Относительно недавно - в 2022 году - отмечались две связанные между собой знаменательные  даты календаря ООН: 50-летие Конференции ООН по проблемам окружающей человека среды (1972 г.) и 30-летие Конференции ООН по окружающей среде и развитию (1992 г.). В приуроченной к этой вехе статье «Неустойчивая устойчивость: «Повестка дня ООН - 2030» как объединительная идея для мирового сообщества»1  мною была предпринята попытка дать общий обзор становления концепции устойчивого развития и оценить ход ее реализации под эгидой ООН. Итоговый вывод тогда получился, увы, печальный: рассчитывать на сколь-либо значимые результаты в переводе мирохозяйственного уклада на рельсы устойчивого развития и своевременное выполнение «Повестки-2030»2, содержащей так называемые Цели устойчивого развития (ЦУР), пока не приходится.

Сегодня, по горячим следам только что прошедшего под эгидой Генассамблеи ООН Саммита будущего на тему «Многосторонние решения ради лучшего завтра» (22-23 сентября с. г., Нью-Йорк), самое время вновь вернуться к проблеме выполнения ЦУР и попытаться понять, появился ли хотя бы проблеск надежды на то, что патетическим языком ООН именуется «лучшим завтра».

Обратимся прежде всего к сухому языку цифр из разряда тех, которые международным экспертам удалось просчитать, опираясь на Систему глобальных показателей ООН3.

Даже беглое знакомство с обновленным статистическим материалом4 показывает, что в течение совсем небольшого отрезка времени, прошедшего с 2022 года, луч надежды все более тускнел, грозя порой и вовсе угаснуть.

Из 135 задач «Повестки-2030»5, в отношении которых имеются конкретные данные, лишь по 17% отмечается такой прогресс, который позволяет рассчитывать на их выполнение. При этом 48% находятся в зоне неудовлетворительных темпов реализации, а в 35% случаев и вовсе налицо стагнация или регресс. Причем стагнация и регресс (в той или иной мере) характеризуют ход выполнения задач практически по всему спектру ЦУР. Эта участь не постигла лишь ЦУР-1 (повсеместная ликвидация нищеты во всех ее формах) и ЦУР-7 (обеспечение всеобщего доступа к недорогим, надежным, устойчивым и современным источникам энергии), что, впрочем, не следует воспринимать как сигнал о том, что эти две ЦУР будут выполнены.

По наиболее значимым экономическим, экологическим и социальным показателям положение дел выглядит еще более тревожно, чем два года назад.

Численность населения, проживающего в условиях крайней бедности, в последнее пятилетие вновь стала расти и к 2030 году может составить 600 млн человек.

В 2023 году от 713 до 757 млн человек испытывали хронический голод, а к 2030 году численность людей, регулярно страдающих от недоедания, составит, согласно последним прогнозам, 582 млн человек6.

В среднем по миру лишь 59% детей получают полное среднее образование, а в странах Африки к югу от Сахары даже начальное образование получает лишь один ребенок из трех.

Неуклонно растет рассчитываемый Международным союзом охраны природы (МСОП) индекс так называемого совокупного риска исчезновения находящихся под угрозой видов флоры и фауны, превышая базовую отметку 1993 года на 12% (это много, учитывая, что в «Красную книгу» МСОП внесено 163 тыс. видов).

К 2023 году лишь около трети государств - членов ООН, а именно 63 страны, сумели обеспечить разработку и принятие политических инструментов, направленных на внедрение моделей устойчивого производства и потребления.

На этом фоне неизбежно возникает вопрос: какой вклад в преодоление вызовов, связанных с воплощением в жизнь концепции устойчивого развития, внес только что завершившийся Саммит будущего - этот широко разрекламированный форум самого высокого уровня, подготовка к которому длилась почти три года и в котором приняли участие около 120 глав государств и правительств (включая вторых лиц) и более 60 министров различного профиля? Удалось ли выработать действенные рецепты для исправления провального положения дел с реализацией «Повестки-2030»?

Пытаясь ответить на эти вопросы, намеренно оставляю в стороне темы, касающиеся международной безопасности, науки и ИКТ, молодежи, а также реформы архитектуры управления ООН, поскольку напрямую они не относятся к предмету данной статьи (хотя, конечно, самым определенным образом влияют на динамику социально-экономических процессов в мире), и основное внимание уделяю тому, что в итоговом документе саммита - «Пакте во имя будущего» - включено в раздел «Устойчивое развитие и финансирование развития», который, между прочим, поставлен на первое место.

Внимательное прочтение документа оставляет после себя широкий спектр печальных эмоций: от удивления и горечи - до чувства разочарования и удрученности.

Удивления, потому что невозможно отделаться от ощущения дежавю - во многом нынешний текст лишь повторяет известные тезисы документов предшествующих этапов сотрудничества под эгидой ООН на треке устойчивого развития, которые, на мой взгляд, при всех и им присущих недостатках были тем не менее сформулированы в гораздо более системном виде: «Декларации Рио по окружающей среде и развитию» и «Повестки дня XXI века» (1992 г.), «Йоханнесбургской декларации по устойчивому развитию» и «Плана выполнения решений Всемирной встречи на высшем уровне по устойчивому развитию» (2002 г.), «Декларации тысячелетия ООН» (2000 г.).

Разочарования, потому что пакт, состоящий почти из сотни пунктов и включающий в себя 56 предложений к действию (в пакте они называются «Actions»; вопросам устойчивого развития и финансирования развития посвящены 12 из них), несбалансирован с точки зрения изложения принципиальных вопросов, декларативен и размыт, лишен конкретных, поддающихся верификации установок, а главное - принципиально новых, прорывных целеположений, которых можно было бы (и нужно!) ожидать от мировых лидеров. Это при том, что саммит позиционировался как «единственный в жизни нынешнего поколения шанс» дать ответ на вопрос, как добиться достижения ЦУР (будем считать риторическим другой вопрос: что же мешало задуматься об этом не спустя почти десять лет, а еще в 2015 году, когда принималась «Повестка-2030», или вскоре после ее принятия).

Удрученности, потому что для меня как дипломата, 35 лет занимающегося проблематикой международного сотрудничества в области окружающей среды и устойчивого развития, совершенно очевидны не только стагнация в решении одной из экзистенциальных проблем современности, каковой является обеспечение устойчивого развития в общепланетарном масштабе, но и лукавое (и отнюдь не невинное) смещение акцентов на данном треке с подачи отдельных групп государств, прежде всего «коллективного Запада» и примкнувших к ним «единомышленников».

О чем конкретно речь?

В порядке ответа приведу данные «занимательной политической математики»: в первом проекте пакта словосочетание «права человека» встречается 36 раз, в одном из заключительных - аж 62 (!) раза, а в утвержденном саммитом итоговом варианте - 43 раза (если брать только текст самого пакта без приложений7). В дополнение к этому еще пять раз сделан акцент на участии в ооновских процессах представителей общественности (на языке ООН - stakeholders). При этом такие формулировки, как «доступное финансирование» или «льготное финансирование», встречаются только по три раза каждая, а уж понятие «устойчивые модели производства и потребления» - и вовсе один раз.

Цифры говорят, что называется, сами за себя…

И все эти дисбалансы являются следствием целенаправленных действий, прежде всего западных делегаций. Невольно напрашивается вопрос: откуда у самопровозглашенных «лидеров» борьбы за права человека и участие общественности такая одержимость этими самыми правами человека, с которыми, как сегодня всем очевидно, на самом Западе далеко не все благополучно? Неужели вновь «стряхивается пыль» с инструмента, десятилетиями широко применявшегося для вмешательства во внутренние дела других государств и оказания на них давления во имя сохранения своей гегемонии?

Разумеется, невозможно отрицать значимость тем прав человека и укрепления демократических институтов как важных и неотъемлемых частей реализации «Повестки-2030». И участие общественности в деятельности ООН - но только в рамках установленных процедур, исходя из межгосударственного характера системы ООН, - никто не оспаривает. Соответствующие процедуры давно кодифицированы!8 Что же «ломиться в открытую дверь»? Или есть иные, неафишируемые, намерения касательно использования инструментария НПО в противостоянии, связанном с формированием многополярного мира?

По ходу всего процесса разработки пакта российская сторона стремилась устранить указанные - равно как и многие другие - дисбалансы, тщательно учитывая при этом интересы всех государств-членов. В том числе и на заключительном этапе, непосредственно в ходе принятия пакта Генассамблеей ООН, Россия внесла предложение по включению в текст проекта поправки, призванной подчеркнуть фундаментальные основы деятельности ООН - межправительственный процесс принятия решений и принцип невмешательства во внутренние дела суверенных государств.  Однако Запад инспирировал отказ от ее рассмотрения по существу. Как говорится, почувствуйте разницу: не отказ от самой поправки, а даже от ее рассмотрения. Печальный пример антисотрудничества.

Стоит ли удивляться, что в конечном итоге Россия была вынуждена диссоциироваться от консенсуса по пакту9.

Догматическая абсолютизация тематики прав человека, укрепления демократических институтов и участия общественности уводит внимание далеко в сторону от того, что составляет сущностную основу проблематики устойчивого развития. Совершенно очевидно, что роль легендарного рычага Архимеда для выполнения ЦУР способны выполнить, как это ни тривиально, только обеспечение надлежащего финансирования и поддержание широкого и равноправного международного сотрудничества.

И с тем и с другим ситуация далека от идеала. Но остановимся прежде всего на финансах.

И тут у западных доноров явная неувязочка. Вернее, как раз наоборот - стремление увязать предоставление финансов с выполнением выгодных им условий, как, например, в части, касающейся так называемого энергетического перехода во имя пресловутого «низкоуглеродного будущего», что его наиболее активные поборники - страны Евросоюза - совершенно очевидно используют в целях, далеких от экологических.

Можно найти и множество других примеров. Вот всего один из них, как раз из региона, где я сейчас несу службу.

В рамках реализации совместными усилиями «Партнерства за справедливый энергетический переход» и «Финансового альянса Глазго за нулевые эмиссии» Вьетнаму при лидирующей роли ведущих западных доноров (США, Великобритания, ФРГ, Норвегия и Дания) было обещано 15,5 млрд долларов на условиях ниже рыночных для реструктурирования энергобаланса страны с целью снижения использования ископаемого топлива и доведения к 2030 году доли возобновляемых источников энергии аж до 47%. По факту лишь 2% от этой суммы поступило в виде грантов, а остальное было предложено получить на обычных коммерческих условиях, что, по мнению осведомленных экспертов, должно было послать Ханою сигнал о недовольстве Запада положением дел в стране в области прав человека, имея в виду экоактивистов - сторонников тотальной декарбонизации10.

С такими финансами, перефразируя расхожее выражение, не до романсов в пользу ветряков…

Что же касается общей картины с финансированием ЦУР, то, по оценкам ООН, ситуация на этом направлении столь же кризисная, как и по всем прочим аспектам реализации «Повестки-2030». Для того чтобы попытаться сделать рывок и добиться-таки выполнения поставленных целей в установленный срок, требуются дополнительные ежегодные инвестиции в размере 4 трлн долларов. Это больше чем на 60% превышает тот дефицит финансирования ЦУР, который фиксировался до пандемии COVID-19, - 2,5 трлн долларов. Одновременно так и не решенной остается задача значимого увеличения так называемого смешанного финансирования (сочетание государственных и частных инвестиций) - объемы, мобилизованные за последнее десятилетие в этом формате, составили всего лишь 213 млрд долларов11.

Довершает нелицеприятную картину на финансовом треке приобретающая все большую остроту проблема доступности для развивающихся стран финансирования по каналам Бреттон-Вудских институтов. Засилье представителей стран Запада в менеджменте этих институтов существенно снижает «коэффициент успеха» при обращении нуждающихся стран за льготным финансированием. Необходимость серьезных корректировок в принципах деятельности МВФ, учреждений Группы Всемирного банка и других аналогичных структур назрела уже давно. Однако страны «золотого миллиарда», всеми силами стремящиеся к сохранению своего доминирующего положения, не имеют ни малейшего желания менять существующую ныне мировую финансовую архитектуру. Они старательно выхолащивают дискуссии по этой теме на площадке ООН, формалистически ссылаясь на то, что международные финансовые институты являются независимыми самостоятельными структурами и, мол, ООН здесь не указ (что, впрочем, не мешает им в интересах сохранения своего экономического и технологического доминирования навязывать многосторонним банкам развития - в том числе с использованием инструментария системы ООН - отнюдь не рыночные стратегии реструктуризации финансирования мирового энергетического сектора, камуфлируя это лозунгом об «амбициозных» целях снижения парниковых эмиссий во имя борьбы с глобальным изменением климата).

Все вышесказанное делает мой личный взгляд на перспективы реализации ЦУР еще более пессимистичным, чем он был всего пару лет назад.

Когда в технологически продвинутом ХХI веке по-прежнему не удается добиваться целей, согласованных на самом высоком уровне, когда миллионы людей по-прежнему сталкиваются с угрозой голода, отсутствием элементарных санитарных условий существования и прочее, то это, по моему убеждению, не вопрос нехватки финансов, продовольствия или каких-то еще ресурсов в мире, - во всяком случае, не в первую очередь, -  а это прежде всего неадекватные идеологизированные установки и близорукая политика плеяды профнепригодных горе-деятелей «новой волны», представляющих те круги мирового политического истеблишмента, которые озабоченны лишь обустройством собственного «райского сада», а зачастую и попросту корыстным удовлетворением личных амбиций, нежели реализацией ими же данных с трибуны ООН парадных обещаний.

Вместо эпилога

16 сентября в рамках цикла «Встречи с выдающимися деятелями» в ЭСКАТО выступал бывший премьер-министр Великобритании Т.Блэр. Отвечая на мой вопрос, что, с его точки зрения как государственного деятеля, является главнейшей предпосылкой выполнения «Повестки-2030», он ответил: «Global cooperation».

Вот ведь… Прозрение, как видим, приходит. Жаль только, что не так скоро, как хотелось бы, и не ко всем.

 

 

1Шаманов О. Неустойчивая устойчивость... // Международная жизнь. 2022. №7. С. 14-19.

2Утверждена Генассамблеей ООН в 2015 г.

3Разработана Межучрежденческой и экспертной группой ООН по показателям достижения ЦУР; утверждена Генассамблеей ООН в 2017 г.

4«The Sustainable Development Goals». Report 2024» UN DESA; «Progress towards the Sustainable Development Goals» Report of the Secretary-General (A/79/79-E/2024/54)

5«Повестка-2030» содержит 17 Целей устойчивого развития, по каждой из которых определены конкретные задачи (всего - 169 задач).

6«The State of Food Security and Nutrition in the World 2024» - World Food Programma.

7В качестве приложений в Пакт во имя будущего вошли также такие разработанные к саммиту документы, как «Глобальный цифровой договор («Global Digital Compact») и «Декларация о будущих поколениях» («Declaration on Future Generations»); в данной статье эти документы не рассматриваются.

8Резолюции ЭКОСОС 1993/215 и 1996/31.

9Международно-правовой прием в дипломатической практике, применяемый к документам, не имеющим обязательной юридической силы и позволяющий стороне, не блокируя принятия решения, обозначить свое несогласие с тем или иным положением (или документом в целом), а также зафиксировать неприменимость к ней спорных формулировок.

10Vietnam’s clean energy transition is failing // Radio Free Asia. 21.08.2024.

11UN Deputy Secretary-General A.Mohammed’s remarks at the side-event of the World Bank Group/International Monetary Fund 2024 spring meetings by the Global Investors for Sustainable Development Alliance.