конвенции 1982 года возможности по осуществлению тех или иных видов экономической деятельности как в зонах юрисдикции арктических государств (например, в ИЭЗ), так и за ее пределами (например, в открытом море) стали рассматриваться ими в качестве главного свидетельства изменения политико-правового статуса этого морского региона. Разработанное арктическими странами (не только СССР и Канадой, но и США) национальное морское законодательство было объявлено не отвечающим современным международно-политическим условиям и положениям Конвенции 1982 года.

 q

Такое абсолютизированное, в какой-то мере даже апологетическое, отношение к Конвенции 1982 года в силу целого ряда обстоятельств, речь о которых пойдет ниже, следует признать не совсем корректным. В значительной степени это связано с тем, что режим, сформированный ею, вплоть до сегодняшнего дня носит по большей части исключительно фрагментарный характер. Около 40 государств из 166 участников Конвенции 1982 года (т. е. около 25%) не выполняют ее базовые положения или же допускают расширительное толкование тех или иных ее статей8.

Так, например, установленная Конвенцией 1982 года максимальная ширина территориального моря в 12 морских миль оспаривается целым рядом стран, среди которых - Бенин (200 миль), Эквадор (200 миль), Сальвадор (200 миль), Перу (200 миль), Филиппины (более 12 миль, определяются координатами), Сомали (200 миль), Того (30 миль).

Ограничение права мирного прохода через территориальное море судов с ядерными установками или же перевозящими ядерные и другие опасные вещества является весьма распространенной практикой. Требуют разрешения Бангладеш, Египет, Йемен, Мальдивы, Малайзия, Оман, Самоа, Сейшелы, Саудовская Аравия, а также Иран и Сирия, не участвующие в Конвенции 1982 года. Уведомительный порядок отстаивают Джибути, Канада, Ливия, Мальта, Пакистан и Португалия, а также ОАЭ, подписавшие, но не ратифицировавшие Конвенцию 1982 года.

Значительное количество государств требуют либо уведомительного, либо разрешительного порядка прохода иностранных военных кораблей через свое территориальное море. Аргентина, Гайана, Египет, Индия, Индонезия, Южная Корея, Ливия, Мальта, Маврикий, Сейшелы, Финляндия (до 1997 г.), Швеция (до 1994 г.), Хорватия настаивают на уведомительном порядке. В то время как Албания, Алжир, Вьетнам, Бангладеш, Барбадос, Болгария (до 1987 г.), Бирма, Германия, Гренада, Дания, Иран, Йемен, Кабо-Верде, Камбоджа, Китай, Конго, Мальдивы, Малайзия, ОАЭ, Оман, Пакистан, Польша, Румыния, Сомали, Судан, Сирия, Филиппины и Шри-Ланка ввели разрешительный порядок. Некоторые страны (Вьетнам, Дания) ввели ограничение на максимальное количество военных кораблей, которые могут присутствовать в их территориальных водах.

И если уведомительный порядок хоть в какой-то степени соотносится с положениями Конвенции 1982 года, предоставляющими прибрежному государству определенные полномочия в области безопасности судоходства и регулирования движения судов, то введение разрешительного порядка - вопрос крайне дискуссионный9.

В прилежащей зоне в рамках Конвенции 1982 года государство наделено полномочиями в области контроля за исполнением таможенных, фискальных, иммиграционных и санитарных законов и правил. Тем не менее некоторые государства пытаются расширить свою юрисдикцию в прилежащей зоне, прежде всего в области обеспечения безопасности. Среди этих государств - Бангладеш, Бирма, Венесуэла, Вьетнам, Гаити, Египет, Индия, Иран, Йемен, Камбоджа, Китай, ОАЭ, Пакистан, Саудовская Аравия, Судан, Сирия и Шри-Ланка.

В исключительной экономической зоне ряд государств - Бразилия, Кабо-Верде и Уругвай - отстаивают свои права регулировать сооружение любых конструкций, хотя Конвенция 1982 года разрешает это делать исключительно в экономических целях, а не военных. Некоторые (Коста-Рика) вводят разрешительный порядок прохода иностранных рыболовных судов, другие - Венесуэла, Колумбия, Мексика, Португалия, Уругвай и Эквадор - требуют предварительного уведомления о транспортировке опасных материалов, третьи - Антигуа и Барбуда, Бангладеш, Барбадос, Бирма, Вануату, Кабо-Верде, Гренада, Гвинея-Бисау, Индия, Мальдивы, Маврикий, Нигерия, Ниуэ, Пакистан, Португалия, Сенегал, Сейшелы, Суринам, Танзания и Филиппины - настаивают на применении любых своих законов к ИЭЗ.

Целый ряд стран - Бангладеш, Бразилия, Иран, Индия, Китай, Северная Корея, Малайзия, Пакистан, Таиланд, Уругвай и др. - ограничивают свободу судоходства в пределах своих 200-мильных ИЭЗ, запрещая осуществление любых видов военно-морской деятельности (проход военных кораблей, проведение военных учений и маневров). Некоторые государства (КНР) не признают воздушное пространство над ИЭЗ в качестве международного с целью ограничения полетов, прежде всего разведывательной авиации. Кроме того, Китай не проводит различия между просто морскими исследованиями и военно-морскими исследованиями и, соответственно, выступает резко против проведения военно-изыскательных работ в пределах своей ИЭЗ10.

Определенные правопритязания предъявляются как в отношении режима континентального шельфа (например, в отношении поверхлежащих вод со стороны Гайаны, Индии, Мавритании, Пакистана и Сейшельских островов), так и установления прямых исходных линий, которые используются для отсчета территориального моря, прилежащей и исключительной экономической зон. Некоторые страны - Джибути, Иран, Йемен, Оман - имеют теоретическую возможность ограничить право транзитного прохода через международные проливы, так как такие нормы до сих пор содержатся в их национальном законодательстве. В Торресовом проливе Австралия в 2006 году ввела обязательную лоцманскую проводку с целью защитить его среду и биоразнообразие, создав тем самым правовой прецедент - право транзитного прохода было ограничено в интересах защиты окружающей среды11. Некоторые архипелажные государства - Филиппины, Индонезия - долгие годы настаивали на распространении режима внутренних вод на все акватории вокруг своих архипелагов, тем самым препятствуя реализации права архипелажного прохода.

Перечисленные выше ситуации неисполнения или же своевольного трактования тех или иных конвенционных норм - это наиболее хрестоматийные примеры того, как позиция целого ряда государств размывает целостность Конвенции 1982 года, подрывает ее универсальную применимость, порождает конфликты и угрожает порядку в Мировом океане.

При этом ситуация усугубляется тем обстоятельством, что механизмы по урегулированию споров, предусмотренные Конвенцией 1982 года, фактически не задействованы для решения проблем с неисполнением ее ключевых статей. Протесты государств относительно необходимости соблюдения тех или иных конвенционных норм очень редко приносят какой-либо эффект. Механизм Совета Безопасности ООН остается по тем или иным причинам маловостребованным для решения этой ключевой проблемы. Неучастие США в конвенции лишь дискредитирует установленный ею режим.

 q

Помимо проблем и конфликтов в зонах суверенитета и юрисдикции прибрежных государств, режим открытого моря за последние годы также претерпевает существенные трансформации. Учитывая, что за пределами 200-мильных исключительных экономических зон арктических государств в Северном Ледовитом океане расположен анклав открытого моря, эти трансформации имеют для них принципиальное значение.

Уже давно было замечено, что уровень развития морехозяйственной деятельности в открытой части Мирового океана существенным образом отстает от развития международного морского законодательства в этой области12. Постепенно эти правовые лакуны, в том числе содержащиеся в Конвенции 1982 года, нивелируются путем заключения соответствующих дополнительных соглашений к ней (например, Соглашение 1995 г. о сохранении трансграничных рыбных запасов и запасов далеко мигрирующих рыб и управление ими), так и других многосторонних документов (Конвенция о биологическом разнообразии, Декларация Рио, Повестка дня XXI в.).

Все это вместе принципиальным образом видоизменяет первоначальный, устоявшийся веками режим открытого моря. Свободы открытого моря во все большей степени перестают рассматриваться как абсолютные, они в значительной степени подчиняются не национальным, а глобальным интересам всего мирового сообщества. Так, например, можно полагать, что одна из свобод открытого моря, а именно свобода рыболовства, уже давно не существует. Это обусловлено тем, что большая часть акватории Мирового океана находится в сфере действия региональных организаций по регулированию промышленного рыболовства. «Перспектива перехода к регулированию биоресурсной деятельности во всем Мировом океане»13, обозначенная министром иностранных дел Российской Федерации С.В.Лавровым еще в 2005 году, становится все более распространенной практикой. В глобальном масштабе можно предположить, что сделанный советскими морскими юристами вывод о том, что нарушение лишь одной из свобод открытого моря может вести к нарушению самого принципа свободы открытого моря, является поистине пророческим.

Ограничение определенных свобод открытого моря является вполне вероятным сценарием в ходе расширения практики по формированию различного рода морских защищенных районов (marine protected areas - МРА).

С одной стороны, создание МРА в зонах открытого моря сталкивается со значительными трудностями, которые связаны с отсутствием каких-либо конкретных норм международного права по этому вопросу. Если следовать положениям Конвенции 1982 года, то все государства обязаны принимать меры по сохранению живых ресурсов открытого моря (ст. 117). Однако эти общие обязательства говорят лишь о желательности такого подхода, они носят скорее рекомендательный, а не обязательный характер. Основная юридическая проблема заключается в том, что создание МРА в зоне открытого моря - это фактически создание некого «закрытого» района в зоне, которая не может принадлежать ни одному государству. Это противоречие дает право утверждать, что создание МРА в открытом море нарушает положения ст. 89 Конвенции 1982 года, которая говорит о неправомерности претензий на суверенитет над открытым морем. Более того, учитывая, что создание МРА в зонах открытого моря может коснуться ограничения традиционных свобод открытого моря (судоходства, рыболовства, прокладки кабелей и трубопроводов, проведения научных исследований и др.), особую важность приобретает доказательная база легитимности формирования МРА в том или ином районе.

Неслучайно, например, попытка Комиссии по сохранению морских живых ресурсов Антарктики (АНТКОМ) сформировать крупнейший в Мировом океане МРА в море Росса с полным запретом проводить в нем какую-либо морехозяйственную деятельность в июле 2013 года была отклонена из-за несогласия России, КНР и ряда других стран, увидевших в этом ущемление их законных экономических интересов, прежде всего в области рыболовства. А распространение в 2005 году статуса Особо уязвимого морского района (ОУМР) в рамках Международной морской организации (ИМО) на все Балтийское море было реализовано за исключением морских районов в пределах суверенитета, суверенных прав и юрисдикции Российской Федерации.

С другой стороны, в области контроля за судоходством такие районы, в том числе в открытом море, формируются в рамках Международной конвенции по предотвращению загрязнения с судов (MARPOL). Под эгидой ИМО продолжается процесс создания ОУМР. В целях защиты биологического разнообразия такие районы в открытом море сформированы в Средиземном море, Северо-Восточной Атлантике (Конвенция ОСПАР), в зоне действия Договора об Антарктике (в районе Южных Оркнейских островов).

Важное значение в этой связи имеет то обстоятельство, что проблематика защиты биоразнообразия становится за последние годы одной из основных тем обсуждений в рамках ООН. Именно эта повестка дня была одной из центральных на состоявшейся в июне 2012 года юбилейной Конференции ООН по устойчивому развитию - «Рио+20». Более того, заявляется, что один из возможных вариантов адаптации Конвенции 1982 года под новые международные политико-экономические условия может состоять в заключении дополнительного соглашения к ней, направленного на защиту биоразнообразия в зонах за пределами национальной юрисдикции14. Соответственно, можно предполагать дальнейшее расширение практики формирования МРА в зонах открытого моря.

 q

Подводя итоги, необходимо еще раз обозначить те глобальные изменения, происходящие в области управления пространствами и ресурсами Мирового океана, которые непосредственным образом должны учитываться в отношении Северного Ледовитого океана.

Во-первых, режим открытого моря становится все менее свободным для осуществления тех или иных видов морехозяйственной деятельности. В перспективе можно ожидать, что масштабы регулирования в этом районе Мирового океана будут значительно увеличены. Реализация свобод открытого моря во все большей степени ставится в зависимость от исполнения задач по защите и сохранению морской среды и ее биологического разнообразия.

Во-вторых, продолжается практика расширения полномочий прибрежных государств в зонах их непосредственной юрисдикции, прежде всего в ИЭЗ. Несмотря на то что прибрежные государства не наделены здесь какой-либо компетенцией в сфере безопасности, тем не менее расширительное толкование понятия «безопасность» предполагает наличие таких ее видов, как продовольственная, ресурсная, экологическая. Их обеспечение становится все более распространенной практикой, хотя и ведет к определенным ограничениям прав третьих стран в этих морских акваториях.

Наконец, становится все более очевидным, что «экологический императив» претендует на роль движущей силы развития международного морского законодательства. Экологическая проблематика становится доминирующей в области регулирования морской деятельности.

Применительно к Арктике все это означает, что апелляции к необходимости безукоризненного соблюдения положений Конвенции 1982 года, которые все чаще подаются со стороны внерегиональных игроков, не должны становиться безусловным руководством к действию для арктических государств. Конвенция не является единственным и универсальным правовым регулятором в Арктике, хотя ее значение не следует и преуменьшать. Фактически не оспариваемый в течение столетия особый правовой статус этого морского региона не может быть окончательно сброшен со счетов в тех или иных вопросах (например, относительно регулирования судоходства на трассах Северного морского пути и Северо-Западного прохода). А исторически сложившаяся практика арктических стран, прежде всего по реализации в этом морском регионе своего национального морского природоохранного законодательства, не должна подменяться обязательством следовать исключительно конвенционным нормам.

Несмотря на то что Северный Ледовитый океан не может быть приравнен к замкнутому или полузамкнутому морю, что предусматривает возможность введения регионального уровня координации, вряд ли объективным будет его отождествление как по площади и глубинам, так и по экологической уязвимости с другими океанами. В этой связи разработка особой модели регионального управления, прежде всего по примеру других морских регионов (Балтийское, Средиземное моря), представляется целесообразной. В условиях, когда национальный уровень регулирования со стороны каждого из арктических государств зачастую приводит к росту противоречий, а вопрос возрождения секторального подхода не находит консенсуса между ними, региональный уровень видится единственно востребованным. Очевидно, что только при такой модели управления возможно своевременное реагирование на любые чрезвычайные ситуации в регионе (разлив нефти, авария танкера). Глобальный уровень, в отличие от регионального, надо полагать, будет наименее эффективным в таких условиях.

Безусловно, речь не идет об исключении всех внерегиональных игроков. Однако должны быть созданы такие правила игры в области осуществления тех или иных видов морехозяйственной деятельности, которые учитывали бы преимущественные интересы в первую очередь стран «Арктической пятерки» (России, США, Канады, Дании, Норвегии), чьи побережья непосредственным образом омываются водами Северного Ледовитого океана. Во-вторую очередь - интересы Исландии, Швеции и Финляндии, как постоянных членов Арктического совета, постепенно трансформирующегося из международного форума в международную организацию с возможностью принятия обязывающих решений. Вопросы обеспечения экологической безопасности, как в пределах зон юрисдикции арктических держав, так и в открытой части Северного Ледовитого океана, - действенный механизм по защите таких интересов. Соответственно, те тенденции и изменения в международном морском законодательстве, которые происходят за последние годы, должны быть правильным образом интерпретированы и применены в Арктике.

 

 

  1 Polar Politics. Creating International Environmental Regimes / Ed. by Oran R. Young, Gail Osherenko. N.-Y.: Cornell University Press, 1993.

 2Rothwell D.R., Stephens T. The International Law of the Sea. Oxford-Portland: Hart Publishing, 2010. P. 470-472.

 3Tanaka Yoshifumi. The International Law of the Sea. N.-Y.: Cambridge University Press, 2012. Р. 12.

 4Harrison James. Making the Law of the Sea: А Study in the Development of International Law. N.Y.: Cambridge University Press, 2011. P. 51-59.

 5Такого мнения, в частности, придерживается заместитель генерального секретаря Международного органа по морскому дну М.Лодж. См.: Lodge W. Michael. The Common Heritage of Mankind // The Law of the Sea Convention at 30: Success, Challenges and New Agendas / Ed. by David Freestone. Leiden, Boston: Martinus Nijhoff Publishers, 2013. P. 60.

 6Шумилов В.М. Правовая система США. М.: Международные отношения, 2013. С. 297.

 7Давид Р., Жоффе-Спинози К. Основные правовые системы современности / Пер. с фр. В.А.Туманова. М.: Международные отношения, 2009. С. 185.

 8На сегодняшний день наиболее подробный список всех правопритязаний на пространства и ресурсы Мирового океана см.: Roach J. Ashley, Smith W. Robert. Excessive Maritime Claims. 3rd ed. Leiden: Martinus Nijhoff Publishers, 2012. 925 p. Следует, правда, учитывать, что данная работа отражает исключительно позицию США по этому вопросу, традиционно отстаивающих принцип свободы судоходства и не являющихся участниками Конвенции ООН по морскому праву 1982 г.

 9Klein Natalie. Maritime Security and the Law of the Sea. N.-Y.: Oxford University Press, 2011. P. 35-40, 43.

10Maritime Claims Reference Manual. Washington: U.S. Department of Defense, Under Secretary of Defense for Policy. 2005. 23 June. P. 127 //http://www.jag.navy.mil/organization/documents/mcrm/MCRM.pdf

11Kraska James. Maritime Power and the Law of the Sea. Expeditionary operations in World Politics. N.-Y.: Oxford University Press, 2011. P. 365-366.

12Dyke J.M. Van. International Governance and Stewardship of the High Seas and Its Resources  // J.M. Van Dyke, D. Zaelke and G. Hewison (eds.). Freedom for the Seas in the 21st Century: Ocean Governance and Environmental Harmony. Washington, DC, Covelo, California, Island Press, 1993. Р. 13-19.

13Лавров С.В. Приоритеты внешней политики России на морском направлении // Внешне-
экономические связи. 2005. №4.

14Scott N. Karen. Conservation of the High Seas: Developing the Concept of the High Seas Marine Protected Areas // The Law of the Sea Convention at 30: Success, Challenges and New Agendas / Ed. by David Freestone. Leiden, Boston: Martinus Nijhoff Publishers, 2013. P. 183.