Пандемия коронавируса, начавшаяся в 2020 году, совпала с резким ухудшением отношений России и ведущих стран НАТО во главе с США. Официальные лица и эксперты стали высказывать опасения в вероятности военного конфликта между сторонами - впервые за последние 30 лет после окончания холодной войны.

В такой ситуации особое значение приобретают меры по контролю над вооружениями, начиная с мер обеспечения доверия и стабильности. Утверждение о том, что процесс контроля над вооружениями является важнейшим фактором укрепления международной безопасности, от успехов которого, без преувеличений, зависит благополучие и выживание человечества, у политиков и специалистов стало повсеместным. С другой стороны, у ведущих экспертов в этой области укрепляется убежденность в коллапсе всей системы международно-правовых режимов и договоренностей, а также в отсутствии готовых и реализуемых рецептов по нормализации ситуации. Растут настроения растерянности и неуверенности в завтрашнем дне. Прекращением действия Договора по ПРО делается предпоследний шаг к слому всей инфраструктуры международной военной безопасности. Все это неизбежно приводит экспертное сообщество к негативным прогнозам о развитии ситуации в данной области.

Таким образом, налицо кризис взаимного доверия, преодолеть который является первоочередной задачей. Поэтому мгновенное и даже до своей присяги анонсированное желание продлить на пять лет без дополнительных условий СНВ-3 показывает, несмотря на всю остальную риторику, стремление Д.Байдена не доводить отношения с Россией в области стратегической стабильности до крайних значений. Этот договор является последним из десяти главных международных договоров - столпов архитектуры мировой ядерной стабильности, которая начала формироваться в 1968 году с одобрения Генассамблеей ООН Договора о нераспространении ядерного оружия, наверное, самого универсального договора в мире. 

Вероятно, США нужна транспарентность и дальнейшая возможность проведения инспекций, так как реальная мощность российского ВПК не очевидна для них. Но главное, конечно, в другом. В последнее десятилетие ядерные амбиции эволюционировали от таких стран, как Ливия и Сирия, к мощнейшим экономикам и политическим тяжеловесам - Китаю, Японии, Турции, Южной Корее. Ядерная программа Ирана как дамоклов меч нависает над Саудовской Аравией. И если ситуация с ядерной безопасностью ухудшится, то несколько государств точно захотят создать свое ядерное оружие. Не стоит забывать, что задержка с возвращением к ядерной сделке с Ираном означает рост «проядерных» настроений Саудовской Аравии и Турции. Или на секунду представьте, каков может быть дисбаланс в отношениях между Китаем и Японией при появлении у последней ядерного оружия.

У России и США сейчас 90% ядерных боеголовок в мире, поэтому и задавать тональность и правила - тоже за ними. И если стороны вернутся к конструктивному диалогу, убрав из своего арсенала санкционную риторику, на повестке будет стоять вопрос ограничения уже гиперзвукового оружия.

Кризис контроля над вооружениями и его трансформация в условиях постмодерна

Проблематика контроля над вооружениями, несмотря на появление новых беспокоящих драйверов в виде пандемии коронавируса, усиление конфронтации России и большинства стран Запада, продолжает оставаться в эпицентре мировой политики и внутренних политических процессов ведущих государств мира. Актуальность этой темы только повышается в нынешней ситуации, когда в политических кругах ряда западных держав закрепился тезис о «токсичности» России и «реваншистском», агрессивном характере ее внешней и военной политики. В последнее десятилетие соперничество ведущих держав вернулось. Отличительной характеристикой международных отношений стало сочетание множественных факторов нестабильности по всему миру, стремление мировых процессов к энтропии и непредсказуемости, сохраняющаяся конфликтогенность и волатильность в мировой политике, непрекращающееся соперничество ведущих держав в полном соответствии с постулатами политологов «неореализма».

Сегодня в сообществе специалистов по ограничению вооружений существует общее понимание того, что традиционный механизм контроля над вооружениями, который постепенно распадался в последние годы, скоро полностью может рухнуть. Этот механизм, нацеленный на поддержание стратегической стабильности, несомненно, находится в кризисе. Договоры по ПРО, ДОВСЕ и РСМД ликвидированы. Администрация Д.Трампа вышла из Договора по открытому небу и была готова возобновить ядерные испытания. До конца 2020 года было неясно, будет ли продлен еще на пять лет Договор по СНВ-3 после истечения его срока в феврале 2021 года. Все эти события оказывают негативное воздействие на эффективность Договора о нераспространении ядерного оружия и серьезно угрожают режиму ядерного нераспространения.

Однако, несмотря на крайне обострившиеся отношения с «коллективным Западом», когда Москва вновь, как в годы холодной войны, объявлена «главной проблемой» если не оппонентом «развитых демократий», российской дипломатии необходимо искать точки соприкосновения позиций и взаимоприемлемые развязки, прежде всего по вопросам контроля над вооружениями, - от этого напрямую зависит мировая стабильность.

Вот почему Москва, настаивая на «неделимости безопасности», придает ключевое значение проблематике разоружения и контроля над вооружениями. Однако аналитики на Западе в целом исходят из того, что Москва, помимо участия в «великодержавной» конкуренции с США, пытается расширить свое глобальное влияние даже за пределы своих возможностей, что влечет значительные риски для западных демократий [Colby 2018: 25-32].

В основе этих различий лежат противопоставление позиций и политических культур элит России и Запада, а также распространенное в части российского политического класса видение страны как обособленного «острова», не входящего в какие-то группировки и никогда не поддающегося внешнему давлению. Кроме того, Россия и Запад часто расходятся в понимании ряда демократических ценностей и принципов.

В Брюсселе и Париже полагают, что Россия не прошла «демократического транзита» с люстрациями и запретами на профессии, как страны Восточной Европы. Это приводит к совершенно разным подходам к большинству международных проблем и в целом к сути глобальных процессов. Таким образом, это фундаментальное столкновение идеологий, которое, несмотря на сотрудничество в определенных областях, развивается на фоне постоянной конкуренции между Россией и ведущими странами Запада.

Сложившаяся ситуация определяет подход российского политического класса к задачам обеспечения национальной безопасности, роли в этом ядерного оружия и понимания концепций сдерживания и стратегической стабильности.

После окончания Второй мировой войны, создания и развития ядерных арсеналов «стратегическая стабильность» рассматривалась в парадигме логики «гарантированного уничтожения»: если ядерный потенциал сдерживания надежно защищен от угрозы первого удара вероятного противника, ядерные державы не будут вынуждены бесконечно наращивать свои стратегические силы или придерживаться стратегии превентивно «запустить или потерять» («launch or lose») свои СНВ в период реального или мнимого кризиса. В идеальной конструкции противники воздерживались бы от излишне провокационных шагов в своем противостоянии в целях избежать неконтролируемой эскалации конфликта.

По словам автора современной концепции стабильности Т.Шеллинга, «равновесие устойчиво только тогда, когда ни один из них [противников], нанося первый удар, не может уничтожить способность другого нанести ответный». При всей экстравагантности и даже циничности эта конструкция объективно обеспечивала «идейную базу» стратегии ядерного сдерживания и, следовательно, стратегической стабильности. Это требовало определенной степени сотрудничества и доверия в согласованной деятельности. Необходимо было придерживаться единой «идеологии», концепций и терминов с тем, чтобы совместно работать в целях уменьшения опасности ядерной войны, руководствуясь общими принципами и толкованиями.

В ходе переговоров об ограничении стратегических вооружений в начале 1970-х годов были разработаны такими ее «гуру», как Т.Шеллинг, А.Уолстеттер, Г.Кан, Г.Киссинджер, Б.Броди, П.Нитце, ключевые понятия: «взаимное гарантированное уничтожение», «контрсиловые», «контрценностные» стратегии, «ограниченные войны» ниже порога тотальной войны1. Тогда же П.Нитце была предложена концепция «стабилизирующих и дестабилизирующих» видов СНВ, надолго ставшая темой дискуссий двух сверхдержав периода холодной войны - с противоположными взглядами на их более опасные, то есть отсутствующие у них системы.

Сотрудники реформатора американской военной стратегии Р. Макнамары, которых он пригласил в Пентагон из аналитической корпорации РЭНД, выполнявшей контракты ВВС США, предложили концепцию «достаточности» уровней развертывания стратегических вооружений [Colin 1980: 135]. Р.Макнамара продвигал тезис о том, что ядерное оружие в первую очередь ценно не как практический инструмент достижения победы в войне, но как оружие, угроза применения которого может ее предотвратить. Примечательно, что уже в то время сам термин подвергался сомнению, как, по сути, не отвечающий реалиям стратегического соревнования между СССР и США, в ситуации, когда, по мнению американской стороны, советское военное командование игнорировало ее подходы.

Эта идея, будучи впоследствии расширенной и углубленной, легла в основу концепции «взаимного гарантированного уничтожения» (ВГУ), детально разработанной американской стратегической мыслью и впоследствии принятой и советской стороной. В конечном счете, как отмечали ведущие западные теоретики, все варианты ее оценки сводились к анализу советско-американского ядерного противостояния в гонке вооружений и эффективности ядерного сдерживания. Интересно, что в стратегической теории ядерного сдерживания, несмотря на смену нескольких поколений вооружений, вплоть до недавнего времени не было придумано ничего принципиально нового.

Поэтому очевидно, что требуется разработка новых подходов к самой сути парадигмы контроля над вооружениями. Начавшееся соревнование в развертывании нового ядерного оружия и нынешний коллапс традиционного контроля над вооружениями требуют в будущем разработки инновационных подходов к сдерживанию и регулированию этих процессов. Разработка новых видов ядерного оружия и надвигающийся коллапс контроля над вооружениями побуждают к внедрению существенно новаторских подходов к контролю над вооружениями на будущее2. Также принципиально важно, чтобы будущие договоренности не уводили в сторону концепций «многостороннего сдерживания», а в своей основе имели согласованные принципы и юридическую ответственность3.

Главная задача - сохранить СНВ

В ситуации, когда риск случайного ядерного конфликта или непреднамеренной эскалации неядерного конфликта реален, необходимы видимые признаки сотрудничества. В первую очередь это касается установления и сохранения стабильных каналов связи между военными ведущих ядерных держав, прежде всего США и России.

Таким образом, продление действия Договора СНВ-3 (ДСНВ) еще на пять лет, до 2026 года, как можно надеяться, даст обеим сторонам вероятность изучить новые возможности для дальнейшего сокращения стратегических вооружений, одновременно распространяя его на вновь вводимые системы. Это убеждение широко разделяют в американском сообществе по контролю над вооружениями и национальной безопасности4.

Тем не менее последние российско-американские контакты по этому вопросу позволяют проявлять пока осторожный оптимизм. Важность документа, определяющего системы инспектирования и порядок обмена данными (уведомлениями) о стратегических силах сторон, очевидна. Россия и США провели несколько раундов консультаций по вопросам стратегической стабильности в Вене во второй половине 2020 года. Для США важно, чтобы российские ракетные комплексы «Сармат» и «Авангард» были включены в новый вариант ДСНВ. Американские инспекторы осмотрели боеголовку «Авангард» в 2019 году в соответствии с положениями СНВ. В то же время это многообещающий признак, что Вашингтон, похоже, несколько отступил от своего настойчивого требования о включении Китая в новый СНВ.

Но сегодня США утверждают, что любой новый договор об ограничении ядерных вооружений должен охватывать все типы ядерных боезарядов, включать более совершенные процедуры проверки и меры транспарентности и распространяться на Китай, который наращивает свой собственный арсенал. Китай отверг эту идею как американскую схему уклонения от новой сделки. Кроме того, не имея ни опыта, ни специфической культуры, Пекин мог бы присоединиться к переговорам в качестве полноправного партнера лишь спустя много лет.

Таким образом, единственным препятствием для целостной «замены» СНВ или создания договора «СНВ Плюс» является явное нежелание других крупных ядерных держав (трех из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН) вступать в какие-либо переговоры или дискуссии по ограничению ядерного оружия5. Однако трудно оспаривать тот тезис, что появление Китая в качестве крупной ядерной державы станет самой большой проблемой для будущего контроля над вооружениями. Китай в настоящее время активно модернизирует свою ядерную триаду, возможно продвигаясь к стратегии «запуска по предупреждению», и может удвоить свой ядерный потенциал в течение десяти лет.

Соединенные Штаты постоянно подчеркивают, что будущее соглашение также должно охватывать ракеты средней и малой дальности, которые в настоящее время развертываются Россией, а также ее нестратегические вооружения. По мнению бывшего посла, ныне известного американского эксперта С.Пайфера, Россия и США могли бы сократить в ходе следующих переговоров свой арсенал примерно с 4500 единиц ядерного оружия до не более чем 2000-2500 единиц, при этом, развертывая 1 тыс. стратегических боеголовок, то есть в семь-восемь раз больше, чем у любой третьей страны.

Если же подобные сокращения окажутся слишком далеко идущими для нынешней позиции России, то альтернативный подход мог бы или сохранить нынешние ограничения по ДСНВ, или, желательнее, сократить их до 1 тыс. развернутых стратегических боеголовок и 500 развернутых стратегических ракет (МБР и БРПЛ) и тяжелых бомбардировщиков, одновременно отдельно рассматривая нестратегические ядерные вооружения и неразвернутые (резервные) стратегические боезаряды6. При этом Москва и Вашингтон сокращали бы свои арсеналы по собственному усмотрению и паритет по стратегическим или тактическим вооружениям не требовался бы.

Вместе с тем крайне маловероятно, что Москва в скором будущем согласится включить свои «субстратегические» ядерные вооружения в будущие договоренности наряду со всеми своими стратегическими вооружениями, чего Соединенные Штаты требуют с тех пор, как Президент Б.Обама подписал новый договор СНВ-3. Подобное «агрегированное» решение для будущей ядерной сделки (главная предпосылка администрации Трампа), как известно, неоднократно предлагалось такими видными экспертами в США, как Роуз Готтемюллер и Гэри Сэмор.

Соединенные Штаты имеют в Европе порядка 150 авиабомб B61 различной модификации - так называемое «тактическое» ядерное оружие, которое находится в ведении Европейского командования США и традиционно рассматривается Москвой как стратегическое оружие, поскольку способно достигать российской территории. Эти вооружения демонстрируют приверженность США стратегии «расширенного сдерживания» и готовность «прийти на защиту» своих натовских союзников.

Для России же «тактическое» ядерное оружие является важным элементом регионального сдерживания. Более того, из-за статуса двойного предназначения проверка ограничений на такое оружие, все типы которого хранятся в центральных объектах хранения вместе со стратегическими боезарядами, была бы довольно сложной если вообще осуществимой. Действительно, трудно проследить различие между некоторыми видами стратегического и некоторыми видами нестратегического ядерного оружия, между развернутым и неразвернутым ядерным оружием.

России и США было бы крайне важно выработать понимание дальнейших действий в сфере контроля ядерных вооружений, направлений развития стратегических ядерных сил двух стран с тем, чтобы не подрывать предсказуемость и транспарентность в этой сфере. Такой логичный шаг позволил бы обеспечить, чтобы, даже если усилия по продлению ДСНВ не увенчаются успехом, были разработаны некоторые специальные процедуры уведомлений и инспекций. Однако маловероятно, что российские военные согласятся на подобные меры без юридически обязывающих договоренностей между сторонами.

По мнению российской стороны, дальнейшие сокращения СНВ возможны лишь с учетом всех факторов стратегической стабильности и при участии ведущих ядерных держав. Между тем экспертные сообщества как в России, так и США уже наметили ряд интересных инициатив по дальнейшему развитию процесса контроля над стратегическими вооружениями.

Гипотетически России и Соединенным Штатам было бы полезно провести сравнение своих параметров ядерного сдерживания и доктрин применения ядерного оружия. Стороны могли бы обменяться информацией о своих национальных ядерных стратегиях во избежание, например, неправильного толкования российской ядерной доктрины, в частности изложенной в июне 2020 года в Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания или «Обзоре ядерной политики» Президента Трампа.

Логично предположить, что, несмотря на отсутствие реакции со стороны США, Россия вправе настойчиво продвигать идею о принятии декларации по меньшей мере пятью официальными ядерными державами, повторяющей историческое совместное заявление США и СССР на Женевском саммите Рейгана - Горбачева в 1985 году («Ядерная война не может быть выиграна и никогда не должна вестись»).

Москва и Вашингтон могли бы согласовать предельные лимиты развернутых стратегических ядерных боеголовок уровнями до 1000-1200 единиц - вместо нынешних 1500 единиц по ДСНВ. Такое сокращение с ограничением до 1 тыс. развернутых боеголовок и 500 систем их доставки сохранит стабильность ядерного баланса. Ключевой подход заключается в том, что необходимо подсчитать общее количество стратегических ядерных боеголовок, развернутых и неразвернутых с параллельной разработкой новых методов проверки, не только пусковых установок, но и стратегических ядерных боеголовок, с инспекциями на местах их хранения. Хотя фактические посещения таких объектов вряд ли возможны в нынешних условиях, но, может быть, удастся внедрить методы дистанционного мониторинга для подсчета боеголовок на этих объектах хранения ядерного оружия. США могут работать над совместными проверочными экспериментами с Россией и Китаем.

Высказывались предположения, что в будущем сфера действия следующего соглашения должна регулироваться системами высокоточного обычного оружия и системами ограниченной ядерной войны. Вполне возможно, что в следующий договор «СНВ 2.0» могут быть включены крылатые ракеты любого типа (ядерные и обычные) с дальностью действия 600 км, причем с зачетом их по фактическому оснащению тяжелых бомбардировщиков, как это было сделано в Договоре СНВ-1, а не формально одной единицей, как в существующем ДСНВ. Важный элемент договора - обмениваться ежегодными декларациями о планируемом количестве таких ракет, а также о типах кораблей и подводных лодок, способных их нести.

Маловероятно, что могут быть введены ограничения на стратегические боеголовки морских крылатых ракет большой дальности или запрещены крылатые ракеты с ядерным оружием. Проблема ограничения крылатых ракет большой дальности, на которой российская сторона исторически настаивала в ходе переговоров, несмотря на сопротивление американской стороны, вряд ли будет решена в настоящее время7. По этой же теме более 20 лет назад был проведен Черноморский эксперимент 1989 года по определению наличия ядерных боеголовок на крылатых ракетах, что в конечном итоге открыло возможность запрещения крылатых ракет с ядерными боезарядами.

ДСНВ несвободен от ряда других проблем, которые необходимо решить в дальнейшем. Потолок для всех ядерных боеголовок в будущем соглашении по СНВ должен не допускать в случае выхода из договоренностей «дозагрузки» ядерных сил. Так называемый «потенциал дозагрузки»8 также оставался нерешенным. Речь идет о той немалой части ядерного арсенала сторон, которая может быть достаточно быстро «доразвернута», если какая-либо из сторон вдруг перестанет соблюдать договор. В этом случае стратегические потенциалы США и России могут вырасти до 3500 и 2400 боеголовок соответственно. Очевидно, что правила подсчета вооружения стратегических бомбардировщиков в 2010 году СНВ являются крайне условными (одна боеголовка на бомбардировщик).

Теоретически сторонам требуются ограничения для вновь развертываемых ракетно-планирующих или «аэробаллистических» систем, которые запускаются как баллистическая ракета и затем маневрируют к цели как гиперзвуковой самолет.

Нерешенные вопросы

Важная проблема - ракетные средства малой и средней дальности в отсутствие Договора 1987 года об их запрете. Все попытки спасти его в 2017-2019 годах не увенчались успехом из-за настойчивого утверждения Вашингтона, что Москва не выполнила договор. Российская позиция тогда оказалась недостаточно гибкой и не была готова пригласить инспекторов проинспектировать крылатую ракету 9М729 на полигоне и в полете, чтобы доказать ее фактическую дальность полета.

Урегулировать ситуацию могли бы некоторые новые решения, например меморандумы о взаимопонимании по ограничению развертывания таких систем, включая картографирование разрешенных географических районов, а также комплекс мер транспарентности и укрепления доверия, обязательства по открытости и обмену данными.

Поскольку новые баллистические ракеты США будут явно иметь подлетное время до российских целей около трех минут, а гиперзвуковые крылатые ракеты летят по непредсказуемым траекториям, все это серьезно усложняет задачу их раннего обнаружения и перехвата. Такая угроза приближает возможность нанесения Россией - при соответствующем неминуемом пересмотре доктрины применения ядерного оружия - упреждающего удара, что, безусловно, резко увеличивает угрозу ядерной эскалации в ходе конфликта.

Инициатива Кремля о введении моратория на европейский театр военных действий без участия США в НАТО была сочтена непродуктивной, так как напоминала там советскую попытку сохранить уже развернутое количество СС-20 в 1980-х годах. Сегодня американские, российские и китайские ядерные баллистические и крылатые ракеты средней дальности наземного базирования теоретически могли быть ограничены каким-то небольшим количеством. Все новое ядерное оружие средней дальности должно быть развернуто на согласованном расстоянии от государственных границ, чтобы предотвратить возможность внезапного запуска с предельно малым подлетным временем. Раздельные ограничения на обычные и ядерные системы нецелесообразны, поскольку проводить различие между ядерными и неядерными версиями одной и той же базовой ракеты затруднительно.

Что касается противоракетной обороны, то тот факт, что Россия приобрела способность преодолевать любую американскую систему ПРО, означает, что необходимо вернуться к поиску компромисса [«Диалектика»… 2020: 39-48]. Во всяком случае, как заявил Владимир Путин в своем Послании Федеральному Собранию в 2014 году по поводу усилий США в области ПРО, «это создает угрозу не только для России, но и для всего мира - именно из-за возможного нарушения этого стратегического баланса сил. Я считаю, что это плохо и для США, потому что создает опасную иллюзию неуязвимости. Это усиливает стремление к односторонним, зачастую, как мы видим, непродуманным решениям и дополнительным рискам».

«Обзор противоракетной обороны» администрации Трампа, «Missile Defense Review», опубликованный 2 января 2019 года, свидетельствует о значительном и очень дорогостоящем расширении задач и масштабов противоракетной обороны США за счет сосредоточения внимания не только на баллистических ракетах, но и на других видах ракетных угроз, таких как региональные крылатые и гиперзвуковые системы. В нем также подчеркивается важность космоса и новых технологий для перехвата ракет на этапе их разгона. Даже ведущие эксперты в США отмечают, что это неизбежно укрепит опасения России и Китая по поводу угрозы их потенциалам стратегического ядерного сдерживания, подорвет стратегическую стабильность и еще больше осложнит перспективы любых новых сокращений ядерных вооружений, что в конечном итоге приведет к снижению безопасности и самих Соединенных Штатов.

Наиболее тревожным постулатом здесь с точки зрения кризисной стабильности является то, что «Обзор ПРО» предполагает более агрессивную защиту от «сложных российских и китайских межконтинентальных баллистических ракетных угроз США» и намекает на будущее развитие космических перехватчиков для противоракетной обороны. Документ подтвердил планы администрации Трампа по уничтожению ракет противника перед запуском («left of launch»); вооружение беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) боевыми лазерами для поражения ракет дальнего радиуса действия на разгонном этапе; испытание ракетного перехватчика SM-3 BlockIIA против межконтинентальных баллистических ракет (произошло в ноябре 2020 г.); расширение наземных систем противоракетной обороны на Аляске и в Калифорнии с 44 до 64 перехватчиков GBI к 2023 году, а также разработку новых экзоатмосферных истребителей-перехватчиков для системы GBI.

Агентство противоракетной обороны США (MDA) опубликовало запрос предложений (RFP) на создание перехватчика следующего поколения. Выбранная конструкция в конечном итоге заменит экзоатмосферный боевой ударный блок EKV для наземной системы противоракетной обороны перехватчика GBI. Особую озабоченность российских военных вызывает система SM-6 (RIM-174 Standard Extended Range Active Missile (ERAM), которая является не только средством ПВО/ПРО среднего радиуса действия, но может применяться для ударов по надводным и наземным целям9.

Все это говорит о том, что политические и дипломатические усилия в данной области должны быть продолжены, поскольку Россия и Соединенные Штаты призваны сыграть особую роль в развитии сотрудничества в этой опасной области. Важно также принять определенные меры транспарентности и разграничить системы противоракетной обороны: например, ограничить стратегическую оборону против МБР и БРПЛ в пределах взаимоприемлемых параметров, опираясь на параметры СНВ-3, при этом позволяя региональным системам ПРО защищать от баллистических и крылатых ракет средней и малой дальности. Обе стороны могут достичь специального политического соглашения, которое не потребует ратификации Конгрессом США, где противоракетную оборону считают приоритетной программой.

Это может включать: обмен общими планами по количеству и местам будущего развертывания перехватчиков противоракетной обороны; меры транспарентности, включая посещение испытательных полигонов ПРО и различные рода уведомления; демаркацию между тактическими и стратегическими перехватчиками противоракетной обороны в соответствии с «Общими договоренностями относительно первого согласованного заявления от 26 сентября 1997 года, касающегося Договора по ПРО 1972 года»; и мораторий, по крайней мере на десять лет, на развертывание перехватчиков ПРО космического базирования. Можно было бы также обсудить политически необходимое обязательство о том, что противоракетная оборона территории стран не будет превышать 100 перехватчиков, хотя вряд ли возможно включить этот предел в общий потолок для боеголовок в будущем соглашении по договору СНВ. Сохранение 100 перехватчиков ПРО снизило бы количество стратегических носителей до 400, если в будущем будет согласован общий потолок по 500 боеголовкам.

Между тем «Резолюция о совете и согласии Сената на ратификацию нового Договора о СНВ» Сената США постановляла, что никакие ограничения в сфере ПРО в принципе невозможны - США намерены продолжать многолетние работы по развертыванию многоэшелонированной системы ПРО на территории страны, а также в регионах, включая Европу (раздел «а»: пп. 12.Аii; раздел «в»: п. 1А; раздел «с»: пп. 2С, 2Д, 2Е.). Более того, ПРО должна находиться вне рамок каких-либо будущих переговоров в сфере сокращений ядерных вооружений (раздел «а» п. 12.Аii)10.

Хотя «Национальная стратегия в области безопасности» - «National Security Strategy» 2017 года (с. 8.4) и заявляет, что «усиленная противоракетная оборона не предназначена для подрыва стратегической стабильности или нарушения давних стратегических отношений с Россией или Китаем», в «Обзоре ПРО» («Missile Defense Review-2019») постулируется (с. IX. 5), что, «следовательно, Соединенные Штаты не примут никаких ограничений на разработку или развертывание средств противоракетной обороны, необходимых для защиты родины от ракетных угроз-изгоев».

Более того, ПРО, которая якобы и не направлена против Российской Федерации, по американской позиции, является неприкасаемой «священной коровой», что заставляет нас развертывать мощные средства нейтрализации, в том числе объявленные в марте 2018 года, в отсутствие конструктивных договоренностей и какой-то их реальной перспективы значительных ограничений на существующую американскую программу противоракетной обороны.

В области достратегических ядерных вооружений (ТЯО) пока не предвидится никаких прорывов. Россия не намерена раскрывать места хранения своего ядерного оружия и предоставлять информацию о его количестве, называя тему российского «тактического» ядерного оружия «надуманной» и «довольно искусственно нагнетаемой»11. Более того, Россия заявляет, что США модернизируют свой ядерный потенциал на территории пяти стран НАТО «с неясными целями» за счет авиабомб В61-12, нарушая при этом Договор о нераспространении ядерного оружия.

Нестратегические ядерные силы важны для России для противодействия в русле стратегии регионального сдерживания конвенциональных потенциалов США и Китая. Для Соединенных Штатов ТЯО демонстрируют связь между американскими ядерными силами и безопасностью их атлантических и азиатских союзников, готовность к их защите в рамках доктрины пресловутого «расширенного сдерживания». Ясно, что российские нестратегические ядерные боезаряды (по западным оценкам, около 2 тыс. единиц) не имеют в обозримом будущем перспективы ограничения или включения в контекст какого-то нового договора по СНВ (скажем, быть включенными в равный потолок, например, 3500 боезарядов из общего количества 4 тыс.), хотя и могут подпадать под инициативу «замораживания» наращивания всех ядерных сил России и США. Эксперты отмечают трудность решения гипотетической задачи их мониторинга и верификации, процедур инспекций в местах хранения для возможных будущих соглашений в целях обеспечения уверенности в соблюдении согласованных лимитов на количество боезарядов или их ликвидацию.

Возможное будущее соглашение могло бы включать положение о том, что запрещалось бы хранение нестратегических ядерных боеприпасов совместно с их системами доставки, что было бы полезной мерой укрепления безопасности и доверия, а также договоренность относительно ликвидации определенных классов таких нестратегических ядерных вооружений, заменяемых сегодня современными обычными системами вооружений.

Новая «технологическая» гонка вооружений

Другими возможными путями для американо-российских дискуссий по контролю над вооружениями являются поиски соглашений, сдерживающих распространение новых оружейных технологий.

Само понятие «новые технологии» не имеет четкого определения и часто означает совершенно разные системы. Как правило, оно охватывает кибервойну, искусственный интеллект (ИИ), военную робототехнику, рельсовые пушки, оружие с направленной энергией, различные типы беспилотных летательных аппаратов и даже прикладные нанотехнологии. Эти новые подходы к гонке вооружений радикально изменили перспективы военных операций и требуют стратегического сдерживания12. Хотя большинство специалистов по контролю над вооружениями приходят к выводу, что такие разработки, как роботы с искусственным интеллектом, космическое и кибероружие, создают непосредственную угрозу стратегической стабильности и надежности сдерживания, мало кто ясно понимает конкретное будущее их применения.

Кибервойна, которая превращается в «ядерное оружие нашего века», также нуждается в четком определении и последующем контроле. Кибервойна должна быть отделена от обычного взлома и вредоносной деятельности в Интернете. Определение кибероружия обычно охватывает различные технические и программные средства, которые используются для поиска и использования уязвимых мест в системах обработки данных и связи противника и должны представлять собой специально разработанные средства для нейтрализации технических средств и возможностей атакуемой стороны.

Во избежание негативного развития событий было бы целесообразно на международном политическом уровне разработать конкретные меры укрепления доверия, такие как обмен данными о киберугрозах, и развивать практическое сотрудничество на многосторонней основе, прежде всего между Россией, Соединенными Штатами и Китаем, в целях обеспечения безопасности военной деятельности в информационной сфере. Россия всерьез обеспокоена тем, что космическое пространство может стать «зоной битвы будущего».

Поэтому она стремится запретить все виды космического оружия посредством предлагаемого договора о предотвращении размещения оружия в космическом пространстве. Россия и Китай представили обновленный вариант проекта договора конференции по разоружению в июне 2019 года. Однако западные страны продолжают блокировать обсуждение договора, в котором намечены все пути предотвращения любых военных действий против любых объектов в космосе. Соединенные Штаты всегда выступали против принятия в Организации Объединенных Наций по инициативе России и Китая и ряда поддерживающих их государств юридически обязательных соглашений о запрете всех видов космического оружия.

Для снятия обеспокоенности России планами создания в США в будущем космических вооружений, равно как и купирования обвинений американской стороны в том, что Москва разрабатывает противоспутниковые системы вооружений, два государства теоретически могли бы договориться о запрете испытаний такого оружия, которое традиционно отслеживается «национальными техническими средствами».

 

Россия, США и НАТО остаются заключенными в парадигму традиционного военно-политического и дипломатического соревнования и противостояния. Тем не менее это не избавляет нас от поиска путей к налаживанию диалога без ущерба национальным интересам, выстраивания направленного на позитив вектора взаимодействия с США и ведущими западными державами по ключевым международным проблемам. Актуальность такого подхода еще раз высветил императив глобального сотрудничества в борьбе с коронавирусной пандемией.

Если сегодня в силу санкционной войны и усиления информационной пикировки в рамках «гибридных войн», соперничества в информационной сфере у нас невозможны широкомасштабные договоренности в области безопасности, тогда должны быть выработаны своего рода «правила хорошего тона», «кодекс достойного поведения», по крайней мере для цивилизованных крупных держав. С такой инициативой могла бы выступить российская дипломатия. Вот почему нам следует здесь формировать собственную повестку дня и наступательно, в позитивном ключе навязывать ее партнерам с тем, чтобы пытаться преодолевать сегодняшний кризис и системные расхождения в инфраструктуре международной безопасности.

Однако такой системный поворот невозможен без кардинальной переоценки всего понимания международной безопасности и прежде всего разработки нового варианта концепции стратегической стабильности как теоретической основы военного строительства, а также продвижения по пути уменьшения остроты военной угрозы и сохранения динамики контроля над вооружениями.

В узком смысле стратегическая стабильность описывает критерии отсутствия стимулов к применению ядерного оружия в первом ударе (кризисная стабильность) и отсутствие стимулов к наращиванию ядерных сил (стабильность гонки вооружений). В разрабатываемом сегодня более широком понимании она описывает пролегомены устранения предпосылок вооруженного конфликта между государствами, обладающими ядерным оружием, и в целом пути создания условий для региональной и глобальной обстановки безопасности, в которой государства наладили мирные и взаимовыгодные конструктивные отношения.

В новой ситуации важна способность «официальных» ядерных держав - членов «пятерки» СБ ООН предотвращать прямые военные столкновения на региональным уровне, в том числе неядерные, что также является теперь гарантом стратегической стабильности. Таким образом, необходима разработка принципиально новой концепции международной стратегической стабильности, включающей философско-концептуальные основы альтернативы новому мировому порядку для мирового сообщества, а также решения наиболее актуальных глобальных проблем. Требуется и разработка принципиально инновационной стратегии контроля над вооружениями в новых условиях.

В «посткоронавирусную эпоху» и в период беспрецедентного обострения взаимоотношений России и Запада, вплоть до ситуации гибридной войны, именно в силу напряженной ситуации и в сфере военной безопасности контроль над вооружениями остается приоритетной темой мировой политики и взаимоотношений ее главных «полюсов», прежде всего России и США, как крупнейших обладателей ядерных вооружений. Однако кардинальная трансформация мировой политической архитектуры требует разработки и инновационных подходов к контролю над вооружениями в новых условиях. «Диалектически» такой новый инструментарий должен основываться, как и доныне, на строго верифицируемых, юридически обязывающих договоренностях, а не скатываться к необязывающим дискуссиям в формате конференций.

Контроль над вооружениями в ядерной сфере будет продолжать оставаться в двустороннем формате Россия - США. Подключение к нему трех других официальных ядерных держав, несмотря на такой императив, остается нереальным, хотя нам надо продолжать работу по активному вовлечению Китая, Франции и Великобритании в эти процессы.

При рассмотрении нового Договора по СНВ следует исходить из следующего. Возможны некоторые новые ограничения, разработка новых параметров и даже согласование небольших сокращений - до уровня 1000-1100 развернутых боезарядов. Важно обсудить ограничения на новые виды ядерных СНВ, в частности дроны и гиперзвуковые системы, а также на стратегические обычные вооружения, запрет враждебной активности против СПРН и средств национального технического контроля сторон, ограничений как на развернутые, так и неразвернутые ядерные боезаряды.

Ясно, что не удастся включить в общие потоки и нестратегические ядерные потенциалы сторон, поэтому навязываемая США концепция «freedom of mix» для включения всех видов боезарядов в лимиты будущего ДСНВ пока не проходит у нас. Нерешаема по-прежнему и проблема ПРО, несмотря на имеющиеся предложения о мерах доверия и транспарентности. В этой привязке необходим поиск решений и проблем ракет средней и меньшей дальности наземного базирования в Европе и АТР, крылатых ракет, как такого радиуса, так и стратегических.

Россия и США, по нашему мнению, должны подтвердить приверженность Соглашению между СССР и США о предотвращении ядерной войны от 1973 года и заявлению 1985 года о недопустимости ядерной войны, сосредоточив внимание на снижении рисков возникновения ядерной войны, и пригласить лидеров других ядерных держав, в первую очередь Китая, Великобритании и Франции, к совместной выработке и принятию всеобъемлющих аналогичных документов.

Предстоит выработать и новые подходы к контролю и верификации новых лимитов на СНВ сторон с учетом появления новых технических средств - РЛС, дронов и космических сенсоров, - но и здесь будут пока ограничения, в частности на портальный мониторинг объектов хранения ядерных боезарядов и объектов по их производству. Однако какие-либо рестрикции на новые перспективные типы вооружений и способы ведения боевых действий, такие как кибератаки на ядерные силы, космические вооружения или оружие на основе искусственного интеллекта, могут быть лишь темами обсуждения в рамках будущих российско-американских консультаций по стратегической стабильности, включая обсуждение ее новых параметров в соответствии с новыми реалиями.

Перспективным форумом обсуждения этой тематики, как и проблем ядерного разоружения в целом, все больше представляется формат «большой пятерки» членов СБ ООН, особенно в плане проведения 10-й Обзорной конференции по рассмотрению действия ДНЯО и дальнейших шагов по укреплению режима ядерного нераспространения в сопряжении с продвижением в направлении прогресса в области контроля над вооружениями.

Основную ответственность по сохранению международного мира и безопасности несут США и Россия, и принципиально важно не допускать пауз в процессе снижения военной угрозы и предлагать инновационные решения назревших проблем сохранения процесса контроля над вооружениями.

 

1Brodie Bernard. Strategy in the Missile Age. Princeton: Princeton University Press, 1959; Schelling Thomas. The Reciprocal Fear of Surprise Attack. RAND P-1342. Santa Monica: RAND, 1958; Wohlstetter Albert. The Delicate Balance of Terror // Foreign Affairs. 37, 2. Jan. 1959; Kahn Herman. On Thermonuclear War. Princeton: Princeton University Press, 1960; Osgood Robert E. Limited War. Chicago: University of Chicago Press, 1957; Kissinger Henry. Nuclear Weapons and Foreign Policy. New York: Harper Bros., 1957.

 2См., например: Gottemoeller Rose. Rethinking Nuclear Arms Control // Washington Quarterly. September 15. 2020 // https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/0163660X.2020.1813382?scroll=top&needAccess=true

3Reif Kingston and Mizin Victor (with assistance from Maggie Tennis). A Two-Pronged Approach to Revitalizing U.S.-Russia Arms Control. Deep Cuts Working Paper No. 10. July 2017 // URL: http://deepcuts.org/images/PDF/DeepCuts_WP10_ReifMizin.pdf

4Einhorn R., Pifer S. Meeting U.S. Deterrence Requirements // Foreign Policy at Brookings. 22.09.2017 // URL: https://www.brookings.edu/research/meeting-u-s-deterrence-requirements/ (accessed: 20.02.2021).

5The New START Treaty: Central Limits and Key Provisions Updated. October 23. 2020 // URL: https://fas.org/sgp/crs/nuke/R41219.pdf.

6Pifer Steven. The Future of U.S.-Russian Arms Control // Carnegie Endowment for International Peace. 2016 // URL: https://carnegieendowment.org/2016/02/26/future-of-u.s.-russian-arms-control-pub-62899

7В Договоре СНВ-1 1991 г. Советский Союз и Соединенные Штаты ограничили число развернутых ядерных крылатых ракет морского базирования на атомных ударных подводных лодках согласованными взаимными односторонними заявлениями без проверки до 880.

8«Upload potential» - возможность вывода дополнительных боеголовок с мест хранения и оснащения ими развернутых СНВ.

 9Army Picks Tomahawk & SM-6 For Mid-Range Missiles // URL: https://breakingdefense.com/2020/11/army-picks-tomahawk-sm-6-for-mid-range-missiles/

10New START Treaty: Resolution of advice and Consent to Ratification. Bureau of Arms Control, Verificaion, and Compliance. December 22. 2020 // URL: http://www.state.gov/t/avc/rls/153910.htm

11Россия не будет раскрывать информацию о местах хранения и количестве тактического ядерного оружия // МИД РФ // https://www.vedomosti.ru/politics/news/2014/02/02/rossiya-ne-budet-raskryvat-informaciyu-o-mestah-hraneniya-i; Ульянов М. «При нынешней администрации США модернизация ядерного оружия приобрела беспрецедентный размах»: Директор департамента МИД РФ о позиции Москвы по проекту бюджета Пентагона // Коммерсантъ. 2016. 11 марта // http://www.kommersant.ru/doc/2933981

12Artificial Intelligence and National Security // Congressional Research Service. August 26. 2020 // URL: https://crsreports.congress.gov