Китай стремительно выходит на одну из главных ролей не только в мировой экономике, но и политике. Это тревожит и вызывает интерес у политиков, военных и представителей СМИ по всему миру. В середине сентябре нынешнего года торговый представитель США Роберт Лайтхайзер (Robert Lighthizer) заявил, что Китай представляет «беспрецедентную» угрозу для мировой торговли, с которой невозможно справиться в рамках существующих соглашений. В Азии и Европе в адрес Пекина всё чаще звучат обвинения в применении методов «политической и информационной войны». Как воспринимают и оценивают стратегию Китая на международной арене ведущие мировые эксперты?
Ряд западных экспертов опасается того, что в международных отношениях началось необратимое изменение соотношения сил. На смену «привычному» соперничеству развитых и развивающихся стран приходит столкновение между сторонниками дальнейшей глобализации и их оппонентов – неонационалистов. Китай в этом контексте выступает одним из ключевых, если не главных движителей происходящих изменений. Причем, по мнению многих наблюдателей, намеренно играет двоякую роль.
С одной стороны, стратегической линией Пекина с конца ХХ века было наращивание (по возможности незаметное) сил и влияния, дабы «врастать» в западо-центричный международный порядок и постепенно менять его изнутри в собственных интересах. Делал это Китай довольно успешно, хотя неизменно и высказывал недовольство нежеланием Запада делиться контролем в глобальных институтах[i]. При этом, КНР твердо придерживалась курса на эволюционные и ни в коем случае не революционные перемены в мировой архитектуре.
С другой стороны, ряд наблюдателей указывает, что, начиная с 2008-2009 годов, Китай начал использовать свою растущую финансово-экономическую мощь и политическое влияние для «подрыва» ряда основополагающих положений западно-либерального международного порядка. В первую очередь, называют проблемы прав человека, международной и региональной свободной торговли, а также вопросы предоставления международной помощи развивающимся странам. Сторонники данной точки зрения полагают, что речь идёт о смене внешнеполитической парадигмы Пекина на более «агрессивную» и «своевольную»[ii].
Таким образом, в центре дебатов между сторонниками различных точек зрения на мотивы долгосрочной международной стратегии Пекина оказывается оценка степени взаимосвязанности внешней и торгово-экономической политики КНР.
В последние пять-десять лет Китай выступил либо главным, либо одним из ведущих инициаторов целого ряда геоэкономических инициатив, способных кардинально изменить финансово-экономический ландшафт большей части Евразии: БРИКС, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, расширяющаяся Шанхайская организация сотрудничества, Всеобъемлющее региональное экономическое партнерство. Весьма настороженную (хотя и по разным причинам) реакцию в США и ФРГ вызывает китайская инициатива “16+1” для стран Центральной и Восточной Европы, в основе которой лежит серия инвестиционных проектов, в том числе, в области стратегически важной инфраструктуры.
Кульминацией такой рода активности Пекина стала инициатива «Один пояс и один путь», официальная цель которого заявлена как поиск, формирование и продвижение «новой модели международного сотрудничества и развития с помощью укрепления действующих региональных двусторонних и многосторонних механизмов и структур взаимодействий с участием Китая» в масштабах большей части Евразии. Однако формулировки большинства документов «пояса и пути» представляются большинству иностранных экспертов «слишком расплывчатыми и неопределенными». Это порождает подозрения в наличии намеренно не афишируемых геополитических мотивов. Ведь аналогичные долгосрочные китайские проекты в Африке и Латинской Америке безусловно трактуются американскими и европейскими наблюдателями как заявка на усиление глобального политического капитала soft power. Пекин, согласно данной точке зрения, уже рассматривает политику Соединенных Штатов как хаотичную и всё более погруженную во внутренние проблемы. ЕС же слишком аморфен и полон противоречий. В качестве альтернативы, КНР демонстрирует себя миру как хорошо организованного стратега, обладающего долгосрочным видением развития для целых континентов, и поэтому наращивающего своё влияние постепенно, но неуклонно.
Примечательно, что многие наблюдатели из Юго-Восточной Азии склонны считать геоэкономические начинания Пекина не альтернативой, а «дополнением» для существующей международной либеральной финансово-экономической архитектуры «Бреттон Вудса». Да, Западу придется «подвинуться», поделиться властью и влиянием внутри сложившегося миропорядка. Но это – объективная тенденция, отражающая изменение региональных социально-экономических потенциалов. При этом, правда, перспектива доминирования Китая в Азии, особенно в случае снижения военно-стратегической роли США, откровенно пугает большинство государств региона.
Отдельной темой являются споры о том, в какой мере китайский юань способен повлиять на место доллара в мировой финансово-экономической жизни. Оценки также противоречивы. С одной стороны, Пекин настойчиво продвигает юань в качестве основной валюты для расчетов со своими торговыми партнерами. В сентябре нынешнего года стало известно, что Китай планирует запустить фьючерсы на сырую нефть в юанях в начале следующего года. Ряд экспертов высказали уверенность в том, что «с появлением этого фьючерса многие перейдут на расчеты в юанях вместо долларов»[iii].
Тем не менее, когда в конце 2015 года юань был включен в число резервных валют МВФ (решение вступило в силу в октябре 2016 года), он существенно потеснил лишь долю евро, японской йены и британского фунта стерлингов. Доля же доллара США сократилась только на 0,17%[iv]. В докладе американской межведомственной Комиссии по американо-китайским отношениям (US China economic and security review commission) Конгрессу США за 2016 год отмечается, что юань будет постепенно размывать (erode) доминирующую роль доллара в международных финансовых и торговых расчетах. Однако не сможет существенно потеснить доллар в качестве мировой резервной валюты. По данным Доклада, в июле 2016 года лишь 1,9% всех международных платежей осуществлялась в юанях. В то время как в долларах – 41,3%[v].
В какой же мере следует экстраполировать «агрессивно наступательные» методы международной экономической активности Китая («протекционизм для своих», «нечестную конкуренцию» и «воровство интеллектуальной собственности», как об этом постоянно твердят западные критики Китая) на его подходы к международным отношениям в целом? Скорее всего, полагает большинство экспертов, пока – лишь отчасти.
По мнению реалистов, превращение в глобальную державу не тождественно становлению в качестве мирового лидера. Феномен лидерства требует наличия не только таких материально осязаемых атрибутов как военная мощь и международное культурное влияние. Требуется идейное (идеологическое) наполнение, воплощающее устремления многих стран и народов на разных континентах. «Идея», способная увлекать людей, невзирая на государственные границы, этнические и религиозные различия. Желаемый образ мира и жизни в нём, который многие хотели бы воплотить в реальность, или хотя бы подражать ему. Такой «идеи» у нынешнего Китая «нет и не предвидится», - считают эксперты. Напротив, Пекин (по крайней мере, на официальном уровне) постоянно подчеркивает свою приверженность принципам уважения национального суверенитета каждого из членов международного сообщества. Активно выступает и против идеологии «экспорта» тех или иных форм социально-политического устройства.
Кроме того, целый ряд объективных и, подчас, трудно устранимых факторов, ограничивают потенциал расширения китайского влияния в мире. В первую очередь, речь идет о геополитическом положении Китая, которое вынуждает страну на протяжении всей своей истории «быть завязанной» в политическом плане, в первую очередь, на проблемы своего региона. Для Азии – это тревожное обстоятельство, предполагают западные аналитики. Особенно на фоне нынешней реформы вооруженных сил и ВМФ, нацеленной на качественное повышение их мобильности и боеспособности. Однако миру в целом не следует опасаться китайских военно-стратегических амбиций в ближайшее время. Интересы Китая лежат в сферах борьбы потоков капитала, разработки и контроля за новыми технологиями. Да, конкуренция со стороны Китая будет жесткой, однако в конечном счете торгово-финансовые отношения между государствами всегда подразумевают получение взаимной выгоды. Наконец, международный курс КНР будет в значительной степени зависеть от развития внутренней политической и социально-экономической ситуации.
Между тем, напоминают западные «реалисты», Китай входит в период глубоких структурных реформ, перехода от модели экономического роста, основанной на экспорте, на модель, основанную на стимулировании внутреннего потребления. Властям приходится решать проблемы перепроизводства в целом ряде секторов промышленности, с ростом теневого банковского сектора, избыточным предложением на рынке жилья. Растут социальные противоречия, усугубляются диспропорции в региональном развитии. Курс в направлении дальнейшей либерализации экономики всё сильнее контрастирует с сохраняющейся однопартийной политической моделью, которая, в свою очередь, накладывает ограничения на свободу маневра в международных делах. Они считают, что Пекин «не может решать международные проблемы теми же методами, которыми пользуется у себя дома». В результате, китайская внешняя политика – как и в случае большинства стран мира - зачастую нацелена на решение сугубо утилитарных внутренних задач. И там, где Западу мерещатся «антилиберальные» устремления Пекина, речь идёт лишь о желании адаптировать западные инициативы под китайские возможности по их практическому воплощению.
Что касается оценок сближение Китая с Россией, ряд западных экспертов полагает, что различия в стратегических целях двух стран позволяют им в целом удачно дополнять друга в совместных инициативах. Китай, отмечают наблюдатели, опрошенные BBC, в целом «согласен позволять России продвигать свои геополитические цели», делая упор на расширение своих экономических интересов. Тем не менее, напоминают отечественные эксперты А. Миллер и Ф. Лукьянов, России не стоит питать иллюзий относительно партнерства с Китаем. «Стратегическая лояльность» Пекина Москве не распространяется автоматически на те сферы, где у Китая имеются существенные практические интересы. Которые КНР отстаивает «предельно жестко, не делая скидки на те или иные слабости визави»[vi].
[i] Алексей Миллер, Фёдор Лукьянов, Сдержанность вместо напористости: Россия и новая мировая эпоха \ М., 2017
[ii] Michael D. Swaine, Chinese Views on Global Governance Since 2008–9: Not Much New http://carnegieendowment.org/2016/02/08/chinese-views-on-global-governance-since-2008-9-not-much-new-pub-62697
[v] https://www.uscc.gov/sites/default/files/annual_reports/2016%20Annual%20Report%20to%20Congress.pdf - p. 170.
[vi] А. Миллер, Ф. Лукьянов, Отстраненность вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности \ М., 2016
Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs