Русские могилы на кладбище Боржель в Тунисе.

Фото автора

Поехать в Африку для того, чтобы найти там... Россию?

Поехать для того, чтобы вспомнить о Великой Отечественной войне?

7 января 2011 года, в рождественскую ночь, я стоял вместе с моими друзьями, московским журналистом Сергеем Медведко и француженкой Наташей Соланж Себаг рядом с черной мраморной доской в Храме Воскресения Христова в Тунисе. Мы участвовали в божественной литургии. На мраморе - русские фамилии: Федоров, Харламов, Шаров, Александров, Груненков, Юргенс… И слова: «Русская колонiя Тунизiи своимъ сынамъ, павшимъ на полъ брани. 1939-1945». Ниже – другая черная мраморная доска в память советских военнопленных, погибших на африканской земле...

На военных кладбищах союзников в Тунисе – тишина. Строгими рядами вытянулись надгробные плиты и кресты. На табличках фамилии американцев, англичан, французов, поляков, сенегальцев, марокканцев, индийев, зулусов… Среди них - захоронения с русскими фамилиями: Попов, Замешаев, Попович, Пунчин, Шуменко, Павловский, Огарович, Крещенков, Трофимов… На могилах свежие цветы…

Как они оказались в Африке? Какие судьбы скрыты под надгробными плитами в Тунисе?

18 июня 1940 г. по Лондонскому радио было передано историческое воззвание французского генерала де Голля: «От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления. Сдача оружия, оставление участка фронта, согласие на передачу какой-либо части французской земли под власть противника будут преступлением против родины. В данный момент я говорю, прежде всего, обращаясь к французской Северной Африке, не захваченной врагом… Прямой долг всех честных людей – отказаться выполнять условия противника… Пламя французского сопротивления не должно погаснуть и не погаснет».

Среди честных людей, которые откликнулись на призыв генерала, были русские эмигранты.

«Под небом Африки моей»

Ветеран французского Сопротивления Н.В. Вырубов свидетельствует: «После 1941 г. все изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой. Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне, безусловно, стала Россия. Они боролись за победу на стороне союзников».

«Им хотелось участвовать в войне, сражаться за «свою вторую родину», с которой они были связаны культурой… Они не чувствовали себя связанными перемирием 1940 г., ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы… Многие из них сочувствовали победам русских войск, гордились ими».

Они приветствовали слова генерала де Голля, сказанные по Лондонскому радио 20 января 1942 г.: «Свободная Франция вместе со страдающей Россией. Сражающаяся Франция вместе со сражающейся Россией. Повергнутая в отчаяние Франция вместе с Россией, сумевшей подняться из мрака бездны к солнцу величия».

Они поняли слова Сент-Экзюпери 8 ноября 1942 года, когда по лондонскому радио зачитали его «Воззвание к французам»: «Именно в застенках, именно под гнетом оккупантов и рождаются всегда новые истины - сорок миллионов заложников размышляют там над своей новой правдой... Мы не создаем Францию - мы лишь служим ей… И вот сегодня, когда Франция из-за оккупации целиком погружена в молчание, - как корабль, со всем своим грузом плывущий с потушенными огнями, о котором неизвестно, преодолел ли он морские опасности, - судьба каждого, кого я люблю, мучает меня больше, чем если бы меня одолела болезнь. Я вижу угрозу самому своему существованию в слабости тех, кого люблю».

Одним из первых, кто откликнулся, был Зиновий Пешков, старший брат Якова Свердлова. Его крестный отец - писатель Алексей Максимович Пешков, он же известный под псевдонимом Максим Горький. Как известно, 3 сентября 1939 г. Франция объявила войну фашистской Германии. Между этими странами начинаются боевые действия, затронувшие, в том числе, и территорию Северной Африки. Командир батальона, капитан Пешков участвует в боях Иностранного легиона против гитлеровцев на территории Марокко. Кстати, следует добавить, что здесь бои с фашистами, в которых приняли участие русские эмигранты, начались накануне объявления войны, а именно – 2 сентября и длились еще почти два месяца после капитуляции Франции 22 июня 1940 г. До нападения Германии на Советский Союз оставался ровно год!

В некрологе, опубликованном после смерти генерала Зиновия Пешкова, сообщается: «После поражения 1940 г. он отказался принять перемирие с фашистами и бежал ночью на пароходе, прибыв в Лондон одним из первых». В Лондоне Зиновий Пешков стал ближайшим соратником генерала де Голля.

В своих воспоминаниях ««Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе» Зиновий Пешков пишет о русских, которые сражались в Северной Африке: «Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: «Мы идем, и дороги следуют за нами».

Имя этого человека высечено на одной надгробной плите с княгиней Верой Аполлоновной Оболенской. Княгиня, активный участник французского «Сопротивления», была расстреляна фашистами в Берлинской тюрьме после зверских пыток.

В Северной Африке сражались князь Сергей Урусов, Ващенко, Гайер, Гомберг, Золотарев, Попов, Регема, Ротштейн, Земцов, награжденный двумя Военными Крестами (вторым Крестом посмертно) и другие. Они сражались в составе французского Иностранного легиона, вместе с англичанами создавали диверсионные отряды (говоря современным языком, спецназ).

В своих мемуарах, изданных в послевоенном Париже, В.И. Алексинский писал о том, что во французских частях генерала де Голля в Северной Африке воевало много русских, которые отличились в боях против фашистов в Тунисе. Среди 1056 человек, награжденных «Орденом Освобождения» (этот орден учрежден генералом де Голлем в 1940 г. для награждения за особые отличия), имена подполковника Д. Амилахвари, Н. Румянцева, командира 1-го марокканского кавалерийского полка, капитана А. Тер-Саркисова и еще семерых русских добровольцев.

Александр Сергеевич Пушкин написал в своих стихах: «Под небом Африки моей». Предки Пушкина родились в Африке. И там же погиб его потомок — праправнук по линии дочери Натальи Александровны Пушкиной, во втором браке графини Меренберг, - Александр Уэрнер. Ему шел лишь 25-й год… В армию он пошел добровольцем, служил пехотинцем и погиб не в воздушном бою, как было сообщено в советской прессе, а во время высадки английского десанта в Тунисе в 1942 году. Он был единственным из всех пятнадцати потомков Пушкина, принимавших участие во Второй мировой войне, который пал на поле брани. Другой, Георгий Михайлович Воронцов-Вельяминов, сражался в рядах французской армии и был ранен под Дюнкерком. Его отец Михаил Павлович Воронцов-Вельяминов участвовал во французском Сопротивлении.

По сведениям российского арабиста и востоковеда А.З. Егорина, во время Второй мировой войны в Северную Африку немцами было переброшено более 20 тыс. советских военнопленных, которые в неимоверно трудных условиях занимались строительством дорог и фортификационных сооружений для частей генерала Роммеля, в том числе на линии Марет, под Энфидавиллем (современное название Энфида) и Хаммаметом и на полуострове Кап Бон. Многие умерли от болезней и изнеможения, часть была расстреляна немцами при отступлении, но часть смогла бежать из плена и встала под знамена союзников.

Русские эмигранты из Франции, бывшие морские офицеры Русской эскадры в Тунисе, вместе с советскими солдатами и офицерами, бывшими военнопленными, здесь, в Северной Африке защищали Родину и приближали День Победы. Русские воины своей доблестью, достойной службой и самоотверженностью заслужили вечную память. Сколько героизма, сколько мужества проявили они! И мы надеемся, что придет время и о судьбах этих людей будет рассказано гораздо больше и будут сняты фильмы.

Ведь и к ним тоже относятся высокие слова:

НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО!

Ромен Гари - русский человек Роман Касев

И еще о двух русских по происхождению людях, воевавших в Северной Африке на стороне союзников, хотелось бы рассказать. Роман Касев тоже добровольцем присоединился к французскому Сопротивлению, воевал летчиком в авиагруппе «Лотарингия», Алекс Васильев - во флоте. Оба получили громкую литературную известность во Франции. Особенно бывший летчик, многие романы которого изданы в России.

Ромен Гари – такой псевдоним взял себе Роман Касев – «родился» как писатель в победном 1945 году с выходом в свет его романа «Европейское воспитание». Он стал известным романистом, дипломатом, членом Французской академии. В автобиографической книге «Предчувствие зари» он воспроизводит тяжелую, тревожную атмосферу вишистского безвременья в Марокко, описывает свои скитанья по Мекнесу и Касабланке перед дерзким побегом в британский Гибралтар, навстречу боевым будням в одном из подразделений деголевской авиации. Его последний роман «Воздушные змеи» (1980 г.) - доверительный разговор русского человека о любви простого француза к гордой польской аристократке. Любви возвышенной к одной Женщине и на всю Жизнь. Счастливой Любви на трагическом фоне Второй мировой войны.

Контр-адмирал запаса Алекс Васильев написал сборник новелл «Неизвестные солдаты минувшей войны». В них он воскрешает пережитое им и его боевыми товарищами, в частности, высадку союзного десанта в Северной Африке в ноябре 1942 года.

«Русская армия» в Северной Африке

Во время Второй моровой войны русские эмигранты вместе с англичанами и французами создавали диверсионные отряды  и в Европе, и в Африке. Одним из таких отрядов была «русская армия Попского», которая снабжала союзников ценнейшими разведывательными сведениями и наносила удары по тылам немцев и итальянцев в Ливии и Тунисе. В его отряде вместе с русскими, англичанами и французами геройски сражались арабы, туареги и берберы. И то, что этому отряду англичане дали название «Русская армия», говорит о многом.

О книге Владимира Пеньякова «Частная армия Попского», вышедшей в Великобритании в 1950 г., в прессе тогда писали, что «это авантюрная история, которая не имеет себе равных в литературе о любой другой войне». Путь отряда майора английской армии Владимира Пеньякова по тылам врага от африканских пустынь до севера Италии — это одна из самых захватывающих историй времен Второй мировой войны в Северной Африке.

Свое вступление в войну с фашизмом Пеньяков объяснял просто: «Я не питал никаких иллюзий, что могу повлиять на ход событий, но было как-то неловко оставаться в стороне...» В конце 1941 г. он всеми правдами и неправдами прошел медицинские комиссии (Пеньякову было уже под пятьдесят) и получил назначение в арабские воинские части, входившие в состав британских вооруженных сил и предназначенные для борьбы с противником в Киренаике (часть Ливии), оккупированной тогда итальянцами. В течение 15 месяцев Пеньяков сражался во главе арабского диверсионного отряда, в который набирались  только добровольцы. Но постепенно у него созрели иные планы. Он решил создать разведывательную сеть в пустыне Сахара, чтобы собирать информацию, дающую точную картину расположения немецко-фашистских войск изо дня в день, и поставлять ее штабу британской армии.

Пеньяков полагался на свое знание арабского языка и арабских обычаев: бедуин не может предать гостя, которого принимает в своем шатре. В один из таких разъездов, в апреле 1942 г., он встретился с двумя шейхами — Матваллой и Саадом Али — и убедил их созвать совещание всех предводителей племен. Во все стороны были разосланы гонцы, и в один прекрасный день к шатру Матваллы съехалось более 60 шейхов. Пеньяков обратился к ним с речью в духе восточного красноречия:

«Ваш духовный вождь, ваш эмир, уважаемый Сайд Идрис эль Сануси — да благословит его Бог — предложил свою помощь и помощь своего народа королю Англии... Черно-белое знамя Сайда Идриса развевается рядом со знаменем английского короля. Британское правительство знает, что у него нет более преданных друзей, больших энтузиастов, чем вы — арабы Сануси». Шейхи, которые ненавидели оккупантов-итальянцев, с энтузиазмом встретили призыв Пеньякова, и вскоре русская разведывательная сеть раскинулась по всей оккупированной территории Киренаики.

Главным источником информации были говорящие по-итальянски арабы, работавшие прислугой при штабах и офицерских столовых. Итальянские офицеры не подозревали, что их оборванные слуги понимают и даже читают на их языке. Они свободно разговаривали в их присутствии, оставляли на столах важные документы. По ночам на улицах или в палатках пастухов эти слуги встречались с друзьями, и всадник исчезал во тьме, унося с собой важное сообщение. Сам Пеньяков со своим отрядом разъезжал по знойной пустыне, проверял на месте разведывательные данные, наблюдал за передвижениями войск противника и каждую ночь в течение пяти месяцев сообщал по радиопередатчику данные в штаб 8-й  английской армии.

И один русский в Сахаре воин!

Сбор разведывательных данных был главной, но не единственной частью деятельности «армии Попского». Однажды он получил из штаба короткое предписание «Сейте панику и страх»  и энергично взялся за дело. По всей оккупированной территории начали взлетать на воздух склады горючего, немецкие танки подрывались на минах, расставленных группами Пеньякова, горели военные самолеты на аэродромах, на которые они нападали, и десятки солдат бежали из лагерей военнопленных, освобожденные во время ночных рейдов «русской армии» Попского.

Конечно, все эти акции Пеньяков мог проводить только с помощью арабских добровольцев. Итальянцы отвечали на это жестокими репрессиями: арабов, заподозренных в помощи англичанам, фашисты подвешивали за челюсть на крюк и оставляли умирать на солнце. Тогда Пеньяков пустил в ход один из своих трюков: он написал письмо главнокомандующему итальянскими войсками в Киренаики генералу Патти и предупредил его, что за каждого замученного араба он, русский офицер, будет расстреливать одного офицера итальянской армии. Генерал Патти всерьез воспринял угрозу русского офицера. После этого, пишет в своей книге Пеньяков, ни об одной казни араба он не слышал.

В конце октября 1942 г. новый командующий 8-й армией генерал Монтгомери нанес Роммелю сокрушительный удар. Информация, поставленная Пеньяковым, сыграла свою роль в победе англичан в битве при Эль-Аламейне, которая стала переломным моментом в ходе войны в Северной Африке. Киренаика была очищена, Роммель стал отступать в Тунис, а первыми из армии Монтгомери в Тунис проник отряд Пеньякова.

Перед английскими войсками встала сильно укрепленная линия Марет. Ее построили в тридцатые годы французы на случай вторжения в Тунис итальянцев. Теперь здесь сосредоточил свои силы генерал Роммель; здесь же Монтгомери готовился нанести главный удар по немецкой армии. Надо было найти подходы к этим укреплениям.

После многодневного пути по пустыне Пеньяков рано утром подъехал к городку Матмата, расположенному в зоне будущих боев. «Целый день, пишет Пеньяков, мы исследовали местность и обнаружили возможный проход для военных соединений. Мы знали, что в штабе 8-й армии ждут результатов наших наблюдений и сделали все это так быстро, как только могли». Разведданные Пеньякова сыграли важную роль в прорыве союзников линии Марет.

После окончания войны Владимир Пеньяков служил в Вене связным офицером между англо-американскими и советскими войсками. Потом он обосновался в Лондоне, написал свою книгу и умер в чине полковника английской армии, награжденный высокими военными орденами.

Как лейтенант Еникеев потопил немецкую подлодку U-602

Эту историю рассказал капитан I ранга Николай Черкашин в книге «Узники Бизерты».

«В сентябре 1976 года плавбаза «Федор Видяев» в сопровождении сторожевика и подводной лодки, на которой я служил, входила на рейд Бизерты с визитом дружбы. В знак уважения к советскому флагу нас поставили не в аванпорте, а в военной гавани Сиди-Абдаллах — в той самой, как выяснилось, что стала последним причалом для черноморских кораблей, уведенных Врангелем из Севастополя. Здесь же, кстати, укрывались и испанская эскадра, угнанная мятежниками из республиканской Картахены в 1939 году, и остатки французского флота после падения Парижа в сороковом...

Бизерта, пристанище беглых флотов... Я оглядываюсь по сторонам — не увижу ли где призатопленный корпус русского эсминца, не мелькнет ли где ржавая мачта корабля-земляка?.. Но гладь бизертского озера была пустынна.

Утром объявили сход на берег. Мне не терпелось попасть в Медину — старую арабскую часть города, и я всячески торопил своих спутников — командира плавбазы Разбаша, сорокалетнего крепыша с флибустьерскими бакенбардами, на кремовой рубашке которого блестело золото кавторанговских погон, и старпома с нашей подводной лодки — капитан-лейтенанта Симбирцева. В Медине мы с головой окунулись в «добрый старый Восток». Все было так, как грезилось когда-то в школярских мечтах, как виделось лишь на телеэкране да на снимках путешествующих счастливцев. Велик базар... Плывут малиновые фески, чалмы, бурнусы... Пестрые попоны мулов, яркая эмаль мопедов, сияющая медь кувшинов на смуглых плечах водоносов, пунцовые связки перца, разноцветная рябь фиников, миндаля, маслин, бобов...

На приступках, в нишах, подворотнях, подвальчиках кипела своя жизнь: под ногами у прохожих старик-бербер невозмутимо раздувал угли жаровни с медными кофейниками. Его сосед, примостившийся рядом — седобородый, темноликий, по виду не то Омар Хайям, не то старик Хоттабыч, равнодушно пластал, не поверите, немецким  морским кортиком припудренный рахат-лукум…

У ворот старой испанской крепости к нам подбежала девушка, вида европейского, но с сильным туземным загаром. Безошибочно определив в Разбаше старшего, она принялась его о чем-то упрашивать, обращаясь за поддержкой то ко мне, то к Симбирцеву. Из потока французских слов, обрушенных на нас, мы поняли, что она внучка кого-то из здешних русских, что ее дед — бывший моряк, тяжело болен и очень хотел бы поговорить с соотечественниками; дом рядом — в двух шагах от крепости. Мы переглянулись.

— Может, провокация? — предположил Симбирцев.

— Напужал ежа! — воинственно распушил бакенбарды командир плавбазы. — Нас трое и мы в тельняшках. Посмотрим на «осколок империи».

Мы пошли вслед за девушкой, которую, как быстро выяснил Разбаш, звали Таня и которую всю недолгую дорогу он корил за то, что не удосужилась выучить родной язык. Девушка привела нас к старинному туземному дому, такому же кубическому и белому, как и теснившие его соседи-крепыши с чугунными балкончиками и фонарями, вроде тех, что горели на парижских улицах во времена Золя и Мопассана…

«Осколок империи» лежал на тахте под пледом. Голова повернулась с подушки к нам, и старик отчаянно задвигал локтями, пытаясь сесть. Подобрал плед, оглядел нас недоверчиво, растерянно и радостно:

— Вот уж не ожидал!.. Рассаживайтесь! Простите, не знаю, как вас титуловать...

Мы назвались. Представился и хозяин:

— Бывший лейтенант российского императорского флота Еникеев Сергей Николаевич.

В распахе домашней куртки виднелась тельняшка. В вырез ее сбегала с шеи цепочка нательного крестика. Сергей Николаевич рассматривал наши лица, наши погоны, фуражки с тем же ошеломлением, с каким бы мы разглядывали инопланетян, явись они вдруг перед нами. Он очень боялся – и это было видно — что мы посидим-посидим, встанем и уйдем. Он не знал, как нас удержать и смятенно предлагал чай, фанту, буху (местную водку), кофе... Мы выбрали кофе.

— Таня! — почти закричал он. — Труа кафе тюрк!.. Извините, внучка не говорит по-русски, живет не со мной... Вы из Севастополя?

— Да, — ответил за всех Разбаш, который и в самом деле жил в Севастополе.

— Я ведь тоже коренной севастополит! — Обрадовался Еникеев. — Родился на Корабельной стороне, в Аполлоновой балке. Отец снимал там домик у отставного боцмана, а потом мы перебрались в центр... Может быть, знаете, в конце Большой Морской стоял знаменитый «дом Гущина»? Вот в этом доме я прожил до самой «врангелиады».

Таня принесла кофе и блюдо с финиками. Я огляделся... Из морских вещей в комнате были только бронзовые корабельные часы фирмы «Мозер», висевшие на стене между иконкой Николая Чудотворца и журнальным фото Юрия Гагарина. Поверх картоньера лежала аккуратная подшивка газеты «Голос Родины», издававшейся в Москве для соотечествен­ников за рубежом.

— Я подписался на эту газету, — перехватил мой взгляд Еникеев, — когда узнал, что ваше правительство поставило в Порт-Саиде памятник броненосцу «Пересвет». Слыхали о таком?

— Тот, что взорвался в Средиземном море?

— Точно так. В шестнадцатом году на выходе из Суэцкого канала... Я был младшим трюмным механиком на «Пересвете» и прошел на нем — извините за каламбур — полсвета: от Владивостока до Суэца. Это был старый броненосец, хлебнувший лиха еще в Порт-Артуре. Японцы его потопили в 1904-м, подняли, а спустя лет десять продали России. Из глубокого тыла мы шли на войну… Но морская война для меня началась и кончилась в одну ночь. Ночь, скажу я вам, ужасную. Мы вышли из Порт-Саида на Мальту за три дня до рождества. Вдруг корабль тряхнуло. Палуба кренилась все круче и круче. Подобрал меня вельбот с английского эсминца…

Потом выяснилось: подорвались мы на мине, выставленной германской подводной лодкой U-73.

Потом я попал в Грецию, там женился на гречанке Кассии, она родила мне сына, Пересвета… Оттуда попал в Севастополь. Меня определили инженер-механиком на подводную лодку «Тюлень». В войну с турками слава об этой субмарине гремела по всему флоту. Она приводила в Севастополь турецкие шхуны одну за другой, топила транспорты, крейсировала у Босфора... На «Тюлене» я приплыл в Бизерту. Здесь я, уже лейтенант, сошелся очень близко с кавторангом Владимиром Петровичем Шмидтом, братом того самого Шмидта, что был расстрелян на острове Березань. На многие вещи мы смотрели одними глазами. Правда, в Бизерте он снял погоны, принял духовный сан и стал священником. Говорят, до недавних лет Шмидт служил настоятелем в небольшом православном храме в Нью-Йорке близ здания ООН.

Да... Здесь в Бизерте, как на большом перекрестке, пути расходились у многих: кто уехал в Марокко, кто в Сербию, кто во Францию. А по Севастополю тосковали! И как тосковали! Вы шли сюда по бульвару Хабиба? Нет, вы шли по Примбулю - Приморскому бульвару. Гавань Вьё-Пор мы переименовали в Артбухту. А городской холм Джебель-Ашшль назвали между собой Малаховым курганом.

Еникеев на минуту замолк, задумался, потом снова повел свой грустный рассказ:

— Конечно, я мог бы вернуться на родину, как вернулся генерал Слащов со своими казаками. На мне не было крови... Заурядный корабельный механик. Кто стал бы меня преследовать? Но жизнь моя уже установилась здесь. Приехала из Пирея Касси с Пересветом, вскоре родилась дочь, Ксения.

Я преподавал теоретическую механику в гардемаринских ротах Морского корпуса. Все было хорошо, пока корпус не распустили. Вот тут начались черные дни. Безработица... Потом устроился рабочим в аккумуляторную мастерскую. И, наконец, в тридцать третьем выбился в начальники электротехнической службы торгового порта.

Как только началась вторая война с бошами (так французы называли фашистов – авт.), я вступил добровольцем во французский флот. Однако плавать мне не пришлось. В чине капитан-лейтенанта меня назначили старшим механиком здешней базы по ремонту подводных лодок. Через год я отравился хлором, и меня списали вчистую…

Когда я узнал о гибели сына Пересвета — волосы стали белыми. Лейтенант французского флота Пересвет Еникееев погиб девятнадцатого декабря сорокового года на подводной лодке «Сфакс» под Касабланкой. Потопили их боши…

Немцы пришли в Бизерту в ноябре сорок второго года. В порту я не появлялся, хотя меня могли обвинить в саботаже и расстрелять. И когда в марте сорок третьего ко мне вломились ночью жандармы, я так и понял — повезут на расстрел. Простился с Касси и Ксюшей... Привезли меня в порт, где стояла немецкая подводная лодка. Теперь мне известен ее номер — U-602, как известно и то, что лодку сына потопила U-37. Но тогда я решил — вот она, убийца моего Пересвета. Новенькая, спущенная со стапелей чуть больше года, она несла четыре торпедных аппарата в носу и один в корме. Зубастая была акула. Командир субмарины на скверном французском сообщил мне, что в электродвигатели попала морская вода и требуется срочная переборка механизмов. И если я не справлюсь с работой за сутки, то он лично расстреляет меня прямо на причале…

Делать нечего. Взялся за работу. И устроил я им межвитковое замыкание якорей обоих электромоторов. Причем, сделал это так, чтобы замыкание произошло лишь при полной нагрузке. Полный же подводный ход, как вы сами знаете, лодка развивает лишь в крайне опасных ситуациях. 23 апреля 1943 года U-602 погибла «при неизвестных обстоятельствах» у берегов Алжира… U-602 — это мой личный взнос на алтарь общей победы!

Еникеев дотянулся до картоньера, выдвинул ящичек и достал из него старый морской кортик. Ласково огладил эфес и ножны, тихо звякнули бронзовые кольца и пряжки с львиными мордами.

— Теперь, когда вы знаете мою историю, я хочу попросить вас об одном одолжении, — Еникеев не сводил глаз с булатного клинка. — Когда вернетесь в Севастополь, бросьте мой кортик в море возле памятника затопленным кораблям. Беру с вас слово офицера.

Он решительно протянул Разбашу кортик, рукояткой вперед.

…В один из воскресных дней, вернувшись в Севастополь, мы все той же бизертской тройкой спустились с Приморского бульвара на мысок, против которого высится над водой свеча коринфской колонны. Разбаш достал из свертка кортик лейтенанта Еникеева, повертел в руках и сокрушенно вздохнул:

— Как-то жалко в море бросать. Может, в музей сдадим?

— А слово офицера? — напомнил Симбирцев.

Разбаш размахнулся и с силой метнул кортик туда, где в неспокойной синеве зыбко отражался бронзовый орел па­мятника затопленным кораблям.

Где помянуть русских, воевавших в Африке

Тунис. Православный храм Воскресения Христова на авеню Мухаммеда Пятого в центре города. Иконы, подсвечники, хоругви и другие предметы — с военных кораблей Русской эскадры. На стене — мраморная доска с именами русских патриотов, погибших во время Второй мировой.

Тунис. Христианское кладбище Боржель — в 10 минутах езды от Храма. Спросите у охранников, где находятся «русские» Carre I и Carre II. Там покоятся моряки русской эскадры и члены их семей. Там могила Михаила Андреевича Беренса, последнего командующего Русской эскадры, а также могила художника Александра Рубцова, который стал за годы жизни в Тунисе выдающимся художником восточной живописи.

Тунис. Французское военное кладбище в Марсе. Могилы русских воинов, погибших за Францию.

Музей «Линии Марет». На юге Туниса, на полпути между городом Габес и островом Джерба, находится «линия Марет»: руины дотов, защитных сооружений и музей.

Бизерта. Порт, канал и церковь Александра Невского. Город расположен в часе езды от Туниса. Когда пересекаешь по разводному мосту канал, то сразу попадаешь на набережную, находящуюся справа от моста. Здесь в двадцатые годы стоял один из кораблей русской эскадры, броненосец «Георгий Победоносец». Другие корабли стояли влево от моста, во внутренней бухте, там, куда теперь протянулись пирсы Бизертинского порта.

Слева от моста находится церковь Александра Невского, построенная и расписанная русскими моряками в тридцатые годы. Внутри — мраморная доска, на которой перечислены названия 33 русских кораблей, которые пришли в Бизерту в 1920-1921 гг.

Египет. Музей битвы под Эль-Аламейн. Находится в ста километрах к западу от Александрии. Здесь, в песках между Средиземным морем и Катарской впадиной поздней осенью 1942 года шло кровопролитное сражение. Войска союзников разгромили 80-тысячный германо-итальянский экспедиционный корпус под командованием Роммеля. Это сражение произошло в то же время, когда в России Красная Армия готовилась к великой Сталинградской битве, решившей судьбу Человечества.

К западу от музея сооружены два мемориала погибшим солдатам: один - немецкий, другой - итальянский. А к востоку находится кладбище союзников. Надгробные плиты 7367 могил стоят там шеренгами, будто солдаты в строю. У входа на кладбище — колоннада и огромный каменный крест.

На могилах — английские, французские, польские, чешские, индийские, арабские имена…

И русские имена...

НИКТО НЕ ЗАБЫТ! НИЧТО НЕ ЗАБЫТО!

Подвиг русского воина прославлен на века!

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs