В начале 90-х годов прошлого века в индийских общественно-политических кругах активно обсуждался вопрос разграничения функций профессиональных политиков, традиционно возглавляющих МИД и формирующих внешнеполитический курс страны, и сотрудников индийской дипломатической службы разных уровней, являющихся частью индийской государственной службы и непосредственно занятых реализацией этого самого внешнеполитического курса.

Полемика вокруг вопроса «кто важнее» выплеснулась и в индийский парламент, где в ходе дебатов на заседании его Верхней палаты (Раджа Сабха) один из известных индийских дипломатов, занимавший в ту пору должность государственного министра иностранных дел, следующим образом «рассудил» развернувшийся спор, отметив, что внешняя политика - это «что делать», а дипломатия - это «как делать» (foreign policy it is what to do, diplomacy it is how to do), имея, видимо, в виду, что каждый из участников внешнеполитического процесса должен заниматься своим делом, не посягая на компетенцию другого. Таким образом, свойственная индийской дипломатии высокая полемическая культура, преодолевшая за годы независимости постколониальный синдром «встроенности» в британскую систему загранслужбы, оказалась и в этом случае на высоте, методологически развив и качественно обогатив устами одного из своих руководителей понятие «дипломатия».

Что касается вводимого в научный оборот понятия «международная финансовая дипломатия», выведенного в заголовок статьи, то оно начало использоваться в экспертной среде по историческим меркам сравнительно недавно, а именно - с началом активизации кредитно-финансового сотрудничества на глобальном и различных региональных уровнях, чему предшествовало формирование новых финансовых объединений и союзов после распада мировой социалистической системы и появления группы стран с формирующейся рыночной экономикой. Иными словами, переход экономик целого ряда государств на рыночные рельсы развития и их интеграция в систему глобальных мирохозяйственных связей, азиатский финансовый кризис 1997 года и участившиеся кризисы неплатежей с образованием суверенной задолженности в значительных объемах - все это поставило на повестку дня вопрос совершенствования форм и методов международной финансовой дипломатии путем координации усилий ее участников. Начало этому процессу было положено в далеком 1956 году созданием Парижского клуба кредиторов - площадки для урегулирования в ту пору суверенного долга Аргентины.

Если же попытаться сформулировать, что такое международная финансовая дипломатия, то, прежде чем сделать это, хотелось бы развеять возможные и естественные возражения читателя, что понятие «международная дипломатия» таит в себе элементы тавтологии - это в некотором роде «масло масляное», поскольку дипломатия не может не быть международной. Принимая данное возражение и отчасти соглашаясь с ним, тем не менее хотелось бы отметить, что под «международностью», если можно так выразиться, дипломатии подразумевается прежде всего участие в ней многочисленных многосторонних структур, что и делает финансовую дипломатию, в нашем понимании, международной.

Таким образом, международную финансовую дипломатию можно было бы определить как совокупность мер, предпринимаемых в двустороннем и многостороннем форматах правительствами и международными финансовыми институтами (МФИ) и направленных на предотвращение кризисов неплатежей, реструктуризацию - в случае объявления суверенных дефолтов или высокой вероятности их наступления - образовавшейся задолженности в целях облегчения долговой нагрузки, испытываемой странами-дебиторами, восстановления их долговой устойчивости и сохранения  должниками доступа на международные финансовые рынки.

Рассмотрению именно этих задач посвящена предлагаемая вниманию читателя статья. В основе проведенного анализа и выводов лежат в том числе и личные наблюдения автора, который в период с 2014 по 2020 год, работая в Минфине России, возглавлял межведомственную делегацию Российской Федерации в Парижском клубе кредиторов, принимал участие в проводимых в рамках клуба ежегодных встречах с ведущими мировыми частными кредиторами из числа известных пенсионных и инвестиционных фондов (Парижский форум).

Исторический экскурс в проблему суверенной задолженности

В разное время попытки мирового сообщества облегчить жизнь странам, столкнувшимся с долговым кризисом или находившимся в преддверии дефолта по суверенным (государственным) долгам, используя при этом методы и инструментарий международной финансовой дипломатии, хотя и снижали долговую нагрузку с дебиторов, но не приводили, как принято сейчас говорить, к «инклюзивному» решению долговой проблемы. Объем глобальной суверенной задолженности в результате возрастал, несмотря на обилие международных форматов, программ и площадок по ее урегулированию: в 2020 году глобальный суверенный долг составил 263% от мирового ВВП - это самый большой показатель за последние 50 лет1. При этом выросла вся гамма задолженностей - суверенная и перед частными кредиторами, долги экономически развитых стран и государств с формирующейся рыночной экономикой, внешние и внутренние долги, квазисуверенные долги предприятий государственного сектора и т. д.

Особую озабоченность у профильного сообщества и экспертов вызывает рост задолженности развивающихся стран и стран с формирующейся рыночной экономикой: в данной группе долг в 2020 году составил 63% их суммарного ВВП2. Хотя это не идет ни в какое сравнение с аналогичным показателем в группе промышленно развитых стран (105% от их ВВП), тем не менее складывающаяся ситуация чревата очередным витком финансовых и экономических потрясений в них, способных перерасти в новый глобальный финансовый кризис, наподобие разразившегося в конце нулевых годов нового столетия.

Следует отметить, что в последнее время особенно усилилась финансовая уязвимость стран с низким доходом на душу населения, или так называемой группы «LICs» (Low income countries), половина которых либо столкнулась с долговым кризисом, либо находится под высоким риском потери долговой устойчивости. Определенную долю ответственности за это несет и международная финансовая дипломатия, которая, как становится все более очевидным, не справляется со стоящими перед ней задачами. Поэтому ряд предпринимаемых в ее рамках мер требует более глубокого рассмотрения, охватывающего в том числе генезис такого феномена, как государственный долг, выявление причин его возрастания и допускаемых дебиторами время от времени дефолтов, а также эволюцию системы принимаемых на межгосударственном и многостороннем уровнях мер, направленных на предупреждение долговых кризисов и реструктуризацию суверенной задолженности.

Проблема урегулирования суверенной задолженности, обретшая чрезвычайную актуальность в связи с наблюдаемой - особенно после глобального финансового кризиса (ГФК) 2007/2008 годов - деформацией мировой финансовой архитектуры, связана не только с необходимостью сохранения странами-дебиторами финансовой устойчивости и доступа к мировым финансовым рынкам, но и обеспечением - что не менее важно - в целом мировой валютно-финансовой стабильности. Ведь дефолт страны-дебитора по внешней - особенно суверенной - задолженности в значительной мере «контагиозен» и представляет прямую угрозу экономической стабильности в стране-кредиторе, а вместе они и определяют состояние мировой финансовой системы, влияющей, в свою очередь, на состояние глобальной экономики в целом.

Важно отметить, что так называемый «долговой феномен» корнями уходит в далекое колониальное прошлое человеческой истории, положившее начало, по сути, безвозмездному отчуждению прибавочного продукта колонии в пользу метрополии и закрепившему на долгие годы неэквивалентный обмен между странами «первой волны развития» (Западная Европа и Северная Америка) и так называемой «мировой периферией», представленной менее развитыми странами Азии, Африки и Латинской Америки.

Созданные в свое время европейскими колониальными державами и ставшие нарицательными многочисленные «остиндские компании», заложившие основу мировой колониальной системы, на протяжении столетий активно выкачивали этот самый прибавочный продукт, например из Индии, успевшей в период с XV по XIX век побывать поочередно колонией Португалии, Голландии, Франции и Англии и во многом обеспечивавшей долгие годы - вплоть до распада мировой колониальной системы - процветание этих самых европейских метрополий.

Как ни странно, но именно самое жестокое, по мнению историков, могольское (мусульманское) завоевание Индии, длившееся до середины XVIII века, прервало варварское ограбление страны европейскими колонизаторами, которое, однако, было возобновлено с новой силой с приходом в страну англичан, включившими позднее - после Сипайского восстания - Индию в состав Британской империи и положившими начало ее, Великобритании, «Золотого века».

Для того чтобы лучше понять, как это происходило и продолжает наблюдаться в несколько видоизмененной форме, следует мировую торговлю представить (условно) в виде только двух торгующих между собой субъектов - по одному из «мирового центра» и «мировой периферии» - и предположить, что «центр» все покупал дешево у «периферии», не доплачивая ей, что в общем-то на деле и происходило. Но поскольку торговля - это двусторонний процесс, то последнее одновременно означало, что свой товар «центр» этой же «периферии» продавал дорого. То есть имела место эксплуатация ценами, лежавшая в основе механизма насильственного перетекания стоимости из колонии в метрополию и воспроизводящая хроническую нехватку финансового капитала в бывших европейских колониях и его избыток в бывших метрополиях, что и обеспечило перманентную финансовую зависимость, образно говоря, «Юга» от «Севера».

Подобный неэквивалентный обмен имеет место и в наше время: реальный продукт, производимый «мировой периферией», а зачастую и поставляемая ею же на мировой рынок рабочая сила, по сей день остаются недооцененными «мировым центром». Так, например, алмаз, извлеченный из кимберлитовой трубки где-то в Ботсване или ЮАР, оценивается в сотни раз дешевле своего «собрата-бриллианта», обрамленного в драгоценные металлы и красующегося в виде уже готовых ювелирных изделий на прилавках брендовых магазинов Нью-Йорка, Лондона, Парижа и других «потребительских столиц» мира. И причина тут не только в пресловутой цепочке добавленной стоимости, но еще и в недооцененном сырье. И это касается не только алмазов, но и подавляющего большинства сырьевых товаров (за исключением, пожалуй, углеводородов), добываемых в основном на периферии.

Складывается такая ситуация, когда необходимость осуществления «мировой периферией» суверенных заимствований на финансовых рынках в целях покрытия дефицита своих бюджетов и отрицательных сальдо по счету текущих операций совпадает с желанием обладателей «излишней» ликвидности - как государственных, так и частных - в мировых экономических центрах, а также новых игроков в лице капиталоизбыточных государств (Саудовская Аравия, ОАЭ, Бразилия, Республика Корея) инвестировать эту самую ликвидность в суверенные долговые инструменты промышленно развитых стран или предоставлять прямые кредиты иностранным экономически отсталым странам. При этом кредиты капиталоизбыточными странами предоставляются и частным импортерам под гарантии многочисленных экспортно-кредитных агентств (ЭКА), выступающих от имени правительств своих государств и созданных в целях поощрения их экспорта.

Гарантии и страховки ЭКА, равно как и прямые государственные гарантии, предоставляемые по такого рода кредитам, ложатся на долг стран-кредиторов в виде условных обязательств соответствующих правительств, а суммы в счет обслуживания этих долгов включаются в расходную часть государственных бюджетов соответствующих стран.  В результате всего этого страны-кредиторы становятся держателями долговых требований, участившиеся дефолты по которым приводят к дестабилизации их финансовых систем и расшатывают экономическую ситуацию в них.

Таким образом, исторически сложившееся глобальное разделение труда никуда не исчезло - оно наблюдается и в новейшее время. Создание ВТО, форсировавшее развитие международной торговли, значительно растянуло - в смысле охвата - глобальные цепочки добавленной стоимости, что послужило более широкому вовлечению в них развивающихся стран. При этом отцы-основатели ВТО делали ставку на то, что либерализация торговли приведет к появлению эффекта перераспределения стоимости глобального продукта в пользу экономически слаборазвитых стран и послужит стоимостному росту их национального продукта, снизив уровень финансовой зависимости от Запада. Однако на деле этого не произошло: в большинстве развивающихся стран национальная доля в добавленной стоимости глобального продукта снизилась, что лишний раз подчеркивает недооцененность их преимущественных факторов производства - прежде всего дешевой рабочей силы и местного сырья - в глобальной цепочке добавленной стоимости.

Так, например, транснациональные корпорации (ТНК) по сей день выводят низкооплачиваемые виды производственной деятельности в развивающиеся страны с дешевой рабочей силой и низким доходом на душу населения, в то время как высокотехнологичное производство с высокой добавленной стоимостью и всякого рода высокооплачиваемая деятельность, связанная с управлением компаниями, маркетингом произведенной продукции и другими сопутствующими видами работ, размещаются в развитых странах.

Кроме того, нарушенные логистические цепочки поставок в результате пандемии COVID-19, растущие процентные ставки и стремительная инфляция вкупе с падением темпов экономического роста и сокращением денежных переводов мигрантов могут привести к тому, что уже в этом десятилетии развивающиеся страны погрузятся в очередной долговой кризис. Все это воспроизводит системную финансовую зависимость «мировой периферии» от «мирового центра», актуализируя проблему совершенствования международной финансовой дипломатии, особенно в части, касающейся упреждения кризисов неплатежей и диверсификации методов предоставления странам-дебиторам долгового облегчения.

На этом фоне используемый финансовой дипломатией последние 60 лет институциональный инструментарий, а именно созданный в 1956 году Парижский клуб кредиторов, МВФ с его механизмом реструктуризации суверенной задолженности, Лондонский клуб с его Банковским консультативным советом, План Бейкера от 1985 года, План Брейди от 1989 года, совместная инициатива МВФ и Всемирного банка от 1966 года в отношении долга беднейших стран (HIPC - Heavily Indebted Poor Countries), Многосторонняя инициатива по облегчению долгового бремени от 2005 года (MDRI), ЮНКТАД с его «Дорожной картой» по урегулированию суверенной задолженности, а также двусторонний формат взаимодействия суверенных кредитора и дебитора - все эти площадки, инструменты и механизмы урегулирования отношений в системе «кредитор-дебитор» не смогли кардинально решить задачу обеспечения долговой устойчивости стран-дебиторов, постоянства их доступа на зарубежные финансовые рынки и предотвращения кризисов неплатежей.

Подтверждением данного тезиса служат многочисленные дефолты, наблюдавшиеся как минимум последние два десятилетия в Пакистане, Аргентине, Эквадоре, Уругвае, Греции, Доминиканской Республике и ряде других стран. И, конечно, венцом предпринимаемых международным сообществом в рамках финансовой дипломатии мер стали оформленные Резолюцией ГА ООН от 11 сентября 2015 года «Базовые принципы реструктуризации суверенной задолженности государств3.

Самой же свежей - во временном плане - попыткой международной финансовой дипломатии облегчить долговое бремя наименее развитых в экономическом отношении стран стала предпринятая «двадцаткой» на своем январском саммите 2022 года Инициатива по введению моратория на обслуживание странами группы LICs суверенного долга (Debt Service Suspension Initiative - DSSI) в отношении своих суверенных кредиторов. Однако данную инициативу планировалось реализовывать не путем снижения объема их задолженности и не вовлечением в этот процесс на каком-то этапе и частных кредиторов этих стран, а посредством создания бюджетного пространства для переориентации планируемых в счет погашения долга расходов на социальную сферу, здравоохранение и поддержку приоритетных отраслей экономики.

Характерно, что и предыдущая инициатива «двадцатки» от 2020 года под названием «Общая рамочная инициатива» («The G-20 Common Framework»), в отличие от большинства предшествующих мер, которые непосредственно снижали объем задолженности, была нацелена на предоставление долгового облегчения через продление срока погашения задолженности и снижение процентной ставки по кредиту, хотя и предусматривала в наиболее сложных для дебиторов случаях частичное списание их долга (haircut).

Этапным моментом проявления неспособности перечисленных институтов эффективно противостоять кризисам неплатежей или очередным проявлением кризиса международной финансовой дипломатии стал технический дефолт Аргентины в 2013 году, когда, в результате решения суда Нью-Йорка, суверенному должнику, располагавшему необходимым финансовым ресурсом и заручившемуся поддержкой держателей 93% суммы своего долга, не удалось осуществить платежи в пользу кредиторов из-за нежелания держателей остальных 7% долга страны (так называемых «holdouts») участвовать в данной реструктуризации. Парадоксальность ситуации с Аргентиной состояла еще и в том, что технический дефолт был объявлен стране, где на тот момент совокупный долг, то есть внутренний и внешний, составлял всего 40% от ее ВВП, в то время как, например, в Японии, являющейся крупнейшим суверенным кредитором в рамках Парижского клуба, этот показатель составлял на тот момент 140%, и при этом разговоров о ее долговой устойчивости не возникало.

Как мы видим, в целом международная финансовая дипломатия сделала немало, хотя и недостаточно, чтобы уменьшить долг беднейших государств и стран с средним уровнем дохода до посильного уровня, обеспечивающего сохранение ими доступа на международные финансовые рынки. Ряд инициатив в этом направлении, следует признать, носил прорывной для своего времени характер. Именно на них и на инициировавших их институтах мы остановимся более подробно в данной и будущих публикациях и постараемся выявить их слабые и сильные стороны, с тем чтобы выйти на конкретные рекомендации по совершенствованию методов и инструментов международной финансовой дипломатии в современных условиях.

О роли МВФ в разработке правовых механизмов реструктуризации суверенной задолженности

Основным международным институтом, призванным обеспечивать глобальную финансовую стабильность, о чем указано в его Уставе, является Международный валютный фонд (МВФ), неоднократно подтверждавший свой статус кредитора последней инстанции (the lender of last resort). Созданный в 1944 году по решению Бреттон-Вудской конференции ООН по валютно-финансовым вопросам и оформленный через принятие Хартии МВФ, подписанной на том этапе 29 странами, фонд начал свою работу в 1945 году и по нынешний день является ведущим институтом финансовой дипломатии, содействующим международному сотрудничеству в формировании денежной политики и стабилизации обменных курсов валют стран - членов МВФ.

Иными словами, в наших дальнейших рассуждениях будем исходить из того, что МВФ является ооновской структурой и его работа, по определению, должна носить международный характер, лишенный всякой предвзятости, односторонности, и проводиться в интересах стран - участниц ООН и членов самого фонда. При этом, однако, мы не можем не учитывать того факта, что свыше 40% капитала фонда формируется за счет квоты и взносов ведущих промышленно развитых стран, и в первую очередь США, на долю которых приходится почти 20% капитала МВФ. Немаловажное значение имеет и то, что штаб-квартира фонда расположена в Вашингтоне, где проводятся основные мероприятия этой многосторонней финансовой организации. Поэтому, как и в любом паевом обществе, принимаемые решения и проводимая фондом политика не могут быть до конца беспристрастными, и в силу этого они нацелены на строгий учет интересов, прежде всего стран - ведущих центров мирового капиталистического хозяйства (МКХ).

Нужно также учитывать, что следование стран - членов МВФ требованиям и решениям фонда - их периодические консультации с исполнительной Дирекцией фонда по ст. 4 Устава МВФ, строгий учет параметров разрабатываемых фондом программ, обращение в фонд за финансовой помощью - являются непременным условием рассмотрения обращений стран-дебиторов к различным многосторонним институтам и площадкам за помощью и содействием в реструктуризации долгов и облегчения долгового бремени.

Анализ деятельности МВФ по совершенствованию механизмов урегулирования финансовых кризисов и их предотвращению свидетельствует о том, что принимаемые фондом меры далеко не безупречны с точки зрения как их адекватности, так и качественной наполняемости. Азиатский финансовый кризис 1997 года лишний раз подтвердил это: Малайзия, не обратившаяся за финансовой помощью к МВФ, легче и быстрее справилась с последствиями кризиса, нежели Южная Корея, Индонезия и Таиланд, получившие многомиллиардные займы фонда, но так и до конца и не оправившиеся от последствий глобального финансового кризиса второй половины нулевых.

Эволюция подходов МВФ к проблеме преодоления долговых кризисов заслуживает особого внимания, поскольку до 1989 года фонд не предоставлял кредиты странам, имеющим просроченную задолженность, только кардинально пересмотрев политику в данном направлении, МВФ стал играть более активную роль в сохранении суверенными дебиторами долговой устойчивости, стараясь предотвратить надвигающиеся дефолты.

Знаковым этапом в роли МВФ в преодолении долговых кризисов был уже упоминавшийся азиатский финансовый кризис 1997 года, когда стало ясно, что потребность в финансах стран, столкнувшихся с кризисом, несопоставима с возможностями МВФ. Это послужило толчком не только к расширению финансовой базы фонда, но и его участию - совместно с кредиторами - в процессах урегулирования суверенной задолженности перед частными кредиторами, которые взяли на себя часть расходов, связанных с преодолением кризисов в странах с формирующейся рыночной экономикой (emerging market economies). И не только это. Азиатский кризис показал, что прежние традиционные рецепты фонда - требование о повышении процентных ставок по кредитам и сокращению государственных расходов в целях стабилизации национальной валюты - не работают. Частично «рецепторное фиаско» МВФ, возможно, было связано с тем, что азиатский кризис возник в частном секторе, тогда как государственный сектор был относительно стабилен.

Аргентинский дефолт 2001 года лишний раз подчеркнул важность роли, которую должны играть частные кредиторы в преодолении финансовых кризисов и предотвращении кризиса неплатежей. Именно в этих условиях фондом был разработан механизм реструктуризации суверенной задолженности (Sovereign Debt Restructuring Mechanism - SDRM), который так и не стал инструментом, способным эффективно решать вопросы урегулирования суверенной задолженности.

Одна из причин неудачи запуска фондом этого механизма заключалась в том, что государства не хотели делегировать свой суверенитет - даже в усеченном виде - в некую наднациональную институциональную структуру. К тому же, как показала практика, страны, не очень обремененные международной правовой этикой, могут спокойно игнорировать решения, принимаемые в рамках SDRM в условиях отсутствия правоприменительного инструментария их реализации, являющегося ахиллесовой пятой решений, принимаемых наднациональными институтами. Большое значение поэтому имеет так называемая принудительная дипломатия (coercive diplomacy), разработка и совершенствование принципов которой являются неотъемлемой частью развития финансовой дипломатии.

Вместе с тем, если бы SDRM был утвержден, то МВФ стал бы играть ведущую роль в процессе урегулирования финансовых кризисов с полномочиями национальных судов, выносящих решения о банкротствах. Но этого не произошло, и в результате деятельность фонда на данном направлении все еще ограничивается запуском им в 1970 году политики нетерпимости суверенной задолженности своих членов перед официальными кредиторами (Non Toleration Policy - NTP), которая не позволяла МВФ до поры до времени предоставлять финансовую помощь странам - членам этой организации, имеющим просроченную задолженность перед официальными кредиторами, а также разработанной в 1989 году политики кредитования должников с просроченной задолженностью (Lending into Arrears - LIA), в соответствии с которой МВФ мог кредитовать страны, имеющие неурегулированную задолженность перед частными кредиторами.

Впоследствии 12 декабря 2015 года LIA была дополнена политикой кредитования в официальных сферах (Lending into Official Arrears - LIOA), позволяющей фонду кредитовать своих участников, имеющих неурегулированную задолженность и перед официальными кредиторами. Однако это решение, по мнению целого ряда экспертов, было мотивировано стремлением фонда срочно предоставить кредит Украине, несмотря на ее задолженность перед Россией в объеме 3 млрд долларов по еврооблигациям Минфина Украины, срок погашения которых наступал 20 декабря 2015 года. Дополнение LIOA было внесено фондом за неделю до наступления срока погашения украинских еврооблигаций, приобретенных Россией единым пакетом в декабре 2013 года.

Если обобщить сравнительно недавний опыт вовлеченности фонда в урегулирование ситуаций, связанных с финансовыми кризисами (Аргентина, Уругвай, Доминиканская Республика, Гренада и др.), то становится очевидным, что действия МВФ на данном треке зачастую носят недостаточно последовательный характер и лишены столь необходимого системного подхода к проблеме реструктуризации суверенной задолженности как таковой. В этом смысле характерным является отношение зарубежных академических кругов к деятельности МВФ. Так, например, американский профессор и нобелевский лауреат по экономике Джозеф Стиглиц  в свое время подверг резкой критике решение суда Нью-Йорка по Аргентине от 2013 года и предложил практически отстранить МВФ от участия в разработке механизма реструктуризации суверенной задолженности по той причине, что навязываемые фондом программы финансовой стабилизации на деле усугубляют положение стран-должников, приводят к сокращению их ВВП, сужению налогооблагаемой базы этих стран и, как результат, сокращению бюджетных поступлений, за счет которых и должны погашаться внешние суверенные долги.

Фонд, по мнению Дж.Стиглица, ошибочно полагает, что, если страна меньше тратит «на себя», то у нее остается больше денег «для других» (для кредиторов). Эксперты МВФ, в частности, не учитывают эффект мультипликатора, который является в подобных случаях доминирующим фактором, поскольку снижение бюджетных расходов и всякого рода меры жесткой экономии, по сути, контрпродуктивны, потому что они снижают общий спрос в экономике, не позволяя «генерить» экономический рост.

Следует учитывать, что ужесточение денежно-кредитной политики, не сопровождаемое компенсационной бюджетной политикой, приводит к экономическому спаду, толкая слаборазвитые страны на новые суверенные заимствования. Так, например, объем глобального долга в «предковидном», 2018 году в три раза превосходил объем мирового ВВП, и разрыв этот имеет четкую тенденцию роста на протяжении последних двух десятилетий. Образно говоря, Милтона Фридмана должен балансировать Джон Кейнс.

Ряд представителей академического сообщества вносили также предложения по коренному пересмотру принципа «pari passu» (равное отношение должника к своим кредиторам) с наделением дебитора правом необязательного погашения задолженности перед так называемыми «холдаутами» (отказниками) и «фондами-стервятниками» (vulture funds) в процессе погашения задолженности перед кредиторами, принявшими участие в реструктуризации.

Однако было бы несправедливо отрицать и положительные моменты в предпринимаемых фондом антикризисных мерах. Это в первую очередь предоставление средств в условиях утраты страной доступа к международным финансовым рынкам (interim financing) и создание стимулов - как для кредиторов, так и для дебиторов, - мотивирующих их на реструктуризацию суверенной задолженности. Но все это скорее конкретные профильные действия, вытекающие из целей и задач, прописанных в Уставе МВФ, и поэтому не имеющие прямого отношения к финансовой дипломатии как таковой.

Некоторые элементы последней тем не менее можно усмотреть в действиях МВФ - и это должно быть, безусловно, записано в его актив - в частности, в проводимых фондом на регулярной основе совместно с Всемирным банком так называемых анализов долговой устойчивости (Debt sustainability analysis - DSA) широкой группы развивающихся стран, цель которых состоит в подготовке вывода относительно способности суверенного заемщика обслуживать долги без создания угрозы своему социально-экономическому развитию, а также в определении мер по достижению дебитором состояния долговой устойчивости.

Формируемая при этом оценка состояния долговой устойчивости традиционных заемщиков на базе возможных сценариев развития макроэкономической и финансовой ситуаций в них с разбивкой этих государств на три группы - с высоким, умеренным и низким рисками потери долговой устойчивости - дает возможность реальным и потенциальным кредиторам выстраивать и проводить в их отношении адекватную кредитную политику как на этапе принятия решения о их кредитовании, так и при реструктуризации задолженности в случае дефолта или угрозы его наступления.

Вместе с тем, для того чтобы играть роль ведущего института урегулирования суверенной задолженности, МВФ, как представляется, должен отказаться от попыток создания наднациональных структур в виде международного суда по банкротству, быть более последовательным в разработке новых механизмов реструктуризации суверенной задолженности, относиться, по возможности, одинаково к суверенному должнику и его частным кредиторам, не позволять должнику, столкнувшемуся с проблемой погашения задолженности, требовать ее списания, а мотивировать дебитора к своевременной, полноценной реструктуризации долга.

Следует также совершенствовать практикуемую фондом с конца 80-х годов прошлого столетия систему кредитования стран, столкнувшихся с проблемой просроченных платежей, а также отказаться от выборочного принципа предоставления располагаемой фондом информации, подразделяя ее на ту, которой можно делиться с кредиторами и которую нельзя раскрывать перед ними. И наконец, МВФ должен сосредоточить основные усилия на проблеме участия частных кредиторов - держателей суверенных еврооблигаций стран-заемщиков, объясняя им, что загонять суверенного должника в угол, рассчитывая на более выгодные для себя условия урегулирования через судебные иски, - это контрпродуктивно. Такая политика чревата исключением заемщика из мирового кредитного процесса и, соответственно, сужением мирового кредитного рынка: в конечном счете дорогу на финансовый рынок корпоративным облигациям страны «пробивают» ее суверенные облигации, отношения к которым у частных инвесторов должно быть адекватным.

Как это странно ни звучало бы в наше время, но в основе долговых кризисов лежит все тот же открытый классиками марксизма более 100 лет назад Закон о неравномерности экономического и политического развития капитализма, в рамках которого перенасыщенность финансовым капиталом на одном полюсе (назовем его кредиторским) предопределяет и обуславливает его хронический недостаток на другом (дебиторском полюсе). При этом основным драйвером роста задолженности является растущий приток финансового капитала на рынки развивающихся стран под воздействием повсеместного роста объема ликвидности и особенно в капиталоизбыточных центрах - США и ЕС.

Однако парадокс заключается в том, что ведущие мировые суверенные кредиторы - США, Япония, Франция, Англия - одновременно являются и крупнейшими должниками, у которых соотношение долга к ВВП в разы превосходит аналогичные показатели традиционных заемщиков из числа развивающихся стран. На деле получается, что зачастую в основе их, развитых стран, суверенного кредитования лежит элементарный арбитраж - дешевое фондирование, основанное не столько на экономической, сколько на военно-политической мощи стран-кредиторов, и относительно дорогое кредитование ими же развивающихся стран. Именно поэтому эти же самые «именитые» кредиторы относительно легко списывают долги развивающимся странам как на различных международных платформах и площадках, так и в двустороннем формате в рамках финансовой дипломатии, хорошо понимая, что свою маржу они уже получили через предоставление связанных кредитов и обретенные политические дивиденды в виде сохранения влияния в странах-дебиторах.

Таким образом, с определенной долей уверенности можно констатировать, что долговые кризисы, как и развитие мирового капиталистического хозяйства, цикличны. Их, как и термоядерную реакцию, нельзя прекратить, ими можно только управлять, канализируя - с помощью инструментов финансовой дипломатии - в выгодное для стран-дебиторов русло и с непременной ориентацией на достижение Целей устойчивого развития 2030.

 

 

1UNCTAD Trade and Development Report 2020.

2Ibid.

3Резолюция 69-й сессии ГА ООН о «Базовых принципах реструктуризации суверенной задолженности государств»

 

Источники и литература

  1. UNCTAD, Trade and Development Report 2020.
  2. Резолюция 69-й сессии ГА ООН о «Базовых принципах реструктуризации суверенной задолженности государств».
  3. Arrangement on Oficially Supported Export Credits. OECD. Revision Version. July 2009.
  4. Paris Club Annual Report (2018).
  5. Working Papers - The Baker Plan. 1989.
  6. IMF Policy Paper.