Политическая судьба канцлера Румянцева

Первая статья. Продолжение - в следующем номере журнала.

ИМЯ КАНЦЛЕРА, министра иностранных дел Российской империи Николая Петровича Румянцева (1754-1826 гг.) в политиче-ской истории России, Европы начала XIX века как-то затерялось. В весьма важных исторических эпизодах, где Румянцев участвовал, выполняя ключевую роль, его нет. Кажется, кому-то было угодно и тогда и далее замалчивать, выводить за скобки то существенное, что составляло государственное служение этого человека. У современников Румянцев-политик так и не удо-стоился добрых слов. Не хватило старания и их потомкам. В деятельности Румянцева на посту министра иностранных дел одни не хотели, другие не могли разобраться. Те же, кому удавалось докопаться до причин, приходили к главному выводу: канцлер Румянцев, его судьба не укладывалась в прокрустово ложе стереотипов того времени.

Вторжение Наполеона в Россию перечеркнуло, предало забвению существенный этап русско-французских отношений между 1807 и 1812 годами. Война, стоившая неисчислимых жертв, заставила забыть многое значительное, истинное, в том числе и служение тех, кто стремился этот конфликт предотвратить. Таких политиков старались забыть, а если они и напоминали о себе - чернить. Румянцева, поскольку он был ключевой фигурой в двухсторонних отношениях, уже тогда некоторые деятели записали в число антипатриотов, едва ли не предводителя "пятой колонны" Наполеона I. В канун войны с особой силой развернулась кампания по его дискредитации. Румянцева обвинили в симпатиях французам, в пособничестве Наполеону. Муссировали факты вручения ему дипломатических подарков во время пребывания в Париже, выдавая это едва ли не как свидетельства подкупа российского министра… Румянцеву не дали оправдаться. Да он и сам не посчитал нужным это делать. Если бы он захотел внести ясность, изложить все как было начистоту, под ударом оказался бы российский престол и сам царствующий самодержец Александр I.

Четыре месяца, с ноября 1808 по февраль 1809 года, после драматических для России исходов в военных сражениях и унизительных для Александра I мирных переговоров с Наполеоном, Румянцев безвыездно находился в Париже. Это был один из критических моментов истории, когда, достигнув небывалого накала, политическое противостояние угрожало возникновением новой войны. Именно здесь, в центре событий, Румянцев смог воочию убедиться, насколько конфликтующие в центре Европы государства старались привлечь на свою сторону Россию. Склонить Александра I использовать потенциал его империи, с одной стороны, в интересах Франции, в интересах Австрии - с другой. Молох войны особенно нуждался в России, в ее неисчерпаемых и ничего не стоивших, по оценкам европейских властителей, людских ресурсах. Именно этому и противился, этого и не хотел допустить Румянцев. Здесь кроется главная причина, по которой ему не оставили места в политической истории ни России, ни Европы. Главное, что он твердо усвоил, - России необходимо было избавляться от внешней зависимости. Единственно верный путь, считал Румянцев, - преодоление политической и экономической отсталости России. Именно эти его настоятельные обращения к власти послужили толчком к новому этапу внутренних реформ 1809-1812 годов, которые и на этот раз остановились на полпути.

Победные итоги Отечественной войны 1812 года увековечены в храмах, памятниках, монументах. События, имена героев запечатлены в непревзойденных творениях искусства и литературы. Трагическое отодвинулось вдаль, затмеваемое описанием подвигов, пересказами батальных сцен, победных торжеств. И все-таки это была война. Война, сопровождаемая неисчислимыми жертвами, страданиями, невосполнимым материальным ущербом. Теперь мы воспринимаем ее как данность, как масштабное историческое явление. Разворот событий вынес за пределы исторических хроник ответы на неудобные вопросы того времени. Так ли неизбежна была эта война? Так ли однолинейна была дорога к кровавой развязке? Что же такое роковое должно было произойти, чтобы столкнуть армии и народы? Каковы были явные и тайные силы, подвигнувшие государства на взаимное истребление своих граждан, и был ли у тех событий единственный виновник? Что послужило причиной тому, чтобы отбросить, забыть межгосударственные договоры, наконец, изъявления в верности российского и французского императоров в установившейся между ними дружбе. Какая нужда, вопреки прежним намерениям, побудила Наполеона вторгнуться в Россию? Так ли уж нужны были ему завоевания в отсталой и холодной стране?

Со времен императорской России жизненный путь Румянцева в сведениях, укоренившихся в исторической литературе, представлен так, что значение его собирательской, научно-изыскательской, благотворительной деятельности перекрывает все сделанное им прежде. Гораздо более важные заслуги Румянцева перед Отечеством забыты. Политическая биография Румянцева излагается бегло. Пребывание в должности министра иностранных дел обрисовано особенно невнятно. Сведения о его деятельности на этом посту крайне скудны. Государственного канцлера представляют неудачником, чье служение на высшем дипломатическом посту и смысл нахождения во власти рассеяны политическими ветрами времени. Место в европейской истории начала XIX века представлено его противниками. О ком и тогда и потом много говорили и писали? О Талейране, министре иностранных дел Франции. По свидетельствам многих, кто его хорошо знал, за свою долгую карьеру он "продал всех, кто его купил". Или о главном министре Австрии Меттернихе, известного тем, что он действовал "такими интригами и ложью, которые в частной жизни были бы признаны бесчестными". Румянцев, канцлер российской империи, министр иностранных дел, на их фоне и в самом деле мог казаться наивным, простоватым русским, которого легко было ввести в заблуждение, обвести вокруг пальца. Оно было бы так, если бы не факты государственно-политической деятельности Румянцева. Другое дело, ценности, которым он служил, кое-кому - ценой интриг и политических происков - удалось извратить или оболгать.

Румянцев - трагическая фигура в политической истории России. Его служение пришлось на время, когда преданное, бескорыстное отношение к Отечеству некоторым в российской элите было чуждо. Румянцев, как писал о нем его современник, "был живым укором царившему своекорыстию: отсюда вся эта злоба от высокочиновного, до мелкого патриота". По мере того как множились военные успехи Наполеона и в России, и в европейских государствах, поверженные монархические круги с нарастающей одержимостью стремились к одной только цели: столкнуть двух императоров - Александра I и Наполеона Бонапарта, вызвать конфронтацию между ними. Между тем, если выявить реальное значение государственного служения Румянцева, придется несколько иначе взглянуть на российскую и европейскую историю того времени. Румянцев - дипломат и государственный деятель - стремился и был близок к тому, чтобы избавить Россию и Францию от военного столкновения. Его единомышленниками в этом были видные деятели эпохи: великий князь Константин, великая княгиня Екатерина, Кутузов, Аракчеев, Карамзин, Сперанский. В отношениях с Наполеоном Румянцев сумел достичь главного - доверия к себе и данному им слову. Румянцев старался придать отношениям между двумя государствами ту деловитость, которая позволяла бы усмирять политические страсти в Петербурге, направлять общественное мнение в сторону здравомыслия и сдержанности. Канцлер, министр иностранных дел уверенно шел к цели до тех пор, пока не понял, что его предали. Вопреки его стараниям император Александр за его спиной, наоборот, вел дело к разрыву. Он по наущению Талейрана, "этого мудрейшего отца лжи и патриарха предательства", согласился пожертвовать собственным народом ради единственно важной для себя цели: ниспровергнуть Наполеона, вписав тем самым в историю своего царствования столь желанную победоносную войну. Румянцев подал в отставку. Унаследованное от предков богатство позволило ему остаток жизни посвятить науке, благотворительности. На этом поприще Румянцев сумел оставить по себе в мыслящих людях России добрую и долгую память, целую "румянцевскую эпоху".

В последующие за свержением Наполеона десятилетия мало кому из исследователей удавалось, да и редко кто ставил своей целью, до конца прояснить роль министра иностранных дел Российской империи Румянцева, занимавшего этот пост с 1807 по 1814 годы, в пору наиболее интенсивного российско-французского диалога. В трудах, посвященных людям и событиям того времени, оставлено немало белых пятен, недосказанностей, умолчаний. Дело в том, что внешняя политика, проводимая и навязываемая Александром I своему окружению, при взгляде на нее с некоторого отдаления выглядит крайне уязвимой. Многократно оправданные историографами, литераторами решения и поступки императорской власти не избавляют от ощущения их ошибочности. Ввязавшись уже в начале царствования в военные авантюры, Александр I неоднократно ставил вверенное ему государство на край гибели: в 1805, в 1807 годах. Затем, к 1812 году, довел дело до того, что России пришлось воевать с армадой, составленной из войск практически всех государств Европы. И даже изгнание Наполеона из России, а затем и отстранение французского императора от власти не служат позитивным обоснованием правильности внешней политики Александра I.

В 2004 году, по случаю 250-летия со дня рождения Николая Петровича Румянцева, российская общественность торжественно отметила юбилей, воздав должное заслугам выдающегося россиянина в сфере благотворительности, в развитии отечественной науки и просвещения. К сожалению, и на этот раз современники не смогли узнать всю полноту исторической правды, связанной с именем канцлера Румянцева. Установка, укоренившаяся в историографии монархической России, миновав советский период, перекочевала в XXI век. Государственный Эрмитаж в 2005 году в своих залах открыл масштабную выставку "Александр I". Кто только из современников царя не был представлен в многоликой экспозиции. На двух портретах изо-бражен его кучер. Для государственного канцлера, министра иностранных дел Николая Петровича Румянцева места не нашлось… Этот факт свидетельствует о том, что путь Румянцева - государственного деятеля, смысл его служения потомкам остается неизвестен…

200 лет отделяет нас от ключевых событий эпохи, вошедшей в историю XIX века под названием "наполеоновской". Время между 1800-1815 годами, как никакое другое, вобрало в себя события и явления, которые и теперь поражают воображение. Масштабным в то время было все: коалиции и военные союзы, интриги и заговоры, сражения, победы и поражения, триумфы и гибель государств и целых империй. Взлеты и падения духа, жертвенность и героизм, любовь и ненависть, низость и предательство - все это с особой выразительностью обнажала хроника событий. Немало имен выдающихся людей выдвинуло это время. Обстоятельства благоприятствовали одним, отворачивались от других. Выстоять, пройти через горнило испытаний давалось далеко не каждому. Многим из тех, кто был наделен верховной властью, оставаться на высоте было не суждено.

Ключевым в событиях той эпохи стал 1807 год, когда в отношениях между Францией и Россией произошел крутой поворот. В предлагаемой публикации предпринимается попытка прояснить наиболее сложный и трудный период жизни и служения Николая Петровича Румянцева - современника и участника тех событий.

q

В ИЮЛЕ 1807 ГОДА взоры всех в Европе - от верховных властителей до рядовых обывателей - были обращены к Тильзиту, небольшому городку в Восточной Пруссии. Там, на Немане, в средней части течения реки на специально сооруженном плоту состоялось первое, вошедшее в историю наполеоновской эпохи, "свидание" императоров России и Франции.

Накануне неподалеку от этих мест, при Фридланде, покинутые союзниками войска Российской империи потерпели крупное поражение от французской армии. К концу сражения остатки беспорядочно отступавших частей могли оказаться сброшенными в Неман. Но наступающий противник остановил давление, дал им возможность переправиться на другой берег… Вслед за этим по просьбе российской стороны состоялись переговоры о мире. Местом их проведения стал Тильзит. Главными действующими лицами тех событий были российский император Александр I и император Франции Наполеон I.

Какими они были и что представляли собой в тот момент?

Сын корсиканского дворянина, артиллерийский поручик Наполеон Бонапарт находился на вершине славы и могущества. У кормила государственной власти он оказался к 35 годам - в 1804 году был коронован "Наполеоном I, императором Франции и французской нации". Это был человек, который, как нынче говорят, "сделал себя сам". Когда он начинал, у него за плечами не было ни родословной, ни богатства, ни положения в обществе. Пройдя сквозь тернии революции, преодолевая крутые ступени тяжелейших трансформаций, которые выпали на долю французского общества, Бонапарт, участник тех событий, проявил талант, который затем сумел отточить до совершенства. Его полководческий гений с особой силой воссиял во время битвы при Аустерлице. Тогда, в ходе маневра, предпринятого французами, значительная часть войск коалиции, возглавляемой Австрией, была оттеснена на покрытые льдом пруды и озера. Лед был взломан орудийными залпами. Армия противника ушла под лед. Остатки ее сдались на милость победителя.

Усмирить "неистовую французскую республику" не удалось и на этот раз. Наполеон, окрыленный успехами, еще более укрепился в возможности достижения своей цели - преодолеть гегемонию Британии над остальным миром, лишить ее титула сверхдержавы. Первые неудачи, особенно в битве на море при Трафальгаре, где Франция потеряла свой флот, только прибавили ему решимости. Морской десант на Британские острова оказался за гранью возможного. Наполеон решил преодолеть могущество Англии путем жесткой экономической блокады. Для этого необходимо было поставить под контроль государства континентальной Европы. Только при этих условиях такая блокада могла бы быть эффективной. Другая часть этого грандиозного плана состояла в том, чтобы лишить Англию источников ее сырьевых ресурсов - колоний на Востоке. Достичь цели усилиями одной только Франции было невозможно. Наполеон это хорошо понимал. Геополитические реальности времени были таковы, что единственно реальным партнером могла стать только Россия. Собственных сил для того, чтобы повергнуть своего врага, "меркантильную" державу, какой он считал Англию, у Наполеона было недостаточно. Нужен был союзник, располагающий большими людскими ресурсами, способный вести долгую изнурительную войну.

Другой участник переговоров император Александр I был провозглашен императором, когда ему было 24 года. Верховную власть он получил без всякого труда, по наследству. Произошло это на следующее утро после дворцового переворота, в ходе которого был убит его отец - император Павел I. О том, что это событие должно произойти, сын знал, однако не остановил заговорщиков. Судя по тому, как Александр повел себя тогда, после покушения, как действовал впоследствии, было видно - он давно готовил себя к тому, чтобы занять трон, однако не отдавал себе отчета, с какими трудностями сопряжена реальная власть в таком государстве, как Россия. Поначалу Александр настроился реформировать Россию. "Негласный комитет", в котором заседали друзья юности во главе с начинающим императором, стал мозговым центром, где оттачивалось немало дельных идей государственного переустройства. Однако надеждам мыслящей части российского общества не суждено было сбыться. "Дней александровых прекрасное начало" (А.С.Пушкин) длилось недолго. Политические страсти, разгоравшиеся вдали от Петербурга, в центре Европы, захватили российского императора настолько, что о реформах пришлось забыть. Первый опыт оказался печальным. Поражение входивших во вражескую коалицию русских войск при Аустерлице, где император своим вмешательством лишь усугубил исход сражения, повергло его в глубокую депрессию. Затем эти неудачи повторились*. (* Встрече двух императоров в Тильзите предшествовали поражения русских войск: при Аустерлице (декабрь 1805 г., 12 тыс. убитых и пленных); при Прейсиш-Эйлау (февраль 1807 г., 26 тыс. убитых и раненых); и, наконец, при Фридланде (апрель 1807 г., потери от 15 до 18 тыс. человек).

О том, насколько обстановка после Фридланда была сложна, написал участник тех событий, близкий с юных лет друг Павла I князь Александр Борисович Куракин. Он состоял в свите молодого императора Александра I. Будучи доверенным лицом матери Александра I, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, князь дал слово информировать ее о происходящем. "Ничего более счастливого для нас не могло случиться, - писал князь Куракин, - небо ниспослало нам благословение и оказало покровительство в самую трудную пору, в какой только Россия находилась когда-либо. Оставленные или не поддержанные в полной мере нашими союзниками, мы были вынуждены нести всю тяжесть войны, которую мы могли бы выдержать лишь при деятельном содействии Англии и Австрии; у нас не было ни денег, ни продовольствия, ни оружия; наши войска, после испытанных ими потерь, могли бы быть пополнены только за счет нашего народонаселения, и к тому же новые рекруты не могли бы сразу заменить наших старых солдат; мы имели перед собою, у наших границ, победоносного неприятеля, с силами втрое большими, чем наши собственные, которым оставалось сделать один шаг вперед, чтобы вступить в наши польские провинции, где тлеет огонь возмущения - и все готово было принять неприятеля и восстать! Что же мы могли ему противопоставить? Остатки большой армии, упавшей духом вследствие всего вынесенного ею по милости генералов: отсутствие всякой надежды на успех и совершенную бесполезность всех пожертвований в случае дальнейшего упорства с нашей стороны. Эта картина совершенно правдивая, в которой нет ничего пристрастного или преувеличенного, достаточно убеждает, насколько мы счастливы, что вышли с такою выгодою из этой трудной и опасной борьбы, в которую мы были вовлечены"1.

После этой победы, как напоминал Александру впоследствии Наполеон, ничто не мешало ему вторгнуться в пределы России. "Я был волен идти, куда мне угодно. Меня ждали 80 тыс. литовцев, и если я согласился на мир, то только с условием, что Вы присоединитесь ко мне, чтобы помочь заключить мир с Англией"2.

Когда на острове Святой Елены повергнутого, но не сломленного Наполеона спросили, какое время для себя он считает наиболее успешным, великий пленник ответил: "Тильзит". Там в 1807 году свершилось то, к чему французский император стремился еще в начале своего политического пути и, казалось бы, уже достиг этого. Ему в декабре 1800 года удалось убедить российского самодержца Павла I вступить с ним в союзнические отношения. Тогда смелая мысль о возможности совместного удара по могуществу Англии в ее ост-индских владениях увлекла воображение Павла I. Однако планы эти оказались отброшены в результате убийства русского царя. Лишь спустя шесть лет, ценой неимоверных жертв с одной и с другой стороны, сложились условия, при которых союз двух императоров был восстановлен. По меткому выражению одного из историков, Наполеон "своей шпагой завоевал русский союз".

С некоторых пор Наполеону казалась вполне осуществимой идея сосуществования европейских народов, когда бы Франция и Россия разделили зоны ответственности на Западе и Востоке. "Я считаю, - писал Наполеон Талейрану, - альянс с Россией был бы очень выгодным, если бы она не была столь своенравной и если бы можно было хоть в чем-то положиться на этот договор"3. Чтобы так судить, имелись основания. Павел I первоначально решительно выступил против Франции, направив Суворова во главе русских войск в Европу. Затем он переориентировался, установил с Наполеоном союзные отношения, наметив совместный поход с целью лишить Британию ее владений в Индии. Александр I, придя к власти в 1801 году, свое восхищение "первым консулом Франции" к 1804 году сменил открытой враждебностью.

Российскому императору после разгрома его армии при Фридланде была предоставлена возможность с достоинством выйти из ситуации. "Свидание на плоту", специально для этих целей сооруженному по приказу Наполеона в серединной части реки Неман, как бы уравнивало победителя и побежденного. Неман в воображении Наполеона должен был символизировать перед Александром I своего рода разделительную линию, границу, от которой осуществляется влияние двух империй: Франции - на запад, России - на восток. В палатку для беседы с глазу на глаз оба императора должны были войти одновременно. Первые слова, как утверждают источники, произнес, обращаясь к русскому императору, Наполеон: "Так из-за чего же мы воюем?" Александр от прямого ответа уклонился. Такой ответ означал бы, что Россия вновь, уже в который раз, оказалась вовлечена в войну на стороне чужих интересов, на этот раз пытаясь защитить неспособную сопротивляться Пруссию. "Сир, я ненавижу англичан так же, как и вы…", - произнес в ответ Александр, дав таким образом Наполеону понять, что Россия готова вступить с ним в коалицию против своего недавнего союзника. "Что ж, тогда мы поладим…", - отреагировал на это французский император.

Как отметили наблюдатели, первая встреча императоров "с глазу на глаз" продолжалась 1 час 17 минут. Однако политическое эхо этого события оказалось долгим и масштабным. Во французских газетах, например, появились стихи:

                              Я видел двух хозяев Земли

                                                                 на плоту.

                              Я видел мир, я видел войну

                                                                 на плоту.

                              Готов спорить: Англию страшит

                                                                 этот плот,

                              Более чем любой флот.

Историческая встреча нашла отклик даже в российской глубинке. Народная молва о свидании двух императоров трактовала это так: "Как же это наш батюшка, православный царь, мог решиться сойтись с этим окаянным, с этим нехристем? Ведь это страшный грех!" - "Да как же ты, братец, не разумеешь и не смекаешь дела? Наш батюшка именно с тем и повелел приготовить плот, чтобы сперва окрестить Бонапарта в реке, а потом уже допустить пред свои светлые царские очи".

Почему так судили о Наполеоне простые крестьяне? Что могли знать о нем эти невежественные, безграмотные люди? Дело в том, что образ Наполеона-врага с некоторых пор усиленно внедрялся в сознание россиян. Это было частью официальной политики. На это нацеливались не только аппарат государства, дворянство, но и духовенство, православная церковь. Наполеон - обидчик самодержца Александра, унизил русское воинство своими победами. И все же главное было не в этом. Наполеон выступал носителем нового порядка, который сначала установился во Франции, а затем, после одержанных им побед, стал продвигаться дальше. Под ударами наполеоновской армии рушились вековые устои феодализма. Крушение феодального строя в ходе революции во Франции, вводимые "Кодексом Наполеона" новые конституционные порядки, отказ от сословных привилегий, наделение крестьян землей и многое другое давали пищу для тревожных размышлений российским крепостникам.

Наполеон понимал, в каком душевном состоянии находится его собеседник, поэтому все 11 дней после первой встречи на Немане стремился вдохновить своего нового друга и союзника, увлечь его обнадеживающими перспективами. Помимо переговоров, были военные парады, роскошные обеды, балы, верховые прогулки. Постепенно в ходе тесного общения выстраивались, как многим казалось, дружеские взаимоотношения двух императоров. Встреча на плоту и другие последовавшие за тем беседы, как "с глазу на глаз", так и в присутствии членов свиты, казалось бы, необычайно сблизили двух императоров. Если раньше Наполеон считал Александра "отцеубийцей и главным поставщиком "пушечного мяса" для антифранцузских коалиций", то уже в письмах из Тильзита к Жозефине Наполеон писал об Александре: "Он гораздо умнее, чем о нем думают…"4.

При обходительности, которую проявлял Наполеон, моральный итог тильзитских встреч для Александра был тем не менее не утешителен. Неумолимый рок событий все далее и далее уносил российского самодержца в сторону, противоположную от той, которая, казалось, была единственно правильной, единственно необходимой для России. При восшествии на престол Александр I возвестил: "Если я подниму оружие, то это единственно для обороны от нападения, для защиты моих народов или жертв честолюбия, опасного для спокойствия Европы. Я никогда не приму участия во внутренних раздорах, которые будут волновать другие государства, и, каковы бы ни были правительственные формы, принятые народами по общему желанию, они не нарушат мира между этими народами и моею империей, если только они будут относиться к ней с одинаковым уважением"5. Однако далее слов дело не пошло. Россия оказалась в кольце войн. Остались в стороне закоренелые проблемы, не осуществлены задуманные реформы. Силы и ресурсы государства вновь, в который раз, были переориентированы в сторону от насущного.

В силу каких причин Россия вновь оказалась втянутой в европейские войны? Только ли беспокойством за судьбы древних монархий Европы, не умевших постоять за себя в борьбе против Наполеона, был движим Александр I? Все это было, но до поры оставалось отнюдь не главным. Здесь возобладал глубоко личный мотив. Произошло событие, возбудившее в Александре гнев и ярость, а с ними и неутолимую жажду мести.

Чести Александра I был нанесен жестокий удар. Это произошло, когда последовал ответ на русский протест в связи с казнью в Париже герцога Энгиенского, одного из Бурбонов, кого Наполеон посчитал предводителем противостоящей ему заграничной монархической оппозиции. Тайная операция, которую по нынешним временам следовало бы отнести к разряду актов государственного терроризма, легко удалась. В марте 1804 года герцог был захвачен в соседнем с Францией Баденском княжестве, вывезен в Париж. Затем, в течение трех дней, судом был осужден на казнь и расстрелян. Далеко не сразу, но Наполеону пришлось ощутить тяжелые последствия этого поспешного и недальновидного шага. Он потом глубоко сожалел, что не прочитал письмо принца, направленное ему лично накануне казни. Обвинял Талейрана, подтолкнувшего его к приведению в исполнение жестокого приговора. Этим актом император Франции фактически обрекал себя на политическое одиночество. Добывать себе союзников среди европейских монархов, как это показали дальнейшие события, Наполеону оставалось одним путем - силой. Казнь герцога Энгиенского потрясла монархические дворы Европы. Последовали официальные заявления протеста. Россия, однако, оказалась единственной, где был объявлен государственный траур, притом что российский император-ский Двор не состоял в родственных связях с низвергнутыми революцией Бурбонами - французским королевским домом.

Ответ, последовавший из Парижа, на российскую ноту протеста разил Александра в самое сердце. "Наполеон через Талейрана ответил, что если бы император Александр, узнав, что на чужой территории находятся убийцы императора Павла, пожелал этих убийц арестовать, то Наполеон не протестовал бы. Оскорбление было ужасающее, и притом публичное. Наполеон вслух высказал то, о чем до сих пор только шептались при европейских дворах: что Александр не только знал о заговоре против Павла, но и принимал в нем прямое участие"6.

Это оскорбление стало отправной точкой для вступления России в войну против наполеоновской Франции. Утолить жажду возмездия российскому самодержцу, однако, не удалось. 1805 и 1807 годы, Аустерлиц и Фридланд стали трагическими вехами русской истории, этапами национального позора. Искать в Наполеоне корень всех постигших Россию бед становилось непродуктивно. Ход событий подтверждал: Наполеона не увлекала идея покорения пространства на Востоке, населенного народами, далекими от европейской цивилизации. Но поскольку русский царь Александр оказался со своими войсками в Европе и стал вмешиваться в дела, которые впрямую его не касались, французский император вынужден был обратиться к русской теме. Не единожды доказав свое превосходство, Наполеон и далее не допускал мысли о покорении или завоевании России. Это не входило в его планы. Мысль о том, что отношения двух отдаленных друг от друга государств лишены каких-либо антагонизмов, что интересы, если они и имеются, носят параллельный характер, высказывалась французским императором много раз. По его мнению, побежденная сторона, с которой победитель повел себя столь благородно, должна была бы смирить обиды, отнестись к своему новому союзнику с уважением, внять его пожеланиям и намерениям.

Тильзитский договор, как это было принято в подобных случаях, накладывал на побежденную сторону определенные обязательства. России реальными шагами предстояло доказать верность принятому на себя курсу. Уже это ставило императора Александра в весьма трудное положение. Тильзитский акт, в том виде, в каком его прочитали в Петербурге, лишал Россию прав на княжества Молдавии и Валахии, откуда Александру I предписывалось вывести войска. Россия обязывалась разорвать отношения с Англией, присоединившись к европейскому экономическому бойкоту. В случае возникновения какой-либо войны с участием Франции следовало быть готовой выступить на стороне Наполеона. Кроме того, Александр согласился признать все полученные в ходе наполеоновских войн территориальные приобретения Франции в Европе.

Нельзя сказать, что Наполеон в ходе переговоров в Тильзите не думал об интересах своего союзника. Он предложил Александру обратиться к проблеме "вечного географического врага", каким он считал граничащую с Россией Швецию. Петру I в ходе 30-летней войны ценой огромных усилий удалось утвердить Россию на Балтике, однако новую столицу России - Санкт-Петербург - пришлось основать всего лишь в трех десятках километров от границ шведских владений. Статус-кво сохранялось на протяжении почти столетия. На взгляд французского императора, имелась "благоприятная" возможность отодвинуть внешнюю границу России от Петербурга подальше, на северо-запад. Наполеон проявил понимание и других коренных проблем российской государственности, которые она не могла самостоятельно решить на протяжении веков. Речь шла и о шансах России на получение доступа к незамерзающим морям на Востоке, к торговым путям Средиземноморья, о восстановлении некогда прерванного исторического пути из варяг в греки, к святым местам Палестины, к торговым путям Передней Азии. Наполеону казалось возможным объединить исторические устремления России со своими честолюбивыми замыслами.

В Тильзите затрагивались и другие проблемы, болезненно отзывающиеся в России. В ходе наполеоновских войн, повлекших крушение Австрии, Пруссии, их бывшие владения в Польше постепенно переходили под контроль Франции. Именно от Наполеона зависела будущность того пространства, на котором некогда существовала могущественная Речь Посполитая. Как и каким образом поступит завоеватель? Восстановит ли Польшу в прежнем виде, на чем настаивала влиятельная польская эмиграция в Париже, а также видные польские военные из числа тех, кто служил у Наполеона, или же предпримет какие-либо другие шаги? Этот вопрос крайне беспокоил Россию.

Известие о том, что русский император отказался от своего прежнего союза с Британией, повергло в шок те европейские политические круги, которые лелеяли надежду рано или поздно создать очередную коалицию, способную одолеть Наполеона. Без России достижение этой цели было немыслимо. Тильзит радикально менял расстановку военно-политических сил в Европе. Между тем и в самой императорской России известие о событиях в Восточной Пруссии было встречено в штыки. Само слово "Тильзит" и тогда, и долгое время впоследствии оставалось "обидным звуком", символом национального позора. В Петербурге обстоятельства, при которых оказалась русская армия при Фридланде и находившийся при ней император, вынужденный вести переговоры с ненавистным Наполеоном, в расчет не принимались. То, как и каким путем военно-политический кризис обрел свое разрешение, устраивало далеко не всех. Общественное мнение России, привыкшее к недавним победным походам Суворова, а до того - Потемкина, а еще ранее - Румянцева-Задунайского, не желало считаться с реальностями… Российская элита, "глухая к доводам разума", ополчилась против российского самодержца. Тех из них, кто привык быть посвященным всегда и во все, раздражало то, что никто, кроме самого самодержца, не присутствовал при его долгих беседах наедине с французским императором. Представители иностранных дворов в Петербурге терялись в догадках. Атмосфера в обществе, с которой столкнулся император по возвращении из похода, была крайне тревожной. Зловредный сговор виделся во всем, в том числе и в самом императоре Александре I, ставшем на соглашательский путь с ненавистным им Наполеоном I. По адресу Александра раздавались не только голоса возмущения, но предупреждения, сулящие ему закончить царствование "так, как его отец". В некоторых кругах Петербурга велись разговоры о том, что "вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица-мать и императрица Елизавета не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести сестру Александра Великую Княгиню Екатерину"7.

Враждебное отношение к "тильзитской дружбе" проявляло себя повсеместно - и в столице, и в Москве. Как писал выдающийся современник тех событий Денис Давыдов, это были: "англичане, шведы, пруссаки, французы-роялисты, русские военные и гражданские чиновники, тунеядцы, интриганы - словом, это был рынок политических и военных спекулянтов, обанкротившихся в своих надеждах, планах, замыслах"8. Ярость сближения с Францией принимала крайние формы. Отстраненный от дел бывший посол империи в Лондоне Воронцов предлагал "провести по Петербургу проездом на ослах сановников, участвовавших в подписании Тильзитских соглашений"9.

Александру I, его царствованию, посвящено немало книг, исследований, мемуаров. Историко-публицистическое наследие двух столетий отмечено одной особенностью - оно преисполнено сочувствия к императору России*. (* Пожалуй, только один исследователь времен императорской России, между прочим прямой потомок Александра I, великий князь Николай Михайлович обрисовал своего предка и его царствование без прикрас, в весьма удручающем свете. [См.: Романов Ник. Мих. Вел. Кн. Император Александр. Опыт исторического исследования. СПб., 1912, т. 1-2.]) Охранительность, свойственная всей монархической литературе, проследовала вплоть до наших дней. Репутацию Александра оберегали главные события его царствования: 1812 год, освобождение Европы, ниспровержение Наполеона… Списали, посчитали простительными для Александра все его немотивированные поступки, предательства, которые он совершил по отношению к отцу, к друзьям, к своему окружению, к союзникам, наконец, по отношению к своему народу, который его почитал и любил. В конце концов порешили: лучше всего признать императора "сфинксом, не познанным до гроба". Современникам и их потомкам не хватало духу сказать правду, открыть главное, что мешало самодержцу, что наносило ущерб ему лично и управляемому им государству. Свойством его натуры было малодушие. От этой слабости характера проистекали непостоянство, лицемерие и изворотливость. Это отображалось на его деяниях, которые он вынужден был предпринимать в критически трудных обстоятельствах: в заговоре против отца, в его отношениях с цареубийцами, в его внезапных перепадах в отношениях с людьми, которых он то приближал, то внезапно отдалял от себя, в его петляниях вокруг реформаторских планов, которые он было начинал, но так и не доводил до конца. В частной жизни "наместник Бога на Земле" своим личным поведением не однажды опровергал идею о божественном происхождении царской власти… Между тем в ту пору позиции российской монархии оставались непоколебимы. Население России, к счастью для Александра, все еще продолжало боготворить институт царской власти, воспринимая монарха как воплощение единства и опоры православной Родины. Российский самодержец, несмотря на свою молодость, воспринимался как царь-батюшка, боготворимый отец народа. И даже тогда, когда происходили провалы, по масштабам близкие к национальной катастрофе, как это случилось при Аустерлице, народ, невзирая ни на что, был преисполнен сочувствия к молодому царю. Первые излияния сострадания и любви простые люди направили на своего самодержца.

Тильзит, переговоры на Немане с Наполеоном наглядно обнажили далеко не лучшие свойства натуры Александра I. Малодушие, проявленное там, Александр впоследствии пытался всячески оправдать. Он выдавал это за тайно обдуманный маневр, объяснял его как необходимую временную уступку, предполагающую в будущем неизбежный реванш. Такой расчет российского самодержца стоил немалых жертв. В конечном счете, он навлек нашествие Наполеона на Россию, а это обернулось для собственного народа и народов Европы трагической развязкой… На самом деле, Александр движим был только одним: "Бывают такие положения, когда нужно думать о том, чтобы сохранить себя", - напутствовал император князя Лобанова-Ростовского, отправляя его парламентером к Наполеону. Все что происходило потом, более или менее известно.

Царствование Александра I, как в зеркале, отобразило повсеместно углублявшийся кризис монархической идеи: неспособность одного человека, даже наделенного некоторыми дарованиями и неограниченной властью, справиться с нарастающим объемом и масштабом управленческих задач. Деяния и поступки Александра I на всем протяжении его царствования не раз ставили на грань кризиса российскую государственность, а его вмешательство в управление боевыми действиями в ходе войн страшили военачальников больше, чем неразгаданные маневры противника… В конечном счете, успехи государства обеспечивались не благодаря, а вопреки деяниям государя, а эгоистические, честолюбивые устремления царя лишь усугубляли национальные бедствия.

Обладал ли Александр той зрелостью, которая была необходима для того, чтобы противопоставить собственную дипломатию дипломатии Наполеона? "Тильзит", не без основания, следует отнести к его личному военно-политическому провалу: Наполеон переиграл своего неискушенного в подобных переговорах собеседника по всем статьям. Будь Александр искуснее и дальновиднее, он имел бы возможность отстоять гораздо более почетные условия, взять на себя иные обязательства. Например, временный нейтралитет по отношению к тем действиям, которые намечал или уже затеял Наполеон в Западной Европе. Условия для торга имелись. В том что касается Англии - достаточно было выйти из военного договора с ней. Заключая союзнические, партнерские отношения с Наполеоном, Александр не сумел отстоять даже то, что отвечало коренным интересам государства, особенно в связи с ведущейся войной с Турцией. Зато весьма рьяно старался выговорить благоприятные условия в пользу поверженной Пруссии. "Дьявольские" способности "обольстителя" Наполеона сделали свое дело. Император России сдал все, что только возможно, только бы уйти "подобру-поздорову".

Первая фраза, произнесенная Александром при встрече с Наполеоном, свидетельствовала: российский самодержец прямо-таки с порога отказывался от своего прежнего союзника. Не было предпринято попытки оценить ситуацию, прояснить позиции сторон, взять паузу, для того чтобы осмыслить подходы, прикинуть варианты выхода из военно-политического тупика. Нет. Александр с ходу согласился включить Россию в орбиту геополитических интересов Франции, заслужив тем самым в некоторых российских кругах прозвище "приказчик Наполеона". Тогда, после Тильзита, обстановка в окружении императора крайне обострилась. Череда поражений России, не знавшей ничего подобного за все предшествовавшие 100 лет, давала повод к размышлениям, влекущим за собой драматические выводы. Подключение России к континентальной блокаде порождало немало проблем для внутреннего рынка. Трудно было представить, как, каким путем будут возмещены потери в экономике, ранее ориентированной на главного торгового партнера - Британию. Подавляющая часть российской элиты не понимала и не разделяла взглядов на новую политику самодержца. Недовольство усугублялось и непримиримой позицией духовенства, провозгласившего анафему Наполеону - "антихристу". Повеление Александра отменить церковное проклятие не возымело действия. Недружественные высказывания в адрес наполеоновской Франции подогревали экстремистские круги. Группа молодых офицеров закидала камнями французское посольство, выбив окна в одном из кабинетов, на стене которого находился портрет Наполеона.

Полная переориентация внешней политики неизбежно предполагала приход к управлению Россией новых людей. Александр тогда вынужден был пойти на очередную смену министров, тех, кто в наибольшей мере был выразителем прежней политики. Делать это приходилось в обстановке нарастающей самоизоляции, поскольку даже не все члены императорской семьи понимали Александра.

Отмежевавшись от своего прежнего окружения, самодержец вынужден был искать новых людей, с одной стороны, испытывал потребность в деятельных помощниках, с другой - стал действовать самостоятельно. При этом император все более и более раскрывал то, на что был способен: образ мыслей, стиль в ведении государственных дел. Сановники, близкие к престолу, стали отмечать задатки и качества, далеко не обязательные для подтверждения могущества и величия царской власти. Александру I недоставало многого, особенно это обнажилось при непосредственном общении с таким искушенным и талантливым политиком, как Наполеон. Он, правда, не очень был способен признавать свои ошибки, но близкие к нему, преимущественно члены семьи, некоторые друзья, прямо указывали самодержцу на это.

Тогда Александр I принял для себя два весьма важных решения: 30 августа 1807 года пост министра иностранных дел был предложен Николаю Петровичу Румянцеву; далее, 13 января пост военного министра занял Алексей Андреевич Аракчеев (1769-1834 гг.). Именно эти два человека стали опорой императору Александру I в государственных делах в самый трудный для него период. Позднее самодержец приблизил к себе Михаила Михайловича Сперанского (1772-1839 гг.). Под рукой имелись и другие деятели, к кому он испытывал доверие, но их способностей хватало только для того, чтобы быть на вторых ролях. Сподвижников, составлявших свиту императора, было немало, но должных качеств в них не находилось.

За период, предшествовавший Тильзитскому миру, Александр I сменил всех министров иностранных дел. На то были разные причины. Все прежние министры, каждый по-своему, выказывали достоинства, но в силу разных обстоятельств вынуждены были покинуть это поприще. Перманентная смена лиц отображала метания власти, непостоянство политического курса государства и, как следствие, желание переложить на других вину за допущенные провалы. К кандидатуре Румянцева вынуждены были прибегнуть, что называется, в последнюю очередь. Предубеждений, если не препятствий, на подступах Румянцева к этой должности хватало. В политических верхах империи Николай Петрович Румянцев в силу своего особого статуса чувствовал себя независимо, стоял особняком. Молва, не без оснований, гласила:  он по внебрачной линии - потомок Петра I. К тому же сын выдающегося полководца, фельдмаршала Петра Румянцева. Один из молодых, наиболее доверенных сподвижников Екатерины II. Многие годы выполнял не только ее дипломатические, но и весьма деликатные поручения за границей. Это он среди монархических дворов Европы выбрал и отправил в Россию невесту для наследника престола великого князя Александра Павловича. Дипломатическая служба при многочисленных немецких землях и княжествах составила Румянцеву репутацию несговорчивого, настырного, весьма жесткого политика. Погрязшим в праздности и безделье, королям, князьям и герцогам такой человек не нравился. Русского посланника не удавалось заговорить, отделаться от него благовидными предлогами, ценными подарками. Противодействие попыткам Пруссии воссоздать под своей эгидой Союз немецких княжеств вызывало яростные протесты. "Этот граф - черт и свирепый человек" - такой отзыв о посланнике Румянцеве самого Фридриха Великого послужил веским доводом к тому, чтобы двадцатилетний дипломатический опыт графа Румянцева долгое время оставался невостребованным. Такое можно понять, поскольку внешняя политика Российской империи исторически была ориентирована на немецких соседей, а прусский король Фридрих II (Великий) для Дома Романовых - личность особо почитаемая, легендарная. Отнюдь не случайно, едва взойдя на русский трон, Александр I свой первый государственный визит нанес именно в Пруссию. Есть основание полагать, что Румянцев на пост министра иностранных дел был настоятельно рекомендован вдовствующей императрицей-матерью. И даже при всем при том сомнения оставались. Около восьми месяцев Румянцев числился исполняющим обязанности. В высшем эшелоне все еще давали о себе знать колебания - оставлять ли министра коммерции, директора департамента водных коммуникаций и устроения в империи дорог в роли совмещающего пост министра иностранных дел. Причиной тому служили взгляды, высказываемые Румянцевым в критические периоды государственной жизни. Делал он это порой решительно и резко, позволял себе высказывания, расходящиеся с мнением "большинства". Всем запомнились слова, которые он произнес, когда на заседании Государственного совета ставился вопрос о политическом поведении России после поражения при Аустерлице: "Будучи тверд в правилах, я обязываюсь при нынешнем случае сказать, что если утверждал, что не было пользы скоропостижно выставлять военные ополчения, то и ныне в скоропостижных исканиях мира пользы я не вижу. Если мы и при Петре Великом, и при Екатерине II сумели сносить раны минутных неудач военных, уничижения никогда и нигде сносить мы не умели"10. Из этого следует: Румянцев был решительно против ввязывания в военную кампанию в центре Европы, завершившейся для России Аустерлицем, как и предостерегал от поспешных попыток заключить с Францией мир. И в том и в другом эпизодах Румянцев оказался прав.

Мыслящие современники относили Румянцева к просвещенным либералам-государственникам. И во внутренних, и во внешних делах он один из немногих, кто оставался твердым последователем политической школы Екатерины II. Превыше всяких других ставил национальные интересы России. "Не тащиться хвостом", не идти на поводу, не брать на себя поспешные обязательства, вовремя разгадывать, предвидеть последствия замыслов союзников и противников - правило, какого придерживался Румянцев-политик. "Румянцев, - как о нем писали в ту пору, - имел самостоятельные политические взгляды и лелеял смелые "замыслы". Сын блестящего генерала, добывшего себе военную славу при Екатерине II в борьбе с турками, он только и мечтал о завоеваниях в Турции и видел в этом столько же семейную традицию, сколько исполнение национальной миссии"11.

"Просвещенный патриот", "умеренный политик", Румянцев видел главные приоритеты в том, чтобы направлять государственные ресурсы на решение насущных задач, прежде всего на преодоление отставания России от государств Центральной Европы. По его убеждению, внешняя политика, военная стратегия должны были носить охранительный характер. Национальным бедствием выступали войны, усугубляя незавидное положение Российского государства. Для каждой последующей войны находились свои, непреодолимые на тот момент доводы и причины. И поражения, и победы одинаково истощали государство, а мирных передышек явно недоставало на то, чтобы модернизировать хозяйственный организм огромной страны.

Племя "младоекатеринцев", к которому Румянцев принадлежал, к тому времени заметно поредело. За четыре года царствования Павел I разметал эту плеяду. Кое-кто изменил прежним ценностям. Оставаться последовательным и твердым в своих убеждениях, сохранять достоинство при российском престоле было непросто. Значительная часть российской политической элиты не питала к Румянцеву особых симпатий. Настороженное отношение к нему преобладало и у многих стоявших у трона. Однако произошло следующее: "Император сам вошел в его кабинет, держа в руках портфель иностранных дел, - в то время портфель еще был не только в переносном, но и в прямом смысле атрибутом министерской должности. Александр отдал графу ценную ношу, точнее, заставил принять ее, хотя тот живо сопротивлялся. Николай Румянцев - самый блистательный живой свидетель другой эпохи. Он давно зарекомендовал себя своей достойной службой, владел огромным состоянием, сполна пользовался уважением и почтением, поэтому государственная должность, как бы она ни была высока, ничего не могла добавить к его положению. Министр и вельможа мог бы решить, что он, скорее, унижает себя, соглашаясь еще больше заниматься повседневными государственными делами. Тем не менее он принял эту должность, потому что видел в ней возможности защищать политику, которая была ему дорога, и через нее вести свою страну к блистательной судьбе"12.

В пору, когда Румянцев получил предложение возглавить Министерство иностранных дел Российской империи, на политическом поле Европы действовали весьма сильные игроки. С появлением в политике таких людей, как Талейран, а затем и Меттерних, и без того противоречивые отношения между государями и государствами приобрели еще более сложный характер. В политический обиход запускались изощренные интриги, обман, наконец, предпринимались такие коварные ходы, что разгадать их даже искушенному политику было непросто. Искусство "политического обольщения" было доведено Талейраном и Меттернихом до совершенства. "Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли" - авторство этой известной фразы принадлежит Талейрану. Никто другой, как именно он, исповедовал это "правило" в своей политической практике.

Знаток российских реальностей того времени Ф.Ф.Вигель в своих "Воспоминаниях" так пишет о назначении Румянцева: "Место жалкого немца (Будберга) вскоре занял русский с громким именем, высокою образованностью, благородную душою, незлобивым характером и с умом, давно ознакомленным с делами дипломатическими и ходом французской революции. Самое же согласие графа Николая Петровича Румянцева на принятие звания министра иностранных дел показывает в нем сильный дух, готовый со вступлением в должность вступить в борьбу с всеобщим мнением, самоотвержение, с которым он в настоящем жертвовал собственною честью для будущей пользы своего Отечества"13.

Румянцев-дипломат в противовес своим недругам гораздо глубже других оценивал как свойства наполеоновской эпохи, так и ее потенциал. Он принадлежал к тем немногим, кто имел возможность лично убедиться в том, какая мощь вызревала во Франции под воздействием личности Наполеона Бонапарта. Именно в пору, когда посланник Румянцев находился в центре Европы, его стали посещать мысли о новых возможностях, которые реально могли приблизить разрешение многовековых задач, стоявших перед Домом Романовых. "По мнению Румянцева, Французская Революция, со всеми своими войнами и потрясениями, разрушая старый мир, позволит России развалить трухлявое здание Востока. В начале нового царствования, когда Россия теряла силы в борьбе против Наполеона, вместо того чтобы пойти по следам Екатерины на Дунае, Румянцев отошел в сторону, ограничивая себя более узкой задачей. Тильзитский акт, который обосновывал возможность возвращения к восточной политике, естественно, вернул Румянцева на первый план, и граф оказался почти необходимым человеком. Будучи призван к власти, он привнес в нее более стройные взгляды, более смелые планы, более точные выводы, чем взгляды своего повелителя, которые носили туманный и неопределенный характер. Он более чем Александр клонил к тому, чтобы разделить Турцию, и, во всяком случае, не допускал мысли, чтобы происходящий кризис закончился без заметного расширения России. Под его влиянием интересы России на Востоке становятся яснее, желания превращаются в строгую с методической точки зрения систему, где все части взаимосвязаны и в которой разрыв с Англией - один из главных элементов"14, - писал французский исследователь Альбер Вандал.

Как видим, достоинства личности Румянцева, обстоятельства его предшествующей политической судьбы, казалось бы, не оставляли никаких сомнений в его способности самостоятельно прокладывать внешнеполитический курс. У нового министра иностранных дел, на первый взгляд, имелись немалые возможности следовать намеченным императором курсом. Размышляя над тем, как на деле складывались обстоятельства вокруг Румянцева, приходится исходить из того, что он, будучи министром иностранных дел, в своих реальных возможностях оказался предельно ограничен. Тому были причины исторического порядка. С давних времен в императорской России повелось вмешивать в иностранные дела многих. И до Румянцева, и после него успешно управлять внешней политикой мало кому из назначенных на это поприще удавалось. Самодержцы, вне зависимости от собственных способностей, не считаясь ни с кем и ни с чем, стремились играть здесь главенствующую роль. Мнение мыслящих помощников имело вес, но к нему не всегда прислушивались. Все зависело от того, насколько близок был к престолу тот или иной сановник, как высоко котировался его авторитет во властной иерархии. Свои суждения, доводы, рекомендации дозволялось также делать сиятельным лицам из числа тех, кто порой никакого отношения к столь важной и тонкой сфере не имел. Реальности, относимые к царствованию Александра I, были таковы, что, помимо самодержца и вдовствующей императрицы-матери Марии Федоровны, были еще и другие Романовы. Свое слово пытались вставлять и потомственные представители именитой элиты. К ним принято было прислушиваться. Влияние на политические настроения в Петербурге оказывали имевшие доступ ко всему иностранцы. Многое из того, что должно было оставаться государственной тайной, довольно быстро становилось достоянием тех, кто проявлял к этому интерес. Румянцев, как и его предшественники, управлявшие внешнеполитическим ведомством, оказался всего лишь одним из советников государя. И в пору, когда существовал Посольский приказ, затем Коллегия, а потом и Министерство иностранных дел, их начальствующие лица строго контролировались монархами, выполняли сугубо подчиненную роль. Александр I не составил в этом исключения. Более того, год от года самодержец стал обнаруживать особое пристрастие к дипломатии, стремление к тому, чтобы самому, без оглядки на помощников, вершить межгосударственные дела. Как государь, вознамерившийся не только царствовать, но и править, в своих деяниях и решениях он был непоследователен, порой непредсказуем. Так или иначе, это сказывалось на положении вещей, с которым соприкасался русский государь. Противоречивость его натуры, двойственность характера, подмеченные еще в детстве, теперь проявляли себя в продвижении государственной политики. Он, молодой, представительный, энергичный, желал произвести впечатление, блеснуть, продемонстрировать способность с легкостью, на ходу, без промедления вершить дела. К этому располагала атмосфера салонов, где, упиваясь обществом молодых женщин, император проводил немало времени. Там царила Нарышкина, его возлюбленная, которая надолго завладела его сердцем. Суждения Александра, высказываемые в подобных обстоятельствах, порой поспешно, экспромтом, обнаруживали поверхностность, неискушенность в государственных делах. Подверженность вести себя раскованно, щегольнуть, демонстрировать готовность к суждениям, иметь свое мнение по любому вопросу давала повод политическим интриганам пользоваться этим. Иногда своей поспешной реакцией Александр ставил в тупик собственное окружение. В правящем эшелоне возникало замешательство. Требовались время и искусная дипломатическая работа, чтобы расставить все по своим местам. Льстивое окружение, однако, и из этих промахов императора старалось "делать погоду", приписывая Александру некие особые качества в умении вести дела мудро, решительно, главное - с успехом.

Россия на тот момент представляла собой находящийся во враждебном окружении военный лагерь. Продолжалась война с Персией и Турцией. Назревали, как это было условлено на переговорах с Наполеоном, военные действия в Финляндии против Швеции. По мере того как отступал лед на Балтике, возрастала угроза рейда на Петербург английского флота. Только со стороны Урала и Сибири рубежи России оставались в безопасности. Экономическое положение государства день ото дня ухудшалось. Рубль потерял в цене до 50% своей прежней стоимости. Россия лишилась традиционных источников сбыта сырья и товаров. Необходимо было срочно искать пути возмещения утраченных поступлений в казну, налаживать и укреплять внутренний рынок.

Высшая дипломатическая должность досталась Румянцеву в пору, когда государство оказалось загнанным в угол. Поражения в битвах лишь усилили внутреннюю напряженность, обострили национально-патриотические чувства. Драматический оттенок всему придавало и то обстоятельство, что в ходе сражений с Наполеоном было пролито немало крови. В массовом сознании коренилось стойкое стремление к возмездию, к реваншу. Обстановка в тот период была не из легких. Уже в самом начале, когда только было объявлено об альянсе двух императоров, и в России, и в Европе явно и тайно стали действовать силы, целью которых было вбить клин, разрушить русско-французское согласие. Силы эти, находясь как внутри, так и в стороне от реальной власти, не без успеха воздействовали на общественное мнение. Сословия, утратившие хозяйственные связи в Европе и особенно доходы от торговли с Англией, вели психологическую войну по всему фронту. Россия полнилась разноречивыми сведениями, искажающими подлинное положение вещей.

При внимательном изучении соглашений, подписанных в Тильзите, Румянцев обнаружил в них немало ошибок, допущенных в ходе "скоропостижных исканий мира". Таких, каких можно было и следовало избежать. Там, где требовалась зоркость, неуступчивость, проглядывалась поспешность, небрежность, граничащая с халатностью. Здравомыслящий политик не мог не обратить внимания на односторонний уклон, каким грешили подписанные соглашения. Были упущены важные положения, касающиеся принципиальных вопросов политической доктрины России. При этом немало стараний со стороны Александра было приложено к тому, чтобы выговорить у Наполеона смягчающие условия для Пруссии. Вопрос о совместной политике в отношении Турции, которому в ходе переговоров в Тильзите было уделено немало внимания, в итоговом документе отражения не нашел. Не оказалось ничего такого, что бы предписывало Франции обязательство приостановить поддержку Османской Турции, с которой Россия вела войну начиная с 1806 года.

Румянцев вынужден был сосредоточить дипломатические усилия на том, чтобы новый союзник России - Франция перешла к реальной демонстрации своих партнерских отношений. Министр повел дело к тому, чтобы склонить Наполеона пересмотреть Тильзитские соглашения, дополнить главный документ такими статьями, которые бы ясно и точно прояснили позицию Франции по весьма важным для России военно-политическим вопросам. Дух доверия и партнерства, по мнению канцлера, возобладает тогда, когда двум державам удастся согласовать стратегию поведения по отношению к остальному миру. В ходе этой настойчивой дипломатической работы постепенно прояснялось: Наполеон не располагал объективными представлениями о том, в каком положении оказались Россия и ее самодержец. Он отказывался понимать и принимать во внимание обстоятельства, в которых находился его недавний партнер по переговорам в Тильзите. Образ России в представлениях Наполеона, как и многих на Западе, к разочарованию российского самодержца и его министра иностранных дел рисовался весьма смутно, противоречиво. Справедливости ради необходимо отметить: составить целостное представление о российских реальностях даже весьма просвещенным европейцам тогда было непросто. Многое черпалось из мифов, слухов, сбивчивых рассказов малосведущих путешественников, субъективных суждений посольских людей. Мало кто улавливал эволюцию, которая происходила на пространствах России от царствования к царствованию. Наполеон, например, не мог себе представить, насколько в России абсолютная монархия на деле таковой не являлась. Он всерьез не принимал, что кто-либо, особенно из свиты Александра, мог позволить себе выступить с осуждением политики императора.

И тогда и далее, в ходе регулярных встреч и бесед с представителями союзной Франции, Румянцеву приходилось немало времени тратить на то, чтобы открывать собеседникам глаза на российские реальности. Нужно было терпеливо доказывать, что судить о России по легендам времен Ивана Грозного или Петра Великого было бы глубоким заблуждением. "Император Наполеон и в целом все у вас ошибаются на счет России. Ее плохо знают. Думают, что Император царствует самовластно, что достаточно издать указ для того, чтобы изменились мнения, или для того, чтобы за всех решить. Император Наполеон мне это часто говорил. Он думает, что знак государя способен все изменить: он ошибается… Императрица Екатерина так хорошо знала свою страну, что она учитывала все мнения - бережно относилась даже к противоречивому духу некоторых старушек. Она мне сама говорила об этом"15, - неоднократно подчеркивал Румянцев в беседах со своими французскими собеседниками.

В том же, что касалось личной судьбы Румянцева, для него наступил самый напряженный и ответственный период жизни. Он вынужден был напрямую включиться в важные события эпохи. Сложными, не дающими желаемых результатов оказались старания Румянцева умиротворить российскую общественность, умерить страсти, укоренить здравый смысл прежде всего во влиятельных кругах. Элита, часть которой издавна была ориентирована на Англию, другая часть - на Пруссию, третья - на Австрию, чувствовала себя отверженной, ее место оказалось на задворках большой политики. Виновником перемен, ссылаясь на молодость и неопытность императора, считали Румянцева. Реальности военно-стратегического порядка, поставившие Россию в новые для нее условия, в расчет не принимались. Ожесточение, с которым отодвинутые в тень царедворцы набросились на Румянцева, не знало границ. Политическая близорукость оппонентов российского министра иностранных дел усугублялась ненавистью ко всему, что исходило от Наполеона. Государственные интересы, возможные выгоды от союза с Францией предавались анафеме, а их последователи объявлялись дураками. "Дурак, глупый, пустая голова, невежество, негодяй, презренный, ничтожный, лицемерный, гнусный интриган, гнусный придворный…"16, - неслось в адрес Румянцева. Кому принадлежали эти слова и почему эта брань занесена в исторические хроники?

Семен Романович Воронцов (1744-1832 гг.) - современник и коллега Николая Петровича Румянцева. Их пути не однажды пересекались и по службе, и по жизни. Потомок именитых предков, Воронцов в юности некоторое время учился за границей. Участвовал в битвах против турок при Ларге и Кагуле. Затем перешел на дипломатическую службу: был назначен сначала посланником в Вену, затем начиная с 1795 года в Лондон. Именно он в ту пору переправлял посланнику при Германских княжествах Румянцеву деньги, выделяемые Екатериной II находящимся в изгнании наследникам французского престола, сопровождая очередной транш словами: "Хорошо чужую крышу крыть, когда своя течет". Постепенно Воронцов прочно обосновался в Англии, где и остался навсегда. Обретенные за годы службы контакты первое время служили России. Ему не раз приходилось вступать в конфликт с "невеждами" и "проходимцами" при дворе Екатерины II, Павла I. Амбиции и пристрастия таких людей, как Семен Воронцов, питали заслуги предков, их близость к престолу, собственная гордыня. Соперничество с такими же, как он, но более удачливыми не оставляло Воронцова. Он считал нужным поучать остальных, в том числе и молодого императора. Ему пришлась по душе роль независимого оппозиционера. Политический вес С.Р.Воронцову придало видное положение, которое на некоторое время занял при Александре I его старший брат Александр Романович Воронцов (1741-1805 гг.), министр иностранных дел (1802-1804 гг.), канцлер. И тот и другой из Воронцовых имели репутацию англоманов. Действуя один из Лондона, другой в Петербурге, никто из них нисколько не преуспел в том, чтобы укрепить союз России с Англией, но приложили немало сил к тому, чтобы разрушить наметившиеся позитивные отношения с наполеоновской Францией. Выставляя Наполеона в своих докладах в невыгодном свете, а его военно-политические планы авантюрными и опасными, министр Воронцов добился-таки разрыва России с Францией в 1803 году. Каковы оказались политические последствия этих решений, известно. В конечном счете министр был отправлен в отставку, а от услуг его брата окончательно отказались в 1806 году, назначив в Лондон посланником другого дипломата.

Насколько тревожно складывалась атмосфера в Санкт-Петербурге, молодому, эффектному своей наружностью французскому посланнику генералу Савари* (*Савари, Анн-Жан-Мари, герцог Ровиго (1774-1833 гг.) как  лицо особо доверенное, личный адъютант французского императора был назначен Наполеоном посланником в Петербург сразу после переговоров в Тильзите.) пришлось испытывать на себе. Его отказывались принимать в великосветских гостиных, а там, где он обязан был присутствовать по протоколу, его встречал "ледяной прием". Используя лесть и соблазнительные подношения Нарышкиной, любовнице Александра I, Савари удалось войти в круг ближнего окружения императора, но на отношение элиты к наполеоновской Франции это, однако, никак не повлияло. Оценивая обстановку в Петербурге после Тильзита, Савари докладывал Наполеону: "Император и его министр граф Румянцев - единственные настоящие друзья Франции в России; это такая правда, которую было бы опасно умолчать. Сама страна была бы готова снова взяться за оружие и опять пойти на жертвы, чтобы воевать против нас"17.

Находить среди российской элиты таких, кто бы добросовестно придерживался новой политической линии, как того требовали переменившиеся обстоятельства, кто бы свято исполнял свой государственный долг, было очень непросто. Далеко не все чиновники, в том числе и весьма высокого ранга, придерживались политических установок Александра I и его министра иностранных дел. Кое-кто в государственном аппарате попросту саботировал, так или иначе уклоняясь от избранного курса. Даже посол России в Париже граф Толстой, назначенный туда после подписания Тильзитских соглашений, действовал вопреки строгим установкам. Более того, он предпринимал шаги в пику Наполеону. В ответ на представления, направляемые министром Румянцевым из Петербурга, посол с деланным простодушием заявлял, что он "ничего не может с собой поделать". Одно из донесений Толстого о "чистосердечных и близких отношениях", установившихся у него с послом Австрии в Париже Меттернихом, вызвало жесткую реакцию министра Румянцева: "Государь предписал мне уведомить вас, что он желает установить подобное согласие и сближение лишь для поддержания и упрочения союза, существующего между его величеством и императором французов, но отнюдь не для того, чтобы заменить его. Решительная воля его императорского величества заключается в том, чтобы иметь в настоящее время главным союзником императора Наполеона; поэтому государю угодно, чтобы никакой ошибочный прием, никакая, если смею так выразиться, параллельная дружба (amitie collateral) не могли бы повредить дружбе его с Францией, и ему было бы крайне неприятно, если бы император французов нашел повод к беспокойству его дружбы… Император убедился долгим и печальным опытом, как много выгод (de profit) извлек он из предшествовавших союзов, и теперь видит, что благо его империи требует уничтожения и замены их союзом, заключенным с императором французов. …Государь желает и поручает мне наблюдать, чтобы все наши дипломатические сношения шли в этом новом направлении, признанном его величеством полезным для блага его империи"18.

Нужное направление в двусторонних отношениях призваны были придать регулярные консультации министра Румянцева и посла Франции в Санкт-Петербурге. К тому времени Савари сменил Коленкур. Именно ему было поручено выработать согласованные подходы двух держав по всему кругу европейских проблем и, в частности, к совместной военной политике на Востоке. По мнению европейских наблюдателей, происходящее в Османской империи свидетельствовало о ее движении к распаду. Заговоры, покушения, перевороты происходили там с нарастающей последовательностью. Кое-кому тогда казалось, удержать раздираемое внутренними противоречиями огромное государство в его прежних границах не удастся. По мнению некоторых европейских политиков, достаточно было лишь небольшого внешнего толчка, и крушение неизбежно. Судьба "османского наследства", как цинично называли эту проблему, занимала многих в политических кругах Европы.

Именно в это время в Турции произошла серия дворцовых переворотов, в ходе которых султан Селим III погиб, Мустафа IV оказался низвергнут, на престол взошел его брат Махмуд. Между тем варианты возможных совместных действий России и Франции Румянцеву и Коленкуру согласовать не удавалось. Вырисовывался конфликт интересов. Из документов, ставших впоследствии известными, видно: в восточном вопросе французская дипломатия находилась на тех же позициях, что и английская и австрийская. Переход под контроль России черноморских проливов, по мнению западных стратегов, означал возникновение опасной геополитической ситуации. У Российской империи могли появиться такие преимущества, которые рано или поздно подвигали ее к европейскому экономическому господству. По этой причине Коленкур вел переговоры весьма уклончиво. Перед послом Франции, по сути дела, стояла единственная задача - выведать те точки зрения, которые преобладали в высшем политическом руководстве России.

На этом фоне российский министр проявил себя как весьма "трудный" собеседник. Его навыки ведения переговоров не однажды ставили партнеров в тупик. Бесконечные словопрения, бесплодные размышления над географическими картами нисколько не приближали Румянцева и Коленкура к каким-либо существенным результатам. Контуры будущего "русско-французского Востока" определить не удавалось. Румянцев укреплялся в мысли: необходима новая встреча двух императоров. На этот раз к ней следовало глубоко и тщательно подготовиться, придав деловую направленность всему тому, что касалось интересов каждой из сторон и самого союза двух держав.

q

ГОД И МЕСЯЦ СПУСТЯ после Тильзита, в сентябре 1808 года, состоялась вторая встреча Александра I и Наполеона I Бонапарта в Эрфурте. На этот раз место встречи выбиралось таким образом, чтобы оно находилось ровно посередине пути между Петербургом и Парижем. Поскольку преодоление расстояний в то время давалось нелегко, а государственный аппарат был не столь мобилен, в такие встречи старались вместить как можно больше: их использовали для более углубленного знакомства не только первых лиц, но и представителей многочисленной свиты. Общение длилось по нескольку недель и сопровождалось гаммой малых и больших событий, поскольку подлинные цели, которые стороны ставили перед собой, лучше всего поддавались обсуждению за пределами официальной повестки. Наполеон тогда мобилизовал максимум из располагаемых им ресурсов. Грандиозное по своим масштабам и продолжительности действо выстраивалось французским императором так, чтобы продемонстрировать остальному миру прочность союза двух государей, а находящемуся на вершине славы Наполеону - величие и могущество его империи. Участников, привлеченных к встрече, оказалось так много, что жители Эрфурта вынуждены были уступить гостям на это время все свои жилища.

Наполеону было известно о решимости, с какой российский император собирался на встречу, о его непременном желании восполнить упущенное в Тильзите. Александр I намерен был предъявить французской стороне некоторые требования, уравнивающие баланс в двусторонних отношениях. Иначе, по мнению российской стороны, у союза двух императоров не могло быть будущего. Со своей стороны, Наполеон тщательно продумывал встречные дипломатические маневры, с тем чтобы воспрепятствовать намерениям российской стороны. Опираясь на ориентировки своего посла, французский император поручил своим приближенным строить протокол так и таким образом, чтобы как можно больше времени оставалось для индивидуальных бесед с Александром I с глазу на глаз. Заранее замышлялись ходы и уловки, какими можно было бы нейтрализовать Румянцева. Необходимо отметить то обстоятельство, что и сам Александр, желая уйти от опеки, старался проявить самостоятельность. Это избавляло самодержца от необходимости мотивировать свои действия или тем более выслушивать от своих приближенных противоположные суждения. Перед самым отъездом в Эрфурт Наполеон детально проинструктировал Талейрана: "Во время путешествия подумайте о способе почаще видеть императора Александра. Вы скажите ему, что польза, которую наш Союз может принести человечеству, свидетельствует об участии в нем провидения. Мы предназначены сообща восстановить порядок в Европе. Мы оба молоды, и нас не следует торопить. На этом Вы сильно настаивайте, так как граф Румянцев в вопросе о Леванте (Турции) проявляет большую горячность. Вы укажите, что без участия общественного мнения ничего нельзя сделать, что Европа не должна опасаться нашей соединенной мощи, но должна приветствовать осуществление задуманного нами большого предприятия"19.

Как личность и как государственный деятель, Румянцев был давно известен друзьям и недругам России. Изучение достоинств, недостатков, слабостей тех, кто мог влиять на межгосударственные отношения, - исторически укоренившаяся традиция. В этом смысле Румянцев не составлял исключения. Как и он за другими, так и за ним, за его карьерным продвижением наблюдали давно. При всех качествах, которыми обладал Румянцев, главное "неудобство" состояло в его непреклонности и последовательности в том, что касалось национально-государственных интересов. Поколебать его в собственных убеждениях, побудить пойти на компромисс никаких перспектив не проглядывалось. Из прежних донесений Наполеону было известно, например, что "быть подкупленным или плененным подарком слишком большой ценности Румянцева возмутило бы и, быть может, повредило нам; это человек по преимуществу деликатный, которым надо овладеть почестью и знаками уважения превыше всех, употребляемых даже в самых редких случаях. Это достойный и уважаемый человек, уже пожилой и расслабленный; друг своей страны и мира превыше всего. Он желает быть полезным Вашему Величеству в Петербурге и желает, чтобы Вы заметили, что он министр коммерции"20, - докладывал Савари в Париж еще в августе 1807 года.

Дело в том, что начиная с 1802 года на Румянцеве лежала обязанность не только министра коммерции, но и главы ключевого Департамента по части "управление водных коммуникаций и устроения в империи дорог". С Румянцевым можно было беседовать на разные темы, обсуждать всякое. Он располагал к себе, отличался живостью ума, непревзойденным чувством юмора. Когда же речь заходила о реальной политике, всякие хитросплетения и уловки оказывались бесполезны. Это отмечали и англичане, и немцы, и австрийцы. За годы посольской службы в Петербурге Коленкур не раз убеждался, насколько Румянцев был тверд, а в ряде эпизодов проявлял себя весьма решительно. Он, когда этого требовали обстоятельства, всеми средствами старался предостеречь Александра, опровергал необдуманные, скороспелые суждения и обещания, высказанные императором, что называется, не очень подумав. По мнению советников Наполеона, удобнее и продуктивнее было бы иметь дело непосредственно с Александром. Российский самодержец слыл человеком настроения, был гораздо более податлив, его легко было перенастроить, уговорить.

 Личная встреча с российским самодержцем нужна была Наполеону отнюдь не только для того, чтобы вести затяжные дискуссии о "турецком наследстве", о судьбе придунайских княжеств или обсуждать беспокоящую Россию проблему территориального устройства Польши. Прежде всего ему необходимы были твердые гарантии прочности Союза, заложенного год назад соглашением в Тильзите. Это было важно, поскольку не заладились дела у французского экспедиционного корпуса в Испании и, как и ожидалось, появились признаки военной активности в Австрии, где начали поднимать голову силы реванша. Имелся и другой, исключительный по важности, сюжет. Он касался будущности великого дела, которое создал Наполеон. Не закрепив преемственность власти в собственном потомстве, великая империя в случае его смерти обрекалась на трагическую неопределенность. Русский император, имевший сестер на выданье, был для него главной надеждой в том, чтобы, породнившись с одним из древних монархических Домов, основать династию. К тому же они с Александром становились родственниками. И тогда дальнейшие планы, которые издавна намечал Наполеон, вполне могли бы осуществиться. О них в феврале 1808 года он подробно написал российскому самодержцу. "Армия в 50000 человек, наполовину русская, наполовину французская, частью может быть даже австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата, заставит дрожать Англию и повергнет ее в прах пред континентом. Я приготовил все нужное в Далмации, Ваше величество, - на Дунае. Спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре. Этот удар отзовется в Индии, и Англия будет сокрушена. Я согласен на всякий предварительный уговор, какой окажется необходимым для достижения этой великой цели. Но взаимные интересы обоих наших государств должны быть тщательно соглашены и уравновешены. Все может быть условлено и разрешено до 15 марта. К 1 мая наши войска могут быть в Азии и войска Вашего величества - в Стокгольме; тогда англичане, угрожаемые в Индии, изгнанные из Леванта, падут под тяжестью событий, которыми будет полна атмосфера. Ваше величество и я предпочли бы наслаждаться миром и провести жизнь среди наших обширных держав, оживляя их и водворяя в них благоденствие посредством развития искусства и благодетельного управления; но враги мира не позволяют нам этого. Мы должны расти вопреки нашей воле. Мудрость и политическое сознание велят делать то, что предписывает судьба, идти туда, куда влечет нас неудержимый ход событий… В этих кратких строках я вполне раскрываю пред Вашим величеством мою душу. Тильзитский договор будет регулировать судьбы мира. Быть может, при некотором малодушии Ваше величество и предпочли бы верное и наличное благо возможности лучшего, но так как англичане решительно противятся этому, то признаем, что настал час великих событий и великих перемен"21.

Свидание двух императоров в Эрфурте по своим масштабам превзошло все дотоле известные европейской истории события. Наполеон, помимо прочего, хотел поразить Александра мощью и масштабностью всего того, что он создал, что его окружало. Отборные войсковые части, парадная амуниция, образцовое оружие, оркестры, наконец, представительная свита - все было задействовано на то, чтобы произвести впечатление на российского самодержца и его окружение. Были задуманы многочисленные парады, военные маневры, званые обеды, приемы, балы и т. п. Наполеон сам отбирал репертуар театра "Комеди-франсез", который был привезен в Эрфурт давать спектакли гостям. К участию в эрфуртской встрече Наполеон привлек своих многочисленных вассалов - королей, герцогов и прочих властителей из завоеванных им государств и княжеств. В своих мемуарах Талейран в деталях воссоздает атмосферу того периода. "Император желал появиться окруженный теми из своих полководцев, имена которых громко прозвучали по Германии. Приказание отправиться в Эрфурт получил, прежде всего, маршал Сульт, затем маршал Даву, маршал Ланн, князь Невшательский, маршал Мортье, маршал Удино, генерал Сюше, генерал Буше, генерал Нансути, генерал Клапаред, генерал Сен-Лоран, два секретаря кабинета, Фен и Меневаль, также Дарю, Шампаньи и Маре, генерал Дюрок назначил Канувиля для подготовки квартир. "Возьмите также Боссе, - сказал ему император, - ведь нужно, чтобы кто-нибудь представил Великому Князю Константину наших актрис; кроме того, он будет выполнять за обедами свои обязанности префекта, а затем, он носит известное имя"… Каждый день кто-нибудь уезжал в Эрфурт. По дороге двигались фургоны, верховые лошади, кареты, прислуга в императорской ливрее"22.

Александр также направился в Эрфурт в сопровождении весьма представительной свиты. Его сопровождали великий князь Константин, граф Румянцев, обер-гофмаршал граф Толстой, посол во Франции граф Толстой, князь Волконский, граф Ожаровский, князь Трубецкой, граф Уваров, граф Шувалов и немало других.

Все, что происходило в Эрфурте, было задумано и исполнено так, как этого хотел Наполеон. Все выглядело впечатляюще. По тем временам невиданно, грандиозно. Но произошло и другое, масштабное, ничуть не уступающее всему, что имело место в Эрфурте, событие. Его Наполеон никак не мог предвидеть. Одним из счастливых обстоятельств, сопутствующим успеху, было для Наполеона его окружение. Ему везло на талантливых людей. Осуществляя его грандиозные планы, многие из них под воздействием личности императора выросли, сумели не только раскрыть свои дарования, достичь немыслимых карьерных высот, но и приумножить материальное благополучие. Он принадлежал к числу тех немногих из известных истории властителей, кто демонстрировал редкостную способность ценить заслуги людей волею судьбы оказавшихся с ним рядом. Особенно тех, что проявлял способности, достигал поставленной перед ним цели. Зная слабые и сильные их стороны, Наполеон твердо следовал правилу - вознаграждать соратников. И в пору удач, и далее, когда фортуна стала изменять Наполеону, почти все они оставались со своим гениальным лидером. Авторитет Наполеона для них был непререкаем. Но Эрфурт стал тем местом, где по отношению к Наполеону произошло предательство, по своему характеру вполне относимое к государственной измене. Катастрофическое по своим последствиям. Нашелся человек, изъявивший готовность действовать за спиной Наполеона. Ближайший к Наполеону соратник, осыпанный благодеяниями, чинами, орденами, титулами, недавний министр иностранных дел Талейран предал своего императора. Как свидетельствуют источники, там, в Эрфурте, в одну из встреч в гостиной княгини Турн-и-Таксис, улучив момент, "без особых предисловий" Талейран предложил русскому самодержцу свои услуги в том, чтобы помочь ему стать освободителем Франции от Наполеона. "Вы в этом успеете, только если будете сопротивляться Наполеону. Французский народ - цивилизован, французский же государь - не цивилизован; русский государь цивилизован, а русский народ - не цивилизован; следовательно, русский государь должен быть союзником французского народа"23. По Талейрану выходило - ради достижения очерченной Талейраном цели Александру предстояло жертвовать своим "нецивилизованным народом". Российский император не задумываясь принял это предательское по отношению к своему другу Наполеону предложение, исходившее от одного из наиболее приближенных к французскому императору и весьма осведомленных людей.

Выходец из аристократической, но обедневшей семьи, Талейран начинал священником. Уроком трудного и обездоленного детства стала для него твердая жизненная установка: не быть бедным. Материальную выгоду он стремился извлекать всегда и везде, где бы ни находился, кому бы ни служил. О его денежных махинациях, взятках, поборах было уже тогда известно, но Талейран не испытывал по этому поводу угрызений совести. Те, кому удалось раскусить молодого епископа, говорили о нем: "Этот человек подлый, жадный, низкий интриган, ему нужна грязь и нужны деньги. За деньги он продал свою честь и своего друга. За деньги он бы продал свою душу, - и он при этом был бы прав, ибо поменял бы навозную кучу на золото"24. Любопытно, но этот отзыв о себе Талейран подтверждал дальнейшим ходом своей жизни, но при этом ему удавалось продвигаться к вершинам власти, славы, богатства. От Людовика XVI к Республике, от нее к Директории, далее к Консульству, от Консульства к Наполеону, от него к Бурбонам, от них к Орлеанам, далее к англичанам. В 34 года, будучи уже епископом Оттенским, Талейран решает снять в себя сан и погружается в события, вызванные наступившей революцией. Ключевую роль в судьбе Талейрана, однако, сыграли обстоятельства, при которых ему удалось сблизиться с лидерами Директории, а затем и молодым генералом Бонапартом. Получив пост министра иностранных дел, Талейран умело воспользовался своим положением. Он один из первых, кто разглядел в Бонапарте натуру выдающуюся, постиг, какие дарования, какие возможности заложены в молодом военачальнике. Со своей стороны, Бонапарт, находясь на подступах к вершинам власти, особенно нуждался в мыслящем, изворотливом, искушенном помощнике. Ему необходим был представитель старинного аристократического рода, что помогало ему утверждаться в обществе, в котором предстояло играть главенствующую роль.

Талейрану досталась удачливая судьба. Он с успехом для себя преодолел крутые перекаты времени, возвысился, разбогател, как никто другой, оказался не просто долгожителем, но сумел пережить всех, кто так или иначе был близок к Наполеону. Именно ему, одному из многих реальных участников и очевидцев событий, удалось оставить за собой последнее слово о Наполеоне и его эпохе. Мемуары, которые написал Талейран, по его завещанию увидели свет спустя 50 лет после его смерти. Подтвердить или опровергнуть истинность того, как на самом деле происходили те или иные события, было некому. Его труд написан мастерски, так что неискушенный читатель не может не верить автору. Правдоподобие достигается приемами, известными в мемуарном жанре. Читателя поражают живописное изложение подробностей, деталей и обстоятельств событий, многочисленные упоминания автором имен и дат. Сомнениям, так ли все было, места не останется. Тем не менее как ни старался автор затушевать подлинную правду о своей сущности, она пробивается сквозь строчки его мемуаров. В некоторых же местах Талейран прямо свидетельствует о том, как он манипулировал людьми и своекорыстно пользовался обстоятельствами. В книге можно встретить прямые откровения в коварстве, в том, как он, Талейран, по отношению к Наполеону выполнял роль злодея.

Вступая в рискованную беседу с российским самодержцем, Талейран заведомо просчитал его реакцию и был уверен в том, что не будет отвергнут или тем более выдан Наполеону. Он целился в самое уязвимое для самолюбия российского самодержца место. Александр I после стольких неудач втайне мечтал о том, как поквитаться за понесенные унижения. С момента восхождения на престол перед ним, как и другими самодержцами до и после Александра, не стояло никаких более значительных целей, кроме одной - чем и как вписать себя в исторические летописи. Ничего другого, кроме войны, никому из монарших особ в голову не приходило. "Надо бы войну, чтобы как-нибудь характеризовать царствование", - говорил шведский король Густав.

Российский самодержец, не колеблясь, принял план, предложенный Талейраном. Прочее стало отступать. Политика России с тех пор начала приобретать ту двойственность, которая привела в конечном счете к новому военному столкновению двух империй. Цели, которые преследовали до той поры единомышленники Александр I и Румянцев, для самого российского самодержца постепенно стали утрачивать прежнее значение. Талейран, обязавшись ориентировать Александра, где и как ему следует противодействовать замыслам Наполеона, рекомендовал российскому самодержцу: свое политическое поведение строить так, чтобы, заранее зная о намерениях французского императора, не отвергать, но выставлять ему в ответ такие оговорки, которые делали бы его планы в конце концов неосуществимыми. Такая тактика уже там, в Эрфурте, стала приносить свои отравленные плоды. На перемену, которая к концу пребывания произошла в русском самодержце, обратил внимание Наполеон. Он не мог понять, какое именно обстоятельство повлияло на настроение Александра I. Тогда французский император отнес это на счет неуклюжей выходки одного из своих генералов, имевшей место накануне...

От встречи в Эрфурте в сентябре 1808 года до взятия Парижа в мае 1814 года пролегает непрерывная цепь вероломств Талейрана по отношению к Наполеону. Цель, поставленная тайными заговорщиками в Эрфурте, порой исчезала с горизонта, казалась несбыточной. Но все эти годы Александр и Талейран, каждый по-своему, в меру обстоятельств и возможностей, продолжали двигаться в избранном направлении. Тогда же в Эрфурте Талейран пытался обхаживать и Румянцева, зондируя возможность расширить круг заговорщиков. Агенты французской тайной полиции занесли тогда в свои отчеты две продолжительные, далеко за полночь, встречи Талейрана и Румянцева, имевшие место в Эрфурте. Как писал впоследствии в своих мемуарах Талейран, российский министр не проявил "должной проницательности". Для этих целей было избрано другое лицо - состоявший при свите советник Александра I М.М.Сперанский. Именно Сперанскому решили доверить обеспечение надежной конспиративной связи. После возвращения в Петербург втайне от Румянцева в его ведомстве была создана законспирированная группа. Талейран передавал сведения специальному связному, прибывавшему для этих целей в Париж. Им оказался неприметный по тем временам секретарь российского посольства К.В.Нессельроде. Талейран получал от него в оплату за услуги деньги. Нессельроде шифровал информацию и далее переправлял в Россию лично Сперанскому. Сотрудники Бек и Жерве занимались расшифровкой сообщений. Сведения после дешифровки ложились на стол императора. Ознакомившись с их содержанием, Александр I собственноручно убирал из них то, что считал нужным. Затем бумаги подвергались чистовой переписке и только после этого передавались на ознакомление министру иностранных дел. Источник в секретной переписке обозначался несколькими псевдонимами: "мой кузен Анри", "красавец Леандр", "книгопродавец", "юрисконсульт", "Анна Ивановна". Денег на оплату услуг по требованию "Анны Ивановны" у Нессельроде не всегда было в достатке. По этой причине он вынужден был запрашивать у Петербурга дополнительно значительные суммы.

В ходе Эрфуртской встречи Талейрану удалась интрига, существенно повлиявшая на характер личных отношений двух императоров. Он сумел сделать все для того, чтобы расстроить планы Наполеона на брак с одной из великих княжон, сестер Александра I. К тому времени Наполеон все более и более тяготился осознанием того факта, что у него не могло быть детей от его брака с Жозефиной Богарне. Чем дальше он двигался по жизни, тем больше его занимала мысль о наследнике. В Эрфурте его озабоченность дала о себе знать более чем определенно. В какой-то момент Наполеон был готов пожертвовать всем, принять любые предложения, выдвигаемые русскими, только бы использовать шанс достичь договоренности в вопросе о бракосочетании. Свои намерения после долгих колебаний Наполеон доверительно изложил Талейрану: "Я должен основать династию, но я могу это сделать, лишь вступив в брак с принцессой одной из царствующих в Европе старых династий. У императора Александра есть сестры, и возраст одной из них мне подходит. Поговорите об этом с Румянцевым. Скажите ему, что после окончания испанского дела я готов на его планы раздела Турции, остальные же доводы вы найдете сами, так как я знаю, что вы сторонник развода; могу вам сказать, что такого мнения держится и сама императрица Жозефина"25. Талейран отреагировал на это весьма решительно, желая любой ценой оттеснить российского представителя от участия в весьма деликатном, но по своим последствиям исторически важном деле. "Если ваше величество разрешит, то я ничего не скажу Румянцеву. Хоть он и герой романа Жанлис "Рыцари лебедя"* (*Действительно, плодовитая и весьма читаемая французская писательница испытывала давние симпатии к Румянцеву. Она вывела его образ в своем романе. Началось все в 1790-х годов, когда Жанлис познакомилась с Николаем Румянцевым в пору, когда тот сопровождал молодую великокняжескую семью - Павла Петровича и Марию Федоровну в их путешествии по Европе. Затем последовали годы переписки. Следы ее до сих пор хранятся в рукописных фондах РНБ.), но я не считаю его достаточно проницательным. И затем, после того, как я наставлю Румянцева на правильный путь, ему придется повторить императору все сказанное мною, но сумеет ли он это хорошо сделать? Я не могу быть в этом уверен. Гораздо естественнее и, могу сказать, гораздо легче серьезно поговорить по этому важному делу с самим императором Александром. Если ваше величество разделяет такую точку зрения, то я возьму на себя начало этих переговоров"26. Как видим, Талейран постарался всячески, как только мог, "нейтрализовать" Румянцева, при этом непонятно зачем упомянул имя известной в литературных кругах писательницы. Насколько "удачно" Талейран выполнил это сокровенное поручение своего императора, он далее излагает в своих мемуарах: "Сознаюсь, что новые узы между Францией и Россией казались мне опасными для Европы. По моему мнению, следовало достичь лишь такого признания идеи этого брачного союза, чтобы удовлетворить Наполеона, но в то же время внести такие оговорки, которые затруднили бы его осуществление"27. Так оно и получилось. Попытки уладить вопрос о браке Наполеона сначала с Екатериной, потом с Анной, затем затянулись на годы. В конце концов предложения Наполеона потонули в бесконечных переговорах, дипломатической переписке… Породниться с российской короной Наполеону не удалось.

Нейтрализовать Румянцева в Эрфурте, отдалить его от Александра удавалось, но не всегда. Диалог двух императоров с глазу на глаз, в каких бы условиях он ни протекал, так или иначе возобновлялся с участием Румянцева. День за днем Наполеон убеждался: не все так просто в окружении российского самодержца. Вопрос, за кем у русских остается последнее слово, оставался открытым. Румянцев в этом смысле был той фигурой, которая проявляла зоркость и непреклонность. Своим влиянием на Александра, в чем пришлось французскому императору самому убедиться в Эрфурте, российский министр определенно воздействовал на ход переговоров, задавал тон в том, что касалось принципиальных положений, внесенных в повестку дня эрфуртских встреч.

Встреча в Эрфурте, на которую возлагал такие надежды Наполеон, не придала ему уверенности в том, удалось ли убедить Россию строго придерживаться согласованной линии поведения. Один из пунктов протокола, подписанного двумя императорами во время переговоров в Эрфурте, предусматривал предложить Англии переговоры о мире. Участие в них столь весомой политической фигуры, как Румянцев, могло, по мнению Наполеона, убедить англичан в серьезности намерений, позволило бы сдвинуть вопрос с мертвой точки. Посол России во Франции Толстой по-прежнему не проявлял должной гибкости, демонстрировал не только нежелание, но и неспособность к конструктивному диалогу. Неоднократные предостережения из Петербурга на Толстого не действовали. Более того, он постоянно вступал в перепалки с представителями французской знати, одна из которых с маршалом Неем едва не закончилась дуэлью. Стал вопрос о замене российского посла. Это обстоятельство придавало аргументам Наполеона особую убедительность. Александр вынужден был дать согласие на поездку Румянцева в Париж для участия в мирных переговорах с англичанами. Императоры условились предложить Британии положить в основу переговоров принцип "uti possidetis", обязательство сторон признать законными политические реальности, которые сложились на тот момент.

Нахождение Румянцева в Париже Наполеон на самом деле связывал с иными целями. Тогда в ходе войны французов в Испании произошло непредвиденное. В июле 1808 года соединения испанских партизан блокировали одну из армий Наполеона близ Байены. Соединение численностью 18 тыс. французов вынуждено было сдаться вместе со знаменами, орудиями, обозом. Исход войны в Испании приобретал непредсказуемый, по крайней мере, затяжной характер. Озадаченный уклончивым поведением Александра I под занавес переговоров в Эрфурте, Наполеон посчитал необходимым застраховать себя. Кто знает, увязнув в Испании, не потеряет ли Франция союзника Россию?

Военно-политическая обстановка на тот момент давала англичанам немало поводов вести себя на переговорах более чем уверенно. Неудачи французского экспедиционного корпуса в Испании, наконец неопределенность в том, о чем же договорились и договорились ли вообще властители России и Франции в Эрфурте, лишь усиливали позиции Британии на переговорах. Присутствие Румянцева во французской столице на ход трехсторонних консультаций никак не повлияло. Переговоры с англичанами, как и следовало ожидать, закончились ничем. Желая удержать Румянцева в Париже, Наполеон предложил вернуться к рассмотрению неувязок в обязательствах России и Франции по отношению друг к другу. Кроме того, предстояло разработать так называемый "запретительный тариф", ужесточающий экономические санкции союзников против Британии.

Румянцев - частый гость именитых салонов, был принят знатными вельможами, влиятельными политиками. Об этом периоде сохранились разрозненные свидетельства, в целом позволяющие утверждать: Румянцев, по мнению многих, показывал уверенным в себе дипломатом, прекрасно владеющим собой, умеющим за обменом любезностями отстаивать собственную точку зрения. Румянцев не однажды встречался и беседовал с Талейраном, который, зная политический вес собеседника, всячески льстил российскому министру. По его сведениям, в салонах Парижа распространилась молва об удовольствии беседовать с графом Румянцевым. "Часто говорят, что Вы соединяете французскую любезность с английской глубиной, итальянскую ловкость с русской твердостью"28.

В многочисленных беседах с французской элитой российский министр имел возможность обстоятельно обрисовать положение дел в России, состояние ее общественного мнения, объясняя причины недоверия к Наполеону в политических кругах России. Обсуждался болезненный польский вопрос, в котором наполеоновской Франции отныне принадлежала особая роль. Немало дискуссий было посвящено судьбе "османского наследства", тому, что может произойти в случае развала империи на Востоке. Когда заходила речь о политических перспективах Европы, Румянцев весьма смело высказывал сомнение в достижимости полной экономической блокады Британии. На разных уровнях провоцировался вопрос о том, насколько долго будут сохраняться союзнические отношения между Россией и Францией, удастся или нет двум императорам мирным путем и далее преодолевать разногласия. Уже тогда имелось немало политиков, пророчивших неизбежное - новое военное столкновение двух империй. На подобные прогнозы Румянцев дал в одной из откровенных бесед министру иностранных дел Шампаньи свой пророческий прогноз на возможное развитие событий: "Мы не станем воевать с вами. Мы не будем нападать на вас. Вы вторгнетесь в наши пределы. Мы будем, сражаясь, отступать пред вами. Ваш император непобедим, но он не бессмертен"29.

По мнению сторонников Наполеона, личное присутствие министра Румянцева служило признаком прочности и незыблемости отношений двух империй. Наполеон переживал не лучшие времена и особенно нуждался в политической поддержке своего союзника. Высадка английского экспедиционного корпуса на Пиренейский полуостров, рост национально-повстанческого движения, наконец, неудачи, поражения, которые терпели французские войска, подвигли Наполеона к тому, чтобы самому отправиться к театру военных действий. Основания для подобных предположений имелись. Серьезные неудачи французов в Испании настраивали Австрию форсировать приготовления к реваншу. Поступали сообщения о том, что Вена формирует новую коалицию, вооружаясь, усиленно готовится к войне. Тревожные сигналы стали поступать к Наполеону и о положении дел в его столице. Из перехвата диппочты, направляемой из Парижа в Вену, следовало: Талейран за спиной императора затеял интригу с целью создать некое теневое правительство "на случай гибели императора в бою". Усмотрев в этом попытку политического переворота, Наполеон внезапно возвратился из испанского похода в Париж. Румянцев тогда оказался невольным свидетелем публичного разноса, словесной казни, которой Наполеон подверг своего бывшего министра. Сцена эта вошла в хроники наполеоновской эпохи. Наполеон в присутствии свиты и гостей обрушил на Талейрана каскад ругательств и оскорблений, таких каких мало кто от него когда-либо слышал. Отторгнутый, но не изгнанный, Талейран отныне с еще большим усердием стал посвящать себя тайным интригам и планам.

Графиня Ремюза, держательница великосветского политического салона, часто присутствовала при беседах Наполеона с гостями. В своих воспоминаниях она описывает, как происходили его встречи и беседы с российским министром иностранных дел. Отмечает, насколько Румянцев внимательно, как ей казалось, изучал французского императора. Ему удавалось расположить Наполеона к длительным беседам. Находившемуся к тому времени "на той высоте славы, куда ему удалось подняться", им стало овладевать ощущение своего полного, непревзойденного могущества. К тому времени в самом Наполеоне, в его самовосприятии происходили изменения, предопределившие в конечном итоге его крушение. Первый консул, умиротворивший Францию масштабом своей личности, поражал воображение современников. Интеллектуальная элита Европы преклонялась перед Наполеоном. "Мировая душа", - говорил о нем Гегель. Бетховен посвятил Наполеону свою знаменитую "Героическую симфонию". Однако когда в 1804 году Наполеон был объявлен императором, отношение к нему со стороны независимо мыслящих европейцев стало меняться. У них на глазах правление во Франции вырождалось в новую монархию, по образу и подобию весьма похожую на все предшествующие. Между тем сановное окружение, обосновавшееся вокруг французского императора, успешно вытесняло все, что так или иначе осуждало нового правителя. Раболепство, в котором соревновалось заседавшее в Сенате и Государственном совете окружение императора, не знало границ. К ним стали присоединяться монархи Европы. "Дружба великого человека, - дар богов", - говорил, обращаясь к Наполеону, российский император Александр I. Непрерывное каждение лестью поначалу, казалось бы, не меняло сущности гениальной личности. Наполеон продолжал неутомимо трудиться. Военные предприятия отнюдь не единственное и не главное, что влекло Наполеона. Он прилагал старания к тому, чтобы совершенствовать внутренне управление, стимулировать промышленность и торговлю, заботился о народном благосостоянии. Не Наполеон был творцом коалиций, целью которых было его свержение. Однако бремя славы и власти трансформировало характер французского императора. Фимиам, бесконечно курившийся Наполеону, стал оказывать на него отравляющее действие. Лесть, безмерные славословия, повсеместный энтузиазм стали восприниматься Наполеоном уже как нечто обыденное, естественное. В своих мемуарах Ремюза упоминает одну из встреч Наполеона с Румянцевым, свидетельницей которой была. "На неожиданный вопрос французского императора: "Как, по-вашему, управляю я Францией?" - последовал лаконичный ответ российского министра: "Немного строговато"30. Это суждение Румянцева на фоне бесконечных восторгов и восхвалений свидетельствовало: российский гость держался независимо, он внимательно присматривался ко всему, что его окружало, стремился уловить наиболее важное, существенное из того, чем жила Франция. Румянцев приходил к выводу: успехи Наполеона предопределялись не только его полководческим талантом, но и новым духом, обновленным укладом жизни французского общества. Давало о себе знать новое мироощущение, иными были общественный тонус, отношение людей к жизненным реальностям. Под воздействием "кодекса Наполеона" и стимулируемых им реформ в стране произошли радикальные перемены. Французская государственность во главе с ее лидером выглядела намного эффективнее российской. Система управления, административный и налоговый аппарат, исполнительская дисциплина существенно отличались от того, как и чем жила Россия. Несмотря на, казалось бы, авторитарный режим, и в Париже, и в провинциях исправно действовали институты гражданского общества, соблюдалось равенство прав и свобод граждан, утвердилась система местного самоуправления. Румянцев воочию убеждался: для того чтобы говорить с Францией на равных, России надо пройти немалый путь внутренних преобразований. Опираясь на впечатления, полученные во Франции, Румянцев стремился вернуть Александра I к остановленным в 1804-1805 годах реформам, убеждал в необходимости форсировать преобразования. Ссылаясь на почерпнутый позитивный опыт, приводил доводы в пользу разумных мер, направленных на обновление системы государственного управления, на преодоление сословного неравенства.

Четыре месяца, начиная с ноября 1808 по февраль 1809 года, Румянцев безвыездно находился в Париже. Это был один из критических этапов европейской истории, когда накал политических страстей предвещал новую масштабную войну. Именно в эту пору Румянцев смог воочию убедиться, насколько государства, конфликтующие в центре Европы, стремились использовать потенциал России в собственных целях. Сообщения о наращивании австрийцами военных приготовлений серьезно беспокоили Наполеона. Еще одна война после труднейшей кампании в Испании была бы более чем несвоевременной. Победы, какими бы блистательными они ни были, неизбежно сопровождались издержками в экономике. Требовалась передышка и для армии, где после ряда непредвиденных неудач наблюдалось ослабление боевого духа. Наполеон всеми доступными средствами пытался избежать назревающего военного конфликта. Ссылаясь на договор, подписанный Александром I в Эрфурте, Наполеон напоминал: нападение на Францию означало бы для Австрии неизбежность войны на два фронта. От российского министра он требовал решительных заявлений именно в этом духе. В условиях, когда политическая обстановка свидетельствовала о скатывании к новой войне в центре Европы, Румянцев подвергался беспрецедентному давлению. Каждая из сторон именно в его лице стремилась заручиться поддержкой России, тогда как возможности у Румянцева к тому, чтобы разрядить ситуацию, были крайне ограничены. Необходимыми полномочиями он не располагал. На прохождение дипломатической почты от Петербурга до Парижа только в один конец требовалось от 20 до 30 дней. К тому же, в самом Петербурге отношение к назревавшему конфликту вынашивалось долго, путано. Отъезд Румянцева из Парижа в феврале 1809 года произошел в момент, когда воинственная риторика между Францией и Австрией достигла небывалого накала. Уже по дороге в Россию Румянцева настигла депеша, в которой Александр сообщал ему об аудиенции, данной им австрийскому посланнику князю Шварценбергу: "Тот заверял и ручался честью, что в Вене нет и речи о войне с Наполеоном; что Император его желает сохранить мирные отношения с Францией, но убежденный, что Наполеон по окончании войны с Испанией нападет на его владения, готовится к предстоящей войне, неся вследствие этого тяжелые расходы, вселяющие мысль - не лучше ли начать войну, нежели, ожидая ее, готовиться к ней"31.

 1 Шильдер Н.К. Император Александр I, т. 2, с. 123.

 2 Валлоттон А. Александр I. М., 1991, с. 186.

 3 Талейран. Мемуары. М., 1959, с. 120.

 4 Троицкий Н.А. Наполеон и Александр. М., 1994.

 5 Валлоттон А. Указ. соч., с. 78.

 6 История дипломатии, т. 1. М., 1941, с. 253.

 7 Валлоттон А. Указ. соч., с. 146.

 8 Давыдов Д. Сочинения, т. 2. М., 1860, с. 153.

 9 Соловьев С.М. Сочинения в 18 кн., кн.17. М., 1996, с. 294.

10 Там же, с. 252.

11 Vandal Albert. Napoleon et Alexander. Paris, 1891, v. 1, p. 294.

12 Ibid., р. 298.

13 Вигель Ф.Ф. Записки. М., 2000, с. 288.

14 Vandal Albert. Op. cit., p. 157.

15 РНБ, Рукописный отдел, ф. 859, к. 5, п. 10.

16 РГИА, ф. 1646, оп. 1, д. 81.

17 Валлоттон А. Указ. соч., с. 198.

18 РГИА, ф. 1646, оп. 1, д. 82.

19 Талейран. Указ. соч., с. 190.

20 Тарле Е.В. Талейран. М.-Л., 1948, с. 100.

21 Валлоттон А. Указ. соч., с. 206.

22 Талейран. Указ. соч., с. 212.

23 Тарле Е.В. Указ. соч., с. 127.

24 Там же, с. 114.

25 Талейран. Указ. соч., с. 218.

26 Там же, с. 219.

27 Там же, с. 220.

28 Тарле Е.В. Указ. соч., с. 114.

29 РГИА, ф. 1646, оп. 1, д. 84.

30 Vandal Albert. Op. cit., v. 2, p. 50.

31 РНБ, Рукописный отдел, ф. 859, к. 5, п. 10 (40).