Прошло чуть более 30 лет с момента дезинтеграции СССР - той геополитической катастрофы, которая отбросила Россию в своем пространственном развитии на несколько столетий назад. Эти потери произошли в рамках Балто-Черноморско-Каспийской дуги - критически важного пространства, где шло основное соперничество России сначала с Pax Britannica, а затем и Pax Americana.

Современные процессы формирования новой системы международных отношений проходят в условиях если не доминирования, то лидерства западной цивилизации, которая на протяжении последних нескольких столетий успешно лишает статуса имперских пространств-макрорегионов другие народы, способные составить конкуренцию в процессе борьбы за ресурсы в самом широком понимании данного термина (от человеческих и информационных до углеводородных), и интегрирует их в свой мировой порядок, создаваемый исключительно под себя и свое цивилизационное видение. При этом используются военные, экономические, информационные, культурные и элитные технологии периферизации (подчиненности и вторичности) своих конкурентов, что предполагает следующую производную: нельзя успешно конкурировать в геополитической плоскости, находясь на периферии или полупериферии своего конкурента в системе экономического разделения труда. Невозможно эффективно защищать собственные национальные интересы, основываясь на чужих цивилизационных принципах и идеях, будучи в рамках чужого ментального поля.

Политическая реальность, сложившаяся после 1991 года, сделала из постсоветского пространства зону острой конкуренции интеграционных проектов, и российские приоритетные интересы с каждым годом теснились на этом пространстве, уступая место интересам и позициям других геополитических игроков: США, ЕС (Германии и Польши), Турецкой Республики и Китая. Определенное давление на Центральную Азию и Южный Кавказ продолжает оказывать Иран, однако он ослаблен занятостью в разрешении своих внутренних проблем и внешних вызовов. Каждый из центров выдвигает интеграционные модели, которые имеют цивилизационное измерение, когда на них распространяется вся совокупность цивилизационных факторов.

Между тем вопрос восстановления геополитического пространства исторической России (имперского пространства России и СССР) после 24 февраля 2022 года становится для Российской Федерации экзистенциальной проблемой и выбором между ролью самостоятельного центра развития в новом зарождающемся мире или ролью периферии и «удобрения» для других цивилизационных и геополитических проектов.  

Целью статьи является определение основных условий и причин ограниченной эффективности российских интеграционных проектов в отношении Украины в постсоветской политической реальности, что и привело к потере украинского пространства для РФ и той политической и по большому счету цивилизационной перекодировке, которая сделала возможным существование современной Украины - анти-России. В ходе исследования будут выделены элементы модели необходимого и функционального российского интеграционного проекта в отношении Украины в мирное время, а также для остального постсоветского пространства, элиты которого с большим вниманием наблюдают за российско-украинским конфликтом и, безусловно, предпочтут мирную модель реинтеграции с Россией.

Под интеграционной моделью понимается ограниченная четкими временными рамками концептуальная разработка, доктринальное оформление и реализация военно-политической, экономической, технологической и культурной программ интеграции государств в систему взаимодействия, включающую в себя эффективную структуру вертикального и горизонтального управления и координацию деятельности субъектов и объектов интеграции. При этом интеграция - понятие, означающее состояние связанности отдельных дифференцированных частей и функций системы в целое, а также процесс, ведущий к такому состоянию [5, с. 13-14]. 

В качестве методологии авторы выбрали системный, геополитический, цивилизационный и мир-системный подходы. 

В октябре 2011 года на тот момент премьер-министр РФ В.В.Путин публикует в газете «Известия» статью «Новый интеграционный проект для Евразии - будущее, которое рождается сегодня», в которой будущий президент анонсирует создание Евразийского союза [8]. В преддверии президентских выборов в России эта статья представлялась внешнеполитической программой на предстоящий президентский срок. Затем был Майдан 2014 года и более близкие события, траектория которых разворачивается на наших глазах.

Несмотря на попытки российской элиты в течение нескольких десятилетий после развала СССР возобновить единство постсоветского пространства, выражающиеся в создании разных интеграционных объединений (СНГ, ЕврАзЭС, Союзное государство России и Беларуси, ЕЭП, ОДКБ, Таможенный союз, ЕАЭС, ШОС), усилия, направленные на реализацию концепций «разноуровневой» (разный уровень сотрудничества в рамках одного проекта) и «разноскоростной» (существование на одном пространстве нескольких проектов или в рамках одного объединения разная степень участия государств) интеграции, показали, что какого-либо прогресса в этом направлении не прослеживается. Интеграционные процессы в рамках постсоветского «ядра» (Россия, Казахстан, Беларусь и Украина) и объективно востребованный интеграционный проект в рамках «четверки» не были реализованы. До 2010 года это было прежде всего связано с политической позицией части украинской элиты, занимавшей доминирующие позиции в государстве [5, с. 152]. После начала президентства В.Януковича появились мнимые надежды на реализацию полноценной евразийской формулы постсоветской «четверки», которые, впрочем, не оправдались.

Очевидный курс на быструю реинтеграцию в российские интеграционные модели не был воплощен в реальность вследствие, как представляется, двух обобщающих причин: 1) насыщенность постсоветского пространства конкуренцией интеграционных проектов; 2) вторичность интеграционных российских проектов в отношении Запада.

При современной экономической и политической модели развития постсоветского пространства перед украинской элитой, за исключением узкой перспективы совместных решений, возникла дилемма выбора. Как для российской, так и для элиты других постсоветских республик центром политической и экономической легитимности является Запад. Перед украинскими лидерами стоит вопрос о сомнительности интеграционной модели, выдвигаемой Россией, элита которой, наряду с украинской, имеет один и тот же источник политической и финансово-экономической легитимности.

К этому необходимо добавить и фактическое отсутствие политической составляющей в российских интеграционных проектах. Более того, на протяжении двух десятилетий этот вопрос как бы стыдливо обходился Москвой в рамках очень размытых формулировок вроде «Россия и Украина вместе будут двигаться в Европу». Уже в этом тезисе, часто повторяемом в Москве и много меньше в Киеве, в первом десятилетии ХХI века звучала вторичность. Возможно, единственным исключением являлся К.Ф.Затулин, который как депутат Государственной Думы четко обрисовывал картину защиты российских интересов на Украине, сводя их к трем составляющим: федерализации, сохранению русского языка, защите православной церкви Московского патриархата. Действительно, до 2014 года Украина была глубоко регионализированной страной, однако после реинтеграции Крыма с Россией были реализованы через АТО механизмы политической мобилизации, которые снимали региональные политико-культурные различия между украинскими регионами.

Разрыв между Украиной и Россией был за последние три десятилетия осуществлен и в цивилизационном пространстве. По трем критериям цивилизационной идентичности - язык, понимание истории и религия - прозападные политики Украины планомерно и настойчиво разрушали общее цивилизационное поле.

Несмотря на перечисленные региональные тенденции российско-украинских отношений, кризис процессов глобализации, начавшийся глобальным экономическим кризисом 2008 года, объективно способствует процессу регионализации мира и формированию макрорегионов - экономических блоков, - что будет сопровождаться формированием региональных военно-политических систем.

Таким образом, после 2008 года на системном методологическом уровне параллельно существуют и развиваются два противоположных процесса: на региональном постсоветском уровне продолжаются процессы глобализации, которые на глобальном уровне входят в стадию кризиса, способствующую регионализации мира, и, как следствие, формируются объективные условия, содействующие реинтеграции постсоветского пространства.  

Несмотря на масштабную негативную мистификацию общего российско-украинского прошлого, ретроспективный анализ позволяет выявить преимущества интеграции Украины и России в едином пространстве.

Во-первых, Украина имеет долговременный исторический опыт интеграции с Россией. Оценивая его с различных точек зрения, необходимо отметить, что сам факт современного существования украинского государства, по территории сопоставимого с французским, а этноса - по численности крупнейшего из восточно-славянских народов, является объективным положительным индикатором совместного интеграционного проекта в составе России и Украины.

Во-вторых, Украина в системе имперской России получала привилегированное место, исходя из своего географического положения и более мягкого климата, поэтому здесь размещались сборочные цеха, наукоемкие производства и сельскохозяйственные ресурсы, которые были инкорпорированы в общую систему экономических связей, имея потребителя в рамках обширного внутреннего рынка. Такая ситуация связана с реализацией Россией восточных имперских традиций, когда в имперские окраины вкладывались огромные ресурсы.

В-третьих, украинская культура является восточнославянской, родственной российской, однако отличающейся своим колоритом и звучанием. Она находила основного потребителя не на Западе, а на Востоке Евразии.

В-четвертых, последний в хронологическом аспекте этап интеграции евразийского пространства позволил создать на его территории самодостаточную в военно-политическом, экономическом и социальном плане систему. Украина в составе советской экономической системы производила почти четверть ВВП СССР, обладала развитым научно-технологическим комплексом и имела автономный культурный статус. Независимое украинское государство, равно как и другие республики бывшего СССР, включая Россию, существует на инерции его распада, однако ресурсы, которые были заложены прочной советской системой, в настоящее время находятся на стадии исчерпания. Новый рывок в развитии может быть достигнут при условии регионализации и расширения человеческих и общественных возможностей, выходящих за рамки национальных государств и глобального проекта, вступившего в 2008 году в стадию глубокого кризиса.

В-пятых, одним из основных преимуществ участия Украины в постсоветской интеграции является принадлежность к одной цивилизации с Россией и Беларусью. Культурная близость со Средней Азией, прежде всего с Казахстаном, предполагает синхронизацию общественных процессов в пространственном проекте на уровне элит и населения, что становится более комфортным, чем участие в интеграционном проекте с государствами, принадлежащими к другой цивилизации.

В-шестых, украинский экономический рост начала 2000-х годов был связан с архаизацией производства в промышленности и переходом на экспорт продукции с низкой добавочной стоимостью. За узким исключением военных технологий, Украина потеряла свой научно-технологический потенциал. В России произошли тождественные изменения, однако Москва изначально, включая советский период, ориентировалась на фундаментальные научные исследования (долговременность и меньший уровень капитализации), тогда как Киев - на прикладные (среднесрочные и краткосрочные исследования с высоким уровнем капитализации). В итоге после деградации промышленного производства Россия сохранила основу технологической безопасности. Начавшийся переход РФ к инновационной модели модернизации дает украинскому государству шанс получить место в едином научно-технологическом пространстве и тем самым восстановить возможности государственной системы обеспечивать фундаментальные потребительские блага для населения Украины, то есть приостановить социально-экономическую деградацию. 

Западные технологии воздействия на Украину и тот цивилизационный выбор между будущим с Западом или Востоком описал Л.Н.Гумилев в своих работах и вывел определенную закономерность прозападного выбора украинской элиты [2, с. 162, 170, 308]. Суть гипотезы Гумилева сводится к описанию дилеммы внешнеполитического выбора Даниила Галицкого и Александра Невского. Первый принял корону от Папы и стал королем западнорусских земель, вступив в военное столкновение с монголами, а через 80 лет после его ухода в лучший мир галицкое королевство без единого выстрела и какого-либо сопротивления было присоединено к Польше.

Иной же выбор сделал Александр Невский в рамках обратной логики - опоры на монголов против западной экспансии. Это внешнеполитическое и цивилизационное решение позволило сохранить древнерусскую идентичность и государственность. Закономерность, выделенная Л.Н.Гумилевым, получает в будущем подтверждение в периоды приобретения государственности и попыток интеграции с Западом. Так, союз между С.Петлюрой и Ю.Пилсудским предполагал передачу западноукраинских земель Польше, а прозападная политика третьего президента независимой Украины В.Ющенко привела к отторжению украинского пространства рядом с островом Змеиный в Международном суде в Гааге. Таким образом, прозападный курс украинских элит в этом плане закономерен: от Д.Галицкого до В.Ющенко западная ориентация неизменно вызывает территориальные потери, за прозападный выбор приходится платить пространством и идентичностью.

Региональный уровень анализа западных интеграционных проектов в отношении постсоветского пространства дает возможность сделать следующий вывод: в независимости от того, какой из западных центров (Франция после Первой мировой войны, через польский проект «Прометеизм» и идею создания Балто-Понтийской федерации свободных народов, США после окончания холодной войны, через ОДЕР-ГУАМ или Содружество демократического выбора, ЕС, через Восточное партнерство) реализует интеграционный проект, он направлен на создание дуги от Прибалтики до Южного Кавказа с возможным ее продолжением на Центральную Азию. И здесь пространство Украины с ее продолжительной береговой линией в Черноморском бассейне имеет критическое значение, впрочем, как и Грузии. 

Российский геополитик и военный разведчик Вандам писал в начале ХХ века, что это направление дополняется борьбой на юге и связано с линией сдерживания России между 30 и 40 градусами северной широты в XIX-XX веках (англо-российская конкуренция) [1, с. 88] и 40-50 градусами северной широты в начале XXI века (конкуренция за современную Центральную Азию). На нынешнем этапе южную часть западной интеграционной активности продолжает Турция. Сразу после развала СССР ее интеграционный проект реанимировался на национальной основе в рамках идеологии единения всех тюркских народов на пространстве от Балкан до Великой Китайской стены, где основная задача Анкары состояла в разрыве старых советских связей. Впрочем, он обанкротился к началу нулевых. После укрепления власти Партия справедливости и развития в 2009 году переиздает пантюркистский проект, который в настоящее время является одним из трех столпов внешнеполитической активности наряду с панисламизмом и неоосманизмом.

Однако здесь нужно все же отметить разницу между двумя проектами. Первый был западной креатурой, сущность второго - принципиально иная. Организация тюркских государств в составе Турции, Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана и Азербайджана прошла с 2009 года значительную эволюцию и активно развивается в военной, экономической, образовательно-научной и других сферах. В ее основе лежит, скорее, цивилизационное измерение, и прежде всего геополитические интересы новой Турции как региональной державы, стремящейся стать мировой, что не отменяет совпадения во многом турецких и западных геополитических интересов. Но при этом потеря власти нынешним президентом «подарит» в управление западным стратегам турецкую инфраструктуру в тюркском мире, созданную умеренными исламистами, что является гораздо более негативным сценарием для России.

Сопоставление двух интеграционных векторов дает основание для следующей модели: конструирование общей «демократической дуги» от Прибалтики до Средней Азии, которая была частью модели однополярной Евразии - от Восточной Европы, через «цветные режимы» постсоветского пространства, к Афганистану и Пакистану. Это позволяло Вашингтону одновременно контролировать или, по крайней мере, воздействовать на Западную Европу, Россию, Иран, Китай и Индию - все основные силовые центры Евразии и, как следствие, полюсы многополярного мира.

В таких внешних условиях и одновременно проходящих противоречивых процессах глобализации и регионализации, параллельно реализуемых логиками универсального мирового порядка и логиками механизмов сфер влияния, имперского возрождения и взлета старых и новых имперских пространств, глобального экономического кризиса и гибридной мировой войны, выкристаллизовывается новая система международных отношений.   

На теоретическом уровне преодоление вторичности российских интеграционных проектов на постсоветском пространстве возможно осуществить за счет выдвижения конкурентоспособной и функциональной интеграционной модели, состоящей из инструментально-прагматической и ценностно-смысловой частей.

Первым условием успешного российского интеграционного проекта на постсоветском пространстве является отказ от двойной зависимости российской и украинской экономических систем и выхода их из положения полупериферии и периферии соответственно: отказ от экспортной зависимости исключительно в энергетической и сырьевой сферах и уменьшение зависимости от мирового финансового центра. Это условие в настоящее время разделяет постсоветские элиты и общества. Первые получают максимальные прибыли, а условия сырьевой специализации были основой интеграции экономических систем постсоветских государств в мировую экономику. Результатом такого сценария стало катастрофическое падение рождаемости и продолжительности жизни, причем как в России, так и на Украине [6].

Такая зависимость постсоветских экономик делает практически невозможной интеграцию в условиях повышенного уровня конкуренции, нивелируя субъектность интеграционного центра и делая справедливым следующий вывод: нельзя реализовать интеграционную модель, противоречащую интересам геополитического конкурента, будучи его экономической периферией. Положение полупериферии дает определенный шанс, однако и в этой парадигме интеграция может быть только контролируемой извне, что делает проект исключительно уязвимым. В данном контексте интеграция постсоветского пространства будет осуществляться исключительно как внешний контролируемый проект, который в любой момент может быть разрушен как ценами на сырье на мировых рынках, так и финансовыми манипуляциями.

Неизбежным в таком сценарии является проведение наиболее дорогого в стоимостном аспекте процесса инновационной и индустриальной модернизации. Экономические исследования показывают, что минимальная емкость рынка, оправдывающая технологические инвестиции, составляет 200 млн потребителей, и, таким образом, Украина, Беларусь, Россия и Казахстан - это ядро, которое формировало указанное условие емкости рынка потребителей. В случае сохранения положения полупериферии и периферии в модернизации будет нуждаться энергетический и сырьевой секторы. Этот вариант дешевле, однако он не предполагает продолжительных системных перспектив, и государственные системы будут и дальше сбрасывать социальные обязательства и терять демографический потенциал пространства.

Вторым элементом долговременной и успешной интеграции является создание всестороннего сотрудничества постсоветских государств в сфере безопасности. В мире политического реализма мы можем наблюдать определенную последовательность создания интеграционных блоков: сначала реализуется модель безопасности, а затем создается общее экономическое пространство. Любые инвестиции нуждаются в защите.

Третьим условием является выдвижение конкурентоспособной идеи в пространстве смыслов, которая бы аргументировала для внешних центров необходимость существования интеграционного проекта, но основная ее задача должна состоять в формировании наднациональной идентичности внутри имперского пространства. Мироустроительная идея должна в сущностном плане подходить под местные интересы, соединяя их с общеимперскими, то есть экзистенциально объяснять будущее объекта и субъекта интеграции. Для Украины до февраля 2022 года, а скорее 2014 года, это формула объединения национального проекта и российского общеимперского.

Четвертая необходимая составляющая интеграционного проекта евразийского пространства состоит во внедрении механизмов по контролю над материальным потреблением элиты и выдвижении широкого социального проекта. Россия и Украина, в сущности, небогатые страны. Их социально-экономические системы не в состоянии удовлетворять одновременно сверхпотребление олигархических слоев, обеспечивать социальные обязательства, развивать конкурентоспособный ВПК и армию, инвестировать в экономический и технологический комплексы. Причем такое положение относительной бедности России по сравнению с Западом воспроизводилось в исторической ретроспективе как в ситуации полупериферии, так и в короткий период советского автократического проекта. Однако последний за счет ограниченности потребления элиты обеспечивал более равномерное распределение экономических благ по всей вертикали социального потребления, инвестиции в ВПК, армию и научно-технологический сектор.

Пятый элемент интеграционной модели, неразрывно связанный с предыдущими, - разработка и реализация широкого социального проекта, который является стержневой идеей, способной дать мощнейший импульс реинтеграции постсоветского пространства «снизу». Сама по себе идея социальной справедливости или шире - справедливости всегда была популярной на пространстве исторической России. На этой концепции создавался СССР, который сам являлся воплощением конкурентоспособной идеи в пространстве смыслов - парадигмы социальной справедливости. В феврале 2012 года В.В.Путин публикует в газете «Комсомольская правда» статью «Строительство справедливости. Социальная политика для России», где выступает с идеей реализации социальной справедливости внутри России, понимая важность этого тезиса накануне президентских выборов [9]. 

Представляется, что в современных условиях идея социальной справедливости должна начать свою реализацию именно в России. Формы ее воплощения могут быть разными: от реприватизации самых прибыльных и конкурентоспособных предприятий, которые были отторгнуты от государственной собственности в 90-х годах ХХ века, до внедрения системы более равномерного распределения капитала в стране через различные налоговые инструменты.

В свою очередь, украинский политикум в период с 1991 по 2014 год, за исключением короткого периода последнего президентского срока Л.Кучмы, всерьез не связывал будущее государства с российским вектором интеграции. Многовекторность украинской внешней политики каждый раз сокращала пространство внешнеполитического маневра для Киева, где «цветная революция» и «революция достоинства» были катализаторами политической и цивилизационной перекодировки населения Украины. До 2014 года в научно-экспертном сообществе разработки евразийского вектора интеграции Украины развивались в Крыму [12, 7] и Севастополе [4], Днепропетровске [11], Одессе [3] и на маргинальной основе в Киеве [10].

Формирование новой системы международных отношений, основой которой будет логика Больших пространств-макрорегионов, предполагает, что национальные интересы Украины до 2014 года определялись степенью повышения своей роли и, следовательно, субъектности в процессе интеграции в одно из них. Недостаточный уровень концептуальной разработки и практической реализации евразийского вектора интеграции для Украины привел к тому, что украинское государство поставлено перед фактом поглощения в евразийскую или европейскую модель интеграции на менее выгодных экономических и социально-политических условиях или разделения между ними.

 

Источники и литература

  1. Вандам (Едрихин) А.Е. Геополитика и геостратегия. М.: Кучково поле, 2002. 272 с.
  2. Гумилев Л.Н. Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи. М.: Айрис-пресс, 2007. 576 с.
  3. Дергачев В. Геополитическая трансформация Украины // Вестник аналитики. 2006. №2 // URL: http://dergachev.org/analit/4.html (дата обращения: 11.11.2022).
  4. 4. Ирхин А.А. Геополитические циклы Евразии и национальные интересы Украины. Севастополь: Рибэст, 2011. 294 с.
  5. Ирхин А.А. Модели интеграции евразийского пространства и национальные интересы Украины: дисс. … доктора полит. наук. Симферополь, 2012. 444 с.
  6. Кара-Мурза С.Г., Батчиков С.А., Глазьев С.Ю. Куда идет Россия. Белая книга реформ. М.: Алгоритм, 2008. 448 с.
  7. Пашковский П.И. Интеграционная политика России на постсоветском пространстве (1991-2011 гг.). Киев: ООО «НПП «Интерсервис», 2012. 189 с.
  8. Путин В.В. Новый интеграционный проект для Евразии - будущее, которое рождается сегодня // Евразийская интеграция: экономика, право, политика. 2011. №10. С. 10-14.
  9. Путин В.В. Строительство справедливости. Социальная политика для России // Комсомольская правда. 13.02.2012 // URL: https://www.kp.ru/daily/25833/2807793/ (дата обращения: 10.11.2022).
  10. Толстов С.В. Україна між Заходом і Сходом: політичні, економічні та соціально-гуманітарні аспекти // Варіації модерну та модернізації: український соціум в контексті глобальних процесів. Матеріали міжнародної науково-практичної конференції. 2013. С. 41-43.
  11. Шепєлєв М.А. Глобалізація управління як мегатенденція сучасного світового розвитку. К.: Генеза, 2004. 512 с.
  12. Юрченко С.В. Украина и Россия в меняющемся мире: проблемы взаимодействия в контексте мировых тенденций // Причерноморье. История, политика, культура. Выпуск IV. Серия В. 2013. С. 348-350.