За пределами «мягкой силы»: гуманитарное влияние и сотрудничество во внешней политике

На рубеже 1980-1990-х годов, после распада биполярного мирового порядка и активизации внешнеполитической экспансии США и ЕС, на Западе практически одновременно была сформулирована концепция «мягкой силы»¹ и «переиздана» философская идея гражданского общества². Последняя в новой форме обосновывала демократизацию, прежде всего в постсоциалистических обществах по западным стандартам, агентами которой на среднем и низовом уровнях были призваны стать неправительственные организации (НПО).

Концепция «мягкой силы» постулировала альтернативу экономическому и военно-политическому принуждению в форме привлечения целевой страны на свою сторону за счет собственной притягательности. Названные теории получили столь широкое распространение, что все чаще стали восприниматься не как оптика для анализа действительности, а как часть самой действительности.

Общим для отмеченных направлений мысли, хорошо дополнявших друг друга, стал тезис о растущем значении негосударственных (пусть формально) акторов и инструментов в международных отношениях, направленных не на официальные дипломатические структуры, а на общества целевых стран. Проблема современной концепции трансграничного гражданского общества заключается в том, что основная организационная «ячейка» в виде НПО в целевых странах часто создавалась не местным «гражданским обществом», а за счет западных, часто государственных доноров³.

В свою очередь, концепция «мягкой силы», постулирующая добровольность целевой страны в исполнении предпочтений субъекта влияния, изначально упустила из поля зрения целый спектр целенаправленно создаваемых «общественных» инструментов - не только привлечения, но и нажима. Например, создание или поддержка общественных групп давления в пользу определенных решений (реформ) в целевой стране. Эта цель официально закреплена в программных документах Евросоюза⁴, считающего себя мировым лидером в сфере «мягкой силы». Поддержка протестов на Украине в 2014 году подтвердила данный подход⁵. В отличие от теории на практике одни государства активно вовлекают в свою орбиту другие, не дожидаясь, пока сработает привлекательность «мягкой силы».

Обозначенная проблематика ставит две аналитические задачи. Во-первых, переосмысление понятийного аппарата с тем, чтобы выработать более эффективные средства анализа практики трансграничного влияния на общества. Во-вторых, более глубокое изучение и систематизация при помощи теории практического опыта различных стран в применении «общественных» инструментов во внешней политике.

«Мягкая власть» или гуманитарное влияние?

Причины противоречий в указанных концепциях, как представляется, связаны с укоренившимся акцентом на морально-идеологической стороне вопроса за счет невнимания к организационной. В результате широко обсуждаются вопросы «мягкой силы» как расплывчатой привлекательности или политических ценностей, но упускаются из виду конкретные каналы и методы влияния: механизмы и техники политической социализации или, например, экспорта юридических норм и технических стандартов через организации гражданского общества. Вместе с тем данным практикам уделяется растущее внимание в политике США, Евросоюза, Китая, ряда межгосударственных организаций и альянсов, включая НАТО⁶. Все более актуальной становится проблема недостаточности существующего понятийного аппарата для анализа этих процессов.

Преодолеть отмеченные противоречия можно путем введения понятия «гуманитарное влияние», определяемого как воздействие на внешнюю и внутреннюю политику целевой страны через посредство общественных групп и институтов. Субъектом гуманитарного влияния могут быть как государственные, так и межгосударственные, частные и корпоративные игроки. В рамках настоящей статьи речь идет прежде всего о государствах, с учетом их сохраняющейся ведущей роли в международных отношениях.

Гуманитарная деятельность рассматривается в науке как в узком смысле, связанном с гуманитарной помощью и правами человека, так и более широком - как собирательная категория для обозначения социокультурного измерения международных отношений. Первая трактовка широко распространена в англоязычной литературе, тогда как вторая чаще применяется в русскоязычной. Термины «гуманитарное влияние» и «культурно-гуманитарное влияние» периодически встречаются в отечественной литературе в последние два десятилетия⁷, однако их содержание до сих пор четко не определено. Часто они употребляются в качестве простого синонима «мягкой силы». Термин «гуманитарное влияние» в 2012 году использовался в заявлении Государственной Думы РФ⁸, а в 2014 году - в докладе Россотрудничества⁹, но также без определения. Эвристический потенциал данного понятия пока не реализован, что обусловливает актуальность его дальнейшей разработки.

Термин «мягкая сила», как и «публичная дипломатия», является «изобретением» англоязычного пространства, в первую очередь американского академического и внешнеполитического сообществ. Более точный перевод термина Дж.Ная - «мягкая власть» (в английском «power» - также перевод веберовской «власти»), которая определяется как достижение того, чтобы объект действовал в интересах субъекта, но без «осязаемого воздействия»¹⁰.

В американском внешнеполитическом лексиконе понятие «влияние» (influence) в последние десятилетия употребляется реже и более распространено в европейской традиции - как в академической, так и на уровне практики. Во Франции и Германии с начала ХХ века получило распространение понятие «внешняя политика в области культуры» (нем. - auswärtige kulturpolitik, фр. - politique culturelle extérieure). Во Франции также используются понятия «распространение влияния», престижа (фр. - rayonnement)¹¹ и «дипломатия культуры и влияния» (фр. - dilpomatie culturelle et d’influence)¹².

Понятие влияния существенно отличается от понятия власти, пусть и «мягкой»: последнее предполагает контроль вплоть до противопоставления воле объекта, тогда как первое указывает на управление процессом, воздействие на его траекторию с целью корректировки. В 1970-х годах С.Хантингтон отмечал, что «американская экспансия [после Второй мировой войны] характеризовалась не приобретением новых территорий, а проникновением в них… Послужной список американской «империи» - это иностранное присутствие американских людей и ресурсов, а не американский контроль иностранцев и ресурсов»¹³.

Безусловно, приведенный тезис можно оспаривать, так как США на протяжении холодной войны не раз обращались к санкциям и военной силе в интересах трансграничного контроля зарубежных территорий и правительств. С другой стороны, с роспуском СССР в 1990-х годах гуманитарное измерение внешней политики США действительно приобрело новые черты в связи с ускорением экспансии НПО и НАТО в страны бывшего социалистического содружества с целью «демократизации» (смены режимов). Концепт «мягкой силы» с акцентировкой добровольности и неосязаемости подчинения интересам субъекта скорее размывает, нежели проясняет поле анализа этих процессов.

В результате дискуссия часто сводится к обсуждению оппозиций: технологий «цветных революций», или демократических транзитов. При этом анализ глубинных процессов выстраивания «тихого» влияния становится жертвой повышенного внимания к более резонансным политическим событиям, которые находятся на поверхности, например «цветным революциям». Чтобы прояснить предметное поле, обратимся к истории вопроса, краткий обзор которой приводится ниже.

Исторический опыт гуманитарного влияния

Инструменты гуманитарного влияния не являются уникальным феноменом новейшего этапа развития международных отношений. Так, важнейшим субъектом трансграничного гуманитарного влияния в средневековой Европе выступала католическая церковь, сохранявшая широкое присутствие в образовательном секторе стран региона до ХХ века. Практика системного применения инструментов гуманитарного влияния государствами и около государственными структурами восходит к XIX веку, например, в форме борьбы за влияние французских миссионеров-католиков с американскими протестантами, создания и поддержки французских школ в странах Ближнего Востока.

Этот опыт лег в основу образования в 1883 году «Альянс Франсез» - некоммерческой негосударственной культурно-просветительской организации, которая изначально тесно сотрудничала с МИД Франции и уже в 1890-х годах реализовывала проекты по привлечению иностранных студентов во французские университеты¹⁴. Модель немецкого классического университета в XIX веке стала престижным международным брендом и копировалась другими странами. Например, формирование в начале XIX века в германских государствах общего академического пространства (вследствие разрешения студентам свободно переходить между немецкими университетами) опередило на два десятилетия создание Таможенного союза¹⁵.

Германия после объединения осуществляла активную политику по поддержке немецких школ за рубежом, в начале ХХ века она приобрела системный характер с официальной целью «распространения немецкого языка и корректных представлений о Германии, обычаев и образования, с тем чтобы завоевать друзей для Германии»¹⁶. Внешняя политика Берлина в гуманитарной сфере дополнялась частными ассоциациями, которые в основном финансировались государством. В начале 1900-х годов в Германии широкое распространение получили общества дружбы с зарубежными странами, финансируемые в том числе бизнесом с целью закрепления на внешних рынках.

После Первой мировой войны Берлин адаптировал институциональный опыт Франции в сфере зарубежных языковых и образовательных программ. В 1925 году были созданы Немецкая служба академических обменов (DAAD) и обновленный Фонд Гумбольдта, в 1932 году - Институт Гёте. К 1935 году в Европе, Азии и Америке действовало более 150 немецких школ¹⁷. Централизованные усилия предпринимались в сфере исторической политики, например, в части отрицания вины Германии за развязывание войны - с этой целью был создан неправительственный Центр исследования причин войны и специальный департамент в МИД. Париж, стремившийся противостоять растущему влиянию Германии в Центральной и Восточной Европе, развернул в регионе сеть комитетов «Альянс Франсез», работавших в сфере образования и культуры.

Начиная с 1920-х годов все более заметной становится роль СССР - в рамках международного рабочего движения, организационной платформой для которого стал Коминтерн. В 1925 году было создано Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. Основным «активом» стала притягательность коммунистической идеологии для различных слоев населения зарубежных стран. Вместе с тем арсенал методов советской гуманитарной политики постепенно расширялся, включая образовательное и культурное сотрудничество, движение сторонников мира, научно-техническую помощь¹⁸.

В послевоенный период была создана разветвленная инфраструктура для работы в сфере культурной дипломатии, руководимая Госкомитетом по культурным связям с зарубежными странами при Совете министров СССР и МИД. На операционном уровне действовал Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Работа в сфере образования и научной дипломатии велась на межправительственном уровне и по линии Академии наук СССР. Начиная с 1950-х годов количество иностранных студентов в СССР выросло в 20 раз, составив к 1990 году 126,5 тыс. человек (третье место в мире, 10,8% от общемировой численности). По оценкам ученых, реальное число иностранных учащихся в СССР в 1990 году, учитывая слушателей и аспирантов профсоюзных, партийных и комсомольских школ, не считая военных курсантов, превышало 180 тыс. человек¹⁹. 

Однако идеологическая компонента и жестко централизованная система управления, усиливая гуманитарное влияние СССР, одновременно ограничивали его гибкость и пространство маневра. Некоторые страны, получавшие помощь (например, в форме строительства университетов и командировок советских педагогов), использовали ее в своих интересах, избегая увязки с ответными обязательствами, балансируя и блокируя реальное идеологическое влияние СССР на местные элиты.

В США институционализация гуманитарной политики на государственном уровне произошла значительно позже, чем во Франции, Германии и СССР - профильный отдел культурных связей был создан в Госдепартаменте США в 1938 году. Хотя еще в 1917 году был образован Комитет общественной информации для борьбы с «неправильным восприятием неверной информации и противодействия ей» в зарубежных обществах в условиях военного времени, но оно просуществовало лишь два года. Как и в Европе, формированию государственной политики и ее институтов в США предшествовала реализация полуофициальных частно-государственных программ. Созданный в 1910 году Фонд Карнеги с подачи президентской администрации был активно вовлечен в налаживание академических обменов с «ближним зарубежьем» в рамках Панамериканского союза в свете реализации доктрины Монро²⁰.

В этот же период формируется прообраз важнейшей компоненты американской внешней политики - так называемый внешнеполитический истеблишмент, включающий крупных госслужащих, ученых и капиталистов-филантропов, за счет неформальных механизмов обеспечивающий выработку общих приоритетов. Ключевой задачей с самого начала существования этого сообщества стала борьба против изоляционистских настроений, господствовавших в американском обществе и госаппарате в начале века. В 1913 году Госдепартамент США в ответ на запросы из консульств в Латинской Америке обратился в Фонд Карнеги с просьбой взять на себя не только финансирование, но и управление академическими обменами - такое взаимодействие уже вошло в порядок вещей²¹.

После Второй мировой войны Вашингтон буквально за несколько лет захватил лидерство в сфере гуманитарной политики в рамках западного мира, создав мощные инфраструктуры влияния с привлечением национальных и межгосударственных организаций, культурных, научных и образовательных учреждений. Они активно использовались Вашингтоном для увязки послевоенного восстановления Европы с задачами противодействия росту влияния СССР.

Частные фонды, тесно координирующие свою деятельность с государством, начинают играть все более значимую роль - особенно «большая тройка» фондов Карнеги, Рокфеллера и Форда²². Например, Госдепартамент США, Комитет НАТО по науке, американские вузы и частные фонды способствовали экспорту американской модели организации науки в Европу (включая английский язык), а также укоренению политических ценностей США и противодействию распространению коммунистических взглядов в среде ученых²³.

Это достигалось за счет создания совместных структур (в том числе наднациональных), академических обменов и выборочной грантовой поддержки ученых, лабораторий и учреждений, способствующей внедрению американских стандартов и техник. Можно отметить участие Фонда Рокфеллера в усилиях США по децентрализации французской системы управления наукой и сокращению влияния ученых-коммунистов за счет отказа в выделении грантов²⁴. Фонд Форда использовал поддержку Института Нильса Бора в Копенгагене и Европейского центра ядерных исследований в Швейцарии для распространения американских ценностей и сбора информации²⁵.

При этом американские фонды, де-юре независимые, де-факто на кадровом уровне были тесно связаны с органами государственной власти и находились под политическим наблюдением Конгресса США вплоть до создания специальных комитетов по проверке их деятельности на предмет финансирования «антиамериканской деятельности». Однако уже к концу 1950-х годов в Фонде Рокфеллера заявили об отказе от практики сверки с «черными списками» Конгресса при выделении грантов. По мнению Дж.Криге, причиной стало то, что неформальная сеть контактов, созданная сотрудниками фонда, стала эффективнее в выявлении антиамериканских (и иных) взглядов потенциальных грантополучателей, чем бюрократические структуры²⁶.

По мнению С.Хантингтона, послевоенная экспансия США в экономической и военной сферах создала условия для формирования беспрецедентной по историческим масштабам сети транснациональных институтов, проникающих на территории и в общества целевых стран и, как правило, управляемых или согласовывающих свою деятельность с правительством США²⁷. Однако политолог затруднялся дать прогноз, сохранится ли эта сеть в прежних масштабах в случае утраты США гегемонии.

Как было отмечено в начале статьи, после распада СССР Вашингтон предпринял попытку не просто расширить гуманитарное присутствие в странах бывшего социалистического лагеря, но перешел к активной политике смены режимов при помощи гуманитарных средств, что привело к оформлению огромной индустрии (по экспертным оценкам, общие расходы в США только на «продвижение демократии» превышают 10 млрд. долларов в год²⁸) и законодательному ограничению правительствами многих стран региона, включая Россию и Китай, доступа американских фондов и НПО на их территорию.

Китай стал заметен на сцене гуманитарной политики значительно позднее, начиная с 1980-х годов, и опирался на опыт СССР и стран Запада. В 2004 году Канцелярия Международного совета китайского языка (Ханьбань), подчиненная Минобразования КНР, приступила к созданию сети институтов Конфуция. К 2020 году в мире было открыто 550 институтов и более 1 тыс. школ Конфуция. Была выбрана достаточно эффективная модель - централизованная подготовка учителей и материалов и создание институтов Конфуция на базе зарубежных университетов, что позволило использовать университетскую инфраструктуру и бренд, а также наладить связь с местными сообществами китайских студентов.

Так, в условиях высокой децентрализации системы образования США Ханьбань открыл в стране более 100 институтов. Однако оборотной стороной эффективности стал рост критики с позиций цензуры, непрозрачности и вмешательства китайского правительства в работу частных университетов. В США за последние пять лет было закрыто 29 институтов Конфуция после принятия специального федерального закона²⁹, процесс закрытия начался и в Европе. Госдепартамент США тем не менее счел китайскую программу эффективной и попытался зеркально имитировать ее, создав с 2010 года около 30 американских культурных центров в университетах Китая³⁰.

Формы гуманитарной политики

Краткий исторический обзор указывает не только на многогранность механизмов гуманитарной политики, но прежде всего на активные мероприятия госаппарата в координации с частными фондами, направленные на выстраивание инфраструктуры трансграничного присутствия и активизацию ее работы. В этой связи целесообразно выделить прямое и косвенное гуманитарное влияние. Именно к косвенному типу влияния можно отнести концепцию «мягкой силы», которая рассматривается как подражание могущественным государствам и согласие с их политикой³¹.

Идея стала удачной находкой для внешнеполитической риторики США и ЕС в 1990-х годах, послужив элегантным обоснованием их постсоциалистической экспансии. Но с точки зрения теории понятие «мягкой силы» недостаточно продуктивно, так как обращает мало внимания на механизмы и техники этого влияния. Этим обусловлена «ускользающая» природа «мягкой силы» - теория не объясняет, как США достигли превосходства, она описывает сам факт превосходства³². М.М.Лебедева, анализируя понятие «мягкой силы», точно фиксирует ее косвенный элемент: «не предполагает привлечение за счет материального вознаграждения» в отличие от пропаганды³³.

Таким образом, даже многочисленные образовательные программы не укладываются в прокрустово ложе «мягкой силы» - ведь они, как правило, основаны на грантах и стипендиях. За рамками изучения оказалось целенаправленное конструирование западными донорами инфраструктуры «гражданского общества», которое сопровождало, а часто и обеспечивало процессы «роста привлекательности» западных стандартов и правил в других, прежде всего постсоциалистических странах. США и ЕС продолжают тратить на эти цели миллиарды долларов ежегодно³⁴, но далеко не все виды деятельности могут быть объяснены через призму привлекательности или пропаганды.

Концепция «мягкой силы» претендует на роль «переиздания» разработанной в межвоенный период теории гегемонии А.Грамши³⁵. Классовая компонента теории была заменена на межгосударственную в духе либеральной парадигмы³⁶. Аллюзии к «мягкой силе» встречались и значительно раньше. Например, М.Манн пишет об ожиданиях немецкого космополитического XIX века, когда объединяющаяся Германия «будет орудовать идеологической, а не военной или политической властью», цитируя поэта Ф.Гёльдерлина, который в первой половине XIX века предвидел, что «жрица Германия» будет повелевать «народами и князьями»³⁷. В 1912 году немецкий историк К.Лампрехт направил письмо канцлеру Т. фон Бетман-Гольвегу, в котором настаивал, что Германия может занять надлежащее место в мире без военной конфронтации за счет дипломатических, культурных, образовательных и экономических ресурсов³⁸.

Гегемония по Грамши представляется как добровольное согласие участников отношений с общими принципами, ценностями и решениями, на которых основано лидерство гегемона. Дж.Най сумел вовремя предложить слово, удачно схватывающее внешнеполитическую конъюнктуру момента начала 1990-х годов. Концепция А.Грамши выгодно отличается элементом динамики, предполагая и «оборотную сторону» - утрату гегемонии в результате снижения готовности других субъектов (в случае Грамши - классов) соглашаться с гегемоном, что заставляет последнего обращаться к силе принуждения.

В отличие от косвенного, прямое гуманитарное влияние можно рассматривать не как автоматическое следствие общего (прежде всего, военного и экономического) превосходства, порождающего подражание, а как целенаправленную деятельность по созданию механизмов трансграничного влияния на внутренние процессы в целевой стране через воздействие на общественные группы и институты. Данная сфера из-за отмеченных выше причин исследована значительно меньше, целостная теория отсутствует.

Целенаправленное влияние можно подразделить на кооперативное взаимодействие (сотрудничество, направленное на развитие взаимовыгодных гуманитарных связей между двумя и более государствами) и инструментальное воздействие (одностороннее влияние в интересах субъекта). В первом случае речь часто идет о «приглашении» одним государством другого расширить присутствие на своей территории. В качестве примера можно привести приглашение китайским правительством частных фондов США для организации обменов и передачи практик в сфере управления экономикой в 1960-х годах. Ряд стран Азии и Латинской Америки обращались к СССР с просьбами о направлении советских преподавателей и строительстве университетов.

Влияние основано на односторонних действиях: они не обязательно по определению противоречат интересам объекта - они их не учитывают целенаправленно или учитывают в декоративных целях. Сотрудничество, утрачивая «взаимность» партнера, автоматически превращается в односторонний процесс влияния, так как партнер не заявляет о своих интересах или начинает негласно противодействовать. Влияние может быть взаимным, но не перерастать в сотрудничество, так как не происходит выработки общих интересов и целей - тогда оно тяготеет к конфронтации.

В иных случаях экономическая, военная или техническая помощь могут использоваться для получения доступа в страну с целью расширения гуманитарного присутствия. Выше уже был проанализирован пример участия США в послевоенном восстановлении Западной Европы - там вопросы материальной помощи и гуманитарного сотрудничества дополнялись программами одностороннего влияния.

Организованный в 1950-х годах Г.Киссинджером Гарвардский семинар для молодых лидеров сочетал как элементы диалога, так и влияния, включая отбор, заданную повестку и наблюдение за участниками³⁹. Евросоюз взял на вооружение некоторые подходы при проведении политики обусловленности (conditionality) в сопредельных странах, использует их преимущественно в одностороннем ключе, проникая в местное гражданское общество (часто просто «выращивая» его) для формирования групп давления.

Выстраивание американскими донорами инфраструктуры НПО в странах постсоветского пространства в 1990-2000-х годах происходило как с «разрешения» - в обмен на помощь местных правительств, получавших американскую помощь, - так и бесконтрольно, учитывая кризис государственных институтов во многих странах региона. Таким образом, можно вести речь о гуманитарном сотрудничестве и гуманитарном влиянии как о двух основных модальностях гуманитарной политики, выступающей более общим понятием.

Практические выводы

Как показывает проведенный анализ, тематика трансграничного гуманитарного влияния и сотрудничества выходит далеко за рамки понятия «мягкая сила». Данный термин, выполняя важную роль маркера, указывающего на ненасильственные методы влияния, часто маскирует их реальные механизмы, закономерности развертывания и функционирования, акцентируя лишь финальный результат - эффект притяжения, добровольного подражания, не объясняя процесс его возникновения (создания).

Предложенное понятие гуманитарного влияния дает инструменты для изучения практики конструирования инфраструктур влияния и обеспечения доступа в целевые страны. Гуманитарное измерение выступает неотъемлемым компонентом построения полноценных кооперационных отношений, который часто идет впереди экономики для создания социальных связей и доверия. Гуманитарная интеграция играла заметную, нередко опережающую роль как в случае процесса объединения Германии в XIX веке, попыток строительства Панамериканского союза США в начале ХХ века, так и создания Евросоюза и проведения им внешней политики, особенно в рамках программы Восточного партнерства. В этой связи отметим ряд практических выводов для проведения гуманитарной политики на внешнем периметре:

1. При планировании и реализации гуманитарной политики первоочередное значение имеют организационные факторы, а не идеологические. Ключевой задачей выступает формирование субъектов и операторов данной политики (общее целеполагание и объединение элитных групп). Вместе с тем идеологическая компонента не может быть полностью нивелирована - она выполняет необходимые функции селекции и сплочения целевых групп и индивидов, а также стратегического целеполагания.

Идеологическое наполнение политики иногда может выступать на первый план, но его продвижение не будет эффективным без организационной подготовки и выстраивания отношений с адресными группами. Речь идет о создании инфраструктуры, включающей организации, механизмы координации, формальные и неформальные связи, методики и инструменты работы - как на территории целевой страны, так и в рамках государства-субъекта. Создание трансграничной инфраструктуры - это долгосрочная задача, но после ее решения существенно расширяется поле для быстрых и эффективных действий.

2. Важнейший фактор, определяющий результативность гуманитарного влияния, - это получение доступа на территорию целевого государства. В случае «приглашения» от целевого государства к расширению присутствия возможно налаживание форматов гуманитарного сотрудничества в сферах общих интересов. Попытка односторонней блокировки доступа может приводить к трениям и конфронтации в гуманитарной и политической сферах. Предоставление доступа, как правило, зависит от договоренностей на межгосударственном уровне и расчета целевого государства на «бонусы» в иных сферах, например, экономической или технической помощи.

С точки зрения исторического опыта, как правило, эффективнее договориться о доступе через официальные дипломатические каналы, чем преодолевать ограничения неформально. Гуманитарное влияние редко бывает эффективным или ограничивается лишь точечными проектами без системной поддержки на уровне официальной дипломатии. Показательна современная практика Евросоюза, который увязывает предоставление долгосрочных кредитов и грантов с расширением доступа к гуманитарной сфере целевой страны в рамках политики соседства.

3. Значимую роль играет развитие государственно-частного партнерства при проведении гуманитарной политики. Так, негосударственные частные фонды и международные структуры проще получают доступ на территорию целевого государства, обладают большей гибкостью и подвижностью при решении задач на местах и организации обратной связи. Создание механизма неформальных консультаций и согласований между частными фондами и органами государственной власти усиливает потенциал гуманитарного влияния государства. Данный механизм способен смягчить межведомственную конкуренцию и повысить скоординированность действий, расширяя пространство маневра и набор доступных инструментов.

¹Nye J. Bound to Lead: The Changing Nature of American Power. New York: Basic Books, 1990.

²Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy In Five Nations. London: Sage, 1989; Salamon L. The Rise of the Nonprofit Sector // Foreign Affairs. 1994.Vol. 73. №4. P. 109-122.

³Aksartova S. Promoting Civil Society or Diffusing NGOs // Globalization, Philanthropy, and Civil Society / Ed. by Heydemann S., Hemmack D. Bloomington: Indiana University Press, 2009. P. 160-191.

⁴В официальном Обзоре политики соседства ЕС в 2015 г. подход Брюсселя к странам периферии признается «успешным, но недостаточно сильным, чтобы создать обязательства… при отсутствии политической воли [у правительства целевой страны]». Для проведения реформ в фокусных странах предлагается использовать «общественных, экономических и социальных акторов». См.: Joint Communication to the European Parliament, The Council (2015) Review of the European Neighbourhood Policy{SWD(2015) 500 final} // https://ec.europa.eu/neighbourhood-enlargement/sites/near/files/neighbourhood/pdf/key-documents/151118_joint-communication_review-of-the-enp_en.pdf (accessed: 10.01.2020).

⁵Shared Vision, Common Action: A Stronger Europe. A Global Strategy for the European Union’s Foreign and Security Strategy. June 2016. P. 4.

⁶Смирнов В.А. «Борьба интеграций» на постсоветском пространстве: гуманитарное измерение // Современная Европа. 2018. №6. С. 51-61.

⁷См.: Косачев К. О политике России на постсоветском пространстве // Россия и мусульманский мир. 2004. №9. C. 109-114;  Морозов Ю.В., Сафронова Е.И. Значение гуманитарного сотрудничества России и Китая с центральноазиатскими партнерами в рамках Шанхайской организации сотрудничества // Национальные интересы: приоритеты и безопасность. 2014. №32. C. 35-49; Голобородько А.Ю. Культурная безопасность: содержание, ресурсы, инструментарий обеспечения // Сравнительная политика. 2015. №4 (21). C. 10-18.

⁸Об усилении работы с соотечественниками за рубежом и о расширении гуманитарного влияния России в преддверии создания Евразийского экономического союза. Заявление Государственной Думы России от 19 июня 2012 г. №522-6 ГД // URL: http://docs.cntd.ru/document/902353562.

⁹Доклад о результатах деятельности Россотрудничества по реализации возложенных на него полномочий за 2014 г. Москва, 2014 // URL: http://rs.gov.ru/uploads/document/file/200/doklad_2014.pdf.

¹⁰Nye J. Soft power: the origins and political progress of a concept // Palgrave Communications. 2017. 21 February // URL: https://www.nature.com/articles/palcomms20178.

¹¹Brown R. Alternatives to soft power: Influence in French and German external cultural action // The Routledge Handbook of Soft Power / Ed. by N.Chitty, L.Ji, G.Rawnsley, C.Hayden. Routledge, 2020. P. 38.

¹²Cross D., Melissen J. European Public Diplomacy: Soft Power at Work. Springer, 2013.

¹³Huntington S. Transnational Organizations in World Politics // World Politics. 1973. Vol. 25. №3. P. 343-344.

¹⁴Brown R. Alternatives to soft power: Influence in French and German external cultural action // The Routledge Handbook of Soft Power / Ed. by N.Chitty, L.Ji, G.Rawnsley, C.Hayden. Routledge, 2020. P. 39.

¹⁵Коллинз Р. Макроистория: Очерки социологии большой длительности. М.: УРСС: ЛЕНАНД, 2015. С. 157.

¹⁶Düwell K. Deutschlands auswärtige Kulturpolitik, 1918-1932: Grundlinien und Dokumente. Cologne: Böhlau Verlag. 1976. P. 271-295.

¹⁷Ammon U. The Position of the German Language in the World. Routledge, 2019.

¹⁸Системное описание механизмов и инструментов советской культурной дипломатии в послевоенный период дано в: Советская культурная дипломатия в условиях холодной войны. 1945-1989: Коллективная монография / Науч. ред. О.С.Нагорная. М.: Политическая энциклопедия, 2018.

¹⁹Шереги Ф.Э., Дмитриев Н.М., Арефьев А.Л. Российские вузы и международный рынок образовательных услуг // Научно-педагогический потенциал и экспорт образовательных услуг российских вузов (социологический анализ). Москва: Центр социального прогнозирования, 2002. C. 9-28.

²⁰Schindler C. The Origins of Public Diplomacy in US Statecraft. Palgrave, 2018. P. 125.

²¹Ibid. P. 133-134.

²²В результате исследования деятельности «большой тройки» американских фондов Э.Берман в ставшей знаменитой монографии приходит к выводу: документальные архивы «недвусмысленно показывают, что программы фондов были созданы, чтобы продвигать внешнеполитические интересы США» посредством «поддержки отдельных идей, которые согласуются с задачами фондов, и институций, производящих эти идеи». К схожим выводам приходит С.В.Погорельская в своем исследовании немецких политических фондов на современном этапе, хотя и подчеркивает существенное отличие в их методах работы. См.: Berman E. The Influence of the Carnegie, Ford, and Rockefeller Foundations on American Foreign Policy: The Ideology of Philanthropy. New York: SUNY Press, 1983. P. 3; Погорельская С.В. Неправительственные организации и политические фонды во внешней политике ФРГ. Москва: Наука, 2007.

²³Krige J. American Hegemony and the Postwar Reconstruction of Science in Europe. Cambridge: MIT Press, 2006.

²⁴Ibid. P. 115-152.

²⁵Ibid. P. 153-190.

²⁶Ibid. P. 150.

²⁷Huntington S. Transnational Organizations in World Politics // World Politics. 1973. Vol. 25. №3. P. 347.

²⁸Carothers T. Democracy Aid at 25: Time to Choose // Journal of Democracy. 2015. Vol. 26. P. 59-73.

²⁹Legerwood R. As US Universities Close Confucius Institutes, What’s Next? // URL: https://www.hrw.org/news/2020/01/27/us-universities-close-confucius-institutes-whats-next.

³⁰China's Impact on the U.S. Education System. Staff Report. Permanent Subcommittee on investigations. United States Senate. February 28. 2019 // URL: https://www.hsgac.senate.gov/imo/media/doc/PSI%20Report%20China's%20Impact%20on%20the%20US%20Education%20System.pdf

³¹Важно отметить, что в данном случае речь идет именно о теоретическом измерении дискуссии, тогда как на практике ряд акторов, включая Евросоюз, рассматривают «мягкую силу» и как комплекс активных мероприятий влияния, а не только косвенный процесс.

³²Hall T. An Unclear Attraction: A Critical Examination of Soft Power as an Analytical Category // The Chinese Journal of International Politics. 2010. №1. P. 1-24.

³³Лебедева М.М. «Мягкая сила»: понятие и подходы. Вестник МГИМО-Университета. 2017. №3. С. 215.

³⁴Сутырин В.В. Неправительственные организации в международных отношениях: закат концепции гражданского общества // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2020. №3. С. 39-61.

³⁵Bates T. Gramsci and the Theory of Hegemony // Journal of the History of Ideas. 1975. Vol. 36. №2. P. 351-366.

³⁶Современное прочтение теории гегемонии А.Грамши применительно к международным отношениям см.: Keohane R. After Hegemony. New Jersey: Princeton University Press, 1980; Arrighi G. The three hegemonies of historical capitalism. Cambridge, 1990.

³⁷Манн М. Источники социальной власти: В 4 т. Т. 2. Кн. 1. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018. С. 302.

³⁸The Routledge Handbook of Soft Power / Ed.by N.Chitty, L.Ji, G.Rawnsley, C.Hayden. Routledge, 2020. P. 39.

³⁹Parmar I. Challenging elite anti-Americanism in the Cold War // Soft Power and US Foreign Policy: Theoretical, Historical and Contemporary Perspectives. Routledge, 2017. P. 108-120.