Масштабная выставка Яана Тоомика в Московском музее современного искусства

Чайки. Видеоинсталляция, 2001. Музыка Райнера Янсиса

В Московском музее современного искусства открылся масштабный персональный проект современного эстонского художника Яана Тоомика «В моем конце — мое начало. В моем начале — мой конец». Куратором выставки в ММОМА, на которой представлены живопись, скульптуры, короткометражные фильмы и видеоработы, созданные художником в течение последних 20 лет, стал Виктор Мизиано — один из наиболее именитых российских арт-критиков. Тоомик, которого часто называют самым известным представителем Эстонии на международной арт-сцене, регулярно принимает участие в крупных выставочных проектах и биеннале. Он одновременно живописец, создатель концептуальных инсталляций, видеохудожник, режиссер и перформансист. Название выставки отсылает к рондо французского поэта и композитора XIV века Гийома де Машо (Guillaume de Machaut), которое основано на повторении всей мелодии — нота за нотой — в обратном порядке. По словам Виктора Мизиано, произведения выставки сгруппированы не в хронологическом порядке, а выстроены особым образом, в контрасте и в диалоге друг с другом, что позволяет раскрыть темы и мотивы, воплощенные у Тоомика в разных художественных форматах. Идея цикличности жизни, вопросы личной травмы и памяти, а также поиск взаимодействия с другим — ключевые темы в искусстве Тоомика. В одной из своих статей, посвященных творчеству художника, Виктор Мизиано писал, что во многих работах Тоомик бросает вызов взглядам, принятым в западном мире. Используя современные видеотехнологии, созданные для того, чтобы передавать достоверность события с помощью реального времени, взламывает «обманчивую визуальность происходящего, чтобы выйти на уровень вечного, что обычно скрыто за внешней формой». Таллинский галерист Ольга Темникова (Temnikova & Kasela Gallery), которая много лет работает с художником на международной сцене, говорит, что инициатива провести столь репрезентативную выставку исходила от московского музея, но ее успех — прежде всего результат взаимопонимания и творческой энергии художника и куратора. «Меня поразило, насколько переплетены их судьбы. Перед открытием Виктор Мизиано сказал мне, что путь Яана — это в какой-то мере и его собственный путь».

Водопад. Видеоинсталляция, 2005

Нынешняя экспозиция эстонского художника — не первая в России (в 2012 году его персональная выставка проходила в московской галерее Pop/off art), но на этот раз российскому зрителю предоставлена редкая возможность проследить весь творческий путь Яана Тоомика, начиная с его увлечения неоэкспрессионизмом в живописи до постконцептуальных инсталляций, перформанса и видеоарта. Наш обозреватель Елена Рубинова побеседовала с Яаном Тоомиком о значении русской культуры для его становления как художника, о совместной работе и дружбе с Виктором Мизиано и трансформации художественного языка за прошедшие десятилетия.

За последние 20 лет у вас было множество выставок на самых престижных мировых площадках, включая такие, как Центр Помпиду в Париже, MUMOK в Вене, Hamburger Bahnhof в Берлине, не говоря уже о биеннале в Венеции и Сан-Паулу, где вы не раз представляли свою страну. Насколько для вас важна нынешняя экспозиция? Это в какой-то степени связь с прошлым?

Конечно, выставка в Москве для меня эмоционально важна, ведь я начинал изучать искусство именно через русскую культуру, приезжал в Санкт- Петербург и Москву в музеи, так что, безусловно, ностальгическая нота присутствует. Ну а кроме того, нынешняя выставка для меня особенная, поскольку ее куратор — Виктор Мизиано, с которым нас связывает и давняя дружба, и плодотворные творческие отношения. Мы познакомились в 1996 году на Manifesta 1 и с тех пор не раз делали успешные совместные проекты. Выставка в Москве была запланирована давно, лет пять-шесть назад, но различные обстоятельства помешали нам сделать это раньше. У Виктора Мизиано очень цельный взгляд на мое искусство в разных жанрах, и это очень важно для такой ретроспективной выставки, охватывающей более 20 лет.

Виктор Мизиано и Яан Тоомик на дискуссии в ММСИ

Вы вместе отбирали работы для выставки? Какие работы вам лично было важно включить в экспозицию, чтобы их увидела московская публика? Некоторые работы, без сомнения, можно назвать смелыми и даже радикальными… 

В этой выставке Виктор и я решили предпринять такое ментальное путешествие длиною в десятилетия и пригласить в него зрителей. При этом

мы отталкивались от музейного пространства и его возможностей. Виктор как куратор решал, какие работы и в каких жанрах сопоставить друг с другом или как расположить — видео рядом с живописью, инсталляции и скульптуры . Все они, согласно его концепции, должны вступать в диалог друг с другом и со зрителем. Но что-то и я советовал: так, мы решили разместить в последнем зале большую инсталляцию, представляющую собой выстроенные в ряд деревянные гробы. Впервые она была показана на биеннале в Венеции еще в 1997 году, но тут как нельзя лучше вписалась в музейное пространство в сочетании с другими работами.

Без названия. Инсталляция, 1997

Мы не так много видим сегодня в России столь смелого искусства… Как вы полагаете, оно станет открытием и источником вдохновения для молодого поколения российских художников?

Надеюсь, что да, но, честно говоря, и в других странах сегодня нечасто можно увидеть искусство такого прямого высказывания… Сегодня художники, я имею в виду в большинстве своем, выбирают путь ближе к формализму или ниши, обещающие больший коммерческий успех… Мне довольно сложно говорить о своем искусстве… А вот что касается выставки, то когда мы ее готовили, то хотели, чтобы в ней присутствовал элемент провокации, и мне кажется, что до некоторой степени это получилось.

Дерево. Инсталляция, 2015

Были ли у вас за эти годы какие-то перформансы, которые представляли опасность для здоровья?

Вы имеете в виду ментального? (Смеется.) …Были, но немного. Пожалуй, самым опасным был перформанс, где мне нужно было прыгать с большой высоты. Это было действительно очень рискованно. (Примечание: на выставке представлена видеодокументация этой художественной акции 2002 года «Без названия. [Посвящается брату]»: художник падает с 9-метровой высоты, словно ныряя, но вместо воды прыгает в землю, которая «проглатывает» его).

Вы долго тренировались для этого прыжка?

Сделал сотню, а то и больше, тренировочных прыжков в воду, и меня готовили специальные тренеры. Без этого я бы легко сломал все, что можно. Специальная подготовка заключалась в том, чтобы отстроить четко вертикальное положение, чтобы тело было как палка. Сверху дырка в земле выглядела как спичечный коробок, в который надо было попасть… Это было реально опасно…

Признаться, это очень сильный перформанс… Работая и как живописец, и как видеохудожник, вы часто обращаетесь к себе, становясь одновременно и объектом, и субъектом самоанализа. А за прошедшие годы изменилось ли у вас отношение к своему телу как средству своего искусства?

Думаю, что изменилось, но ведь это все происходит на самых разных уровнях, так однозначно не скажешь. Возможно, я часто в первую очередь обращался к телу, потому что был немного ленив, а тело рассматривал как средство выражения. Хотя было время, когда художественные практики, связанные с телом, не были для меня приоритетом: в начале 1990-х я вообще редко это делал, скорее занимался медитативными видеосюжетами — три или четыре работы тех лет вошли в нынешнюю выставку. В них основное внимание уделялось медитации и таким первозданным стихиям, как вода или огонь. Но жизнь шла своим чередом, на каком –то этапе возникли различные экзистенциальные и личные проблемы, отношения с людьми стали для меня важнее, и именно тогда я обратился к телу как к объекту и инструменту своего художественного языка. 

Неизвестный солдат. Акрил, 2014

Вы много лет работаете в самых разных медиа, но начинали как живописец и получили классическое художественное образование. Возвращаетесь ли вы к живописи?

Последние годы я стал чаще обращаться к живописи, в какой-то мере повинуясь внутренней потребности. Дело в том, что, занимаясь видеоартом, ты не полностью используешь свои творческие силы: техническая составляющая создает и удерживает некую дистанцию между тобой и зрителем или даже между ею самой и тобой. А в живописи есть ручное измерение: когда пишешь картину, то полностью в это погружаешься, и это тебя переполняет.

Автопортрет. Масло, 2001

Вы уже давно преподаете в Эстонской академии художеств. Что вы стараетесь передать своим студентам, говоря об искусстве и роли художника в наше время?

Много лет примерно одно и то же: искать в себе внутренние силы и стимул и дальше продолжать заниматься искусством. Это трудно передать и выразить, но, по сути, это и есть главное. Если вы не верите себе, в то, что делаете, вам никто не поверит. Только какая-то внутренняя энергия художника превращает нечто формальное в искусство. Правда, молодое поколение более рационально и прагматично, чем мое, но то, о чем я говорю, все равно важно. И студентам я всегда об этом рассказываю, а уж кто что слышит — это другое дело.

Что бы вы хотели пожелать зрителю, который увидит ваши работы впервые?

Прежде всего отбросить стереотипы и стараться быть свободным.

Выставка проходит в сотрудничестве с Художественным музеем Эстонии, Тартуским художественным музеем и при поддержке посольства Эстонии в Москве и Эстонского фонда культурного капитала. Экспозиция на Гоголевском, 10, открыта до 24 марта.

ФОТО: предоставлены пресс-службой Московского музея современного искусства и Е. Рубиновой

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs