Прибалтийское направление: весна-лето 1939 года. Документальные очерки

Проблема косвенной агрессии

Вопрос о том, насколько обоснованным было требование советского правительства, выдвинутое на переговорах с Великобританией и Францией 14 мая 1939 года, гарантировать нейтралитет и суверенитет трех прибалтийских республик, граничивших с СССР (Латвии, Эстонии и Финляндии), в случае агрессии против них со стороны гитлеровской Германии¹, до сих пор вызывает дискуссии. И неслучайно. Как известно, на самих трехсторонних политических переговорах, затянувшихся до начала августа 1939 года, он стал предметом острых разногласий. И хотя положение о гарантировании этих государств от прямой агрессии в проект тройственного соглашения было в конечном счете включено, согласие по вопросу о противодействии косвенной агрессии из-за позиции, занятой Великобританией, так и не было достигнуто. Политическое соглашение осталось неподписанным, и военные миссии трех стран 12 августа перешли к обсуждению возможности взаимодействия в случае германского нападения.

Позиция западных держав, прежде всего Великобритании, на переговорах с Москвой отличалась стремлением поставить СССР в невыгодное положение, использовать переговоры с ним как средство давления на Берлин, с которым путем налаживания закулисных контактов Лондон рассчитывал достичь политического компромисса. Отметим, что эти попытки закончились только поздней осенью 1939 года, если, конечно, не считать миссию Р.Гесса в мае 1941-го. Сначала западная дипломатия пыталась добиться от Советского Союза принятия односторонних обязательств по противодействию германской агрессии, не беря со своей стороны никаких обязательств по совместным действиям, что могло вовлечь СССР в войну с Германией. После того как эта попытка провалилась, западные державы не соглашались включать прибалтийские страны в список гарантируемых государств, оставляя тем самым их в качестве плацдарма для нападения гитлеровцев на СССР. Это, как известно, побудило советское руководство 10 июня 1939 года жестко заявить британскому правительству: «Во избежание недоразумений считаем нужным предупредить, что вопрос о трех прибалтийских государствах является теперь тем вопросом, без удовлетворительного решения которого невозможно довести до конца переговоры. Мы считаем, что без обеспечения безопасности северо-западных границ СССР путем решительного противодействия трех договаривающихся сторон прямому или косвенному нападению агрессора на Эстонию, Латвию или Финляндию невозможно будет удовлетворить общественное мнение Советского Союза…»².

Согласившись в конечном счете принять советское требование, англичане, однако, продолжили свою политическую игру, отказываясь рассматривать в качестве одной из форм косвенной агрессии прогерманские внутренние перевороты в прибалтийских странах и превращение их в этом случае в военно-политических союзников Третьего рейха³. В письме от 17 июля 1939 года полпредам СССР в Великобритании и Франции нарком иностранных дел СССР В.М.Молотов назвал такие действия западных держав «жульничеством и недостойными увертками»⁴. Из британских дипломатических документов известно, что Лондон намеренно противодействовал принятию советской формулы косвенной агрессии, рассчитывая использовать разногласия по этому вопросу как один из поводов для прекращения переговоров с Москвой, и лишь отсутствие прогресса на переговорах с немцами удерживало британских политиков от такого шага⁵.

В выступлениях западных лидеров летом 1939 года и в западной политической публицистике того времени приводилось немало аргументов, обосновывавших политическую линию британского правительства в отношении гарантирования прибалтийских стран. Сначала указывалось на отсутствие угрозы названным странам со стороны Германии, с которой они не имели сухопутной границы, затем на отказ самих прибалтийских государств от принятия чьих-либо гарантий и на недопустимость вмешательства во внутренние дела суверенных государств, заявляющих о своем намерении строго придерживаться политики нейтралитета, наконец, на отсутствие опасности внутреннего переворота в прибалтийских странах либо переориентации их правительств на военное сотрудничество с Германией и т. п. В послевоенный период эти аргументы прочно вошли в идеологический арсенал некоторых политиков и историков.

Такого рода рассуждения преследовали и преследуют единственную цель: доказать, что постановка советским правительством вопроса о гарантировании прибалтийских стран определялась исключительно его «экспансионистскими» устремлениями. Кремль якобы пытался воспользоваться сложным международным положением и добиться согласия западных держав на установление советского контроля над Прибалтикой в качестве платы за военно-политическое сотрудничество с ними. Из такой трактовки целей СССР делается однозначный вывод: официальные круги Лондона совершенно оправданно отказались пойти на поводу у Кремля, поскольку, поступив иначе, они развязали бы руки Москве, дали бы ей возможность беспрепятственно вмешиваться во внутренние дела прибалтийских стран в целях их «советизации». При этом обходится молчанием то обстоятельство, что Москва не требовала для себя никаких преференций, а предлагала западным державам совместно гарантировать эти страны, не ставя под вопрос их самостоятельность.

Косвенная агрессия германского фашизма против прибалтийских стран, которая превратила бы их в сателлитов Берлина, могла представлять для Советского Союза даже бóльшую опасность, чем открытое нападение вермахта на страны этого региона. «Холодная» оккупация значительно сужала возможности СССР противодействовать германской экспансии и защитить, в том числе с помощью военных мер, свое стратегическое предполье.

Но было и еще одно обстоятельство, которое Москва не могла не принимать во внимание: это наличие мощной соглашательской тенденции в политике Великобритании и Франции. В результате «мирного» выхода вермахта к советской границе в Прибалтике эта тенденция могла окончательно взять верх, поскольку появлялись реальные предпосылки для претворения в жизнь планов, которые вынашивали влиятельные круги западных держав, - направить германский «динамизм» в восточном направлении и удовлетворить территориальные притязания Третьего рейха (в полном соответствии с внешнеполитической программой Гитлера) за счет СССР. Советский Союз мог быть поставлен перед необходимостью в одиночку противостоять Германии, не будучи уверенным в том, что в случае советско-германского конфликта ведущие державы Запада, да и их восточноевропейские союзники, сохранят нейтралитет и не примкнут к германскому «крестовому походу против большевизма». В Москве хорошо помнили об их военной интервенции в Советскую Россию после Октябрьской революции 1917 года, когда они фактически действовали рука об руку с немцами, в том числе в Прибалтике.

Сопротивление Великобритании принятию советской формулы косвенной агрессии применительно к прибалтийским странам давало правительству СССР все основания для подозрений, что Лондон стремится оставить в соглашении «лазейку для агрессора», которая могла быть использована Германией для нападения на СССР в обход «гарантированной» западными державами Польши. Об этом было прямо заявлено в сообщении ТАСС от 2 августа 1939 года⁶. В этой связи нельзя не упомянуть один весьма примечательный факт, о котором почему-то часто забывают: положение о гарантировании Польши не только от прямой, но и от косвенной агрессии именно по инициативе Лондона⁷ было включено в совместное англо-польское заявление от 6 апреля 1939 года⁸, а затем 25 августа того же года закреплено в договоре о взаимопомощи между двумя этими странами⁹. То есть, соглашаясь защищать Польшу, в том числе от косвенной агрессии, Великобритания отказывалась это делать в отношении государств, сохранение суверенитета которыми отвечало интересам безопасности СССР.

Следует отметить и еще одно обстоятельство, которое тоже упускается из виду. Согласно секретному протоколу к англо-польскому договору о взаимопомощи, в случае акции Германии против Литвы, Латвии или Эстонии, которая прямо или косвенно поставила бы под угрозу их независимость и нейтралитет и тем самым представляла бы угрозу для Польши, стороны оставляли за собой право оказать Германии на территории названных стран сопротивление своими вооруженными силами¹⁰. По сути, участники договора резервировали для себя возможность ввода войск в эти страны и развертывания на их территории боевых действий. И вновь получается: то, что считалось допустимым и необходимым для гарантирования Польши, являлось, с точки зрения британских политиков, недопустимым в отношении обеспечения безопасности СССР, а тем более в сотрудничестве с СССР. Правда, цену британским гарантиями и их обещаниям сотрудничества и оказания военной помощи ясно показал сентябрь 1939 года.

О стратегическом значении Прибалтийского региона для обеспечения безопасности Советского Союза написано много. В научной литературе, как отечественной, так и зарубежной, подробно рассмотрены процессы внутреннего развития прибалтийских республик в межвоенный период, их роль в европейской политике того времени и их отношения с Советским государством. Значительное внимание уделено проблеме Прибалтики в преддверии и на начальном этапе Второй мировой войны. Опубликовано большое количество сборников документов, в которых в зависимости от политических целей, преследуемых их составителями, прибалты предстают в совершенно разном свете. Казалось бы, сказано все, что можно было сказать. Но обратимся к германским документам и свидетельствам из германских источников, многие из которых часто выпадают из поля зрения авторов, пишущих по интересующей нас проблеме. Они важны, поскольку прямо касаются политики Германии в Прибалтийском регионе и ее воздействия на прибалтийские государства. В то же время они позволяют дополнить картину событий тех лет, дать объяснение некоторым из этих событий, уточнить ряд фактов и более точно расставить акценты. Эти документы подтверждают также обоснованность многочисленных донесений из Прибалтики советских дипломатов, в которых отмечалось как усиление германского влияния в регионе, так и опасные изменения в политике правительств прибалтийских государств¹¹. И это тоже важно, поскольку эти донесения подчас игнорируются, и еще не так давно можно было даже услышать заявления, что советские представители докладывали в Москву якобы лишь то, что было угодно слышать Сталину, и потому их сообщения не должны рассматриваться как заслуживающие доверия.

Финский плацдарм

В Москве опасались, что в случае войны Германия может добиться согласия финского правительства на проход вермахта к границе СССР либо оккупировать часть финской территории, блокировать советский флот в Финском заливе и нанести удар по Ленинграду как с суши, так и с моря. Такие планы, как стало позднее известно, немцами действительно разрабатывались¹². С весны 1938 года советское руководство пыталось договориться с правительством Финляндии о совместной обороне финского побережья в случае германского нападения, об участии СССР в укреплении Аландских островов и о передаче ему острова Гогланд. Весной 1939 года список островов в Финском заливе, которые правительство СССР просило передать ему в аренду либо в порядке обмена территорий, был расширен. Однако правительство Финляндии всякий раз давало отрицательный ответ на советские просьбы. Более того, в ответ на выдвинутое СССР на трехсторонних переговорах в Москве предложение гарантировать Финляндию от германского нападения правительство в Хельсинки прямо заявило, что никаких «непрошенных гарантий» оно не примет, тем более от Москвы, и постоянно давало понять, что в случае необходимости будет силой оружия противодействовать их предоставлению. Все эти обстоятельства на фоне ускоренного строительства финнами укреплений на Карельском перешейке, военных маневров у советской границы и частых визитов финских военных в Берлин, а германских в Хельсинки давали советскому правительству все основания предполагать, что в случае военного конфликта правительство Финляндии может занять враждебную позицию¹³.

В последующие годы неоднократно будет задаваться вопрос: почему правящие круги Финляндии не согласились удовлетворить весьма скромные просьбы СССР относительно островов в Финском заливе, ни в коей мере не нарушавшие финский суверенитет, тем более что поначалу согласиться с их принятием были готовы многие ведущие финские политики. Версии выдвигались самые разные. Но ответ на этот вопрос, думается, надо искать не только в антисоветской позиции политических сил Финляндии либо в закулисных интригах немцев, но и в политике Великобритании, с которой у финнов были довольно тесные отношения. Дело в том, что как только Лондону стало известно о советских предложениях, сделанных Хельсинки, он предпринял шаги, которые поставили финнов в крайне сложное положение и фактически исключили для них возможность договориться с СССР.

Приведем донесение, полученное по агентурным каналам германским внешнеполитическим ведомством 20 мая 1939 года. Оно добавляет в известные версии, объясняющие причины провала советско-финляндских переговоров, весьма примечательные штрихи.

«Бюро¹⁴ получило от агента следующее донесение:

«Во время визита в Москву английского министра торговли Хадсона там пребывала финская торговая делегация¹⁵. В нее входил в т. ч. полковник Линдт (председатель Союза фронтовиков), который занимает должность в бумажной промышленности. Поначалу русские были очень щедры и заявляли о готовности заключить договор о закупках продукции в Финляндии на 450 миллионов финских марок¹⁶. Однако на следующий день они заявили, что условием для этого является уступка Финляндией России острова Гогланд в Финском заливе и, соответственно, предоставление русским права возвести на нем укрепления и разместить гарнизон. После того как последовало это заявление, полковник Линдт потребовал внести в протокол вопрос, согласны или нет члены делегации принять требование русских. Каждый делегат должен был лично дать ответ, а его высказывание было запротоколировано. Хотя многие, учитывая многообещающие сделки, были готовы пренебречь Англией, тем не менее русское требование было отклонено. - Вскоре после этого английское правительство обратилось к финскому с запросом, готово ли оно уступить Англии для создания военно-морских и военно-воздушных баз полуостров Ханко (юго-западную оконечность Финляндии, выступающую в Балтийское море, где в 1918 году высадились войска фон дер Гольца), а также территории в районе Котки и перед этой гаванью (в Финском заливе напротив Гогланда). - Следует отметить, что это донесение основывается на фактах. Ответ на соответствующий запрос был дан [финнами] по неофициальным каналам».

Майсснер»¹⁷.

Говоря о Финляндии, нельзя не отметить, что до определенного момента немцам не удавалось добиться там решающего влияния. Ультраправые силы в этой стране после подавления их выступления в 1932 году не располагали политическим весом. Находившиеся у власти в 1930-х годах либералы, центристы и социал-демократы в политических и экономических вопросах твердо придерживались ориентации на Великобританию и соседние скандинавские страны. На Великобританию вплоть до начала Второй мировой войны приходилось, в частности, до половины финляндского экспорта и четверти импорта. В этом вопросе Берлин, несмотря на прилагавшиеся усилия, не смог составить англичанам конкуренцию. В среде финских военных наблюдались симпатии к Германии, связанные не в последнюю очередь с памятью о совместной борьбе против революционного движения в 1918 году, однако тесного сотрудничества с финнами - как в вопросах оперативного планирования, так и в военно-технической сфере - немцам вплоть до 1940 года добиться не удавалось.

Весной 1939 года правительство Финляндии подобно шведам и норвежцам отклонило предложение Берлина заключить пакт о ненападении, заявив, что не ощущает военной угрозы со стороны Германии и намерено строго придерживаться политики нейтралитета. Тем не менее в дальнейшем, после «зимней войны» 1939-1940 годов, в надежде взять у СССР реванш за поражение в ней, оно резко изменило внешнеполитическую ориентацию, предоставило территорию своей страны для размещения германских сухопутных войск и военной авиации, а в июне 1941 года финны вместе с немцами начали военные действия против Советского Союза, оккупировали ряд районов на северо-западе СССР и приняли участие в блокаде Ленинграда. Показательно, что в роли военных союзников Гитлера выступили все те же не пожелавшие в 1938-1939 годах договариваться с Москвой финские либералы из Национальной прогрессивной партии. От либералов не отставали и финские социал-демократы, которым как до, так и во время войны неизменно принадлежали четыре-пять важных министерских постов в правительстве.

Нельзя не напомнить также, что лидер финских либералов Р.Х.Рюти, занявший в декабре 1940 года пост президента страны, был горячим сторонником не только создания Великой Финляндии, но и требовал в унисон с германским фюрером стереть Ленинград с лица земли. Думается, что, зная цену правящим кругам Хельсинки, их политическую «гибкость» и внимательно наблюдая за их политикой, Кремль совершенно оправданно опасался, что Финляндия в какой-то момент может стать еще одним плацдармом для нападения на СССР в результате ее захвата немцами, а то и добровольно переметнуться на сторону Гитлера.

Следует сказать также, что руководство этой страны летом 1939 года прилагало активные усилия, чтобы не допустить достижения англо-франко-советских договоренностей о предоставлении гарантий прибалтийским странам, и пыталось оказывать в этом вопросе давление на Лондон и Париж, в том числе через посредников. Германский посланник в Хельсинки В. фон Блюхер 28 июля 1939 года сообщал в Берлин: «Из сегодняшней беседы с [финским] министром иностранных дел [Э. Эркко]: 1. Финское правительство вручило ноты английскому и французскому правительствам, в которых резко высказывается против предоставления гарантий, и заявляет, что будет рассматривать любое действие в рамках гарантий как нападение. 2. Секретно. Шведское правительство в ответ на свой демарш в Лондоне получило заверение, что английское правительство не сделает ничего, что могло бы нарушить самостоятельность и нейтралитет Финляндии, иначе московские переговоры уже давно закончились бы с положительным результатом…»¹⁸.

Параллельно с шагами по дипломатической линии, опасаясь, что французы на переговорах в Москве могут проявить колебания и принять советские предложения, на Запад двинулся глава Совета обороны Финляндии К.Г.Маннергейм. Близилось начало переговоров в Москве военных делегаций трех стран, и перед ним была поставлена задача воздействовать в нужном для Хельсинки направлении на западных военных. Блюхер докладывал 3 августа в германское внешнеполитическое ведомство: «Поездка фельдмаршала Маннергейма держится здесь в строгом секрете. По информации, полученной военным атташе¹⁹ в [финском] генеральном штабе, Маннергейм находится в Цюрихе или в Париже с целью оказать, в соответствии с финскими интересами, влияние по вопросу о гарантиях на Вейгана²⁰  и других знакомых ему французов. Прошу довести это до сведения Имперского военного министерства»²¹.

Но вся активность финского руководства в конце июля - начале августа 1939 года являлась, в общем-то, перестраховкой. Еще 30 июня все тот же Блюхер сообщал из Хельсинки: «Вчера здешний английский посланник²² вновь заверил министра иностранных дел, что Англия не примет никакого русского предложения о гарантиях в отношении Финляндии без предварительных переговоров с финским правительством. Аналогичное заверение получил и финский посланник в Париже²³ от французского министра иностранных дел [Ж. Бонне]»²⁴. А еще раньше, по сообщению уже германского посла в Лондоне Г. фон Дирксена, британский министр иностранных дел лично высказался по поводу гарантий: «Здешний финский посланник²⁵ сообщил в целом заслуживающему доверия агенту, что лорд Галифакс 23 июня убедительно пообещал ему, что Финляндия и государства-лимитрофы не будут вовлечены в пакт с Россией без предварительных консультаций со здешними представителями прибалтийских государств»²⁶.

Германия: «военное давление» на Прибалтику временно откладывается

Прежде чем обратиться к вопросам, касающимся Эстонии и Латвии, необходимо остановиться на кочующей из публикации в публикацию выдержке из директивы Гитлера от 11 апреля 1939 года «О единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939-1940 гг.». Обычно она цитируется так: «Позиция лимитрофных государств будет определяться исключительно военным превосходством Германии. С развитием событий может возникнуть необходимость оккупировать лимитрофные государства до границы старой Курляндии и включить эти территории в состав империи». Обращает на себя внимание то, что, как правило, не говорится, что уже 13 апреля в этот пассаж были внесены существенные изменения: слово «превосходством» было заменено на слово «потребностями», а второе предложение полностью вычеркнуто²⁷.

Изменения в тексте директивы, безусловно, не означали, что немцы отказались от своих планов в отношении Прибалтики. Просто была избрана иная тактика подчинения лимитрофов. Ставка делалась на то, чтобы добиться их внешнеполитической самоизоляции, усиления в прибалтийских государствах германского влияния и их отказа от принятия гарантий со стороны СССР, что в определенный момент должно было превратить их в легкую добычу вермахта. Эту новую тактику как раз и изложил 2 мая 1939 года в беседе с «германским журналистом» советник «личного штаба» министра иностранных дел Германии Риббентропа П.Клейст. Процитируем его высказывание в том виде, в каком оно отражено в агентурном материале 5-го Управления РККА, направленном начальником этого управления И.И.Проскуровым лично И.В.Сталину под грифом «Сов. секретно» и с пометой «Особо интересно»: «В Прибалтийских государствах мы рассчитываем достичь этой цели [ликвидации государственной самостоятельности] иным путем. Здесь не потребуется применения силы или угрозы. Мы будем вести… переговоры... соблюдая лояльность и любезность. Таким способом мы достигнем нейтралитета Прибалтийских государств, т. е. их решительного отхода от Советского Союза. Нейтралитет прибалтов в случае войны для нас так же важен, как нейтралитет Бельгии или Голландии. Когда-нибудь позднее, когда у нас будет подходящий для этого момент, мы сможем нарушить его, но в силу заключенных ранее пактов о ненападении мы избежим автоматического вмешательства Советского Союза²⁸ .

Чем было вызвано изменение Берлином политики в отношении прибалтийских государств?

Как известно, 15 марта 1939 года немцы, разорвав Мюнхенское соглашение, оккупировали Чехию. Вслед за этим в течение нескольких дней Германия навязала кабальное экономическое соглашение Румынии, предъявила ультиматум Литве и 22 марта под угрозой применения силы добилась от нее передачи в состав рейха Мемеля (Клайпеды) и Мемельской области, а также потребовала от Польши вернуть Данциг и предоставить экстерриториальный статус германским коммуникациям, которые планировалось проложить через «польский коридор». Резкое нарастание угрозы большой войны в Европе заставило Англию и Францию начать консультации с СССР относительно противодействия германской агрессии, переросшие в дальнейшем в трехсторонние переговоры.

Обострение международной обстановки и происшедшее с Литвой побудили советское правительство 28 марта 1939 года обратиться с заявлениями к правительствам Латвии и Эстонии. Москва настоятельно рекомендовала им организовать эффективный отпор любым посягательствам на их суверенитет и территориальную целостность, поскольку такой отпор, как было подчеркнуто, отвечал не только интересам народов Латвии и Эстонии, но и «жизненным интересам Советского государства». Советский Союз, говорилось в заявлениях, не может оставаться «безучастным зрителем попыток открытого или замаскированного уничтожения... самостоятельности и независимости» прибалтийских стран и «готов на деле доказать, в случае потребности, его заинтересованность в целостном сохранении» их «самостоятельного государственного существования и политической и экономической независимости»²⁹. Руководство СССР, по существу, предложило правительствам Латвии и Эстонии заключить пакты о взаимопомощи, которые позволили бы гарантировать эти страны от германской агрессии.

Однако латвийское и эстонское правительства отклонили советское предложение. 7 апреля 1939 года их послы в Москве Ф.Коциньш и А.Рэй передали в НКИД СССР идентичные по содержанию заявления. Процитируем их текст по заявлению Риги: «Латвийское правительство не признает за каким бы то ни было иностранным государством право непосредственно или косвенно присвоить себе влияние на внешнюю, внутреннюю или хозяйственную политику государства и в отношении всех своих действий оставляет за собой полную свободу решений, в полной готовности отстаивать эту свободу и нести всю ответственность за свои решения. В сознании этой ответственности Латвия не может делить ни с одним государством свое право и свой долг самой заботиться о защите своей независимости и самостоятельности…»³⁰. Как можно заключить из этих слов, отказ правительств Латвии и Эстонии от помощи СССР был категорическим. Более того, в Таллине и Риге начали во всеуслышание заявлять, что будут с оружием в руках противодействовать навязыванию такой помощи. Германские представители в прибалтийских странах не без удовлетворения фиксировали такого рода заявления и передавали их в Берлин³¹.

Из германских документов следует, что текст советского заявления и текст ответа на него прибалтов стал известен немцам не позднее 5 апреля (последний еще до его передачи Москве). Информация поступала из Эстонии³². Это происходило не только по дипломатической линии, но и через военные ведомства двух стран. Эстонская военная разведка к концу 1930-х годов фактически превратилась в филиал Абвера и работала исключительно против Советского Союза³³. В телеграмме германского представительства в Таллине от 8 апреля 1939 года по вопросу о возможности предоставления гарантий прибалтам не только со стороны Советского Союза, но и со стороны Англии прямо упоминался этот канал связи и даже назывались имена: с эстонской стороны - «помощник начальника генерального штаба и бывший руководитель отдела атташе эстонского военного министерства полковник Маазинг», с германской - «майор Вагнер из Верховного главнокомандования вермахта (Абвер)»³⁴.

Продемонстрированное Эстонией и Латвией резко негативное отношение к принятию помощи от СССР полностью отвечало интересам Германии и давало основания Берлину надеяться, что в отношении этих стран, может быть, даже и не придется применять военную силу, а, используя дипломатические методы и продолжая экономическое проникновение, удастся добиться их подчинения мирными средствами.

Тревога относительно возможности гарантирования их со стороны Великобритании оказалась ложной. Немцы очень быстро выяснили, что никаких предложений от Лондона ни одно из прибалтийских государств не получало³⁵ и, скорее всего, никогда не получит. Не получили же литовцы во время «мемельского кризиса» поддержки от англичан и французов, о которой они так просили. Существовали, однако, серьезные опасения, что СССР в случае германской военной акции у его западных границ может вмешаться, не считаясь ни с чьим мнением. Это немцы считали крайне нежелательным. В Берлине ставилась цель избежать военного столкновения с СССР, пока не будут разгромлены Польша и «западные демократии». «Лишь после этого, - как однажды заявил Гитлер Риббентропу, - можно будет рассчитывать на осуществимость разгрома Советского Союза»³⁶.

Стремлением «не провоцировать Советы» и объяснялся как временный отказ немцев от планов оккупации Прибалтики, о чем свидетельствуют вышеупомянутые изменения в директиве Гитлера, так и от организации восстания в Восточной Галиции, которое они поначалу рассчитывали использовать в качестве предлога для объявления войны Польше³⁷. В мае 1939 года в Берлине и вовсе вызрел план нейтрализации Советского Союза путем заключения с ним «ограниченного по времени [нового] Рапалльского договора»³⁸ и проведения в отношении Москвы «во время ближайших 2-х лет» «политики сближения и экономического сотрудничества», что должно было стать «предпосылкой разрешения проблемы в Западной Европе»³⁹. Относительно Латвии и Эстонии, по сообщению советской военной разведки, немцами было принято следующее решение: «Балтийские государства, учитывая, что Советский Союз, не будут подвергнуты германскому военному давлению ни во время нашего конфликта с Польшей, ни в последующий за этим двухлетний срок, который будет характеризоваться хорошими германо-русскими отношениями»⁴⁰.

Что же касается англо-франко-советских переговоров, то в Берлине с напряжением следили за их развитием, получая очень подробную информацию из различных источников⁴¹. И хотя там часто высказывалось предположение, что эти переговоры закончатся безрезультатно, тем не менее прилагались серьезные усилия, чтобы обеспечить их провал, в том числе путем стимулирования прибалтийских государств к отказу от принятия каких бы то ни было гарантий.

Эстония: вместе с Германией против Советов

Германское политическое влияние в Эстонии на протяжении 1930-х годов неуклонно нарастало, углублялось также сотрудничество по военной и военно-технической линии. Использовался широкий комплекс мер, призванных поставить эту страну в экономическую зависимость от Германии и коррумпировать ее высшее руководство. Косвенная агрессия Германии в Эстонии просматривалась вполне отчетливо. Таллин неуклонно превращался в форпост германского влияния в Прибалтике.

По сообщениям советских дипломатов и разведки, к началу 1939 года ситуация с подчинением Берлином Эстонии выглядела крайне тревожной. Через банк «Шелл» германское морское министерство фактически владело всей добычей сланцев - одной из ведущих отраслей эстонской экономики. Руководство концессии состояло из лиц, бывших на службе в германском генштабе. В Министерстве иностранных дел в Таллине фактически открыто действовали агенты германской разведки. Германское правительство выделяло огромные суммы на покупку через подставных лиц земель в Эстонии. Не считаясь с собственными финансовыми потерями, оно добилось переориентации на Германию эстонского экспорта свинины, спирта и ряда других товаров, отказа Эстонии от закупки вооружений и военного снаряжения у англичан, как это происходило раньше, и приобретения этих товаров у Берлина.

Подготовка офицерского состава эстонской армии также была переориентирована на германские военные учебные заведения. Отмечались факты финансирования правительством Эстонии из государственного бюджета националистических организаций местных немцев и одобрение им формирования немцами дружин по образцу штурмовых отрядов в Германии. Открыто велась нацистская пропаганда. В приграничных с СССР районах в ускоренном темпе возводились укрепления, которые приезжали инспектировать германские военные, туда перебрасывались войска. В стране в тот период ни для кого не являлось секретом, что Президент К.Пятс, министр внутренних дел (впоследствии премьер-министр) К.Ээнпалу, министр иностранных дел Ф.Акель и его преемник на этом посту К.Сельтер, а также главнокомандующий эстонской армией Й.Лайдонер проводили откровенно прогерманскую политику, а некоторые из них в знак благодарности со стороны немцев стали обладателями солидных состояний⁴². Левая и демократическая оппозиция сколько-нибудь серьезным политическим влиянием в Эстонии не располагала.

Оказавшись на коротком поводке у Берлина, эстонские правящие круги, как свидетельствуют германские документы, были использованы им в качестве инструмента реализации политики нейтрализации ряда близлежащих государств⁴³. Именно эстонское правительство выступило с инициативой заключения с Германией двустороннего пакта о ненападении, что в Берлине неустанно подчеркивали⁴⁴. Хотя нельзя исключать, что обратиться к Германии с таким предложением эстонцам подсказали сами немцы.

Как это было?

24 апреля 1939 года замминистра иностранных дел Эстонии О.Эпик от имени правительства обратился к германскому посланнику в Таллине Г.Фровайну с предложением подписать специальный двусторонний протокол, в котором должны были быть зафиксированы нейтральный статус Эстонии и заинтересованность в нем Германии, или заключить пакт о ненападении, дабы тем самым лишить СССР оснований предлагать Эстонии свою военную помощь⁴⁵. Незадолго до этого эстонцы сообщали немцам также о своей готовности воздействовать на Латвию, заявляя, что в вопросе о возможности принятия гарантий со стороны СССР взирают на нее «с величайшим недоверием»^46.

Немцы поначалу для виду изобразили недоумение по поводу эстонского предложения о пакте, указав, что у Германии нет общей границы с Эстонией⁴⁷, но уже 28 апреля, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил о намерении заключить на равноправной основе со всеми обратившимися к нему государствами обязывающие договоры, отражающие отсутствие у Германии агрессивных намерений в отношении этих государств⁴⁸. В тот же день в германское внешнеполитическое ведомство были приглашены посланники Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании и Латвии, которым было сообщено, что Берлин предлагает подписать с их государствами договоры о ненападении. В разосланном около полуночи 28 апреля циркуляре германского МИД, в частности, подчеркивалось, что данное предложение было сделано в ответ на «неоднократные обращения» «стран балтийского пространства» - Эстонии и Латвии⁴⁹.

Документальные свидетельства обращения к Берлину параллельно с эстонцами с такой просьбой правительства Латвии не выявлены, а учитывая определенные трудности, которые в дальнейшем возникли у немцев с подписанием пакта о ненападении с латышами (о чем еще будет говориться ниже), можно заключить, что никаких соответствующих предложений со стороны Риги им до начала мая 1939 года не поступало. Что же касается Эстонии, то 29 апреля ее посланник в Берлине К.Тофер был отдельно принят Риббентропом, который торжественно сообщил ему, что германская сторона внимательно изучила эстонскую просьбу и готова заключить пакт о ненападении⁵⁰. В дальнейшем именно с эстонцами немцы отрабатывали формулировки статей пакта, которые затем были предложены и другим государствам⁵¹.

7 мая Лайдонер заявил на закрытом заседании эстонского парламента, «что Эстония никогда не пойдет вместе с СССР против Германии и что Эстония предлагает заключить пакт о ненападении с Германией»⁵². Первоначально планировалось, что это произойдет 19 мая. Но процесс согласования договора и «обработки» латышей, у которых возникли свои соображения по его тексту, затянулся. Эстонцы в последний момент решили также, на всякий случай, выяснить отношение к своим намерениям «старых друзей», на что тоже потребовалось время. 22 мая Эпик сообщил Фровайну, что на днях «английское правительство дало понять, что у него нет возражений против заключения германо-эстонского пакта о ненападении», и что по-прежнему «Англия согласна с неукоснительным соблюдением балтийскими государствами нейтралитета», а в случае угрозы военного вмешательства СССР использует «свое влияние, чтобы этого не случилось»⁵³. 25 мая на заседании парламентской комиссии по внешней политике и обороне Сельтер сообщил, что не только Англия, но и Польша не возражают против заключения Эстонией пакта о ненападении с Германией⁵⁴.

7 июня 1939 года в Берлине Сельтер от имени эстонского правительства и министр иностранных дел Латвии В.Мунтерс от имени своего правительства подписали договоры с Германией. За это тот и другой были удостоены одной из высших германских наград - Большого креста Ордена Заслуг германского орла, который им вручил лично Гитлер.

Содержание подписанных договоров неоднократно подробно излагалось и анализировалось в литературе⁵⁵. Отметим лишь, что вероятность достижения при их заключении секретных договоренностей антисоветской направленности можно считать вполне допустимой, учитывая наличие соответствующего косвенного документального свидетельства, хранящегося в Федеральном архиве ФРГ в Кобленце. Хотя, в принципе, не так уж и важно, были или не были достигнуты такие договоренности и как они были оформлены - устно или письменно. Главным было то, что немцы достигли своей политической цели. Ее совершенно точно определил Прибалтийский отдел НКИД СССР в специальной аналитической записке от 2 июля 1939 года: «Германия, сделав «мирный» жест в отношении стран Прибалтики, по существу, обеспечила заключенными с ними договорами о ненападении их неучастие в антиагрессивном фронте». Для Берлина эти договоры являются «маневром для маскировки действительных целей германской политики в отношении этих стран»⁵⁶.

Подписание пакта о ненападении способствовало дальнейшему усилению прогерманских настроений в Эстонии. 14 июня 1939 года германский агент докладывал из Таллина:

«Под впечатлением заключения пакта о ненападении, исключительно хорошего приема в Берлине эстонского министра иностранных дел… настроения в Эстонии, прежде всего в правительственных и военных кругах, в последнее время, без сомнения, очень благоприятно складываются в пользу Германии. …Народы балтийского пространства сегодня больше, чем когда-либо, рассматривают Советскую Россию в качестве единственного врага, который угрожает их существованию…

Ответственный сотрудник эстонского генерального штаба, полковник Маазинг, недавно в беседе с одним из ведущих представителей немецкой национальной группы в Эстонии поставил вопрос: могут ли прибалтийские государства в случае войны и нападения России рассчитывать на военную помощь Германии? Было, в частности, заявлено, что прибалтийские государства в случае европейской войны, в которую будет вовлечен также Советский Союз, вне всяких сомнений, по соображениям разума, в своих симпатиях будут преимущественно на стороне Германии…»⁵⁷.

Но еще более ясно и откровенно выразился 19 июня того же года в ходе встречи с британским послом в Москве У.Сидсом эстонский посланник Рэй. Он заявил о готовности Эстонии в случае навязывания ей гарантий «воевать до последнего солдата на стороне Германии»⁵⁸.

Видимо, неслучайно после таких заявлений инспектировать эстонские войска отправился генерал Ф.Гальдер. Процитируем донесение германского агента, связанное с этим событием.

«Из Эстонии сообщают:

Отношение Эстонии к Германскому рейху характеризуется ратификацией 21.6. пакта о ненападении. В парламенте пакт был ратифицирован подавляющим большинством в 60 голосов, против проголосовали марксисты и воздержались некоторые демократические депутаты. В Государственном совете пакт был ратифицирован единогласно и без обсуждения. После обмена ратификационными грамотами договор о ненападении между Эстонией и Германским рейхом вступил в силу 24.7.

Что касается общего отношения к визиту в Эстонию 26-29.6. генерала Гальдера, начальника генерального штаба сухопутных сил, то здесь весьма примечательно одно обстоятельство.

Генерал Гальдер использовал для своего визита военный самолет и преодолел путь от Кенигсберга до Ревеля⁵⁹ за 2½ часа, включая промежуточную посадку в Риге. Данный факт имел большое значение для широких кругов эстонского населения, которые должны решать вновь и вновь возникающий вопрос: кто первым будет в Прибалтике в случае военного конфликта - Германия или Советский Союз? Человек с улицы теперь полностью убежден в том, что в случае необходимости германские войска с началом войны в течение 2½ часов могут быть в Эстонии, и для него совершенно ясно, что это является основанием для Эстонии идти вместе с Германией…»⁶⁰.

Латвия: конец «политики качелей»

Не столь однозначно, как с Эстонией, складывались у немцев отношения с Латвией. Доля Германии в иностранных инвестициях в латвийскую промышленность и в акционерном капитале латвийских предприятий, а также в латвийской внешней торговле неуклонно возрастала. В этих сферах немцам удалось серьезно потеснить англичан. Во второй половине 1930-х годов путем заключения исключительно выгодных для Латвии торговых договоров Берлин сумел переориентировать на Германию значительную часть латвийского экспорта сельскохозяйственной продукции, оплачивая ее порой по ценам на 20% выше мировых. Правящая верхушка страны (Президент К.Ульманис, министр иностранных дел В.Мунтерс, начальник генштаба латвийской армии М.Гартманис и др.) придерживалась откровенно прогерманской ориентации⁶¹.

Однако было одно весьма серьезное обстоятельство, которое отягощало германо-латвийские отношения. Это наличие в Латвии весьма многочисленной группы фольксдойче. В стране на середину 1930-х годов насчитывалось 62 тыс. прибалтийских немцев. Они традиционно играли важную роль в жизни государства, являясь крупными землевладельцами, высокопоставленными чиновниками, ведущими промышленниками, торговцами, университетскими профессорами. Данное обстоятельство, а также память о многовековом жестоком гнете немецких баронов порождали в широких слоях населения Латвии, как латышей, так и представителей других национальностей, довольно сильные антигерманские настроения.

В 1930-х годах крупное немецкое землевладение в Латвии было ликвидировано, национализированы некоторые объекты культуры, принадлежавшие немцам. Проводившийся правительством Ульманиса после государственного переворота 1934 года внутриполитический курс «Латвия для латышей» задевал интересы прибалтийских немцев. Этому способствовало и придание латышскому языку статуса государственного. Поэтому, несмотря на откровенные симпатии к нацистскому режиму в Германии, правящие круги в Риге очень опасались возможного вмешательства Берлина в защиту интересов своих соплеменников и предъявления Гитлером требования предоставить фольксдойче особые права и вернуть изъятую собственность. Не в последнюю очередь этими опасениями объяснялось то, что прибалтийские немцы, несмотря ни на что, продолжали чувствовать себя в Латвии весьма вольготно, их политическая деятельность не подвергалась практически никаким ограничениям со стороны правительства.

Политика Ульманиса коснулась не только интересов прибалтийских немцев, но и более многочисленного коренного русского населения страны. На 1935 год русские составляли почти 10,6% населения Латвии (около 206,5 тыс. человек). Это были в основном сельские жители, преимущественно малоземельные крестьяне, на востоке страны - в Латгалии. Но и в Риге и Рижском уезде проживали свыше 30 тыс. русских. Языковая политика, наступление на русские школы, ограничение для русских возможности занимать административные должности, их выдавливание из производственной сферы и общественно-политической жизни, осложнение положения Латвийской православной церкви, начало чему положило злодейское убийство в конце 1934 года ее архиепископа Иоанна, привели к возникновению в среде русского населения оппозиционных настроений в отношении режима Ульманиса и усилению симпатий к Москве как к возможной защитнице их интересов. В этих условиях советская пропаганда находила в Латвии довольно благодатную почву, что очень настораживало правящую верхушку этой страны⁶².

Особо следует сказать о позиции латвийской армии, с мнением которой правительство в Риге не могло не считаться. Армия сыграла важную роль в осуществлении государственного переворота 1934 года, а сподвижник Ульманиса генерал Я.Балодис, занявший пост военного министра, являлся вторым человеком в латвийской политической иерархии. Ситуация в военных кругах зеркально отражала ситуацию в обществе. Это порождало в Москве определенные надежды на то, что в случае войны с Германией латвийская армия может принять сторону Советского Союза.

Нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия 13 января 1939 года докладывал наркому обороны К.Е.Ворошилову, ссылаясь на оценки, полученные по агентурным каналам: «Латвийский народ в своем подавляющем большинстве относится к Германии резко отрицательно. …Латыши, в своей подавляющей массе настроенные дружелюбно к СССР, в решающий момент выступят на стороне СССР. Заместитель Ульманиса военмин Балодис, пользующийся огромной популярностью среди различных слоев Латвии, со своей армией, настроенной в основном также против Германии, предпочли бы СССР Германии»⁶³.

Однако эти надежды в течение весны - лета постепенно таяли. 7 мая советский военный атташе в Риге полковник К.П.Васильев докладывал в Москву: «Правительство, его верхушка по-прежнему тянут латвийский народ в лоно германского фашизма и в критический момент не остановятся перед предательством своего народа. Группа ген. Балодиса стоит на платформе национальной самостоятельности Латвии, рассчитывая на помощь Советского Союза, но пока конкретных мер не принимает и вряд ли на это способна»⁶⁴. А 16 сентября полпред СССР в Латвии И.С.Зотов уже сообщал: «В беседе с военным министром Балодисом выяснилась боязнь прихода Красной армии. Просил меня помочь им в ликвидации экономической трудности. Прощупал его о возможности предложения с их стороны других форм сближения. Выяснилось, что они хотят временной экономической помощи, нисколько себя не связывая прочно экономически и политически с Советским Союзом»⁶⁵.

Латвийское правительство в результате проводимого им курса оказалось во внешнеполитическом отношении между двух огней. Открытое сближение с Берлином со всей неизбежностью грозило осложнением отношений с СССР, который раз за разом подчеркивал особый интерес к сохранению Латвией независимости и при определенных условиях мог в своих действиях опереться на часть русского населения страны, бедноту и действовавшие в подполье коммунистические силы. Правительство не могло не учитывать и антигерманские настроения латышей, фиксируя раз за разом случаи, когда их ненависть к немцам выливалась в насильственные действия.

С другой стороны, сближение Риги с Москвой могло вызвать непредсказуемую реакцию Германии и спровоцировать на выступление антисоветские силы и местных немцев. Шаги навстречу предложениям Москвы были неприемлемы для латвийского правительства также ввиду его откровенно антисоветской позиции, а его отказ от сотрудничества с СССР всячески стимулировался не только Берлином, но и Лондоном. Немалую роль в этом играла и Эстония, с которой Латвия с 1923 года была связана договором об оборонительном союзе, направленном против Советского Союза.

Серьезные противоречия в латвийском обществе побуждали правящие круги проявлять большую осторожность в своих действиях на международной сцене. Позднее такую политику будут называть «политикой качелей». Опасаясь вызвать антиправительственные выступления сил, ратовавших за сближение с Советским Союзом, официальная Рига попыталась не допустить оглашения содержания советского предложения, полученного 28 марта 1939 года. Через своего посланника в Москве Коциньша оно попросило НКИД СССР не публиковать его текст⁶⁶. Нельзя не отметить, что позиция латышей в корне отличалась от позиции правительства Эстонии, упорно требовавшего от Москвы публикации текстов заявлений, которыми в конце марта - начале апреля обменялись стороны⁶⁷, и призывавшего Берлин развернуть политическую кампанию с опорой на эти заявления⁶⁸.

Попытки лавировать латвийские правящие круги предпринимали вплоть до начала мая 1939 года.

В связи с оккупацией 7 апреля 1939 года итальянцами Албании Президент США Ф.Д.Рузвельт 14 апреля обратился к Гитлеру и Муссолини с посланием, в котором призвал решить существующие проблемы за столом переговоров. Он предложил им сделать заявление о том, что вооруженные силы Германии и Италии в течение 10 или 15 лет не совершат нападения на три с лишним десятка стран Европы и Ближнего Востока, перечисленных в послании⁶⁹. В ответ на инициативу американского президента Берлин, желая продемонстрировать отсутствие планов военной агрессии, 17 апреля обратился к ряду государств, в том числе к Эстонии и Латвии, с вопросом, ощущают ли они угрозу со стороны Германии⁷⁰. Если правящие круги Таллина в тот же день с готовностью отрапортовали, что не видят никаких угроз, то латвийское правительство попыталось уклониться от ответа. В беседе с германским посланником Г.У. фон Котце Мунтерс отговаривался тем, что необходимо изучить текст послания и выяснить мнение членов кабинета⁷¹.

Такая позиция Латвии вызвала в Берлине сильное раздражение, и там решили одернуть Ригу. Процитируем запись, сделанную 18 апреля 1939 года статс-секретарем германского внешнеполитического ведомства Э. фон Вайцзеккером: «В соответствии с полученным указанием, я сегодня во второй половине дня позвонил посланнику фон Котце в Ригу, чтобы сказать ему, что ответ латвийского министра иностранных дел Мунтерса на наш запрос по поводу телеграммы Рузвельта нам не понятен. В то время как другие опрошенные правительства почти все поголовно уже ответили и их ответ, разумеется, был негативным, господин Мунтерс превращает эту смешную американскую пропаганду в предмет, относительно которого он хочет выяснить мнение своего кабинета. Если Мунтерс не ответит напрямик словом «нет», то мы будем вынуждены причислить Латвию к тем странам, которые стали угодливыми пособниками господина Рузвельта. Я полагаю, что одного слова господина фон Котце, произнесенного в таком тоне, будет достаточно, чтобы получить от господина Мунтерса само собой разумеющийся ответ»⁷².

Демарш германского посланника подействовал, и 19 апреля латвийское правительство ответило, но вновь весьма и весьма уклончиво: «Современное состояние отношений между Латвией и Германией не дает оснований говорить об угрозе независимости и целостности Латвии. В то же время латвийское правительство не скрывает своей озабоченности нынешним международным положением и выражает опасения относительно дальнейшего развития межгосударственных отношений и возможности сохранения мира. Со своей стороны оно и в будущем будет строго придерживаться политики нейтралитета»⁷³.

Немедленной реакции со стороны Латвии на германское предложение заключить двусторонний пакт о ненападении, сделанное 28 апреля, также не последовало.

Замалчивание правящей верхушкой в Риге советского предложения о помощи и ответа на него правительства Латвии, сдержанная реакция на германские инициативы порождали в латвийском обществе массу противоречивых слухов и домыслов. Вопреки желанию правящей верхушки это вело к обострению обстановки в стране. В правых кругах усиливалось подозрение, что может быть заключен (или уже заключен) договор о взаимопомощи с СССР. При этом там ссылались на высказывания, исходившие якобы как от латвийских военных, так и от сотрудников советского полпредства в Риге. Противники сотрудничества с СССР всем этим были крайне встревожены и решили немедленно начать действовать.

Ниже мы публикуем документальное свидетельство подготовки в Латвии прогерманского политического переворота. Оно представляет собой служебную записку Г.Майсснера, руководителя отдела стран Северной Европы в Координационном центре НСДАП (Partei-Verbindungsstelle), действовавшем при «личном штабе» заместителя Гитлера по партии Р.Гесса⁷⁴, которая была адресована Р.Ликусу - ведущему сотруднику «личного штаба» Риббентропа. Документ убедительно доказывает, насколько обоснованными были опасения правительства СССР относительно косвенной агрессии Германии в Латвии.

«Берлин, 3 мая 1939 г.⁷⁵ 

Записка для оберфюрера СС Ликуса

Относит[ельно] переговоров с руководителями латвийской оппозиции.

3.5. в 15 часов меня посетили ранее уже представленный в бюро владелец универмага из Латвии Карлссон, который в прежние времена возглавлял в Латвии экономический Центр⁷⁶, и войсковой священник Сандлер, который ранее являлся одним из руководителей Христианско-национальной партии⁷⁷. 4.5. придет третий - полковник Фрейми, представляющий старых фронтовиков.

Все трое принадлежат к оппозиции, которая в настоящий момент тайно ведет работу против правительства Ульманиса. Они пришли, как мне было сказано, потому что один латвийский редактор, с которым Карлссон находится в дружеских отношениях, узнал от руководителя пресс-службы советского представительства в Латвии, что Латвия и Советская Россия приблизительно 14 дней назад заключили военный пакт. Это сообщение подтвердил затем один латвийский генерал, к которому Карлссон обратился с запросом.

Такое развитие событий вызвало в Латвии сильное беспокойство. В связи с этим руководители ведущих оппозиционных партий провели совещание и теперь планируют открыто заявить о своей оппозиции внешнеполитическому курсу латвийского правительства. Они хотят иной ориентации, а именно тесного контакта с Германией. Но оппозиция перейдет к решительным действиям лишь в том случае, если будет знать, что Германия больше симпатизирует ее установке, чем позиции нынешнего латвийского правительства. Поэтому они хотят точно знать, имеет ли рейх намерение оказать поддержку дружественным Германии силам в Латвии, которые имеются во всех слоях ее общества. О формах [действий] оппозиции и о путях выполнения решения о свержении правительства они расскажут подробнее, если будут уверены в том, что получат поддержку.

Было сказано, что если рейх по каким-либо причинам в настоящий момент не сможет заняться этим вопросом, то [оппозиция] будет ждать, однако в течение ближайших недель многое будет упущено.

Из беседы я смог вновь заключить, что представители оппозиции намерены поставить Латвию под протекторат Германии; Германия, разумеется, должна дать заверения о том, что сохранит [для латышей] свободу в области культуры.

Со своей стороны я заявил, что не уполномочен давать обещаний, а могу лишь выслушать и обсудить вопрос. Но я попытаюсь поговорить об этом с руководством и потому попросил бы позвонить мне в пятницу во второй половине дня, чтобы, может быть, договориться о новой встрече.

Прошу сообщить, есть ли у Вас интерес к переговорам с латышами, которые могли бы быть назначены на утро субботы⁷⁸.

подп. Майсснер».

Как следует из документа, встреча 3 мая между лидерами латвийской оппозиции и германскими политиками была не первой и, видимо, не последней. Нацисты никогда не порывали связей с прогермански настроенными деятелями из других стран, тем более из тех, которые планировалось в будущем превратить в составную часть «нового жизненного пространства немецкой нации».

Документы о последующих переговорах немцев с латышской оппозицией автором этих строк не были выявлены в фондах Политического архива МИД ФРГ. Но можно предположить, что, если даже эти переговоры и состоялись, отмашку из Берлина на осуществление государственного переворота правые в Латвии не получили. Переворот мог спутать германские планы и, учитывая непростую внутриполитическую обстановку и настроения значительной части населения этой прибалтийской страны, иметь негативные последствия для германской политики. Вместе с тем обращает на себя внимание один показательный факт. Видимо, неслучайно 4 мая 1939 года, то есть на следующий день после встречи Майсснера с лидерами латвийской оппозиции, Риббентропа навестил латвийский посланник Э.Кревиньш, который буквально с порога сообщил германскому министру, что «латвийское правительство принципиально готово вступить в переговоры о заключении пакта о ненападении с Германией»⁷⁹.

В Риге, скорее всего, получили известие о визитах в Берлин некоторых латвийских деятелей и цели этих визитов. Нельзя исключать, что сведения на этот счет могли поступить от самих немцев, рассчитывавших оказать давление на правительство Ульманиса. Вполне объяснимы и та спешка, с которой Кревиньш предложил Риббентропу текст совместного заявления о начале германо-латвийских переговоров по пакту о ненападении, и его настоятельная просьба «сегодня же сообщить, может ли быть опубликован данный текст завтра в германской и латвийской прессе»⁸⁰. Латвийское правительство стремилось как можно скорее предать огласке факт начала переговоров, а следовательно, и налаживания отношений между Латвией и Германией, надеясь тем самым обезоружить оппозицию. В ответ на согласие латышей вступить в переговоры Риббентроп великодушно пообещал Кревиньшу, что германское правительство не будет связывать заключение пакта с постановкой так беспокоящего Ригу вопроса о положении немцев в Латвии⁸¹.

Латыши были сломлены и, в общем-то, заняли место в фарватере германской политики. 22 мая 1939 года латвийское правительство провело откровенно антисоветскую акцию - в Риге состоялось пышное празднование 20-летия освобождения города от большевиков, в котором приняла участие многочисленная германская делегация. На торжествах звучали речи о необходимости для латышей, как в былые годы, выступать плечом к плечу с Германией. Участники предавались воспоминаниям о том, как латышская бригада под командованием Балодиса вместе с немецкими добровольческими частями генерала фон дер Гольца вступала в город. Вслед за этими торжествами в Латвию толпами хлынули «туристы» из Германии. В германской прессе прекратились нападки на Ригу, там стала всячески подчеркиваться близость политических режимов двух стран. Латвийские газеты отвечали немцам взаимностью⁸². С 23 мая 1939 года Берлин снял ограничения на продажу германского оружия и военной техники Латвии⁸³. Данное государство больше не рассматривалось им как недружественное.

Литва: несостоявшийся протекторат

Говоря о Прибалтике, нельзя не коснуться еще одной страны - Литвы. Хотя на англо-франко-советских переговорах она никак не фигурировала, но позднее, с 28 сентября 1939 года, оказалась, как известно, в сфере интересов СССР. Происходившее с Литвой слегка выходит за хронологические рамки, обозначенные в заголовке данной статьи, но рассказать об этом необходимо, поскольку германская политика косвенной агрессии проявилась в отношении этого государства в особой форме.

К началу 1939 года в деле экономического подчинения Литвы, по мнению немцев, ими уже была решена ранее поставленная задача - поставить эту страну в полную зависимость от Германии. В докладной записке политико-экономического отдела германского внешнеполитического ведомства от 27 мая 1939 года отмечалось: «Наша цель теснейшим образом экономически привязать Литву к рейху, не демонстрируя это вовне», достигнута. Доля Германии в литовском импорте составляет 50%, в экспорте - 40%. «В наших интересах, - говорилось далее в записке, - всячески избегать в беседах и публикациях освещения вопроса, к чему это в действительности должно привести»⁸⁴.

Наличие у Литвы сухопутной границы с Восточной Пруссией давало немцам дополнительные возможности оказывать на нее давление, а после 22 марта 1939 года говорить о сохранении этой прибалтийской страной полной самостоятельности уже вряд ли было возможно. К тому же, играя на литовско-польских противоречиях по территориальному вопросу, возникших после оккупации Польшей в 1920 году Вильно (Вильнюса) и Виленской области (аннексированы поляками в 1922 г.), Берлин все больше склонял руководство Литвы во главе с Президентом А.Сметоной на свою сторону. Согласно агентурному донесению, полученному Берлином из тогдашней столицы Литвы Ковно (Каунаса) 3 июля 1939 года, в литовских правящих кругах к этому времени сложилось прочное мнение, что в случае германо-польской войны «они скорее согласятся на оккупацию Литвы немцами», чем поляками, поскольку убеждены, что при поляках литовцы навсегда утратят суверенитет и прекратят свое существование как нация⁸⁵. Что же касается самой возможности германской оккупации, то она, по мнению литовцев, если и произойдет, то без боевых действий, поскольку при подписании 22 марта 1939 года германо-литовского договора о передаче в состав рейха Мемеля и Мемельской области стороны приняли на себя обязательство не применять друг против друга силу. К тому же в правящих кругах Литвы хорошо понимали, что противостоять Германии в военном отношении у них нет возможности, а военный конфликт с ней будет иметь для страны катастрофические последствия⁸⁶.

Стремление Германии подчинить своим интересам Литву не только в экономическом, но и в политическом отношении особенно ярко проявилось накануне нападения немцев на Польшу и в первые дни войны.

29 августа 1939 года Риббентроп направил в германское диппредставительство в Ковно телеграмму, содержание которой «в предельно вежливой форме» посланник Э.Цехлин должен был довести до сведения литовского правительства. В ней говорилось: «В соответствии с договором о Мемеле от 22 марта с. г., мы полны решимости придерживаться нашего заверения, что ни при каких обстоятельствах не применим силу против Литвы. Разумеется, при этом мы рассчитываем, что и Литва в возможном конфликте будет соблюдать в отношении нас совершенно безукоризненный нейтралитет. Он подразумевает прежде всего, что Литва не только не потерпит нарушения третьей стороной своего нейтралитета, но и обязательно окажет ему противодействие всеми имеющимися средствами. Если же литовская позиция в случае такого рода нарушения нейтралитета третьей стороной будет, вопреки нашим ожиданиям, иной или окажется, что Литва сочтет, что не в состоянии сохранять нейтралитет, то мы, разумеется, будем вынуждены защитить свои интересы таким способом, к какому нас будет вынуждать сложившееся в результате этого положение»⁸⁷. Получив грозное предупреждение, литовское правительство в тот же день сообщило германскому посланнику, что выражает «удовлетворение и горячую благодарность за заявление» Берлина, и заверило, что его действия будут полностью отвечать требованиям немцев⁸⁸.

Сразу после этого Цехлину с Вильгельмштрассе поступило новое распоряжение: «Выяснить в осторожной форме, готово ли литовское правительство предпринять своего рода демонстрацию на польской границе, например, путем сосредоточения войск»⁸⁹. Литовцы и в этом случае заверили немцев, что относятся к интересам Германии с пониманием, а литовские части давно стянуты к польской границе. Вместе с тем они попросили Берлин держать эту информацию в секрете⁹⁰.

Но дальше - больше. Немцы начали активно втягивать Литву на стороне Германии в предстоящую войну против Польши. Вечером 30 августа в Ковно поступила очередная команда из Берлина: сообщить литовскому правительству о «наших симпатиях к литовским аспирациям на Виленскую область» и о готовности при территориальном переустройстве Польши учесть литовские претензии на нее⁹¹.

С началом боевых действий между Германией и Польшей тон и содержание обращений немцев и вовсе изменились. Они стали сначала настойчиво предлагать, а затем и требовать от литовцев ввести войска в Виленскую область и оккупировать ее.

Однако такое предложение Берлина было встречено в Ковно с настороженностью. В литовском руководстве возникли разногласия, которые носили, правда, чисто тактический характер, поскольку все без исключения его представители считали возвращение Виленщины в состав Литвы восстановлением исторической справедливости. Сметона и военный министр генерал К.Мустейкис настаивали на немедленном и безоговорочном принятии предложения немцев, в то время как премьер-министр генерал Й.Чернюс и главнокомандующий литовской армией генерал С.Раштикис предлагали не торопиться, указывая, что война еще только началась, каким будет ее исход неизвестно, а в случае поражения Германии Литва, выступившая фактически в роли ее союзницы, может оказаться в крайне тяжелом положении⁹². Лучше всего, предлагали они, выждать и заполучить Виленскую область не военным, а политическим путем - по решению мирной конференции, которая неизбежно состоится по окончании боевых действий, либо по итогам проведенного в этой области референдума⁹³.

Неопределенная позиция литовцев вызывала раздражение в Берлине, поскольку срывала задуманную комбинацию. 8 сентября начальник политического отдела германского внешнеполитического ведомства Э.Вёрман поручил германским дипломатическим представителям в Ковно напомнить командованию литовской армии о необходимости перехода к решительным действиям, а 9 сентября уже сам Риббентроп по согласованию с Гитлером отдал распоряжение: «Уполномочить германского военного атташе в Ковно [подполковника Э.] Юста подтолкнуть литовское армейское руководство к решению виленского вопроса. Одновременно посланнику Цехлину поручается установить связь с теми членами правительства, которые выступают за это»⁹⁴.

Параллельно в Берлине начались интенсивные переговоры с литовским посланником К.Шкирпой, деятелем, настроенным исключительно прогермански. Относительно этой персоны нельзя не отметить, что именно он впоследствии, к началу лета 1941 года, в тесном сотрудничестве с Абвером подготовит восстание в тылу Красной армии в помощь вступившему на территорию Литвы вермахту⁹⁵.

9 сентября на встрече с уже упоминавшимся выше П.Клейстом Шкирпа пообещал обеспечить всяческую поддержку германскому требованию и даже попросил предоставить ему самолет для полета в Ковно, чтобы оперативно провести работу с членами правительства. Шкирпа также передал Клейсту карту, на которой были обозначены территориальные претензии Литвы⁹⁶. Хотя эта карта в германских архивных фондах не сохранилась, но аппетиты Литвы ни для кого не являлись секретом. Их Шкирпа лишний раз обозначил, нанеся 12 сентября визит вежливости новоназначенному полпреду СССР в Германии А.А.Шкварцеву. Литва хотела бы получить, заявил он, всю «северо-восточную часть Польши», населенную, по его словам, «главным образом литовцами, тяготеющими к Литве»⁹⁷. То есть заявка делалась на довольно обширную территорию всей бывшей Виленской губернии Российской империи.

Немцы, естественно, не собирались удовлетворять литовские территориальные притязания, тем более что сама Литва рассматривалась ими как часть их будущего «жизненного пространства». После встречи Клейста со Шкирпой Риббентроп в тот же день распорядился: «Сказать Шкирпе, что Литва должна немедленно захватить Вильно и не больше!»⁹⁸.

Попытки Берлина спровоцировать Литву на захват Виленской области и тем самым накрепко привязать к своей политике продолжались еще несколько дней⁹⁹. Видя бесперспективность такого пути реализации своего плана, 16 сентября Риббентроп дал указание Цехлину: «Впредь не касаться темы Вильно, а также не только не реагировать, если литовская сторона вновь захочет в каком-то виде ее поднять, но и пресекать любые разговоры об этом»¹⁰⁰.

Германское руководство решило добиться подчинения Литвы иным способом. Вариант насильственного отстранения литовского правительства и приведения к власти новых людей, полностью послушных воле Берлина, быстро отпал. Направленного из Германии в Литву лидера фашистской организации «Железный волк» А.Вольдемараса, который в 1934 году уже пытался организовать прогерманский государственный переворот, но был арестован, осужден и через какое-то время выслан из страны, литовская полиция схватила прямо на границе и надежно изолировала¹⁰¹. Сторонники Вольдемараса без своего вождя вряд ли могли решиться на новое выступление. Вариант военной оккупации Литвы также был неприемлем ввиду общей военно-политической ситуации и отсутствия у Германии сколько-нибудь убедительного повода для отказа от своего обязательства не применять силу в отношении этого государства. В распоряжении у Берлина оставался, по сути, единственный вариант действий - прекратить делать «соблазнительные предложения» и оказать мощное политическое давление на действующее правительство.

17 сентября немцы устроили руководству Литвы форменную головомойку, обвинив его в том, что оно через своих дипломатических представителей якобы передавало правительствам Англии и Франции, находящимся в состоянии войны с Германией, информацию о германских инициативах в виленском вопросе. Оправдания литовцев, что никакой информации не передавалось, немцами были категорически отвергнуты со ссылкой на то, что сведения поступили в Берлин из совершенно достоверного источника¹⁰².

20 сентября к Риббентропу, находившемуся в захваченном немцами Данциге, был срочно приглашен Шкирпа и вызван из Ковно Цехлин. На встрече, прошедшей на следующий день, состоялся очень серьезный разговор, о чем свидетельствовала, в частности, отмеченная наблюдателями глубокая озабоченность руководства литовского МИД, бросившегося после доклада Шкирпы совещаться с президентом¹⁰³. Риббентроп передал также приглашение министру иностранных дел Литвы Ю.Урбшису прибыть к нему в Данциг 23 сентября и пообещал прислать за ним самолет. При этом он заверил, что приглашение не связано «с какими-нибудь неожиданностями и нажимами», но попросил держать поездку «в секрете, подчеркнув, что это диктуется интересами самой Литвы»^104.

Резкий германский выпад в адрес литовского правительства, а затем данцигские «консультации» и внезапное приглашение Урбшиса к Риббентропу под убаюкивающие заявления последнего вызвали в Ковно большую тревогу. По Литве поползли слухи, что немцы готовят ей судьбу Чехословакии. Причем отмечалось, что источником слухов является само германское дипломатическое представительство¹⁰⁵.

Эти опасения были ненапрасными. Есть все основания предполагать, что на встрече в Данциге обсуждалось содержание германо-литовского договора, который планировалось предложить подписать Урбшису на встрече с Риббентропом. Сохранившийся в германских архивах «набросок» этого договора (обращаем внимание, каким числом он датирован) уже публиковался на русском языке, но почему-то в переводе с английского, с рядом неточностей и, главное, под искаженным названием, что в известной мере меняло его смысл¹⁰⁶. Предваряя публикацию данного документа в переводе с немецкого, отметим, что «Schutzvertrag», как это значится в оригинале, - отнюдь не «договор об обороне», тем более что в этом кратком документе речь идет не только о ней, а договор о защите или об охране. Такого рода договоры в колониальную эпоху заключались немцами с подвластными им территориями.

Вот этот документ:

«Набросок договора о защите

между Германской империей и Литовской республикой

20 сентября 1939 г.

Германское имперское правительство и Литовское правительство, учитывая общее политическое положение в Европе и в целях обеспечения интересов обеих стран, которые во всех отношениях дополняют друг друга, договорились о следующем:

Статья I

Литва, сохраняя свою государственную самостоятельность, находится под защитой Германской империи.

Статья II

Для осуществления этой защиты Германия и Литва заключают между собой военную конвенцию.

Статья III

Оба правительства немедленно вступают в переговоры друг с другом в целях установления тесных и всеобъемлющих экономических отношений межу двумя странами.

Содержание военной конвенции:

1) Численность, дислокация и вооружение литовской армии всегда устанавливаются по прямому согласованию с Верховным командованием вермахта.

2) Для практического осуществления условий пункта 1 в Ковно направляется постоянная германская военная комиссия»¹⁰⁷.

Спешка и нервозность, просматривавшиеся в действиях немцев в эти дни, вполне объяснимы. 17 сентября части Красной армии вступили на территорию Польши и 19 сентября были уже в Вильно. В Берлине опасались, что Москва, никогда не признававшая факт аннексии Польшей Виленской области¹⁰⁸, передав ее Литве, усилит там свое влияние, а в Ковно найдутся политические силы, которые в знак благодарности за это, а также памятуя о том, что весной 1938 года именно вмешательство СССР позволило предотвратить нападение Польши¹⁰⁹, захотят пойти на тесное сотрудничество с русскими. В Берлине, видимо, сочли, что действовать нужно срочно, пренебрегая любыми условностями и дипломатическим этикетом.

Обращает на себя внимание еще один факт. Одновременно с данцигскими «консультациями» и, видимо, рассчитывая, что Литва уже «в кармане», немцы решили продемонстрировать Москве, что именно они являются представителями и защитниками литовских интересов. 21 сентября Риббентроп дал указание германскому послу в СССР Ф.В. фон дер Шуленбургу «в дружеской форме» напомнить Сталину и Молотову о наличии двусторонней договоренности, закрепленной в секретном дополнительном протоколе к советско-германскому Договору о ненападении от 23 августа 1939 года, о признании интересов Литвы в отношении Виленской области¹¹⁰. Это был недвусмысленный намек не в последнюю очередь и на то, что вопрос о передаче этой территории литовцам не может решаться советским руководством единолично, без согласования с Берлином, и не должен выглядеть как акт доброй воли исключительно Советского Союза.

Серьезное изменение общей военно-политической обстановки в связи с вступлением Красной армии в Польшу и ее появлением на границах Литвы позволило литовскому правительству более решительно изложить наконец свою позицию немцам. 22 сентября Цехлин доложил в Берлин, что Урбшис, принимая с глубокой благодарностью приглашение Риббентропа, «высказался также по политическим вопросам, которые, очевидно, являлись реакцией на предшествующие консультации. Содержание сказанного сводилось к следующему: именно в нынешней ситуации Литва хочет и дальше сохранять, особенно с Германией, дружественно-соседские отношения. Она хочет и дальше проводить политику нейтралитета, а ее желание - выйти из нынешней сложной международной ситуации свободной и независимой; хотя ее целью является поддержание добрых отношений со всеми государствами, однако на первом месте в ее политике стоят отношения с соседями. У Литвы есть национальные аспирации, но она хочет добиться их удовлетворения мирным путем… В заключение он попросил передать германскому правительству благодарность литовского правительства за понимание, которое оно проявило в последнее время к национальным претензиям Литвы»¹¹¹.

Сказанное Урбшисом не оставляло сомнений, что Литва не подпишет с Германией договор, нарушающий ее «свободу и независимость», что она не сойдет с позиции нейтралитета, а возвращения Виленщины будет добиваться путем переговоров с контролирующим эту область СССР, который теперь стал для нее «соседом». Поняв, что и этот вариант подчинения Литвы не сработал, 22 сентября Риббентроп распорядился сообщить в Ковно, что просит отложить визит Урбшиса, а затем и вовсе отозвал свое приглашение^112.

Попытка немцев предстать перед советским руководством в роли опекунов Литвы тоже не увенчалась успехом. Демонстрация такого рода амбиций, видимо, лишь ускорила постановку Москвой вопроса о корректировке прежних договоренностей и включении Литвы, подобно другим прибалтийским государствам, граничащим с СССР, в советскую сферу интересов. 22 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что Москва не забыла о договоренности в отношении Виленской области, но он не считает, «что уже пришло время заниматься частностями. Молотов дал понять, - докладывал Шуленбург, - что виленский вопрос является частью всего комплекса вопросов, связанных с Прибалтикой, и его нужно будет принять во внимание при окончательном урегулировании»¹¹³. 25 сентября руководство СССР официально предложило Берлину пересмотреть линию разграничения интересов сторон и передать Литву «в обмен» на Восточную Польшу в советскую сферу интересов. Переговоры по этому вопросу прошли 27-28 сентября с прибывшим в Москву Риббентропом. На них германская сторона приняла советское предложение.

К вопросу о советско-германском пакте и значении «первоначальных успехов»

Положить конец немецким претензиям на Литву руководству СССР удалось без особого труда, о чем свидетельствует довольно подробная запись переговоров, которые с советской стороны вел лично Сталин¹¹⁴. В этой связи обращает на себя внимание одно обстоятельство, на котором следует остановиться.

Если посмотреть на советско-германские отношения с лета 1939 года до конца 1940-го, то нельзя не отметить, что Берлин, по сути, без возражений принимал советские предложения и требования. Это объясняется тем, что в стремлении нейтрализовать СССР Гитлер угодил в расставленную им же самим ловушку. Отказывать Москве в серьезных вещах ему было нельзя, пока не решены первоочередные задачи его плана - разгром Польши и нанесение поражения Франции и Англии. Отсюда и согласие на подписание выгодного для СССР кредитного соглашения, а вслед за ним договора о ненападении, и заявления о готовности учитывать советские интересы на всей территории от Черного моря до Балтики.

Кстати, попытка немцев ограничиться в этом вопросе словесными заверениями и увильнуть от принятия на себя твердых обязательств была пресечена Москвой. 17, а затем 19 августа 1939 года им было ясно дано понять: предполагаемый пакт будет «действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта»¹¹⁵. После этого, 23 августа, немцам пришлось зафиксировать в письменном виде свое признание, что Прибалтика (в тот момент без Литвы), Восточная Польша и Бессарабия относятся к сфере интересов СССР.

Затем был «день позора немецкого политического руководства», как назвал это событие в своем дневнике Гальдер¹¹⁶. После столкновения 20 сентября частей вермахта и Красной армии под Львовом немцы были вынуждены по требованию Москвы начать в ускоренном порядке отводить свои войска из Восточной Польши, а еще через несколько дней, о чем уже говорилось выше, согласиться с советским предложением пересмотреть линию разграничения интересов сторон и отказаться от Литвы. Без каких-либо возражений они «проглотили» заключение Советским Союзом осенью 1939 года договоров о взаимопомощи с прибалтийскими государствами и размещение там советских военных баз, прекрасно понимая, против кого эти базы направлены.

Во время советско-финляндской войны Германия ограничила свою активность на Балтике, поскольку опасалась возможных инцидентов с СССР, и Берлин даже не заявлял протестов по поводу случаев, когда германские транспортные суда подвергались атакам советского флота и авиации. Летом 1940 года немцы никак не отреагировали на слезные просьбы прибалтийских правительств воспрепятствовать их отстранению от власти и вводу на территорию Прибалтики дополнительных частей Красной армии. Список германских «уступок» можно продолжать, распространив его на вопросы экономических отношений, в рамках которых Берлин соглашался поставлять в СССР станки, оборудование и материалы, заранее зная, что они будут использованы для нужд военного производства.

Кто-то, наверное, скажет: многое из того, что перечислено выше, является как раз свидетельством «преступного сговора», «союза двух диктаторов», их «дружбы, скрепленной кровью». Тезис не новый, западного изготовления, экспортированный в СССР в «эпоху гласности и перестройки» под видом одного из «новых подходов» к освещению советской истории, а на деле нацеленный на дискредитацию политики СССР. О несостоятельности такой оценки автору этих строк уже приходилось писать. С аргументацией желающие могут ознакомиться¹¹⁷. Другие скажут: а почему бы немцам и не идти на уступки Москве? Они же знали, что в скором времени отвоюют все обратно. С такой точкой зрения можно было бы, в принципе, согласиться, если бы она не основывалась на «послевоенном знании», знании того, что произойдет потом. А тогда ни этого знания, ни ясного представления, как будут дальше развиваться события, не было.

В 1939 году Гитлер планировал через два года начать свою главную войну - войну против СССР, а до этого решить «промежуточные задачи», но он и предположить не мог, что сломить Англию ему так и не удастся. Сталин тоже знал, что через два года немцы могут напасть, знал также, что сначала они пойдут на Запад и заинтересованы в том, чтобы СССР не ударил им в тыл. В то же время он, очевидно, надеялся, что «западный поход» Гитлера затянется надолго и, может быть, где-нибудь в полях Франции немцы и вовсе, как в Первую мировую войну, наглухо увязнут. Но он не мог предвидеть, что доблестная французская армия не продержится и полутора месяцев, а англичане позорно сбегут с континента и будут заперты на своем острове. А разве кто-то мог знать наперед, что Гитлер, не завершив войну в Западной Европе, все-таки нападет на СССР в запланированный им срок, надеясь, что, разгромив Советы, он победит и Англию - лишит ее возможного союзника на континенте и тем самым вынудит капитулировать.

Принятое им решение начать войну на два фронта было парадоксальным, поскольку шло вразрез не только с печальным для Германии опытом прошлого, но и с основами военной науки и геополитического мышления тех лет. Или те же поляки, мечтавшие в случае войны с Германией через пару недель вместе с западными союзниками победно маршировать по улицам Берлина. Могли ли они предполагать, что англичане и французы их попросту бросят на произвол судьбы, и представить, что вообще ожидает Польшу? Более или менее ясное видение будущего было, пожалуй, только у прибалтов. Они не сомневались, что в случае достижения договоренности между немцами и русскими их нейтралитет и независимость пойдут прахом, и они неизбежно окажутся под властью тех или других. Для политической верхушки прибалтийских стран немцы были, конечно, во всех отношениях более предпочтительными.

Советским Союзом руководили трезвые политики, видевшие, как цинично перекраивается карта Европы, и понимавшие, что рано или поздно война неизбежна. Все больше убеждаясь в том, что договориться с западными державами о противодействии агрессивной политике Германии вряд ли удастся, в Кремле решили принять предложение германского правительства урегулировать двусторонние отношения. Других вариантов избежать войны, хотя бы на время, не оставалось. При этом там знали, что стоит за «вторым Рапалло» и в чем состоит главный интерес немцев. Учитывая этот интерес, их использовали по максимуму, побудив, помимо всего прочего, еще и оказать давление на японцев с целью заставить тех прекратить военные действия против СССР на Дальнем Востоке¹¹⁸.

Договор о ненападении с Германией позволил СССР не только остаться «вне войны», но и в случае нападения немцев сократить фронт вероятного вторжения и отодвинуть его от жизненно важных политических и экономических центров страны на прибалтийском направлении - от Ленинграда, Минска и Москвы. СССР приобрел широкий выход в Балтийское море и мог теперь не опасаться, что его военный флот с началом войны будет заперт в Финском заливе. Наконец, договор способствовал окончательному превращению СССР из объекта в субъект мировой политики, причем в статусе великой державы. Это был огромный политический успех Советского Союза, с которым Запад до сих пор не может смириться.

Подписание договоров о взаимопомощи с прибалтийскими государствами и размещение на их территории военных баз, оказание им экономической помощи, твердое исполнение Советским Союзом обязательства не вмешиваться во внутренние дела прибалтов¹¹⁹ не привели к изменению отношения их правящих кругов и части населения к СССР. Оно оставалось недружественным. Летом 1940 года, когда стало ясно, что вермахт поворачивает на Восток, с таким положением дел больше нельзя было мириться. Не вызывало сомнений, что в случае войны малочисленные советские гарнизоны не смогут предотвратить оккупацию прибалтийских государств вермахтом, а, вероятнее всего, эти государства добровольно выступят на стороне Гитлера. Выход был один - отстранить враждебно настроенные правительства, привести к власти дружественные СССР силы и значительно усилить группировку советских войск, размещенную в Прибалтике. Что и было сделано. Последовавшее вслед за этим включение прибалтийских республик в состав СССР произошло на основе решения их собственных парламентов, обратившихся с соответствующими просьбами к Москве.

То, что эти действия СССР были продиктованы далеко не «экспансионистскими» устремлениями, как это часто пытаются представить, а прежде всего потребностями подготовки к войне с Германией и необходимостью исключить возможность выступления прибалтов в этой войне в качестве германских союзников, отмечали и сами немцы. В первой половине июня 1940 года германская военная разведка констатировала: «Из-за германских успехов на Западе русские очень нервничают»¹²⁰, а Шуленбург сообщал в Берлин: меры, принимаемые Москвой, объясняются тем, «что советское правительство предполагает, что в прибалтийских государствах под впечатлением германских военных успехов оживятся определенные надежды на Германию»¹²¹.

Отвечало ли государственным интересам СССР принятие в его состав прибалтийских республик? Безусловно, отвечало. Помимо укрепления безопасности на северо-западном направлении, это давало ему дополнительные материальные ресурсы, соответствовало политическим и идеологическим интересам, не говоря уже о том, что означало возвращение территорий бывшей Российской империи, утраченных в результате Гражданской войны и иностранной военной интервенции.

Но, утвердившись в военном и политическом отношении в Прибалтике, руководство СССР не было полностью уверено, что в случае войны тамошнее население будет на его стороне. И здесь нельзя не вспомнить замечание, присутствовавшее в уже цитировавшемся выше январском, 1939 года донесении Берии Ворошилову. Сказанное Берией о Латвии может быть в полной мере отнесено и на счет других прибалтийских государств. Сообщая о дружественном отношении большинства населения этой страны к СССР, он, однако, подчеркнул: «В случае возникновения русско-германского конфликта и столкновения русских и германских войск на территории Латвии конечная ориентация последней будет зависеть от первоначальных успехов той или другой стороны»¹²².

Последующая история доказала правоту этих слов. Осенью 1939 года и летом 1940-го «первоначальный успех» (политический) был на стороне СССР, и его политических представителей и солдат приветствовали с цветами толпы жителей прибалтийских городов. Летом 1941 года «первоначальный успех» (на сей раз военный) был у немцев, и на улицах опять были толпы людей с цветами. Летом 1944 года военный успех был на стороне Красной армии, и вновь на улицы вышли массы народа и опять были цветы. Видимо, такое поведение населения любого малого государства, попавшего в жернова противоборства крупных держав, вполне закономерно, особенно если это население не едино в своих интересах и политических предпочтениях.

Изменилось ли что-то в дальнейшем? В сущности, нет. Разве не было в прибалтийских республиках торжеств и ликования по поводу успеха Запада в холодной войне против СССР и обретения ими самостоятельности, а позднее в связи с их принятием в ЕС и НАТО? Разве там не встречали политиков и солдат, только теперь уже «евроатлантических», радостными улыбками и цветами? Все это было. Но, как известно, история не заканчивается сегодняшним днем, а что может случиться в будущем, никому не ведомо.

¹Год кризиса (1938-1939): Документы и материалы. М., 1990. Т. 1. Д. 342.

²Там же. Т. 2. Д. 396.

³См.: там же. Д. 465, 467, 479.

⁴СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны: Сентябрь 1938 г. - август 1939 г. Документы и материалы. М., 1971. Д. 376.

⁵Там же. С. 693-694. Прим. 132.

⁶Там же. Д. 340.

⁷Год кризиса. Т. 2. Д. 397.

⁸Ursachen und Folgen (далее - UF). Eine Urkunden- und Dokumentensammlung zur Zeitgeschichte. Berlin (West-), o. J. Bd. XIII, Dok. 2791h.

⁹Причины Второй мировой войны: Документы и комментарии. М., 1988. Ч. 7. Гл. 1. Д. 24.

¹⁰Там же.

¹¹См.: Год кризиса. Т. 1. Д. 173, 213, 221, 253, 277, 287, 318; т. 2: д. 418, 450, 471, 472, 476; Документы внешней политики СССР: 1939 год (далее - ДВП). Т. ХХII. Кн. 1. М., 1992. Д. 112, 160, 243, 254, 262, 291, 358, 377, 389, 392, 394, 396, 414, 416, 429.

¹²См.: Ueberschär G.R. Hitler und Finnland 1939-1941. Wiesbaden, 1978. S. 39-40.

¹³Подробнее см.: Барышников В. Политический кризис 1939 г. и Финляндия // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. М., 2019. С. 90-104.

¹⁴Имеется в виду «личный штаб» министра иностранных дел Германии Й. фон Риббентропа (Dienststelle Ribbentrop), в который поступали и в котором проверялись и обрабатывались агентурные донесения по внешнеполитическим вопросам.

¹⁵Министр торговли Великобритании Р.Хадсон находился в Москве 23-27 марта 1939 г. Делегация Финляндии по заключению торгового договора с СССР вела переговоры в Москве 4-23 марта того же года. Одновременно с этим в Хельсинки проходили переговоры советского представителя Б.Е.Штейна с руководством Финляндии. См.: ДВП. Т. XXII. Кн. 1. Д. 119, 132-134, 140-141, 148, 152, 173, 184, 197; кн. 2. Прим. 56, 65.

¹⁶Предложение о закупке Советским Союзом у Финляндии товаров на 450 млн. финских марок было сделано финской стороной. Советская сторона соглашалась закупить товары общей стоимостью в 320 млн. марок.

¹⁷Politisches Archiv des Auswärtigen Amts (далее - PA AA): Dienststelle Ribbentrop. Mitarbeiter Berichte I. Vertraulich. 3/1 Teil 1 (Vom 1938 bis 1939) (R 27114), Bl. 37581. Это же сообщение с пометами о перепроверке и подаче высшему руководству: Ibid.: Vertrauliche Mitarbeiterberichte I. 4/1 Teil 1 (1939) (R 27118), Bl. 279433.

¹⁸PA AA: Büro des Staatssekretär. England, Bd. 2 (Vom 1. Mai 1939 bis 18. Juni 1940) (R 29570), Bl. 169712.

¹⁹Имеется в виду германский военный атташе в Финляндии, Эстонии и Латвии полковник Х.Рёссинг, штаб-квартира которого располагалась в Хельсинки.

²⁰Генерал армии М.Вейган, до 1935 г. - начальник Генерального штаба, с мая 1940 г. - верховный главнокомандующий французской армией.

²¹PA AA: Büro des Staatssekretär. Finnland, Bd. 1 (Vom Juli 1939 bis 29. Februar 1940) (R 29578), Bl. 006 (B 003026).

²²Т.Сноу.

²³Х.Холма.

²⁴PA AA: Politische Abteilung. Pol. II. Englischer Versuch der Bildung einer antideutschen Mächtegruppe im März 1939, Bd. 7 (Vom 16. Juni 1939 bis 14. Juli 1939) (R 102788), Bl. 389900.

²⁵Г.А.Грипенберг.

²⁶PA AA: Büro des Staatssekretär. England, Bd. 2 (Vom 1. Mai 1939 bis 18. Juni 1940) (R 29570), Bl. 169627.

²⁷Akten zur deutschen auswärtigen Politik 1918-1945 (далее - ADAP), Serie D (1937-1945), Bd. VI, Dok. 185.

²⁸Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 558. Оп. 11. Д. 436. Л. 31. Цитируемый документ ранее был опубликован в отредактированном и сокращенном виде в сборниках «Документы и материалы кануна Второй мировой войны. 1937-1939». Т. 2: январь - август 1939 г. М., 1981. Д. 47 и «Год кризиса». Т. 1. Д. 311. Здесь и далее в статье документы из российских архивов цитируются по фотокопиям их оригиналов, размещенным на сайте Президентской библиотеки.

²⁹ДВП 1939. Т. XXII. Кн. 1. Д. 180, 181, 182, 204, 205, 241.

³⁰Там же. Кн. 2. Прим. 95. С. 540.

³¹PA AA: Büro des Staatssekretär. Russland, Bd. 1 (R 29712), Bl. 016 (111296), 111 (111387)-112 (111388).

³²ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 196, Anm. 3.

³³См.: Барков Л.И. В дебрях Абвера. Таллин, 1971.

³⁴PA AA: Politische Abteilung. Pol. II. Englischer Versuch der Bildung einer antideutschen Mächtegrupре im März 1939. Bd. 3 (R 102784), Bl. 388507.

³⁵ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 196.

³⁶РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 436. Л. 26.

³⁷Там же. Л. 29.

³⁸Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 1237. Л. 341.

³⁹Там же. Л. 380-381. Цитата приводится по копии оригинала документа. В сборнике документов «Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы». Т. 2: 2 июня 1939 г. - 4 сентября 1939 г. Д. 414, цитируемый документ опубликован с сокращениями и в отредактированном виде.

⁴⁰Там же. Л. 383.

⁴¹В Политическом архиве МИД ФРГ хранятся 9 объемистых томов сообщений о ходе переговоров, которые получало германское внешнеполитическое ведомство по дипломатическим и агентурным каналам [PA AA: Politische Abteilung. Pol. II. Englischer Versuch der Bildung einer antideutschen Mächtegrupре im März 1939. Bde 1-9 (R 102782 - R 102790)]. Множества донесений разбросано по другим фондам этого архива.

⁴²См.: Прибалтика и геополитика: Сборник документов. Архив СВР России. М., 2006. Д. 7, 9-12, 17-18.

⁴³ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 302.

^44Ibid., Dok. 284, 294.

⁴⁵Ibid., Dok. 253.

⁴⁶Ibid., Dok. 202.

⁴⁷Ibid., Dok. 253.

⁴⁸UF, Bd. XIII, Dok. 2795c.

⁴⁹ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 284.

⁵⁰Ibid., Dok. 294.

⁵¹Ibid., Dok. 316, 352, 390.

⁵²РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 1236. Л. 159.

⁵³PA AA: Politische Abteilung. Pol. II. Englischer Versuch der Bildung einer antideutschen Mächtegrupре im März 1939, Bd. 5 (R 102786), Bl. 388763.

⁵⁴См.: От пакта Молотова - Риббентропа до договора о базах: Документы и материалы. Таллин, 1990. Д. 33, 35.

⁵⁵Из работ последних лет см., например: Ильмярв М. Безмолвная капитуляция: Внешняя политика Эстонии, Латвии и Литвы между двумя войнами и утрата независимости (с середины 1920-х гг. до аннексии в 1940 г.). Пер. с эст. М., 2012. С. 393-404. Симендей В., Кабанов Н. Заключая «Пакт Мунтерса - Риббентропа»: Архивные находки по проблематике германо-прибалтийских отношений в 1939 г. // Журнал российских и восточно-европейских исторических исследований. 2017. №1. С. 178-212; Симендей В. Прибалтика - 1939: Пакты с Гитлером // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. М., 2019. С. 84-90.

⁵⁶Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 012. Оп. 1. П. 4. Д. 50. Л. 2, 5.

⁵⁷PA AA: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Mitarbeiterbericht I. 4/1 (1939). (R 27118), Bl. 279445-279446.

⁵⁸Цит. по: Мельтюхов М.И. Прибалтийский плацдарм в международной политике Москвы (1918-1939 гг.). М., 2015. С. 484.

⁵⁹Прежнее название Таллина.

⁶⁰PA AA: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Mitarbeiterbericht I. 4/1 (1939). (R 27118), Bl. 279443.

⁶¹См.: Прибалтика и геополитика. Док. 2, 8, 16. Подробно по этим вопросам см.: Сиполс В.Я. Тайная дипломатия: Буржуазная Латвия в антисоветских планах империалистических держав. Рига, 1968.

⁶²См.: Фейгмане Т. Русские в довоенной Латвии. Рига, 2000.

⁶³РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 1236. Л. 2-3.

⁶⁴Там же. Л. 128.

⁶⁵ДВП 1939. Т. ХХII. Кн. 2. Д. 593.

⁶⁶Там же. Кн. 1. Д 204.

⁶⁷Там же. Д. 205, 241.

⁶⁸ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 202.

⁶⁹Текст послания Рузвельта см.: UF, Bd. XIII, Dok. 2795a; см. также: Вишлёв О.В. Март - июнь 1939 года. Политика держав и тайные американо-германские контакты. По материалам германских архивов // Новая и новейшая история. 2019. №4.

⁷⁰ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 213.

⁷¹Ibid. Dok. 214.

⁷²Ibid. Dok. 228.

⁷³Ibid. Dok. 230.

⁷⁴Летом 1939 г. Координационный центр был преобразован в Спецотдел «Партия» (Sonderreferat Partei) и передан германскому внешнеполитическому ведомству. На него возлагалась задача координировать политику в международных вопросах самого ведомства, партийных органов НСДАП, Главного имперского управления безопасности, СС и других организаций.

⁷⁵PA AA: Dienststelle Ribbentrop. Mitarbeiterberichte I. Vertraulich 3/1 Teil 2 (Vom 1938 bis 1939) (R 27115), Bl. 37684-37685.

⁷⁶Возможно, речь идет о партии Демократический центр, созданной в 1922 г. и распущенной после государственного переворота в Латвии в 1934 г.

⁷⁷Имеется в виду партия Национальный христианский союз, действовавшая в Латвии в 1922-1934 гг.

⁷⁸6 мая 1939 г.

⁷⁹ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 329.

⁸⁰Ibidem.

⁸¹Ibidem.

⁸²См.: Полпреды сообщают… Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией: Август 1939 г. - август 1940 г. М., 1990. Д. 22.

⁸³См.: Сиполс В.Я. Указ. соч. С. 285-286.

⁸⁴ADAP, Serie D, Bd. VI, Dok. 445.

⁸⁵PA AA, Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Mitarbeiterbericht I. 4/1 (1939). (R 27118), Bl. 279622.

⁸⁶ADAP, Serie D, Bd. VII, Dok. 419.

⁸⁷Ibid. Dok. 410.

⁸⁸Ibid. Dok. 419.

⁸⁹Ibid. Dok. 429.

⁹⁰Ibid. Dok. 481.

⁹¹Ibid. Dok. 459.

⁹²См.: Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис, 1939-1940: Сборник документов. М., 2019. Д. 9. Прим. 6.

⁹³ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 65.

⁹⁴Ibid. Dok. 36.

⁹⁵PA AA: Büro des Staatssekretär. Litauen, Bd. 1 (R 29671), Bl. 193368-193370, 193387.

⁹⁶ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 41.

⁹⁷ДВП 1939. Т. XXII. Кн. 2. Д. 574.

⁹⁸ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 41, Anm. 4.

⁹⁹Ibid. Dok. 57, 58, 65.

¹⁰⁰Ibid. Dok. 76.

¹⁰¹Полпреды сообщают… Д. 20.

¹⁰²Там же. Д. 26; ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 84.

¹⁰³См.: Полпреды сообщают… Д. 35-36.

¹⁰⁴Там же.

¹⁰⁵Полпреды сообщают… Д. 36.

¹⁰⁶Там же. Д. 31.

¹⁰⁷ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 113.

¹⁰⁸См.: ДВП 1939. Т. XXII. Кн. 2. Д. 609, 618.

¹⁰⁹См.: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. VI (1933-1938 гг.). М., 1969. Д. 242, 251. М., 1969.

¹¹⁰ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 114.

¹¹¹Ibid. Dok. 121.

¹¹²Ibid. Anm. 2.

¹¹³Ibid. Dok. 123.

¹¹⁴См.: ДВП 1939. Т. XXII. Кн. 2. С. 604-617.

¹¹⁵Там же. Д. 470, 474.

¹¹⁶Гальдер Ф. Военный дневник: Ежедневные записи начальника штаба сухопутных войск. 1939-1942 гг. Т. 1. Пер. с нем. М., 1968. С. 125.

¹¹⁷Вишлёв О.В. Дружба, скрепленная кровью? (К вопросу о характере советско-германских отношений. 1939-1940) // Вишлёв О.В. Указ. соч. Накануне 22 июня 1941 года: Документальные очерки. М., 2001. С.103-122.

¹¹⁸ADAP, Serie D, Bd. VIII, Dok. 77, 79, 182.

¹¹⁹Это признавали и немцы. См.: PA AA: Politische Abteilung. Pol. VI. Politische Beziehungen zwischen Lettland und Russland. Bd. 1 (13.11.1936 - 17.6.1940) (R 104628), Bl. 411615.

¹²⁰PA AA: Politische Abteilung. Pol. I M. Geheim. Agenten- und Spionagewesen: Nachrichten, Bd. 13 (Vom 14. Mai bis 16. Juni 1940) (R 102045), Bl. ohne Nummer.

¹²¹PA AA: Unterstaatssekretär. Zwischenfall Litauen-Sowjetunion. Estland. Lettland. (Vom Oktober 1939 bis September 1940) (R 29895), Bl. 165 (214898).

¹²²См. Прим. 63.