Глобализация: трансформация феномена с точек зрения политики, экономики и безопасности

Трещина в мировом господстве Запада

     В начале 2010-х годов мир стал свидетелем радикальных изменений в существующей международной системе,  которая начала формироваться около 150 лет назад, в последние три десятилетия  XIX века. В этот период Западная Европа и Соединённые Штаты были доминирующими силами в международных делах и в мировой экономике. Первая мировая война и даже в большей степени Вторая мировая поколебали этот порядок за счёт появления Советского Союза и его последующего развития как новой державы мирового уровня после краха нацистской Германии. В течение 40 лет мир существовал, как биполярная система, разрываясь в соперничестве между СССР и США. Затем грянул политический, экономический  и социальный крах устоявшегося порядка, и в начале 1990-х годов завершилось существование СССР, как супердержавы.

     Развал СССР укрепил позиции США в политических, экономических вопросах и в вопросах безопасности на мировой арене, и к этому периоду приклеился ярлык «униполярный момент», с лёгкой руки американского журналиста Чарльза Краутхаммера.[1] Однако могущество Америки теперь в прошлом, в большой мере из-за «изготовленного в США» экономического и финансового кризиса[2], который в силу глобальной значимости американской экономики расползся во все стороны, особенно цепко охватив Евро-Атлантический регион.

     Влияние Запада должно расцениваться в более широком контексте мирового развития. В своём труде «Цивилизация:: шесть направлений, на которых Запад главенствует над остальным миром» автор, Ниалл Фергюссон[3], приписывает успех Запада  в течение последних пяти веков к его способности удерживать ключевые позиции в шести основных направлениях: конкуренция, наука, частная собственность, медицина, стимулирование потребительского интереса и этика труда. В качестве седьмого пункта к этой формуле можно было бы добавить революцию технологий. Монополия Запада была впервые потревожена после Второй мировой войны Японией, однако за последние три десятилетия к Японии примкнули другие азиатские страны, в частности Китай, а также Индия, Южная Корея, Индонезия, Сингапур и Вьетнам. Подъём азиатских стран был точно охарактеризован бывшим министром финансов США Лоуренсом Саммерсом. Он отметил, что промышленная революция подняла уровень жизни одного поколения людей в среднем на 50%, в то время как современные темпы роста азиатских стран являют беспрецедентное, 100-кратное (т.е., 10 000 %) повышение уровня жизни одного поколения[4]. Экономический анализ и прогнозы на последующие два десятилетия обозначают наиболее  вероятные тенденции экономического развития.                                                                                                                                                                                       В 2010 году доля США в мировом ВВП составляла 24%, а стран Евросоюза – 27%. Двадцать лет спустя, к 2030 году, их доли соответственно сократятся по прогнозам вдвое. И ещё более резкий спад предрекают Японии (с 9 до 3%). И наоборот, доля Китая возрастёт с 9 до 24%, а Индии – с 2 до 10%. В соответствии с прогнозом роста ВВП, Китай может, по сути, достичь уровня США к концу второго десятилетия и занять лидирующее положение в мировой экономике к 2030 году[5]. Однако на мировое экономическое развитие будут также оказывать влияние и экономики других динамично развивающихся стран с большим потенциалом. Одной из таких влиятельных сил является союз БРИКС, объединяющий Китай, Индию, Бразилию, Россию и Южную Африку (до 2010 года этот союз носил аббревиатуру БРИК, но в декабре 2010 года к нему присоединилась ЮАР, страна с наиболее развитой экономикой на Африканском континенте)[6]. Кроме стран, входящих в БРИКС, внимание также привлекает и экономическое развитие так называемой группы «№11» или «Следующие Одиннадцать»[7].

     В настоящее время четыре основных мировых силы – это Северная Америка (США и Канада), страны Евросоюза, Китай и Япония - представляют собой два масштабных региона с определяющим влиянием на мировое политическое и экономическое развитие и безопасность, Трансатлантический и Азиатско-Тихоокеанский регионы.

    Процесс смещения глобальных силовых центров был, естественно, ускорен последствиями экономического и финансового кризиса, который имел непосредственное влияние на международный экономический порядок.

     Первый масштабный кризис «глобализации» подтвердил падение значимости отдельных национальных государств (особенно на Западе), что стало очевидным с начала 90-х годов прошлого века. Расцениваемые, как спасители последней инстанции, эти национальные государства были вынуждены   оказывать помощь тонущим финансовым                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                          рынкам,  чья судьба определяет благосостояние миллионов. Однако, как только они это                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 делали (что оценивалось в огромные суммы, которые плотно затягивали на их шеях веревку долга), рынки (банки, наднациональные экономические корпорации) начинали давить на них, пользуясь их ослабленным положением и вынуждали их к дальнейшей приватизации общественных благ и ограничению социальных пособий. В настоящее время финансовые рынки, действуя через посредничество трёх высокорейтинговых агенств, которые, по сути, поднялись до статуса ключевых глобальных игроков (не будучи привязанными друг к другу)[8], сделали кредиты настолько дорогими, что поставили некоторые государства на грань банкротства. Но огромные трансферы из государственных бюджетов и спекуляции на бирже, поднимающие стоимость кредитов для тех государств, чьё положение является наиболее опасным (либонаиболее систематически расшатывалось), вызывают новые обвалы международной финансовой системы-обвалы, которые наиболее ослабленные национальные государства могут быть не в состоянии предотвратить либо избежать.

     С другой стороны, у нас перед глазами имеется «китайская модель» страны с огромным населением, централизованным управлением и свободным рынком, хотя всё это и осуществлялось под авторитарным руководством нелиберального «государственного» капитализма. Такая модель помогла Китаю адекватно перенести последствия кризиса,  также как и темпы роста страны,  процесс накопления капитала, который по темпам  выше, чем в странах с развитыми экономиками, - всё это вместе взятое и объясняет причину, почему даже такое потрясение,  как кризис, не столкнул Китай в рецессию.

     Таким образом, не исключено, что впервые с 80-х годов, со времён развала социалистической системы, Запад  стоит перед идеологическим выбором: между либеральным капитализмом и демократией, с одной стороны, и нелиберальным капитализмом, с другой. Картина после экономического и финансового кризиса, который больнее всего ударил по Европе и Соединённым Штатам, складывается так, что эта новая экономическая модель (имеется в виду, в первую очередь, китайская), выглядит более привлекательной для ряда стран Азии, Африки и Латинской Америки. Бесконтрольный экономический либерализм дискредитировал себя и потерял весь свой лоск.[9] И, наоборот, Китай и другие динамично развивающиеся экономики сохранились относительно невредимыми и стали генератором и основным оплотом мирового экономического развития.

   Большая двадцатка: зарождение нового качества в мировом управлении?

     Экономический кризис также спровоцировал довольно радикальный сдвиг в существующем равновесии сил в мире. Мы становимся свидетелями исторического момента, когда впервые со времён революции в промышленности, центр экономической мощи сконцентрирован не только исключительно на Западе. После крушения западной модели экономического управления, ряд наиболее развитых западных государств, включая Японию (страны Большой семёрки, а после присоединения России - Большой  восьмёрки), более не расценивается в качестве единственного органа, разрабатывающего пути решения мировых политических и экономических проблем.  Большую восьмёрку заменили на Большую двадцатку - орган, состоящий из 20 наиболее развитых и динамично растущих стран, которые, как ожидается, расправятся с кризисом на глобальном уровне более эффективно. В отличии от  бывших членов Большой восьмёрки (Франция, Италия, Япония, Канада, Германия, Россия, Соединённые Штаты и                                                                                                                                          Великобритания), Большая двадцатка включает в себя Австралию, являющуюся, без  сомнения, «западным» игроком, а также ряд «незападных» игроков - Китай, Индия,                                                                                                                                                  Аргентина, Бразилия, Индонезия, Южная Корея, Мексика, Саудовская Аравия, Южная Африка и Турция - все они стали членами Двадцатки за счёт своих экономических показателей.

     Определяя тип этой организации, Большую двадцатку можно было бы окрестить сетевой организацией, исходя из относительного глобального экономического уровня входящих в неё стран (на экономики стран Большой двадцатки приходится 85% мирового ВВП,  80% объёма международной торговли и 2/3 населения Земли). Страны Большой двадцатки уже определили основные вопросы и проблемы, подлежащие решению на глобальном уровне (в частности, проблемы экономического порядка) и пытаются решить их за столом переговоров. В настоящее время эти страны сфокусировали внимание на координации совместных действий и достижении взаимопонимания в вопросах ликвидации последствий экономического кризиса и на попытках определения «стратегии выхода». Естественно, существует много вопросов, мнения по которым у членов Двадцатки расходятся, так что поиски совместных решений и выработки общей стратегии – задача не из лёгких. В качестве примера можно привести отношения между США и Китаем, которые чреваты определённым напряжением в результате большого дефицита торгового баланса между ними, и каждая из сторон обвиняет другую в манипуляциях с курсами валют (недооцененный китайский юань против количественного «ослабления» курса доллара); а на более общем уровне это - отношения  между «западными» и «незападными» партнёрами по Двадцатке, которые остаются сложными в результате недоверия, уходящего историческими корнями в колониальные времена [10](это недоверие негативным образом влияет даже на проведение переговоров по ограничению вредного влияния на изменение климата).  С другой стороны, Двадцатка не рассматривает и, видимо, не будет рассматривать вопросы прав человека и дискутировать о состоянии демократии в отдельно взятой стране-участнице. В фокусе внимания первостепенны вопросы экономического характера, а любые чисто политические вопросы, которые могут затронуть болевые точки по вопросам прав человека, отходят на второй план. Ничего удивительного в этом нет: подобные обсуждения навряд ли могли бы быть поддержаны Китаем, одним из ключевых членов Двадцатки, да и Россией, и Саудовской Аравией, пожалуй, тоже.

     Остаётся только наблюдать смогут ли члены Двадцатки стать ядром мировой экономической реформы и в перспективе точкой опоры для реформирования уже существующих институтов глобального политического и экономического управления (имеются в виду ООН, МВФ, Всемирный Банк и т.д.).  Таким образом, создаётся впечатление, что многие крупные государства из числа Двадцатки предпочтут продолжать удерживать сильные политические и экономические позиции в своих регионах и укреплять там своё лидирующее положение. Будущее, таким образом, скорее всего покажет в каком ключе будут развиваться региональные организации. где доминируют один или два ключевых игрока. Примерами могут служить Евросоюз, где явно доминируют Германия и Франция, АСЕАН[11]- с Индонезией в качестве лидера, ЮНАСИР[12], возглавляемая основной южноамериканской державой Бразилией, Африканский Союз[13], с наиболее развитой африканской страной ЮАР в качестве лидера, Шанхайская организация сотрудничества[14] под предводительством России и Китая, а                                                                                                                                                              также Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива[15] во главе с Саудовской Аравией. Это созвездие скорее всего выльется в более энергичное сотрудничество между региональными организациями; они будут стремиться укреплять свою роль во всех сферах деятельности внутри страны и, таким образом, становясь более значимой фигурой при обсуждении политических, экономических проблем и вопросов безопасности. Такое развитие событий может ещё более подорвать роль ООН. С другой стороны, раз уж региональные организации становятся игроками мирового уровня, имея в виду их потенциал и переплетения связей между странами-участницами, они могли бы создать фундамент для давно назревшей реформы Организации Объединённых Наций. Такой вариант прозвучал из уст Элвина Тоффлера, американского футуролога, который предложил изменить структуру ООН, преобразовав её в федерацию, состоящую из пактов и блоков. Жизнеспособность такой альтернативы зиждется на решении ООН от мая 2011 года, касающемся её трансформации из ассамблеи национальных государств в орган, который бы также допускал представительство в нём региональных блоков.

 Мощь США пошла на убыль, а Китай становится супердержавой?

     Какова бы, однако, ни была судьба ООН, вопросы политики,  экономики и безопасности в мире будут вращаться в орбите двух основных мировых игроков 21-го века,  США и Китая, и их взаимоотношений. По большей части в результате экономического кризиса США едва ли не исчерпали весь свой послевоенный потенциал и продолжают терять свой авторитет в мире. Это подтверждается состоянием американского долга сегодня, уровень которого в 2011 году достиг 14,293 триллиона долларов. Представляется парадоксальным, что долг начал расти наиболее стремительными темпами в последнее двадцатилетие, после окончания холодной войны (т.е. в тот период, когда в мире воцарил «униполярный» порядок). Широко известный американский дипломат, бывший Посол США в СССР, Джек Мэтлок даёт объяснение этому парадоксу в своей книге «Супермощь иллюзий: Как мифы и ошибочные идеологии сбили Америку с пути и как ей вернуться к реальности»[16]. Он отмечает, что 20 лет спустя после президентства Джорджа Буша-старшего, который провозгласил начало периода нового мирового порядка, мир погряз во всё углубляющейся экономической рецессии, американская армия попала в капкан двух конфликтов, которые случились уже после Второй мировой войны, и Америка таким образом стала должником № 1 в мире.

     Между тем долг США продолжает расти (ожидается, что в 2015 году он достигнет уровня 18,6 триллиона долларов), и уже сейчас это стало явно тормозящим фактором, который препятствует выражению американской политической, экономической и военной мощи на мировой арене. В настоящее время правительство США расходует 8% годового дохода на обслуживание долга (общий размер Федерального долга страны составляет 93% от уровня ВВП; долг такого огромного размера был у США только во времена Второй мировой войны). Из заключения, сделанного Бюджетным комитетом Конгресса следует, что этот уровень возрастёт ещё на 17 % к завершению 2010-х годов. Будучи вынужденными расходовать почти пятую часть бюджета на обслуживание долга, Соединённые Штаты могут рассмотреть возможность сокращения своего всё ещё огромного военного бюджета и сэкономить на своей армии. Это, по сути, диктуется экономической необходимостью: стоимость американского присутствия  в Афганистане, Ираке и Пакистане уже достигла уровня, по оценке экспертов, по крайней мере, 3,2 триллионов долларов и почти полностью покрывается за счёт средств, получаемых в долг.

Соединённые Штаты уже потратили 185 миллиардов долларов только на обслуживание долга и до 2020 года им придётся потратить на эти цели ещё триллион. В будущем США, видимо, будут уже не в состоянии проплачивать 75 % бюджета НАТО, а сокращение финансирования может серьёзно повлиять на характер натовских операций.

     Влияние долга США может оказать пагубное влияние на социальное и экономическое развитие внутри страны, так как  это является одним из многочисленных других тормозящих моментов, о которых открыто написал хорошо известный американский журналист и писатель Фарид Закария. Американская экономика во многом зиждется на том, что было создано в 50-х и 60-х годах прошлого столетия (автострады, наука и финансирование научных исследований), без каких бы то ни было поползновений дальнейшего развития. Идёт процесс старения инфраструктуры (23-е место в мировом рейтинге - это далеко позади стран с передовыми экономиками); 27-е место в мировом рейтинге по продолжительности жизни, зато первое место по уровню ожирению населения. Уровень преступности в США является самым высоким среди развитых стран и самым высоким по количеству единиц оружия на душу населения.[17]  Однако, основной проблемой американского общества является поголовная привычка жить в долг, «долговое» общество неспособно долго находиться в устойчивом положении. Последствия грянувшего в конце нулевых 2000-х ипотечного кризиса (который потянул за собой и более масштабный экономический и финансовый кризис) имел поистине геополитический резонанс. Американская элита встала, таким образом, перед принципиальным  выбором: найти новые рычаги для посткризисного управления, так как предкризисный рост был обусловлен, в основном,  энергичным внутренним потреблением и финансовый кризис может быть рассмотрен как процесс разбалансирования американской внешней торговли. Однако, затяжные дебаты между Президентом и Конгрессом (читай – между демократами и республиканцами) по вопросу увеличения верхней границы внешнего долга, что сделать было необходимо, чтобы избежать банкротства США (один этап этого процесса завершился в «последнюю минуту» политическим компромиссом в августе 2011 года), показал, что у политической элиты Соединённых Штатов могут возникнуть проблемы при выборе новых стратегий будущего развития.

     Проблемы, стоящие перед США, неизбежны и сложны в решении: необходимо определить своё место среди набирающего темпы соревнования среди растущих государств, чтобы быть «первым среди равных». Не смотря на все вышеперечисленные проблемы, Соединённые Штаты, тем не менее, сохраняют определённый экономический, научный и военный потенциал для достижения этой цели. Доллар остаётся основной мировой резервной валютой[18], рынок государственных облигаций до сих пор обладает самой высокой ликвидностью во всём мире. США делают самые крупные инвестиции в сферы исследования и развития (примерно, одну треть от всего объёма вложений в эти сферы наиболее развитыми странами); будучи мировым лидером в таких продвинутых сферах, как нанотехнологии, биотехнологии и, традиционно, информационные технологии. Располагая всего 5-ю % населения Земли, в Соединённых Штатах находятся семь или восемь университетов из десятки лучших в мире. Страна, таким образом, обладает высокой привлекательностью для молодых, подающих надежды интеллектуалов со всех уголков земли, для людей, кто в свою очередь способен приумножить «мягкую силу» Америки. Одним из проявлений этой мягкой силы Америки является её рельефная позиция относительно мировой информатики и рынка культуры. Военная мощь также сохраняет свою значимость: ожидается, что по крайней мере в ближайшие два-три десятилетия американская армия сохранит свою численность, возможности и темпы технологического развития. Из всего этого можно заключить, что на сегодняшний день мир можно считать однополярным с точки зрения военной мощи (это – американская                                                                                                                                                                                                                                             армия), и мультиполярным в других областях (имеется в виду экономическая мощь США, Евросоюза, Китая, Индии, Японии, России и других набирающих потенциал стран).

Благодаря вышеупомянутым бонусам на развитие, США находятся в выгодном положении для того, чтобы начать использовать так называемую «умную силу», смысл которой определил Джозеф Най, профессор Гарвардского Университета и бывший советник министра обороны по вопросам международной безопасности в Администрации Президента Клинтона.[19] Это понятие совмещает использование традиционной военной мощи (жёсткой силы) с мягкой силой[20], по необходимости, и  использовать такую комбинацию с организацией сетей связи, которые будут в состоянии отвечать всем новым информативным требованиям в глобальном масштабе. Най пишет, что «сети связи обеспечивают достижение предпочтительных результатов вместе с другими игроками, а не над ними.»[21] В переводе на язык практической политики это означает, что здание глобальной системы в качестве фундамента имеет не преобладание мощи одной державы, но равновесие сил между несколькими ключевыми игроками. Именно такую стратегию и применяет администрация президента Обамы, и в первую очередь в отношениях с Китаем и Россией. Правда, в отношении Китая такой подход продиктован чисто экономической необходимостью.

     Вряд ли 40 лет назад тогдашний Президент Никсон и его госсекретарь Генри Киссинжер, архитекторы возвращения Китая в большую мировую политику,  могли бы предполагать подобное развитие событий. Их основной целью в то время было использование Китая в качестве противовеса СССР, основному противнику Америки в холодной войне. Однако, за 32 года, прошедших с момента установления дипломатических отношений между США и Китаем в 1979 году, стремительные реформы, проведённые в Китае вывели его экономику на второе место в мире с перспективой не только сравняться с США по показателям ВВП, но и обогнать их. В 2004-2010 годах средний рост ВВП в Китае исчислялся двузначными числами (Таблица 1).

       Таблица 1. Ежегодный рост ВВП Китая (в %)

Источник: журнал Forbes, 2011 год

     Китай располагает огромными валютными резервами (2,85 триллиона амер. долларов по данным за 2011 год), и Америка в настоящее время является его самым крупным кредитором. В 2011 году Китай располагал государственными облигациями правительства США на сумму, равную примерно 1,2 триллиона долларов (общий объём американских облигаций, находящихся за пределами США,, исчисляется в 4,5 триллиона долларов). Торговый баланс между двумя странами, также  американский экспорт в Китай в 2010 году, оценивался в 81,8 миллиарда долларов, в то время как Китай за этот же период экспортировал в США товаров на 344,1 миллиарда долларов. И зависимость США от Китая растёт: в случае, если китайское руководство примет решение  прекратить финансирование Америки в долг, последствия для американской экономики будут катастрофическими, так как в настоящее время, по сути дела, затраты на содержание американской армии и значительную часть американского здравоохранения финансирует Китай. Более того, традиционные экономические отношения между двумя странами, где Китай выступает исключительно в роли продавца, а США – в роли покупателя, начинают видоизменяться (сдвиг очевиден, имеется в виду контракт на поставку 200 самолётов Боинг в Китай, и другие сделки). С другой стороны, Китай начал увеличивать объём покупок крупных американских компаний. Близятся времена, когда Китай станет основным торговым партнёром Соединённых Штатов и взаимные экономические связи будут неизбежно расти, и при всём этом представляется вполне логичным, что эти страны начали вести диалог по определению экономической стратегии (формально, Большая Двойка), определяя скелет взаимных экономических отношений. Растущая важность китайско-американских отношений также оказывает влияние на приоритеты во внешней политике Соединённых Штатов в Восточной Азии, регионе, который в свете растущего китайского влияния,  постепенно заменяет по важности  Европу для внешнеполитического ведомства США.[22]  

     Китай будет продолжать предпринимать усилия для укрепления своей экономической мощи, внося этим дисбаланс в положение США, как лидера в военной сфере, и учитывать ошибки, сделанные Советским Союзом, который предпринимал усилия, ввязавшись в соревнование с Соединёнными Штатами в расходах на вооружение, что и истощило его экономику и в значительной мере способствовало его развалу. Китай проявляет себя в разных ипостасях как «несимметричная великая держава», владеющая экономической мощью и постепенно накапливающая энергетические и другие стратегические ресурсы в Азии, Африке и Южной Америке. В качестве примера этой модели может служить монополизация Китаем мирового рынка редких металлов(контролирует 97% ). Эти семнадцать стратегически важных элементов находятся в относительно достаточном количестве в недрах Земли, но их концентрация редко бывает достаточно высокой, чтобы сделать их добычу выгодной. Хотя и отсутствует необходимость добывать их в больших количествах, но они крайне необходимы в некоторых производствах, таких как производство автомобилей и военных радаров, а также компьютерные составляющие. Китай также может поколебать верховенство Америки в некоторых военных сферах, таких как космос или интернет-технологии, по сути, он уже начал делать это. Китай также извлёк выгоду и из экономического кризиса: находясь в настоящее время в положении «более удачливой» страны, он даёт Соединённым Штатам советы по преодолению кризиса. Стараясь предотвратить его (кризиса) углубление и будучи уверенным в том, что Америка не будет угрожать  интересам Китая путём отказа от своих обязательств, китайские СМИ  дали Америке ряд рекомендаций: некоторые из них -  сократить расходы, увеличить уровень налогов и урезать военный бюджет.[23]

     В долгосрочной перспективе Китай может и далее уменьшать свою зависимость от Соединённых Штатов, особенно путём ослабления позиций доллара в качестве мировой резервной валюты. Президент Китая Ху Цзиньтао обозначил это как перспективную задачу. Усилия Китая по ослаблению «долларизации» мировой экономики[24] уже очевидны в торговой политике Китая: недавно им были подписаны двусторонние торговые договоры с Бразилией и Малайзией, предусматривающие расчёты в юанях, и юань же является валютой расчёта с Россией за поставки нефти в Китай, которая приходит туда через Сибирский нефтепровод (обе страны договорились в 2010 году о введении полной конвертируемости)[25]

     Несмотря на всё сказанное выше, китайское руководство ясно представляет, что даже                                                                                                                                                                                                                                                                            после тридцати лет реформ, Китай всё ещё остаётся развивающейся (хотя и сверхвысокими темпами) страной, которая проходит через среднюю стадию индустриализации. Внешне всё это является сдерживающим фактором для Китая в его  глобальных амбициях в областях политики, экономики и безопасности. Рассматривая ситуацию внутри страны, можно заметить неравномерное распределение экономических благ и соответствующий  уровень жизни. По данным Международного валютного фонда в 2010 году, ВВП на душу населения в Китае по паритету покупательской способности  составлял 7.519 американского доллара.[26] Сорок три миллиона человек в Китае до сих пор живут за чертой бедности (тратя на жизнь менее двух долларов в день); системы охраны здоровья и социальной защиты недоразвиты, вложения в систему общественного образования составляют 2,4% ВВП, в то время как  в среднем в мире этот показатель составляет 4,9%, а стремительный экономический рост влечёт за собой постоянное давление инфляции. Разница между регионами также важна: в 2008 году средний доход на душу населения в городах  был в 3,3 раза выше, чем у жителей в сельских местностях. Уровень ВВП в более развитых восточных провинциях в три раза выше по сравнению с более отсталым югом, ВВП на душу населения разнится в 2,3 раза. Дальнейшее развитие Китая зависит от того,  насколько он сумеет удерживать такие темпы роста в качестве предварительного условия для поддержания социальной сплочённости и устранения социальной напряжённости. Рост общественного интереса, вызванный как межрегиональным, так и отдельными экономическими и социальными различиями всё ещё маячит на горизонте в качестве возможного сценария. Остаётся только наблюдать, сумеет ли Китай урегулировать расхождения в его политической модели управления – между монополией власти коммунистической партии и его рыночной экономикой. Растущий уровень жизни (особенно среди увеличивающегося среднего класса ) ещё более подстегнёт устремления к свободе и демократии, что в общем-то не совсем увязывается с монополией коммунистической партии на власть. Но будучи закалённым более чем тремя десятилетиями прагматических экономических реформ (смысл которых спрессован в лозунге их инициатора Ден Сяопина: « Не важно, какого цвета кошка, чёрного или белого, главное – чтобы она ловила мышей»), коммунистическая партия тоже в состоянии реформировать политическую систему. Премьер-министр  Вэнь Цзябао уже фактически  призвал к проведению такой реформы в интервью агенству CNN, начав с того, что правящей партии следует быть более открытой для критики со стороны граждан, отвечая на призывы к «свободе и демократии». Он сказал буквально следующее: «Без проведения политической реформы Китай может лишиться всего, чего он достиг путём экономической реструктуризации». Это, видимо,  повлечёт за собой беспрецедентные попытки развить демократию путём управляемого процесса. В этой связи стоит отметить, что сама коммунистическая партия уже «открывается»: она теперь позиционирует себя открытой для бизнесменов, которые теперь на равных с «традиционными» социальными группами (рабочими, крестьянами, рабочей интеллигенцией).

     Несмотря на все вышеупомянутые «домашние» риски, развитие Китая привносит и определённые положительные моменты для остальных стран: если страна становится богаче, то и у её населения появляются средства, чтобы покупать товары, произведённые во всём мире и будут чаще выезжать за границу, создавая таким образом рабочие места в других странах. Рост и стабильность мировой экономики в свою очередь будут меньше зависеть от американского потребителя.

     Китайское политическое руководство также серьёзно озабочено проблемой, не может ли политическая и экономическая стабильность страны быть подорвана факторами внешней безопасности. Особенно явно нестабильность безопасности проявляется в Цент-                                                                                                                                                                                                                                                                                                       ральной, Южной  и Восточной Азии, т.е. в соседствующих с Китаем регионах, на которые он должен обращать самое пристальное внимание. Существует на самом деле продолжительный «пояс нестабильности», тянущийся от Афганистана, через Пакистан и Индию и заканчивающийся на Корейском полуострове. У этой территории имеется солидный конфликтный потенциал, связанный с ростом радикального исламизма, что также влечёт за собой угрозу распостранения и использования оружия массового поражения. Наиболее значительная угроза заключается в возможной эскалации гражданской войны в Афганистане после окончания присутствия там американских войск и военного контингента НАТО, в политической нестабильности в странах Центральной Азии – Киргизия,, Узбекистан и Таджикистан - в конфликтных отношениях между Индией и Пакистаном, в потенциальной угрозе со стороны исламистской группировки в Пакистане, где ядерное оружие может попасть в руки исламистов, а также непредсказуемое поведение северокорейского режима. Китай должен обратить внимание и на растущее влияние радикального исламизма на своей собственной территории – в  Синьцзян-Уйгурском регионе и в провинции Нинся, где живут 30 миллионов мусульман, а также и другие невоенные угрозы, такие как производство и торговля наркотиками (Афганистан, Бирма) либо морское пиратство (имеется в виду не только в Аденском заливе, но также  и в Малаккском проливе, являющимся основной морской артерией, соединяющей Азию с Африкой и Европой).[27] Эскалация подобных конфликтов, как и возрастающая напряжённость, угрожающая безопасности могут нанести вред развитию экономики Китая – и это может являться одной из причин, почему Китай и позиционирует себя больше региональным, чем глобальным поборником в вопросах безопасности.[28] Рост китайского военного потенциала как в количественном, так и в качественном измерении[29] должны расцениваться ни как «Китайская угроза» Западу, но как китайская реакция на признаки нестабильной безопасности в регионе. В то же время становится ясно, что основным побудительным мотивом укрепления Китаем своей военной мощи является стремление исключить  американское военное присутствие в соседних с Китаем регионах. Тем не менее военное превосходство США всё еще является существенным (Таблица 2).

Таблица 2: Сравнительные данные по американским  и китайским вооружениям

• По данным Стокгольмского института исследований проблем мира (СИИПМ)
• Источники:  ВВС 2011, СИИПМ 2011

     Китайско-американские отношения в области безопасности в настоящее время носят двойственный характер: имеются признаки и потенциал для взаимной враждебности (пока только на словах) и для сотрудничества. Китай с недовольством отмечает существенное американское военное присутствие в Восточно-Азиатском регионе, особенно вблизи Корейского полуострова, а поддержка Тайваня со стороны Соединённых Штатов является, пожалуй, самым болезненным моментом в китайско-американских отношениях. С другой стороны, совместное экономическое сотрудничество и взаимные экономические интересы выливаются в сотрудничество в области стратегической безопасности. Имеется в виду проведение переговоров по нераспостранению оружия массового уничтожения (шестисторонние переговоры по северокорейской и иранской ядерным программам), а также борьба с терроризмом и морским пиратством. Активное участие Китая в операциях по борьбе с пиратством в Аденском заливе рассматривается как важный шаг по дальнейшему энергичному вовлечению Китая в систему глобальной безопасности.[30] Суть китайско-американских отношений воплотилась, в частности, в установлении «горячей линии» для обеспечения прямой связи между министрами обороны США и Китая.[31] Этот факт, пожалуй, больше, чем что-либо другое, подтверждает факт установления нового качества в отношениях между двумя странами, имея в виду, что подобная горячая линия существовала во времена холодной войны для обеспечения связи между двумя супердержавами - США и СССР.

Евросоюз: нечёткое очертание «мировой державы без самой державы»

     Набирающее силу политическое и экономическое сотрудничество между Соединёнными Штатами и Китаем подвигло некоторых влиятельных европейских политиков предложить, чтобы образование формата Большой Двойки (США-Китай) было заменено на формат Большой Тройки (США+Китай+Евросоюз),[32]  так как Европа не может находиться в стороне от «геополитической оси» 21-го века. Такие амбиции могут показаться оправданными, так как с юридической и административной точки зрения  Европа всё ещё является самым стабильным экономическим регионом в мире, регионом свободным от крупных внутренних конфликтов, массовой нищеты и диктатуры и с высоким уровнем политической, культурной, социальной и экологической привлекательности. Участники Большой Тройки подтвердили бы статус Большой Тройки, как игрока глобального уровня.

     Но может ли Европа быть игроком глобального масштаба сама по себе, равной по уровню таким национальным державам, какими являются США или Китай? Её потенциал в этом измерении определяется рядом факторов. Несмотря на её уникальную модель развития в плане политической и экономической интеграции, процесс, который развивался без малого 55 лет и, возможно, можно бы было назвать как «сохранение народа от национального государства». В Евросоюз входят 27 национальных государств с большим разбросом по политическому и экономическому уровню, каждое с своей  собственной историей и опытом, что и определяет их внутреннюю и внешнюю политику. Всё это – тормозящие факторы, осложняющие достижение полного консенсуса по вопросам политики  и при принятии решений, особенно в двух ключевых областях, это – экономическая политика, внешняя политика и политика, касающаяся вопросов безопасности. Именно в этих сферах деятельность Евросоюза оставляет желать много лучшего.

     Позиция Евросоюза (также как, впрочем, и Соединённых Штатов) была осложнена случившимся кризисом, который наиболее ярко проявился в Европе как кризис Eвропейского экономического и валютного союза (ЕЭВС). Кризис ЕЭВС обозначил границы интеграционной базы более в политических, чем экономических аспектах. Более того, до сих пор существует дилемма, решать которую следует на политическом уровне, а именно: может ли Евросоюз быть супердержавой, не будучи единым государством? Единственно возможным решением этой проблемы может стать создание в пределах Еврозоны объединённого правительства. Предложение по его организации было выдвинуто в 2011 году Германией и Францией, как наиболее влиятельными членами Евросоюза, что предусматривает более тесное экономическое сотрудничество, что повлечёт за собой создание единого бюджета, единой налоговой и экономической системы и системы здравоохранения. Удастся ли  такой план или он станет катализатором  распада Евросоюза – вопрос остаётся открытым. Как бы то ни было, теперь становится практически ясно, что вопрос будущего единой валюты, евро, является геополитическим фактором. Отказ от евро, видимо, повлечёт за собой не только распад Евросоюза, но и мировой экономический кризис, который затронет также и Соединённые Штаты, и Китай.

     Это является одной из причин, почему находящийся на стремительном экономическом подъёме Китай избрал Европу в качестве основной цели своей экономической экспансии. В конце июня 2010 года правительство Китая приобрело облигации Еврозоны на сумму 630 миллиардов евро (7,4% от всего объёма облигаций), а исследование, проведённое Советом Европы по внешним связям установило, что 40% инвестиций, сделанных Китаем в Евросоюз, сконцентрированы в Португалии, Испании, Италии, Греции и других странах Центральной и Восточной Европы.[33] Китай сделался основным держателем испанских облигаций и стремится сделать то же самое и в Португалии. Китай также совершает подобные крупномасштабные приобретения в экономически ослабленной Греции, которая может таким образом сыграть роль въездных ворот в Европу для распостранения китайского присутствия в Европе. По сути, экспансия там уже началась: в 2010 году китайские инвестиции в Европу возросли на 12 % и ожидается продолжение такой тенденции. Торговые отношения между Китаем и Германией, считающейся самой экономически развитой среди членов Евросоюза, также динамично росли в ходе последних пяти лет. Факты говорят сами за себя: с 2006 по 2010 годы немецкий экспорт в Китай вырос на 95 % (53,6 миллиарда евро в 2010 году), выведя Китай на седьмое место в числе крупнейших импортёров немецкой продукции. Что касается импорта в Германию, то здесь Китай уже стал крупнейшим немецким партнёром: его доля в немецком импорте (76,5 миллиарда евро в 2010 году), 53 % роста по сравнению с 2006 годом.[34]

     Китай, таким образом, становится непосредственно вовлечённым в политическую жизнь Европы, преследуя  две взаимосвязанные цели. Первая из них – это сохранение евро в качестве контрбаланса долларовому влиянию, - важная цель для страны, стремящейся де-долларизировать  мировую экономику. А вторая – упрочить своё экономическое и политическое влияние на отдельные национальные государства, являющиеся членами Евросоюза.[35]

     Помимо влияния Китая, Евросоюзу следует также проникнуться важностью существования России, как также влиятельного «незападного» игрока. Отношения с Россией напрямую влияют на военную, экономическую и энергетическую безопасность стран Евросоюза, но поиски жизнеспособной модели сотрудничества между Евросоюзом и двумя вышеупомянутыми государствами всё ещё продолжаются.   

     Проблема безопасности, в частности, является очень чувствительным моментом. Россия, будучи державой регионального и глобального уровня, позиционируясь в стороне и от Евросоюза, и от НАТО, намерена положить конец ситуации, когда Россия чувствует себя отстранённой от принятия решений, касающихся вопросов безопасности как в Европе, так и в Америке, несмотря на то что в обеспечение вопросов безопасности Россию вовлекают ( путём решения с США и НАТО вопросов, связанных с афганским конфликтом, либо путём участия в обсуждении резолюции по проблемам иранской ядерной программы). Поэтому Россия выдвигает предложение по разработке новой модели архитектуры по вопросам европейской безопасности.

     Впервые такая возможность разработки такой стратегия была затронута 5 июня 2008 года в речи Президента Медведева в Берлине перед депутатами Бундестага и другими официальными лицами, где он озвучил идею «Общеевропейского документа по безопасности», а также на саммите с участием России и членов Евросоюза в Ханты-Мансийске позже в июне того же года, где он предложил рассмотреть возможность более тесного сотрудничества  между Евросоюзом и Россией, не исключая и  возможности подписания  Общеевропейского договора по безопасности. Предложение г-на Медведева плавно вывело проблему на более конкретные рельсы: в то время как первоначальные варианты не предусматривали участия в упомянутых документах США и Канады, в более поздних вариантах они уже присутствовали. Предложение было последовательно озвучено в виде пакта по безопасности, охватывающего территорию между Ванкувером и Владивостоком. Окончательный вариант проекта  Пакта по общеевропейской безопасности был опубликован в Москве, 29 ноября 2009 года.[36]

     Упомянутый  вариант содержал пять базовых идей:

- Безопасность в Европе должна неделимой, общей для всех.

-Подписавшиеся под этим документом не должны пытаться обеспечить свою   безопасность за счёт других стран.

- Подписавшиеся под этим документом и будучи членами военных блоков или альянсов должны действовать в полном соответствии с обязательствами, прописанными в Хартии ООН, в заключительном акте Хельсинского совещания и в других международных документах.

- Ни один из подписавшихся под этим документом не должен разрешать использовать свою территорию для совершения агрессии против кого-либо из других подписантов.

- Каждый из подписавшихся под этим документом берёт на себя обязательства консультироваться и, если необходимо, объяснять свои действия  другим подписантам, по их требованию.

     Скрытая триединая цель этого  Общеевропейского пакта по безопасности  - ограничение дальнейшего расширения НАТО,  урегулирование статуса России во взаимных консультациях  и принятию совместных решений с постоянными членами НАТО и ослабить роль НАТО в вопросах трансатлантической и глобальной безопасности. Политические руководители России  должны с самого начала уяснить, что их предложение в его изначальном виде не может быть приемлемым: очевидно, что её  (России ) целью было просто инициировать переговоры, в которых Россия могла бы сказать своё слово. Эту же мысль подтвердил и ведущий российский политолог Сергей Кортунов. В своей статье, написанной для влиятельного российского внешнеполитического журнала "Международная жизнь" и пафосно озаглавленной «Правила для Евро-Атлантики» он пишет: « Каким бы ни был конечный результат, инициатива России по построению модели европейской безопасности в настоящее время  находится в эпицентре политических дебатов в Европе. Само по себе это уже большое достижение российской дипломатии.»[37]

      Может быть, Сергей Кортунов и немного преувеличивает насчёт «эпицентра дебатов», однако, русские преуспели в активизации процесса дискуссий и выявлении различий в отношениях между странами-членами НАТО и Россией и проводимой ей политикой. Прошло три года с того дня, как Медведев произнёс свою речь, и теперь можно сказать, что предложения России нашли относительно позитивный отклик со стороны Германии, Франции и Испании, однако, реакция Соединённых Штатов была негативной. Госсекретарь США Хиллари Клинтон дала это ясно понять 22 февраля 2010 года в своей речи в  Вашингтоне на семинаре, посвящённом подготовке новой стратегической концепции НАТО: «Соединённые Штаты не видят необходимости в создании новых организаций, и мы полагаем, что дискуссии по европейской безопасности следует вести в рамках существующих форумов по европейской безопасности, таких как Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе ( ОБСЕ ) и Совет Россия-НАТО.»[38] Российское предложение было также отвергнуто и Центрально-Европейскими странами (Чешская Республика, Польша), и, по понятным причинам, Прибалтийскими странами. Несмотря на все эти негативные реакции, ОБСЕ в июне 2009 года организовала диалог по вопросам российских предложений, известных теперь как «Процесс Корфу».

     В это же самое время Россия углубляет своё политическое, экономическое и военное сотрудничество с двумя ведущими державами Евросоюза: Францией и Германией. Это очень важное сотрудничество связано с другой стратегической целью России, касающейся политического лидерства : экономическая модернизация России, которая позволит ей освободиться от ярлыка ресурсодобывающей страны. И Германия, и Франция ожидают, что сотрудничество принесёт не только значительные экономические, но  также политические дивиденты. что следует из слов министра иностранных дел ФРГ Гило Вестервелле: « Мы рассматриваем Россию как стратегического партнёра не только в экономических, но и в торговых связях. Нам также необходимо партнёрство и в других сферах, таких как охрана окружающей среды, вопросы европейской безопасности, особенно вопросы по контролю за вооружениями либо урегулирование межнациональных конфликтов, как в случае с Ираном.»[39]                                                                                                                                                          Как Германия, так и Франция действительно имеют широкомасштабный экономический интерес к России. Объём немецких инвестиций в России достиг 20,2 миллиардов/15   в2010году, а число немецких компаний, работающих в РФ, достигло уровня более шести тысяч. Многие из них, особенно крупные (такие как Е.Он, Даймлер, Сименс, Фольксваген), участвуют в реализации энергетических проектов в области энергетики (один из примеров – создание газопровода Северный Поток), а также участие в проектах в других областях: автомобильное производство, железнодорожный транспорт, муниципальное хозяйство и региональное развитие. Другим импульсом для развития российско-немецких  экономических связей может стать организация совместного энергетического предприятия, что предусматривало бы предварительное соглашение по стратегическому партнёрству, а в настоящее время это может быть предметом переговоров между российским газовым гигантом Газпромом и вторым по величине немецким энергетическим концерном RWE.

     Франция в свою очередь тоже стремится укрепить свои экономические отношения с Россией. Примерами могут служить увеличивающаяся доля французской энергетической компании Total в российской добыче газа или сотрудничество в исследовании космоса. Кроме того, французская компания Thales c долевым участием государственного капитала, специализирующаяся на разработке военных технологий, начинает процесс соучастия  в приватизации российского государственного военно-промышленного холдинга Ростехнологии.

     Наиболее важными с военно-политической и стратегической точек зрения  видятся следующие два контракта. Один из них связан с приобретением Россией двух современных французских десантных  кораблей (судно класса Mistral, сделка оценивается в 1,7 миллиарда долларов),[40] а второй - это объект, строительство которого ведётся в населённом пункте Мулино под Москвой, где немецкая компания  Rheinmetal сооружает современный центр подготовки для российских сухопутных войск (оценочная стоимость – 398 миллионов долларов).[41] Обе сделки можно считать прорывом в так называемом «табу секретности», которое существовало между странами НАТО/Евросоюза, с одной стороны, и Россией – с другой, так как два важных представителя обеих организаций в настоящее время снабжают Россию современными военными технологиями. В случае с двумя десантными кораблями класса Mistral – это, к тому же, ещё и самая крупная торговая сделка по продаже военной технологии в Россию со времён окончания Второй мировой войны или со времени образования НАТО в 1949 году.[42]

     О чём же говорят эти контакты и укрепляющиеся экономические связи между Германией, Францией и Россией? Один из мотивов, стоящих за этим – это, конечно, экономическая выгода, что особенно немаловажно в условиях экономического кризиса. Но имеются также и стратегические аспекты. Французская дипломатия традиционно рассматривает Францию и Россию в качестве столпов европейской безопасности. Немецкий контракт служит просто подтверждением тесных экономических связей с Россией, но Франция и Германия также ясно представляют, что партнёрство с Россией может помочь и Евросоюзу[43] достойно выглядеть в набирающим обороты состязании с другим игроком мирового уровня, особенно в контексте падающего интереса Америки к Европе и подъёма Китая в глобальном масштабе. И наоборот, России может понадобиться партнёрство с Евросоюзом, чтобы сбалансировать растущее влияние Китая,  который, несмотря на официально объявленный «стратегический альянс», является соперником России в их мировом соперничестве с свете их географического положения, демографической ситуации в обеих странах.

     Отношения с Россией вызывали и будут вызывать раскол в стране Евросоюза в свете его совместной внешней политики и политики безопасности, также как и внутри НАТО. При всех упрощениях, в  известной фразе, подхваченной  с лёгкой руки бывшего министра обороны США Дональда Рамсфельда о различии между «старой» и «новой» Европой, есть доля правды. «Новая Европа» - бывшие страны социалистического лагеря либо бывшие республики СССР - всё ещё видят в облике России потенциальную угрозу. И эти опасения основаны на известных реалиях. Россия озабочена своими собственными многочисленными политическими, экономическими, социальными и этническими проблемами, которые устраняют её от того, чтобы представлять для кого- либо реальную угрозу. Помимо этого, у России имеются жизненно важные экономические связи с Европой: там у России стабильный рынок для реализации её природных ресурсов, особенно нефти и газа, так как это единственный экономически конкурентноспособный и, соответственно, основной источник для пополнения государственного бюджета.

     Евросоюз и НАТО также разделились во мнениях относительно роли США в вопросах трансатлантической безопасности и отношениях с США в принципе. Соединенное Королевство, традиционный проамериканский член Евросоюза, вместе со странами «новой Европы»,  видели и отчасти и сейчас видят  в Соединённых Штатах своего основного союзника, который гарантирует их безопасность. Однако, Америка стоит перед лицом новых геополитических реальностей (имеется в виду подъём Китая), а также озабочен своими собственными проблемами безопасности и экономическими проблемами (вторжение в Ирак и афганский конфликт, влияние кризиса). В свете этих факторов США пересматривают свою внешнюю политику и приоритеты в плане безопасности, отказываясь от многих методов, уходящих корнями  во времена холодной войны и последовавших за ней двадцати лет «однополярности». Одним из новых приоритетов является более тесное сотрудничество с Россией в области безопасности по ряду глобальных вопросов безопасности: система ПРО в Европе, иранская ядерная программа либо Афганистан. Другим изменением является запланированное снижение доли США в обеспечении обороны Евросоюза: в среднесрочной перспективе для Америки становится неподъёмным обеспечивать 75 % бюджета НАТО.

     Операция НАТО в Ливии против режима Каддафи стала сигналом о том, что Соединённые Штаты превращаются, в лучшем случае, в «европейскую державу с неполным рабочим днём». США отказались быть активно втянутыми в третий для них военный конфликт в мусульманском мире со времени 11 сентября 2001 года, рассматривая эту операцию как защиту ценностей, а не интересов, т.е.вторжение, как шаг возможный, но не необходимый. НАТО, таким образом, впервые в своей истории действовало без своего лидера-супердержавы, который был инициатором и главным столпом блока. Операция НАТО в Ливии, где ключевую роль играли Франция и Великобритания, помогла повстанцам свергнуть режим Каддафи, но при этом вскрыла серьёзные проблемы внутри альянса. Только восемь из двадцати восьми его членов  приняли участие в военной операции против Ливии. Германия, будучи одним из самых представительных членов Евросоюза, дистанцировала себя от участия в конфликте, воздержавшись от голосования при рассмотрении вопроса о проведении военной операции в Ливии в Совете Безопасности ООН. В отличии от Ирака и Афганистана, операция в Ливии была отмечена неучастием в ней стран «новой Европы», включая Польшу (здесь возможная причина - состояние их армий, ослабленных сокращением военных бюджетов). Проблемы возникали даже в ходе самих боевых действий: так, Франция и Великобритания, являясь единственными крупными европейскими военными державами в конфликте, испытывали нехватку определённых боевых ресурсов и возможностей[44](предположительно, также из-за урезания военных бюджетов)[45]. И, наконец, дефицит возможностей не компенсировался  за счёт Соединённых Штатов.

     Из всего перечисленного выше следует, что если Евросоюзу приходится действовать без поддержки Соединённых Штатов, то ему необходим объединённый центр оперативного командования – европейский генеральный штаб. Эта идея была энергично поддержана Францией и Польшей, но отвергнута Великобританией, позиция Германии пока не ясна. «Европизация» европейской системы обороны и безопасности постепенно                                                                                                                                        становится категорией обязательной, т.е. Европа должна занимать скоординированную позицию по каждой турбулентной ситуации, складывающейся в непосредственной близости от неё в арабском мире, пережившим несколько переворотов и восстаний против многолетних авторитарных и диктаторских режимов. Такие изменения потребуют не только экономической и политической поддержки, но также и эффективной организации гуманитарной помощи, но и,  возможно(при возникновении многочисленных иммиграционных потоков), развертывания и вмешательства военного и полицейского контингента. Все эти хлопоты лягут на плечи Европы, которой более не придётся рассчитывать на энергичную поддержку со стороны США.

     Мир без супердержав?

     Картина, которую мы здесь нарисовали, полную амбициозных и противоречивых изменений в архитектуре глобального управления и тенденций развития в политике ведущих мировых держав, ставит краеугольный вопрос: «Не испытываем ли мы глобального вакуума власти после сорока лет послевоенной биполярности и через менее чем два десятилетия униполярности, последовавшей за периодом холодной войны?»

     Соединённые Штаты вынуждены отказаться от своей роли единственной сверхдерхавы в мире в основном из-за экономических проблем. В отличии от его предшественников, у Барака Обамы гораздо меньше шансов заявить, что США будут вмешиваться в чужие дела в любой точке мира, имея в распоряжении весь свой политический, экономический и военный потенциал. И это будет в такой же мере справедливо и по отношению к его преемнику. Для него (преемника) или для неё также  наибольшую угрозу для безопасности США будет нести дефицит бюджета страны (этот факт признается даже руководством армии разведовательных структур).[46]

      Китай находится уже в четвёртом десятилетии своего драматического экономического подъёма . В среднесрочной перспективе, по крайней мере, никто не сможет составить ему конкуренцию, но по многим показателям он всё ещё является развивающейся страной, чьи социальные и экономические контрасты принимают угрожающие размеры и могут спровоцировать возникновение реальной социальной напряжённости. Поэтому Китай опасается брать на себя ответственность глобального масштаба, его приоритетом всё же является скорее азиатский регион.

     Своей борьбой с экономическим кризисом Евросоюз пытается ответить на ключевой вопрос , касающийся его будущего: чем будет Еврозона – станет ли она в ближайшие годы настоящим ядром проекта интеграции и каково будущее евро? Потенциал, имеющийся у Евросоюза на внешнюю деятельность, достаточен скорее для регионального, чем глобального уровня: на взаимоотношения с южными регионами (Южная Африка и страны Арабского мира) и восточными соседями(отношения с Россией и участие в её модернизации, восточные партнёры).

     Похоже, что и у другого основного игрока тоже хватит только «потенциала регионального уровня». Россия является глобальным владельцем природных ресурсов, но она почти фатальным образом ориентирована на ресурсодобывающую модель экономики. К тому же у России слишком немногочисленное население для такой огромной территории, тем более с перспективой к его дальнейшему уменьшению, она сохранила инстинкт « глобального мышления», доставшийся ей по наследству от СССР, но у неё нет                                                                                                                                                 сил и средств, чтобы реализовать всё это в практической политике. Индия, в перспективе самая многонаселённая страна в мире, обладает мощным потенциалом, и с многочисленными внутренними проблемами ей необходимо стабилизировать свою политическую систему и реформировать свою сверхсложную и сверхиерархическую экономику. Ещё одна проблема – это всё ещё высокий уровень социально угнетённой бедности. Бразилия является бесспорным лидером Южной Америки, державой с динамично развивающейся экономикой, но также и целым набором экономических проблем.

     На сформулированный выше вопрос можно ответить, что угроза вакуума власти не носит пока угрожающего характера, несмотря на вышеупомянутую «слабости» основных держав. Такую ситуацию не допускает их взаимозависимость, спроецированная на их взаимные контакты в рамках Большой Двадцатки. Но даже и эта взаимосвязь может развалиться под напором разрушительной волны (или волн) экономического кризиса с его потенциально ужасающими последствиями. Такая тенденция может в конечном итоге  привести к «формату Большого Нуля», т.е. к состоянию анархии в политике, экономике и в вопросах безопасности на глобальном уровне. Всё это, скорее всего, просто сценарий. Однако, и такой возможности полностью исключать нельзя.

Чешская Республика в новой глобальной реальности: Европа расширяется, и всё больше внимания уделяется «незападным» игрокам

     После окончания «холодной войны», Чешская Республика, несмотря на все одолевавшие её политические, экономические и социальные проблемы, успешно присоединилась к западному сообществу, которое и до сих пор оказывает значительное влияние на ход событий в мире. Однако, всё это также находится в диссонансе с турбулентными процессами, происходящими в Европе и в мире, что в определённой степени охлаждает горячие головы, вещающие о «конце истории Чехии», предсказанной в качестве неоспоримого и беспроблемного достижения экономического процветания и  безопасности путём присоединения к НАТО (1999 год) и к Евросоюзу (2004 год). Эти две мощные западные организации должны справиться с последствиями экономического кризиса, с проблемами роста сильных «незападных» игроков (группа БРИКС) и с изменением конфигурации глобальных политических приоритетов США. Под влиянием перечисленных факторов Евросоюз и НАТО будут вынуждены изменить свою политику даже в таких направлениях, которые чешская политическая элита даже не могла себе представить во времена присоединения к ним (ослабление НАТО и «европеизация» политики безопасности, либо относительная акселерация процесса интеграции Европы). Однако, страна, занимающая всего 0,05 % пощади земли с населением, производящим 0,352 % мирового ВВП и экономикой, в решающей степени зависящей от экспорта (соотношение показателей экспорта к показателям ВВП достигает 80 %), не имеет других альтернатив, как только в полной мере  адаптировать себя к европейским интеграционным тенденциям и к изменениям в политике Запада при наличии желания обеспечить себе соответствующие темпы развития и процветание. «Большая Европа» на практике может помочь Чешской Республике поддерживать уровень соответствующего и полноценного игрока среди членов Евросоюза, чтобы она была в состоянии держаться на должном политическом, экономическом уровне и в вопросах безопасности в условиях глобальной конкуренции. Нынешняя доля Евросоюза в мировом ВВП – 20,45 % - говорит о многом. С другой стороны, Чешская Республика должна будет адаптироваться к новым мировым реалиям, ведя поиски новых путей экономического и политического сотрудничества даже с более развитыми «незападными» игроками, особенно это касается участников группы БРИКС и где-то отчасти разнообразить содержимое своего экспортного портфеля. Это, однако, потребует определённых «ментальных подвижек» в чешском обществе, т.е. более глубокого понимания возрастающего политического, экономического, а также культурного влияния «незападных» игроков, отражающегося не только на деятельности чешской дипломатии (это не обязательно только экономическая дипломатия), а также изменений в системе образования (больше внимания необходимо уделять занятиям по изучению  «незападных» стран, включая  соответствующее языковое обучение). И это будет представлять собой адаптацию Чешской Республики и её политической элиты, что и будет определять её будущий статус, её относительное экономическое процветание и долгосрочную безопасность.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции 

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs