Поствильнюсский синдром «Восточного партнерства»

Понятие «Европа после Вильнюса» все прочнее входит в лексикон западного политикума. Количество экспертных докладов, политических заявлений и журналистских статей, посвященных «поствильнюсской» Европе, растет как снежный ком.

Западные политики понимают, что произошедшее на Вильнюсском саммите стран-членов Восточного партнерства, стало первым идеологическим, дипломатическим и тактическим проигрышем евроинтеграционного проекта на послесоветском пространстве. И, соответственно, выигрышем проекта евразийского.

С самого начала политико-цивилизационная составляющая проекта Восточного партнерства была недостаточно проработана. Одинаковый подход предлагался для государств, имеющих совершенно разный культурно-цивилизационный код (Белоруссия, Украина, Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан), и всем им предлагалось, вслед за политическими инициативами, принять прозападную модель ментальной идентичности (веру в либеральные ценности, верховенство законов открытого рынка над политическим суверенитетом, установку на секулярное развитие общества и т.д.) (1).

Такой подход оказался неэффективным, и необходимость политического расширения единой Европы до кавказских рубежей ставится некоторыми экспертами под сомнение (2). Азербайджан предлагают рассматривать как часть Центральной Азии, а не в качестве восточного рубежа Европы (3). С Грузией и Арменией пока не определились, и часть экспертов смотрит на них, как на участников евроинтеграционной гонки, другие же предлагают интегрировать их в рамках иных проектов, нацеленных на унификацию по западному образцу государств Центральной Азии.

По своей внутренней политико-экономической природе эти государства тоже различны, и подходить к ним с общей меркой – не рассудительно. Азербайджан для еврочиновников – диктаторский, Армения и Белоруссия слишком тесно дружат с Россией, Молдавия слишком бедная, Украина слишком большая. После Вильнюсского саммита пришло понимание, что к каждой из этих стран следует искать индивидуальный подход.

Более умеренные задачи по активизации евроинтеграционных тенденций в политике ближайших соседей Евросоюза – Молдавии, Украины и Белоруссии – позволили бы Брюсселю добиться большего эффекта на стратегически важном направлении. Тем более что параллельной функцией программы Восточного партнерства является не только механическая интеграция вышеперечисленных стран, но и создание единого политико-когнитивного пространства во всей Центрально-Восточной Европе, стирание ментальных границ между старой и новой Европой. Тогда бы на улицах Брюсселя, Варшавы или Праги люди мыслили и думали в тех политических и цивилизационных категориях, что и на улицах Киева или Минска.

Что бывает, когда одна часть населения уже этими категориями оперирует, а другая придерживается прежней политико-мыслительной традиции, видно на примере Украины, с ее Евромайданом. В интересах Запада «майданизировать» всю Украину, но сделать это нелегко. Идея вступления в Евросоюз остается привлекательной для многих граждан страны, особенно воспитанных на проевропейских идеалах украинской независимости, но до полного господства над умами украинских граждан ей еще далеко.  Тем не менее, западное экспертное сообщество покровительствует первым, и игнорирует вторых, подводя под усилия Евросоюза расширить зону своего влияния метафизические обоснования, и даже ссылаясь на «вечный мир» Иммануила Канта (1).

Российскими и иными проевразийскими СМИ военно-стратегическая составляющая евроинтеграционного проекта, неотъемлемой частью которого в течение последних лет является программа Восточного партнерства, освещается недостаточно. Поэтому европейским дипломатам удается сформировать у населения «подведомственных территорий» ложное впечатление, будто Восточное партнерство, как и вся политика ЕС – это только путь мягкой силы, без силовых сценариев и элементов милитаризма.

В отличие от «мягкотелых» европейцев, их американские коллеги бывают более откровенны, и указывают на недопустимость усиления российского присутствия, будь то в политической или иной форме, у восточных границ НАТО. Эту миссию они возлагают евроинтеграционные процессы в республиках бывшего Советского Союза, и программу Восточного партнерства, в  том числе.

После Вильнюса у этой программы начинается вторая жизнь. Она будет проходить в иных условиях, и руководствоваться иными принципами. Идеологам Восточного партнерства придется показать зубы. Пока не решено, насколько угрожающе это должно выглядеть, но вовсю обсуждается план по введению санкций против членов украинского правительства, осмелившихся не подписать Соглашение об ассоциации с Брюсселем.

Параллельно с этим дополнительные ресурсы будут направлены на формирование у населения Украины привлекательного образа европейской экономики и цивилизации. Здесь Европа в более выигрышном положении, поскольку европейские стандарты социальной политики выше таковых и в России, и в странах-членах Восточного партнерства. Информационный упор будет делаться именно на социальный облик европейской жизни, оставляя ее, не столь миловидную, военно-политическую и этико-моральную составляющую в тени.

В этико-моральном плане евразийский проект более соответствует нравственным устоям населения послесоветских стран (отсутствие гомофилии, поддержка традиционных семейных ценностей), а его превращение в социально привлекательную модель позволило бы переориентировать их население с Запада на Восток не только в политическом, но и социально-экономическом плане. 

1)       “The Eastern Partnership: Life Begins after Vilnius” (CEPA, 13 December 2013)

2)       “Expansiver Ehrgeiz” (German-Foreign-Policy.com, 06.12.2013)

3)       “Ukraine`s Pain is Europe`s Shame: What Can America Do?” (CEPA, 03.12.2013)

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs