ENGLISHВ ночь на 22 июня 1941 года премьер-министр Швеции Пер Альбин Ханссон оставался в свой квартире, в пригороде Стокгольма Ольстене. Хотя шел особо почитаемый в Швеции Праздник середины лета, который шведы любят проводить на природе, премьер предпочел встречать его дома. «Он знал, что война может начаться в любой момент и не хотел оставлять Стокгольм. Вместо этого он пригласил к себе […] министра иностранных дел и других близких друзей перекусить, выпить и поиграть в карты. Засиделись далеко за полночь. П.Ханссон едва успел лечь спать, как раздался телефонный звонок и ему сообщили о начале войны. Премьер сел на трамвай и поехал в город»1.
Там он узнал, что немцы предъявили шведам ряд требований, в частности, чтобы Германия могла перебросить по железным дорогам Швеции в Финляндию 163-ю пехотную дивизию (под командованием Энгельбректа). Глава шведского МИД поспешил, через голову премьера, доложить об этом германском требовании королю Швеции Густаву V Адольфу, который пригласил главу правительства к себе в резиденцию, в королевский дворец Стокгольма, и пригрозил отречься от престола, если правительство не удовлетворит это требование.
Так было положено начало политическому «кризису середины лета». Премьер не хотел удовлетворить требования немцев, о чем он и заявил на аудиенции у короля в 11 часов утра 22 июня 1941 года. Однако в высших кругах было много тех, кто придерживался линии «да», и перед премьер-министром встал вопрос: «Как в этих условиях найти линию поведения, которая консолидировала бы нацию?» Надо отметить, что в то время практически весь офицерский корпус Швеции, особенно генералитет, был традиционно настроен прогермански, да и в целом Швеция исторически была тесно связана с Германией.
В 15.00 в Королевском дворце, в личных апартаментах короля, состоялось заседание правительства Швеции, на котором было принято решение не препятствовать транспортировке через шведскую территорию дивизии Энгельбректа, чтобы «разворачивать борьбу против русских на самой северной части Восточного фронта»2. Король Густав V был настолько доволен, что потрепал Пера Альбина Ханссона по плечу и тепло поблагодарил, так как понимал, что премьеру как социал-демократу нелегко было пойти на компромисс. По-видимому, он отдавал себе отчет, что только этим дело не ограничится. Так оно и вышло. Последовала еще одна шведская уступка фашистской Германии.
В августе 1941 года шведские военные корабли эскортировали германские суда, на которых через закрытые районы шведских шхер на Север была переправлена еще одна дивизия немцев. В сентябре 1941 года немцы добились от шведов предоставления им государственных кредитов для оплаты своих заказов. Из Финляндии через территорию Швеции осуществлялся транзит раненных на Восточном фронте немецких солдат в госпитали Норвегии на шведских санитарных поездах. При этом принцесса Сибилла, супруга наследного шведского принца Густава Адольфа, посетила эти поезда, раздавала раненым немцам шоколад и кофе, угощала их сигаретами! Через шведскую территорию осуществлялся и транзит немецких отпускников.
А как же вел себя шведский монарх в последующем? В октябре 1941 года он написал письмо Гитлеру на немецком языке, которым владел безупречно. Вот его текст: «Мой дорогой рейхсканцлер! У меня появилась потребность написать открыто Вам по вопросу, который волнует меня и имеет огромнейшее значение для меня и моей страны. Это русский вопрос. Я полагаю, это имеет большое значение для будущего и Вы можете узнать о моем взгляде по сути этого вопроса. Уже после Первой мировой войны я увидел, какую огромную опасность несет и продолжает нести с собой большевизм не только для нас, на Севере, но и для всей Европы. Поэтому я хочу выразить мою горячую благодарность за то, что Вы решились всеми возможными способами уничтожить эту чуму. Я поздравляю Вас с уже достигнутыми большими успехами.
Я хочу также заверить Вас в том, что большинство моего народа разделяет мои взгляды в этом вопросе, хотя это, возможно, и не нашло достаточно широкого проявления. Моя деятельность всегда будет направлена на то, чтобы убедить всех тех, кто еще, быть может, испытывает сомнения, в правоте моих взглядов.
Я должен попросить Вас, чтобы это письмо не было обнародовано, по крайней мере пока идет война (ибо это ослабило бы мои позиции и затруднило бы мою деятельность, направленную на сохранение хороших отношений с Германией), и рассчитываю на понимание с Вашей стороны (я уверен, что Вы понимаете, какие трудности существуют в условиях конституционной монархии). Однако Вы можете быть уверены в том, что я буду делать все, чтобы сохранить существующие между нами хорошие отношения.
С сердечными пожеланиями остаюсь преданный Вам Густав».
Но прежде чем послать это письмо адресату, король решил посоветоваться с министром иностранных дел Кристианом Гюнтером, который не возражал против такого шага, но все же полагал, что это должно было быть послание исключительно личного характера. А кроме того, «на всякий случай» глава МИД проинформировал и премьера. Пер Альбин Ханссон был категорически против того, чтобы король посылал письмо Гитлеру. Тогда монарх прибег к уловке: 28 октября 1941 года он пригласил во дворец германского посла принца аф Вейда, зачитал ему текст своего письма и попросил, чтобы его содержание было доведено до рейхсканцлера. И уже в 23.45 того же дня письмо было в Берлине, с тем чтобы быть переправленным в штаб-квартиру Гитлера на Восточном фронте. Между тем, согласно параграфу 11 Конституции Швеции, все сообщения в адрес других стран, независимо от того, о чем в них идет речь, должны были проходить через правительство...
Как оценить само послание короля и его содержание? Тот факт, что монарх был ярым противником коммунистической идеологии, понятен. Но тон, сам тон послания! Еще одно подтверждение того, что Швеция и ее руководство (а король формально считался главой государства) готовы были на все, лишь бы избежать втягивания страны в водоворот мировой бойни. Любыми способами.
Заметим, что вся эта история с письмом содержалась в глубокой тайне и только спустя много лет после окончания войны стала достоянием гласности.
«Шведский страх» перед Германией, особенно в социал-демократических и либеральных кругах общества, усилился после того, как фашистские войска «шутя» оккупировали соседние Данию и Норвегию.
Поэтому и поставлялась знаменитая шведская железная руда с рудника в заполярной Кируне (заметим, что это предприятие являлось и является до сих пор акционерным обществом со стопроцентным участием государства) через Балтику для нужд военной машины нацистской Германии. В 1941 году морским путем, по данным газеты шведских коммунистов «Норшенсфламман», поставлялось ежедневно
45 тыс. тонн высокосортной руды. В 1943 году эти поставки составили 11 млн. тонн. Торговый оборот Швеции с нацистской Германией последовательно возрастал, и к 1942 году экспорт страны в Германию и ее сателлитам, а также в Скандинавские и Балканские страны составил 72% всего экспорта. Поставки руды в Германию продолжались практически до момента, когда Третий рейх уже шел к своему краху. Еще в 1944 году, когда исход Второй мировой войны ни у кого не вызывал сомнений, немцы получили из Швеции 7,5 млн. тонн руды.
Шведский порт Лулео был специально переоборудован для поставок железной руды в Германию через воды Балтики. И понятно, почему советские подводные лодки топили транспорт с железной рудой. Эта война на Балтике унесла жизни и шведов, и советских моряков.
Так, в проливе Южный Кваркен погибла советская подводная лодка С-7, которой командовал капитан третьего ранга Герой Советского Союза С.П.Лисин.
А недалеко от острова Эланд - лодка С-8 под командованием капитан-лейтенанта Н.Брауна.
Много, много советских субмарин нашли свои могилы в мелководной Балтике. Но кто «бросит камень» в советских моряков, пускавших на дно шведский транспорт со стратегическим сырьем для нужд фашистской Германии? Нейтралитет Швеции был с изъяном, был нейтралитетом прогерманским, а та война велась не на жизнь, а насмерть. Речь ведь шла о существовании СССР и его народов, прежде всего русского народа. Шведы всеми силами стремились избежать войны, Советский Союз всеми силами и средствами стремился выйти из нее победителем…
Письмо короля Гитлер поначалу принял к сведению, оставив его без ответа. Однако в декабре 1941 года, уже после поражения фашистских войск под Москвой, после того как Германия объявила войну США, в Стокгольм прибыл посланник Гитлера Карл Шнюрре, передавший королю ответ Гитлера. В этом письме нацистский фюрер сетовал на русскую зиму, снег, холод, помешавшие-де успешному наступлению немцев, и, между прочим, вторя шведскому монарху, утверждал, что все страны и народы, ведущие эту борьбу (то есть борьбу с большевизмом. - Прим. автора.) на Востоке, защищают кровью своих солдат не только свои собственные страны, но также весь европейский континент. «Если Финляндия падет, то большевистская волна автоматически накроет Норвегию и, в конце концов, и Швецию», - писал Гитлер шведскому монарху, выразив свое удовлетворение поддержкой его борьбы со стороны короля…
К слову, о Финляндии, воевавшей против СССР вместе с гитлеровской Германией. Вооруженные силы СССР вели боевые действия и против финских войск, и на том фронте тоже гибли солдаты - финны и советские воины. А как завершились те боевые действия на северном направлении, кто и каким образом содействовал этому?
В годы моей корреспондентской работы в Швеции я натолкнулся на ряд публикаций, из которых явствовало, что существенная роль в этом принадлежала советскому посланнику в Швеции легендарной А.М.Коллонтай, а также шведскому предпринимателю Маркусу Валленбергу. В целом это известно, однако малоизвестные детали дополнят картину.
12 февраля 1944 года в Стокгольм вместе с супругой прибыл известный финский политик Юха Кусти Паасикиви якобы с целью подправить здоровье супруги. Однако через три недели шведские газеты выдали сенсацию: нет, не на консультации по поводу состояния здоровья жены приезжал он в Стокгольм. В загородном курортном местечке Сальтшёбаден в гостинице «Гранд-отель» Паасикиви встречался с руководителем советской дипломатической миссии А.Коллонтай, и предмет их встреч был более чем актуален: вопрос о выходе Финляндии из войны. Контактам между Паасикиви и Коллонтай содействовал «один шведский бизнесмен». Выглядело это интригующе, поднятая шумиха побудила советскую сторону к реакции, и 1 марта 1944 года Информбюро НКИД СССР выступило с сообщением «К вопросу о советско-финских отношениях», в котором, в частности, говорилось: «За последнее время в иностранной печати распространяются различные слухи и вымыслы о якобы ведущихся между Советским Союзом и Финляндией переговорах относительно прекращения Финляндией военных действий против СССР и выходе Финляндии из войны. В действительности же официальные переговоры между Советским Союзом и Финляндией еще не начались, а дело идет о подготовке таких переговоров.
В середине февраля с.г., - говорилось далее, - один видный шведский промышленник обратился к советскому посланнику в Стокгольме А.М.Коллонтай с сообщением, что в Стокгольм прибыл представитель финского правительства г-н Паасикиви, имеющий поручение выяснить условия выхода Финляндии из войны…»
Этим промышленником был М.Валленберг, или, как его называли близкие друзья, Додде, испытывавший к Коллонтай большие симпатии. Этот бизнесмен был чемпионом Швеции по теннису и одним из первых шведов участвовал в знаменитом Уимблдонском турнире, обладал дипломатическим даром. Даже И.Сталин, как писали шведские газеты, желал видеть его на посту шведского посланника в Москве, хотя М.Валленберг был ненавистником социализма и никаких чувств, разве что самых отрицательных, к СССР не питал…
Автор статьи, работая в Швеции, просмотрел много книг и мемуарной литературы видных шведских политиков и дипломатов. Из этих записок, в том числе Лейфа Лейфланда, бывшего в 1970-х годах генеральным секретарем МИД Швеции, вытекало, что Коллонтай еще в конце
1941 года получила из Москвы инструкции - намекнуть финскому правительству, что Кремль заинтересован в заключении сепаратного мира с Финляндией. В Стокгольме ей прямо дали понять, что не могут по официальным каналам оказать помощь в этом «щекотливом вопросе». Да и действительно, как могла Швеция, все усилия которой были направлены на то, чтобы не быть втянутой в войну, официально содействовать выходу из этой самой войны Финляндии, союзницы Германии?! Такое развитие событий явно не вызвало бы одобрения Германии и могло спровоцировать последнюю на нежелательные для Швеции действия, тем более что шведская разведка располагала сведениями о плане «Песец», предполагавшем оккупацию Швеции германскими войсками. Этим планам не суждено было осуществиться, в чем немалую роль сыграли победы советских войск под Сталинградом, и особенно - на Курской дуге, за что шведский посланник в Москве выразил в беседе с заместителем министра иностранных дел СССР 14 июня 1943 года признательность Советскому Союзу…
Вот тогда-то Коллонтай и пришла мысль о Валленбергах. Первые встречи Коллонтай со шведами по вопросу о выходе Финляндии из войны завязались в конце ноября 1943 года, о чем вспоминал в своих мемуарах «На посту» Эрик Бухеман, в годы войны - генеральный секретарь шведского МИД. «Мои посреднические контакты, - писал Э.Бухеман, - начались в конце 1943 года. Но до этого между русскими и финнами были контакты при посредничестве бельгийского посла в Стокгольме принца Де Круа, которые, однако, ни к чему не привели. 20 ноября мадам Коллонтай попросила меня навестить ее. Она была больна и приняла меня в халате, сидя в кресле-каталке (после перенесенного инсульта). Причина неожиданного приглашения состояла в том, что она, по ее словам, получила «весьма важное и срочное сообщение», суть которого сводилась к следующему: если у финской стороны есть желание направить своего представителя в Москву для обмена мнениями по поводу будущего соглашения, то его готовы принять в советской столице. При этом Коллонтай разъяснила, что у советского правительства нет никаких амбиций превращать Финляндию «в русскую провинцию»…
Эти сведения я почерпнул из писем А.Коллонтай к председателю Компартии Швеции Свену Линдеруту. (В свое время Инна Линдерут, приемная дочь С.Линдерута, передала мне 38 писем, которые ему и его жене писала посланник СССР в Швеции.)
В этот период в шведской прессе появились заметки о том, что шведская столица может стать местом проведения конференции трех держав. По предположениям газет, в конференции должны были участвовать СССР и его союзники. Предмет обсуждения- возможность сепаратного мира между Советским Союзом и Финляндией. (В шведских газетах писали, что Коллонтай должны были присвоить ранг посла, дабы ее дипломатический статус соответствовал высокому уровню встречи. Можно заметить в этой связи, что свои письма чете Линдерут Коллонтай подписывала: советник МИД А.М.Коллонтай, хотя, по сути своей, конечно же, выполняла роль посла. Но врожденный такт и простое следование правилам служебной субординации (звания посла она так и не получила) побуждали ее подписываться именно так). Можно только представить себе, какие физические и психологические нагрузки ложились в тот период на руководителя дипломатической миссии СССР в шведской столице!
Во время встреч с генсеком шведского МИД Коллонтай намекнула ему, что было бы неплохо, если бы Бухеман поспособствовал получению финского ответа со своими соображениями. Спустя несколько недель швед передал советскому посланнику бумагу с подробным изложением финской позиции…
Интересно, что Коллонтай, по подсказке Бухемана, сыграла, как можно судить, немалую роль в судьбе финского маршала Густава Маннергейма.
В одном из разговоров с ней швед высказал озабоченность, что Москва может выдвинуть требования о том, чтобы маршал был занесен в списки военных преступников. В кругах союзников по антигитлеровской коалиции как раз тогда оживились дискуссии о военных преступниках и мерах наказания к ним по окончании мировой войны. Маннергейм вполне мог попасть в список таких преступников. А это могло бы свести на нет все дипломатические усилия, направленные на достижение соглашения между СССР и Финляндией.
Бухеман прямо спросил Коллонтай, может ли она гарантировать, что такого не произойдет. В противном случае, сказал без обиняков шведский дипломат, он не сможет продолжать свою посредническую миссию. «Она глубоко задумалась, но под конец разговора сказала, что поняла мои соображения и что обратится прямо к Сталину, минуя Молотова, ибо в таком случае могут возникнуть осложнения. У нее был канал прямого выхода на русского диктатора, но ответ она могла мне дать через четыре-пять дней. Примерно спустя это время она сообщила мне, что после консультаций на высшем уровне может заверить меня: никакого требования того характера, о котором я говорил, никогда не будет выдвинуто. В данном случае, в отличие от многих других, русские сдержали слово».
Тем временем Кремль настаивал на том, чтобы финский представитель прибыл в Москву. Финны занимали выжидательную позицию, надеясь получить более четкое толкование всех советских условий. Тогда-то и созрела идея направить в Хельсинки известного банкира М.Валленберга. «По просьбе Гюнтера и мадам Коллонтай, - писал Бухеман, - Валленберг поехал в Хельсинки с тем, что чтобы уговорить финских руководителей, которых он хорошо знал, послать в Стокгольм Паасикиви».
Встреча Паасикиви и Коллонтай состоялась, как уже упомянуто, в феврале 1944 года в сальтшёбаденском «Гранд-отеле», принадлежавшем семейству Валленбергов. Во время этой встречи финн получил условия советской стороны. Затем, 8 марта, Бухеман передал Коллонтай ответ финского правительства, в котором подтверждалось стремление Финляндии к миру, а вопрос о германских войсках на финской территории предлагалось решить путем переговоров. Это был крайне непростой вопрос, ведь на территории Финляндии находилось до 150 тыс. немецких солдат и офицеров…
На пути выхода Финляндии из войны было еще много трудностей, еще предстоял визит Паасикиви в Москву, где ожидались нелегкие переговоры по семи советским пунктам перемирия, еще было впереди летнее наступление советских войск на Карельском перешейке, ухудшившее положение финских войск и обострившее внутриполитическое положение в Финляндии. Еще предстоял визит в Хельсинки посланника Риббентропа, в результате чего Президент Р.Рюти направил личное письмо Гитлеру, в котором заверил, что Финляндия не уступит ни пяди своей территории без согласования с Германией. Еще предстоял уход Рюти в отставку и вступление на пост президента маршала Маннергейма. Лишь только в конце августа финны запросили мира. А соглашение о перемирии между Финляндией и государствами, находящимися с нею в состоянии войны, было подписано в Москве 19 сентября 1944 года.
Привлекают внимание строчки из письма Коллонтай чете Линдерут от 8 сентября 1944 года: «У меня был очень трудный период. Но я надеюсь, что на этот раз результат будет хороший…» Думается, что в данном случае Коллонтай имела в виду не собственное здоровье, а именно советско-финляндские переговоры, результат которых был действительно вполне удовлетворительным для СССР.
Разве не достойна восхищения работа посланника, с честью выполнившего столь непростое во всех отношениях задание Центра, имевшее судьбоносное значение для всей планеты.
Неслучайно же она была выдвинута номинантом на Нобелевскую премию мира 1946 года за ее вклад в выход Финляндии из войны еще до поражения Германии. Как сообщала в номере за 30 октября 1946 года стокгольмская газета «Афтонбладет», кандидатуру советского дипломата выдвинула группа финских политиков, в числе которых значился премьер-министр Паасикиви и ряд членов возглавляемого им кабинета министров. Нобелевским лауреатом Коллонтай не стала, но тот факт, что, несмотря на ее политические убеждения, многие авторитетные политики северных капиталистических стран выдвинули эту женщину на соискание престижнейшей международной премии, говорит сам за себя…
Еще один эпизод, которым я заинтересовался в годы работы в Швеции. Речь идет о бомбежке, которой подвергся Стокгольм в феврале 1944 года. Отлично помню, как посол РФ в Швеции О.А.Гриневский однажды спросил меня: «А ты знаешь, что Стокгольм бомбили?» И, заметив удивленный мой взгляд, воскликнул: «Ну, вот тебе и на! Столько лет в Швеции проработал, пишешь об этой стране, а такого не знаешь». Уязвленный, я пошел в Королевскую библиотеку и стал читать газеты за тот период. И вот заголовки в газетах «Дагенс нюхетер» и «Свенска дагбладет»: «Русские бомбы упали на Стокгольм!», «Швеция заявила Москве протест». Газеты сообщали, что 22 февраля бомбы упали в южных районах шведской столицы. Толпы горожан пришли потом поглазеть на огромные воронки. Для нейтральной Швеции подобное было в диковинку, даже полицейские задним числом признавались, что думали, будто на город упали… метеориты!
Что за протест, каковой была реакция Москвы?! Я позвонил в шведский МИД ответственному его сотруднику Ёсте Грассману. Он сообщил, что материалы, касавшиеся этого эпизода, рассекречены и отправлены в Госархив Швеции. Там я и получил копии нескольких депеш, которыми обменялись в феврале 1944 года НКИД и шведская миссия в Москве.
Из шифрограммы, посланной в Москву 25 февраля 1944 года: «В ночь с 22 на 23 февраля, между 20.11 и 00.40, над Стокгольмом с восточного направления появились иностранные самолеты. […]На осколках сброшенных бомб обнаружены русские буквы. Причинен материальный ущерб городам Стокгольму и Стрэнгнесу. Несколько человек легко ранены. Вы должны довести вышеизложенное до сведения советского правительства и указать, что бомбы были сброшены, вероятно, с советских самолетов, принимавших участие в операциях над Западной Финляндией, о которых упоминалось в сводке Совинформбюро. Хотя одновременно в сводке говорилось, что советские самолеты не пролетали над районом Стокгольма… шведское правительство указывает, однако, на возможность того, что четыре советских самолета, которые, согласно сводке, вернулись на свои базы, во время полета по ошибке могли залететь на шведскую территорию… Шведское правительство вновь просит о том, чтобы были приняты меры к предупреждению повторения подобных случаев. (Читая телеграмму, обратил внимание на слова «вновь просит». Что, подобное происходило ранее?)
Ответ из шведской миссии в Москве последовал 27 февраля. В начале телеграммы уточнялось, что те самые четыре советских самолета все-таки вернулись на свои аэродромы. В шифровке потом снова цитировалось официальное мнение Москвы, согласно которому над территорией Швеции никаких советских самолетов не появлялось. Как явствует из телеграммы, временный поверенный в делах Швеции в СССР Хэгглеф, выслушав мнение нашей стороны, заявил, что в годы войны были случаи, когда на шведскую территорию падали бомбы и мины британского производства, но британцы признавали свои ошибки, и это было встречено шведами с пониманием.
Вечером 28 февраля 1944 года шведский дипломат снова был вызван в НКИД, где ему заявили, что «налет самолетов на район Стокгольма, о котором говорится в ноте Миссии, очевидно, был совершен немецкой или финской авиацией с провокационной целью. В связи с вышеизложенным советское правительство отклоняет протест шведского правительства, содержащийся в ноте Миссии, как не имеющий под собой никакой почвы».
Ознакомившись с телеграммами дипломатов, решил обратиться в Военный архив Швеции. Просто стало интересно, куда же смотрела шведская ПВО и почему не встретила огнем иностранные самолеты, проникшие в воздушное пространство страны?
В архиве получил ксерокопии некоторых документов. В частности, сводки штаба обороны, передававшиеся для публикации по каналам Шведского телеграфного бюро (ТТ). Так, в сообщении за 22 февраля, переданном уже ближе к ночи, говорилось, что незначительное число иностранных самолетов пролетели над Стокгольмом и Стрэнгнесом. Над столицей с них подавались сигналы бедствия, поэтому огня по ним не велось. Один самолет загорелся к северу от Стокгольма, где он, предположительно, рухнул. Национальную принадлежность самолетов определить не удалось.
Пока разбирался с документами, в голове сложилось несколько версий случившегося. Предположим, что самолеты и впрямь были советские, ведь подлетели они к Стокгольму с востока, то есть со стороны Финляндии, которую в то время наша авиация бомбила весьма усердно.
А как быть с заявлением, что в бомбежке Стокгольма участвовала финская авиация? В эту версию и самому не верилось. Ведь это был именно тот момент, когда в шведскую столицу прибыл с «частным визитом» Паасикиви. Зачем же в такой ситуации финнам бомбить Стокгольм? Нелепость…
Может, самолеты и, правда, были немецкие и сбросили бомбы «с провокационной целью». Тогда - с какой? В 1944 году исход Второй мировой войны уже не вызывал сомнений, и чуткие шведы стали сворачивать связи с Третьим рейхом, а посему надежды на возможное существенное омрачение (вплоть, предположим, до разрыва) советско-шведских отношений посредством такой вот провокации были более чем призрачны.
А вдруг это были англичане или американцы, ошибившиеся в бомбометании?
Не найдя сам ответов на собственные же вопросы, позвонил журналисту «Дагенс нюхетер» Петеру Братту…
«Все из-за Сидоренко, - поведал мне шведский коллега. - В те годы по Стокгольму ходила версия о том, что столицу бомбили русские самолеты, ради того чтобы шведские власти освободили некоего Сидоренко, который в начале войны возглавлял советское бюро «Интурист» в Стокгольме. Его арестовали, осудили за шпионаж и приговорили к 12 годам».
Новый поворот темы: что за человек, кто такой?! «А не кажется ли тебе странным, - спросил я Братта, - что Москва решила добиваться освобождения Сидоренко, сбрасывая бомбы на столицу нейтрального государства?» «Может быть, - отвечал швед. - А не странно ли, с другой стороны, что арест Сидоренко вызвал ярость самого Молотова и привел к высылке из Москвы шведского посла?» И швед посоветовал мне прочитать мемуары бывшего главы шведской миссии в Москве Вильгельма Ассарссона под названием «В тени Сталина», но перед этим вкратце поведал мне историю Василия Александровича Сидоренко.
К моменту ареста Сидоренко исполнилось 26 лет. Он рвался на фронт, но все пути в Москву, даже через Англию, были перекрыты, и он был вынужден оставаться в Стокгольме. Весной 1942 года он познакомился с 16-летней шведкой Маргот Валин и влюбился. Это чувство не помешало ему, однако, получить от отца Маргот, сержанта танкового полка, данные о бронированных машинах, которые поставлялись Финляндии и использовались на советско-финском участке фронта. За эти сведения он вручил отцу возлюбленной
400 шведских крон. Летом того же года Сидоренко познакомился с молодым шведом Альфом Юханссоном, служившим в армии. Сидоренко проявлял большую настойчивость касательно армейских секретов, и в конце концов Альф сообщил об этом в полицию. Сидоренко был арестован, под стражу взяли также отца Маргот, его супругу, дочь и самого Юханссона, который, как выяснилось, работал не только на шведские спецслужбы, но и на германскую разведку.
Такой вот рассказ, вызвавший еще серию вопросов. Например, как это Сидоренко, будучи в Стокгольме, мог рваться на фронт? Что, бюро «Интуриста» в шведской столице было частной лавочкой и его руководитель всем рассказывал о своих намерениях? Да даже если и так, то зачем?
Стал читать мемуары Ассарссона, который писал, что 18 сентября 1942 года, после освобождения Красной армией Брянска, был принят Молотовым в его кабинете в Кремле. «Поздравив его с этой новой победой, я передал народному комиссару иностранных дел приветствия от Его Величества. Молотов поблагодарил, покачал головой и затем разразился громким смехом. Впервые, - писал посол, - я видел, как он смеется. Но вскоре он опять стал серьезным и с каменной маской на лице произнес: «Единственное, что я понял из ваших слов, так это то, что немцам, заварившим дело Сидоренко, чтобы нанести ущерб нашим отношениям, по-прежнему предоставлено право действовать в Швеции и решать все там так, как они считают нужным».
Далее, судя по мемуарам посла, Молотов напомнил ему, что шведы разрешили через свою территорию транзит немецких войск и, по мнению СССР, вообще надеялись на победу немцев. «И не надеются ли они на это до сих пор?» - спросил он со зловещим блеском в глазах. «Прежде чем я успел ответить что-то, - писал посол, - а Молотов, очевидно, и не ждал никакого ответа, - он непонятно почему назвал финнов «интеллигентными вегетарианцами…»
Запомнился шведскому дипломату и прием, устроенный в особняке МИД в Москве по случаю освобождения Киева. «Когда Молотов, облаченный в новую дипломатическую форму, подошел ко мне, то лишь покачал головой и пробормотал что-то о необходимости более хороших отношений со Швецией. Внезапно повысил тон и заявил, что случай с Сидоренко является темным облаком в наших отношениях. После чего повернулся ко мне спиной и пошел к следующему послу».
Но почему Кремль с такой бережностью относился к «какому-то» Сидоренко? Бывший посол в мемуарах высказал предположение, что за Сидоренко стоял сам Берия. Но почему и по каким причинам - не уточнял. В декабре 1943 года Ассарссон заметил, что к нему приставлены два агента с Лубянки. А вскоре стала ясна и причина. 18 декабря
1943 года из Стокгольма в Москву пришла телеграмма от А.Коллонтай. Она сообщала, что шведский военный атташе передавал в ставку Гитлера секретные сведения о Красной армии, и настаивала на том, чтобы атташе и посол немедленно покинули Советский Союз. «Я многого ожидал, но никогда - высылки», - заметил в мемуарах посол.
Тем не менее и послу, и военному атташе пришлось вернуться на родину кружным путем через Сталинград, Баку и Тегеран. А потом Сидоренко был помилован и каким-то образом отправлен в Москву, где след его затерялся. Помилование последовало вскоре после бомбежки Стокгольма. Поэтому-то и появились предположения, что шведскую столицу советские самолеты бомбили ради того, чтобы «нажать» на шведское правительство.
Об этом же предположении идет речь в книге «Органы безопасности охотятся», выпущенной в 1952 году и написанной Карлом Улофом Бернхардссоном. В книге целая глава посвящена «делу Сидоренко», которого арестовали 25 сентября 1942 года в конторе «Интуриста» на стокгольмской улице Васагатан. И оказался он для шведской полиции крепким орешком. Он подтвердил свою фамилию, имя и отчество, сведения о том, что родился 1 января 1915 года в Полтаве, что женат и прибыл в Швецию в октябре 1940 года. На все другие вопросы отвечать категорически отказался, объявил голодовку, а когда врачи заподозрили, что его психическое состояние неудовлетворительно, и захотели отвезти его в психбольницу, он оказал сопротивление двум дюжим санитарам. Пришлось звать на помощь полицейских.
На допросах, судя по книге, Сидоренко держался уверенно, требовал освобождения. Его посетил сотрудник советской миссии в Стокгольме по фамилии Ветров, которому он посетовал на плохую кормежку. «Пища так плоха, что я не рекомендовал бы давать ее даже свиньям в Советском Союзе». Вместе с Ветровым его навещал еще один советский дипломат - Семенов. Оба, замечал автор книги, напоминали Сидоренко о том, что за его спиной стоит «великий Советский Союз» и что «хорошо смеется тот, кто смеется последним». Сидоренко держался мужественно и даже сказал, что «если шведы думают заставить меня работать на них, то они ошибаются. Я лучше предпочту смерть ради Родины, нежели паду жертвой шведской полиции». И все-таки, была ли какая-то взаимосвязь между бомбежками Стокгольма и Стрэнгнеса с освобождением Сидоренко? Как сложилась его судьба после возвращения на Родину? Об этом я думаю, глядя на фото Сидоренко на паспорте, воспроизведенном в книге: молодое, открытое лицо, плотно сжатые губы, твердый взгляд. Печать с гербом - Народный комиссариат иностранных дел…
Но не только двурушничеством тогдашнего шведского короля, прогерманской политикой Швеции ограничиваются сведения времен Второй мировой войны об этой Северной стране. Есть и другие примеры.
Так, из Швеции в Ленинград была доставлена в 1944 году шеститонная партия гуманитарной помощи, собранная шведами для жителей блокадного Ленинграда.
По инициативе шведских рабочих и женских организаций был создан Объединенный комитет помощи ленинградским детям. По окончании рабочего дня молодые женщины собирались вместе и шили детскую одежду. «Я хорошо помню тот необычайный энтузиазм, с которым мы, да и все в Швеции, взялись за дело, чтобы хоть как-то облегчить участь страдавших в блокадном Ленинграде ребятишек», - вспоминала одна из участниц этого процесса. Груз состоял из медикаментов, одежды, предметов обихода.
В Швеции действовало 190 комитетов помощи, и говорить можно было о настоящем «русском буме» в этой Скандинавской стране.
Собранный шведами груз еще до окончательного прорыва блокады удалось переправить в Ленинград по морю, причем через Финляндию, бывшую еще в состоянии войны с СССР. В этом вопросе опять же немалую роль сыграла А.Коллонтай. Груз дошел до Ленинграда. Подтверждением чему стало письмо в адрес Коллонтай за подписью тогдашнего председателя Исполкома Ленинградского городского совета депутатов трудящихся П.С.Попкова, в котором были слова горячей благодарности ленинградцев трудящимся Швеции за бескорыстную помощь.
В ряду таких же положительных эпизодов и скандинавская премьера Седьмой симфонии Д.Д.Шостаковича, вошедшей в историю как «Ленинградская». В Гётеборге, в городском Концертом зале 8 апреля 1943 года она прошла с огромным успехом. Дирижировал местным симфоническим оркестром венгр по происхождению антифашист Карл фон Гарагули, а партитуру доставили в Швецию через Азию, Африку, Америку, Лондон.
Аплодисменты по завершению премьеры символизировали, наверное, не только дань музыкальному успеху советского композитора, но и дань всему советскому народу, уже устремленному к Великой Победе.
1Торсселл С. Мой дорогой рейхсканцлер. Стокгольм, 2006.
2Там же.
