Политический аспект этических взглядов Ханны Арендт

Фото: transcend.org

В Институте философии РАН в рамках историко-теоретического семинара  «История философии: наследие и проект» сектора истории зарубежной философии состоялся круглый стол,  приуроченный к 110-летию со дня рождения известного немецко-американского мыслителя, автора концепции тоталитаризма, представительницы феноменологического направления  Ханны Арендт.  К обсуждению ее творческого наследия присоединились и зарубежные философы, диалог которых с российскими коллегами стал возможен благодаря организации видеомоста.

Ханна Арендт и «дух Кёнигсберга»

Председатель  Общества друзей Иммануила Канта и Кёнигсберга Гёрфрид Хорст  посвятил свое выступление биографическим истокам творчества Ханы Арендт. Он отметил, что  её подлинной духовной родиной стала столица Восточной Пруссии – Кенигсберг. На различных  этапах истории этого города вклад в его становление вносили германские, славянские и еврейские общественные деятели. Здесь Ханна росла, начиная с трёхлетнего возраста, когда ее родители, инженер Пауль Арендт и Марта Коон, переехали сюда из Ганновера. Кёнигсбержцем по своему происхождению был дед Ханны, известный политик и предприниматель Макс Арендт.   Будучи по происхождению евреями, родители не афишировали этот факт, однако в семье воспитывалось уважение к еврейским традициям.

Если верно утверждение, что  немецкая критическая философия выросла из кенигсбергского духа, так верно и то, что spiritus loci («дух города») повлиял на становление взглядов и самой Ханны.

С детства Ханна росла в интеллектуальной среде «города Иммануила Канта». Любимыми ее предметами стали латынь и греческий, которые она изучала в школе королевы Луизы на Ландгофмейстерштрассе  - единственной школе для девочек, где давали классическое образование. Кантовский категорический императив стал основой местных гражданских («прусских») добродетелей, примером которых служил кайзер Фридрих Вильгельм I. Родители знаменитого прусского философа были пиетистами и детей воспитывали в соответствии с чувством долга, умением довольствоваться малым, прилежанием, усердием в работе и уважением начальства. Евреи Кенигсберга еще не были полноправными гражданами, но получали определенные правовые гарантии. Яркое свидетельство об этом оставил Андрей Болотов - российский офицер, участник Семилетней войны, одно время проживавший в городе. В своих мемуарах, ставших ценным источником по истории XVIII века, он вспоминает, что немецкий знакомый пригласил его на свадьбу по иудейскому обычаю. В этом празднестве принимали участие ремесленники, священники, коммерсанты с женами и детьми, студенты, дворяне и офицеры. Для России того времени подобная картина была совершенно непривычной.

Яркой иллюстрацией к специфике положения евреев Восточной Пруссии может служить судьба двух незаурядных современников Канта. Оппонентом Канта на защите докторской диссертации был Маркус Херц, который, переехав в Берлин, стал его постоянным корреспондентом  и хозяином литературного салона. Исаак Авраам Ойхель, преподаватель философии и ближневосточных языков в Альбертине (Кёнигсбергском университете), в 1783 году основал в Кёнигсберге первый журнал на иврите «Собиратель», имевший важное просветительское значение.

Огромное культурное значение Кёнигсберга отмечал  знаменитый немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии Томас Манн.  В своем интервью газете  «Кёнигсбергер альгемайне цайтунг» в 1929 году   он так сказал о Восточной Пруссии: «Возможно, в подсознании местных жителей живет чужой великий миф. Я нахожу здесь мост, ведущий в славянский культурный круг». Согласно автору «Будденброков» и «Волшебной горы», право на высказывание и защиту своей культуры имеют все народы этого региона. Каждый человек, по Т.Манну, должен быть самим собой, в противном случае в обществе восторжествует трусость и двуличность. 

Сама Ханна Арендт не боялась столкновений. В пятнадцать лет из-за конфликта с учителем в школе королевы Луизы она была исключена оттуда. Два семестра она проучилась в Берлинском университете, пока ей разрешили сдать школьные экзамены экстерном. В 1924 году Ханна  сдала выпускной экзамен, закончив школу на год раньше своих бывших одноклассниц. В том же году она покидает город своего детства и начинает учебу в Марбурге, продолжив ее во Фрайбурге и Гейдельберге. Но связи со своим родным городом Арендт  сохранила. В Кёнигсберге продолжала жить ее мать, она покинула его только после событий «Хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года.

Право на поступок

По словам главного научного сотрудника Института философии РАН Нелли Мотрошиловой, в своих мировоззренческих поисках  Арендт больше всего связана и одновременно полемизирует с Карлом Марксом и Мартином Хайдеггером. Наиболее показательна в этом смысле ее работа  «Vita activa, или О деятельной жизни» (в России она известна в переводе  В.Бибихина). Согласно Х.Арендт, на планете Земля не существует двух одинаковых индивидов. Поэтому она  не принимает категорию М.Хайдеггера, известную как Das Man, под которой тот понимает способ существования толпы, который на разных этапах присущ каждому индивиду. Что касается К.Маркса, то в своей теории трудовой стоимости он впадает в неразрешимое противоречие между физически обусловленным трудом и тем, что сама Х.Арендт назвала vita activa (в ее понимании – подлинным творчеством). Царство свободы по Марксу – это, прежде всего, свобода от изнуряющего физически обусловленного труда. Ханна Арендт возражает против сведения трудовой деятельности к материальным потребностям и видит основную задачу в обосновании  права человека на самостоятельный личный поступок.

Моральная философия в эпоху  «после Освенцима»

Старший научный сотрудник сектора этики Института философии РАН Ольга Зубец посвятила свое выступление моральной философии Ханны Арендт, формировавшейся под знаком двух экзистенциальных катастроф мировой истории – смерти Сократа и трагедии европейского гуманизма в годы Второй мировой войны, нашедшей выражение в Аушвице. Опыт Освенцима позволил британско-польскому социологу Зигмунду Бауману заявить, что мораль не представляет собой единого целого с социумом, а противопоставлена ему.  «Опыт Освенцима»  позволивший Зигмунду Бауману заявить, что мораль не представляет собой общее с социумом, а противопоставлена ему. Философ-постмодернист Жан-Франсуа Лиотар сравнивал Аушвиц с землетрясением, которое не только уничтожило весь предшествующий мир, но и сами «измерительные приборы», которые могли бы дать представление о природе произошедшего потрясения.

В поисках ответа на вопросы  современного ей общества  Х.Арендт обращается к наследию Сократа и Аристотеля. Она критикует философию за чрезмерное сосредоточение на самой себе.  В своих работах она разводит по разные стороны философию и социологию, а также моральную и политическую философию. В своем стремлении дать ответ на дилемму поступка и мышления она перекликается с концепцией полифонизма Михаила Бахтина. Для Х.Арендт совершенно неприемлема концепция «меньшего зла», которое нередко становится оправданием для самых тяжелых преступлений. Для оценки поступка человека и ответственности за него у Арендт используется, если можно так выразиться, два взгляда – «изнутри» и «извне». Решение о поступке человек принимает самостоятельно, но каждый поступок требует множественности, плюральности, который  задается самим индивидом. 

Ханна Арендт и теория революции

 Выступление внештатного сотрудника  Института философии РАН Алексея Жаворонкова было посвящено  теории революции Х.Арендт и ее перспективам в современной философии. По словам ученого, саму Ханну Арендт в Европе долгое время не считали философом. Сама себя она предпочитала называть политическим теоретиком. Споры о её роли в исследовании революционных движений ведутся до сих пор.

Как хорошо известно, Х. Арендт признавала, что революция ведет к решению назревших общественных задач средствами, далекими от гуманных и этических. Согласно мнению мыслителя, единственной по-настоящему успешной революцией, которая смогла дать «основания свободы», стала американская 1775-1783 годов. Однако политическая система США постепенно отошла от принципов, провозглашенных изначально  отцами-основателями, и прежде всего потому, что власть перестала основываться на общественном договоре, заменив его согласием, поскольку все меньшее количество людей было заинтересовано в деятельном участии в политике, а именно оно способно наполнить человеческое бытие смыслом.

Социологи, исследующие  современные перевороты,  во многом отказались от использования теории революции  Х.Арендт, в особенности после событий на Ближнем Востоке. Ближе всего к ее концепции находятся события  в Тунисе 2011 года. Однако и здесь остается немало вопросов. Так, Х.Арендт указывает на необходимость разграничения в ходе революций политических и экономических требований. Однако это требование крайне сложно осуществить на практике. Вспомним, что поводом к началу волнений  стало самосожжение торговца фруктами из города Сиди-Бузид Мухаммеда Буазизи – политический акт, напрямую выросший из экономических обстоятельств, осложненных гендерным аспектом. Что касается разграничения между революцией как таковой и гражданской войной, то его на практике осуществить почти невозможно. Пример тому – происходящие на наших глазах события в Сирии.

Как отметил в своем выступлении А.Жаворонков, в России за Арендт прочно укрепился ярлык либерального мыслителя. В качестве доказательства обычно ссылаются на беседу философа с политологом, одним из основателей послевоенной социал-демократии Карлом Шмидтом, состоявшуюся 19 октября 1965 года на третьем канале Северогерманского радио[1]. Однако такое суждение представляется не вполне справедливым: для Х.Арендт, в отличие от К.Шмитда, важна плюральность, а не суверенность личности. Помимо таких важных проблем, как социальный нигилизм, личная ответственность индивида за коллективные действия, Арендт стремится ответить на вопрос, волновавший всех послевоенных мыслителей и нашедший особенно яркое отражение в трудах представителей Франкфуртской школы: является ли Холокост  уникальным событием в истории человечества  и нужно ли ради него менять саму философию? В дискуссии о разработке нового типа мышления принимали участие лучшие умы Германии, включая Карла Ясперса. Однако для адекватного понимания концепции Арендт необходимо изучить многолетнюю переписку Арендт и Ясперса, насчитывающую несколько томов и сравнительно мало известную в России. 

Реабилитация наследия Просвещения

По словам научного сотрудника Института философии РАН Даниила Аронсона, Х.Арендт, вслед за мыслителями эпохи Просвещения,  исходит из спонтанной склонности человека к добру. Однако отсылка  к разуму в духе Канта для нее недостаточна. В первой части своего труда «Жизнь ума» она проясняет собственные концепты мышления  и действия, обращаясь к опыту метафор в античной философии, начиная с Парменида[2]. Метафора делает видимым невидимое. Тем самым древний миф, как это ни парадоксально звучит, оказывается точнее, чем язык любой самой современной научной терминологии, поскольку он показывает, что происходит, когда мышление заканчивается в человеческом, видимом мире: все невидимое рассеивается, а для человека остается лишь метафорическое воспоминание, своего рода нарратив.  Если бы исторические процессы несли на себе отпечаток необходимости, то все, что совершается во времени, было бы обречено на гибель. Однако человек, предпринимая действие, противостоит этой необходимости и связанной с ней механистичности. Мышление отрешенного от жизни философа противопоставлено деятельности в реальном мире. Мир полифоничен, а человек, противостоящий техницизму и овеществлению, неповторим и не одинок.  Вот почему в  той части, которая касается реабилитации наследия Просвещения в эпоху кризиса больших идей, наследие Х.Арендт имеет  важное значение и для современного человека.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs