Вопрос: Указ Президента РФ Д.А.Медведева о санкциях в адрес Ливии появился совсем недавно, а не тогда, когда была принята Резолюция СБ ООН 1973, объясните, почему?
Ответ: Есть тонкость сугубо процедурного плана. Резолюция, по крайней мере, последняя по Ливии №1973 была принята 17 марта 2011 года. Но резолюция СБ ООН - это документ прямого действия, она подлежит немедленному исполнению. И в день принятия Резолюции, Россия как член СБ ООН, незамедлительно приступила к её исполнению. При том понимании, что нормы международного права выше, чем нормы нашего внутреннего национального законодательства. Тем не менее, существует такая правовая задача, как введение международно-правовой нормы в наше внутреннее законодательство Российской Федерации. Вот это введение оформляется указом Президента.
Кстати, выглядит этот Указ достаточно просто: две вводных фразы, после чего открываются кавычки и излагается на русском языке текст Резолюции Совета Безопасности ООН. Требуется время на различные согласования, например, если такой резолюцией предполагаются ограничения на плавание судов в прибрежных водах, другие вопросы, касающиеся транспорта, об этом надо уведомить Министерство транспорта. Поэтому указ был подписан несколько позже, но действует он со дня принятия резолюции, и для нас он обязателен.
Как это скажется на происходящем в Ливии? Никакие санкции не могут и не должны нарушать гуманитарные права населения. Поэтому людям, живущим как в одной, так и в другой части этой расколотой на сегодняшний день страны, оказывается гуманитарная помощь, в том числе и Триполи. В частности, мы направляли туда грузы самолётами МЧС, в основном это медикаменты и детское питание.
Вопрос: А если речь идёт о поставке вооружения повстанцам? Или вообще о военных грузах, идущих в сторону Ливии?
Ответ: Резолюция принималась достаточно оперативно, на этапе подготовки и принятия этой резолюции остались формулировки, которые нас не устраивали. Именно поэтому мы не поддержали эту резолюцию, мы воздержались при голосовании. Ибо если бы мы голосовали против, то как постоянный член СБ ООН могли бы заблокировать её принятие. Но мы этого не сделали – это был наш сознательный и рассчитанный выбор. Мы отмечаем, что в этой резолюции остались формулировки, которые могут иметь двойное толкование. И члены этой контактной группы, в основном это страны Западной Европы, США этими неконкретными положениями пользуются. Действительно, снабжение военной техникой и оружием обеих сторон запрещено. Тем не менее, определённые разночтения позволяют идти на такие действия, которые мы считаем неправильными, и регулярно поднимаем этот вопрос в Совете Безопасности ООН.
Вопрос слушателя из Санкт-Петербурга по Сирии: По-разному освещают телекомпании события в Сирии. Например, Евроньюс явно против нынешнего лидера Сирии, а Вести- 24 послали свою корреспондентку, и она говорит с экрана прямо противоположное. Как оценивает ситуацию наше посольство в Дамаске, мы хотим знать, имеет ли Москва точную, не политизированную информацию из Сирии в условиях пропагандистской войны. Давят ли на нас наши партнеры?
Ответ: Мы располагаем полной исчерпывающей и абсолютно надёжной информацией о том, что происходит в Сирии. Ситуация там крайне сложная, запутанная, не поддающаяся однозначному толкованию, а тем не менее, вырисовывается тренд, связанный с очень высокой степенью внутренней нестабильности, связанный с попытками властей подавить народные волнения, которые являются не просто неким всплеском демократических требованиий со стороны широких народных масс, выражаясь казённым языком, но и бунтом тех сил, которые сознательно стремятся к дестабилизации, к свержению действующего режима.
Что касается телевидения, я не вижу большого противоречия. Слушатель обратил внимание на разночтения того, что показывают Евроньюс и Вести-24. Но Евроньюс дают репортажи, снятые в основном на мобильные телефоны, видеокамеры, разного рода обходными путями попадающие на международные радио - и теле - станции, типа Аль-Джазира, попадающие в глобальную информационную сеть. И снимают в тех городах Сирии, где происходят перестрелки. Наше телевидение, естественно, не отправляет своих корреспондентов в места, где они подвергаются смертельной опасности. В основном, съёмки ведутся в Дамаске, а Дамаск живёт нормальной жизнью, не в условиях военного положения.
Что касается, давления на нас? Этот вопрос, приобретший остроту, бурно и страстно дискутируется, в том числе и в СБ ООН. И страны-члены Совета занимают разную позицию в оценке происходящего. Наша позиция известна: мы призываем к национальному диалогу, к прекращению огня, причём и ту, и другую стороны. Это, наверное, главное.
В то же время, раздающиеся со стороны наших партнёров призывы к уходу действующего президента Сирии, они в какой-то мере возбуждают оппозицию, побуждают её думать, что международное общественное мнение поможет им победить действующую власть. Вот, в чём сложность. На нас не очень-то подавишь, и на Китай, который тоже представлен в Совете Безопасности ООН. Идёт полемика, временами острая, временами с использованием сильных аргументов. Это обычное явление. По-другому в Совете Безопасности ООН не бывает.
Вопрос по ПРО: Насколько реально предотвратить размещение американских ПРО вдоль наших границ. Рассказы о том, что это делается против иранских ракет, которых ещё в природе не существует, вызывает недоумение. Неужели американцы считают нас такими наивными?
Ответ: Говоря об угрозе ПРО, американцы убеждают не столько нас, сколько самих себя. Поставлена задача абсолютного доминирования Америки в мире. Это часть американской политической психологии: Америка должна быть сильнее любого противника, должна быть самодовлеющей силой. Предпосылки, по крайней мере, с военной точки зрения, для этого есть. Мы видим, в современном мире, что они далеко не всегда играют определяющую роль.
Посмотрите, как «завязла» Америка со всей своей колоссальной военной мощью в Афганистане? И сейчас мы видим, ставится задача сокращения, а в будущем и вывода американских войск. То же самое происходит в Ираке. То есть военная сила – далеко не всемогущая. Что же касается противоракетной обороны, мы со своей стороны не против неё. У нас тоже есть свои средства противоракетной обороны. Мы считаем, что она тоже должна строиться в реалиях современного мира на коллективных началах. Пока ещё, по крайней мере, в скоординированном плане, чтобы не нарушать главный, как мы считаем, принцип: принцип общей природы безопасности, когда безопасность одной страны не достигается за счёт уменьшения безопасности другой страны. Безопасность возможна только тогда, когда она будет общей.
И мы, как страна, которая находится в диалоге с Соединёнными Штатами Америки по вопросам противоракетной обороны, не должны чувствовать угрозу , исходящую от развёртывания этой системы для нас. Именно поэтому мы и стараемся договориться с американцами о совместной оценке угроз. Нужен диалог и сотрудничество в оценке угроз, а затем, следующий шаг – сотрудничество в парировании этих потенциальных угроз, как сегодняшнего дня, так и тех угроз, которые могут стать перед нами завтра.
Для этого страны, вступая в своеобразную унию между собой, должны брать на себя какие-то связывающие обязательства, суть их проста: не делать того, что воспринимается твоим партнёром как угроза. Диалог идёт, непрерывно продолжаются консультации между нами и странами, которые могут создать систему противоракетной обороны, ведь далеко не все могут создать её. Когда мы слышим о европро, мы должны отдавать себе отчёт в том, что это никакая не европейская противоракетная оборона, а американская система противоракетной обороны, размещаемая на территории стран Европы с согласия этих стран.
Позиция Европы в целом конструктивна, потому что Европа заботится о своей безопасности с разных позиций. Она ведь не отделена от России Атлантическим океаном, как США. Мы тоже европейцы, нам надо выстраивать, в конечном счёте, общую систему безопасности. Поэтому, с одной стороны, европейцы не склонны обсуждать с нами эти проблемы, давая понять, что всё-таки эти проблемы – предмет нашего диалога с американцами. С другой стороны, им не хотелось бы, чтобы это был некий новый раздражитель, который, существуя в российско-американских отношениях, сказывался бы на политическом климате в Европе. Европейцы играют позитивную роль в дискуссиях по этой теме.
Вопрос: Как в Москве смотрят на то, что вместо того, чтобы работать в соответствие со своим Уставом, где в статье 1 прописано: ООН преследует цели – поддерживать международный мир и безопасность, ООН занимается всем подряд, вплоть до выработки протокола о встрече с неземными цивилизациями. Уставные цели уходят куда-то на второй-третий план, считает наш слушатель. Может быть, настала пора реформы ООН?
Ответ: Реформирование ООН – перманентная задача, но главное – это целостность реформы. Она должна касаться всей, достаточно большой системы ООН. Как правило, в кругах политологов и общественности больше внимание обращено на реформу Совета Безопасности ООН, как то: увеличить количество стран-членов, расширить использование права «вето». Мы же считаем, что и Совет Безопасности тоже нуждается в определённой реорганизации, потому что мир меняется.
ООН – очень большая межправительственная организация, где правительственные делегации составляют высший орган ООН – Генеральную Ассамблею (ГА). Есть Совет Безопасности ООН, в котором пять постоянных членов и 10 непостоянных, ратируемых каждые два года. Они принимают резолюции и другие документы, обязательные для исполнения. Резолюции же Генеральной Ассамблеи имеют, как правило, рекомендательный характер. Это что-то вроде правительства и парламента в любой стране. Генеральная Ассамблея – это парламент, а СБ – своего рода правительство, но только по тем вопросам, которые входят в его мандат. Это - вопросы международного и регионального мира и безопасности, и, соответственно, угрозы международному и региональному миру и безопасности.
Кроме того, существует разветвлённая сеть специальных учреждений ООН, разного рода управлений, департаментов, есть обширная с огромным бюджетом Программа развития ООН, известный Детский Фонд ООН, есть организация по опустыниванию, есть организация, занимающаяся воспроизводством лесов, Программа охраны природы со штаб-квартирой в Африке, в Найроби. Одним из лидеров в постановке вопроса о дефиците пресной воды является Таджикистан – сравнительно небольшая страна, которая нашла тему, которая для неё действительно важна. Это говорит о том, что не только большие, но и малые страны могут играть весомую роль в ООН.
ООН - громоздкая организация, это много-миллиардный бюджет, не всегда эффективно используемый, это бюрократия, иногда искусственно созданная. Это недостатки ООН.
- А Россия выступает за расширение Совета Безопасности за счёт других государств-членов?
- Здесь есть определённые противоречия. Совет Безопасности, конечно же, может быть расширен. Но – это наша позиция – при наличии консенсуса. Если не все, то абсолютно подавляющее число государств-членов ООН с таким шагом согласится. Вопрос: как расширять? Расширять ради представительства или для того, чтобы сделать этот орган более работоспособным, способным учитывать различные взгляды, точки зрения, различные подходы? Поэтому мы, и не только мы, но и США, и Китай готовы согласиться на увеличение Совета Безопасности, чтобы он сохранил свою работоспособность.
Сейчас в нём 15 государств- членов. Если в нём будет двадцать с небольшим стран-членов, то это разнообразит палитру представленных в Совете Безопасности государств, но в то же время не отразится гибельно на эффективности её работоспособности, способности принимать решения. Это на Генеральной Ассамблее идут дискуссии, Совет Безопасности должен принимать решения. И не надо лишать его возможности это делать. Такая наша осторожная позиция.
Есть ещё одна особенность. В Совете Безопасности есть государства – постоянные члены, а есть непостоянные члены. Если расширять Совет Безопасности, то в какой категории? Расширять число постоянных членов или оставить исторически сложившееся ядро (пять государств), а расширять Совет Безопасности за счёт непостоянных членов, что позволит большему числу государств проходить через Совет Безопасности. Это тоже предмет дискуссии. Есть такое понятие – «квалифицированное число голосов» – это 2/3 голосов. Мы считаем, что этого недостаточно, то есть под понятием «максимально широкий консенсус» мы понимаем количество государств-членов, стремящееся к цифре 192. Хотелось бы, чтобы любые решения встречали бы более широкую поддержку.
Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs