Конец истории, или все же кризис либерализма?

Исповедание либеральной веры частью российского академического сообщества в момент кризиса самого либерализма на Западе возвращает нас - если не по форме, то по существу - к идее конца истории. Как иначе воспринимать утверждения о том, что Америка и ее гегемония - это навсегда и не надо пытаться ей противостоять? Действительно, получается как-то очень по-русски, если иметь в виду идейные терзания нашей разночинной интеллигенции в середине XIX века, да и позже. Уместно вспомнить психологическую драму В.Белинского и его единомышленников, вызванную тезисом Гегеля о разумности всего действительного.

Если брать сегодняшнюю Америку, а ее элита задает тон в других западных столицах, то что там разумного? Либерализм, доведенный до абсолюта - как у Шигалева в «Бесах», до тоталитарной диктатуры элит с чудовищным зажимом свободы слова? Или то, что перещеголяли постмодернистов в борьбе с объективированием личности и покусились на биологический детерминизм, устроив гонения на пол, а заодно и на родительские права? Все это как-то напоминает наше Освободительное движение (может, посоветовать американцам почитать наши «Вехи» 1909 года, но нам-то сам Бог велел их читать!) и его издержки нравственного порядка на раннем этапе советской власти.

Вроде как нигилизм не был свойственен Западу с его светской культурой рационализма, которую поминал кардинал Рацингер еще до того, как стал папой Бенедиктом XVI. Но получается, что в заимствованных продуктах европейской политической мысли, а других у нас не было, все-таки содержался какой-то фундаментальный изъян. И у нас он проявился веком раньше. И нет ли тут связи с мыслью о том, что в России-то пролетарская революция может случиться раньше, чем в Европе? Вот Оно и случилось, и надо разобраться, что это было: тогда станет ясно и то, что происходит с Западом в наше время.

Сейчас, когда Запад усреднился (по К.Леонтьеву, переживает «вторичное упрощение»), консолидировался и лихорадочно ищет антагониста, будь то посредством провоцирования Украинского кризиса или предполагаемого в Тайваньском проливе, чтобы не впасть в самоедство, западные элиты демонстрируют апофеоз нигилизма - с отрицанием истории, своего христианского первородства и, наконец, самой культуры, ставшей избыточной уже в буквальном, а не философском смысле этого понятия.

Похоже, что по-своему правы и Жан Бодрийяр, который полагал, что начнут помыкать собой, когда будет некем (через «пробужденчество» /wokeism), и Ирвинг Кристол, который опасался поляризации американского общества по традиционной оси левые-правые в связи с окончанием Холодной войны. Правда, только Бодрийяр мог вообразить всю драму «экстаза» как поглощения энергии своей противоположности, что идеально описывает эффект (аффект?) «победы в Холодной войне».

Фрэнсис Фукуяма в свое время озвучил идею конца истории, но вскоре объяснился на этот счёт. С тех пор он предсказывает неизбежную трансформацию Америки, которая, по его мнению, вряд ли произойдёт без потрясений: таковы институциональная жесткость политической системы и сила «окопавшихся» корыстных интересов. Значит, там что-то сильно не так, не срабатывает хваленое разделение властей, система «сдержек и противовесов». Значит, все это износилось и кризис был отложен видимой безальтернативностью западных ценностей и модели развития, которые получили «второе дыхание» за исчезновением антагониста в лице СССР и которым, казалось, не было нужды доказывать свое право на дальнейшее существование. 

Становится очевидным, что в принципе англосаксонский капитализм - такая же претензия на конец истории, как и коммунизм. Но если у нас всегда было искание Царства Божьего на земле (вспомним град Китеж) и куда только оно ни заводило того же Льва Толстого, то Америка («град на холме») - это уже свершившийся факт, которым кичатся и который используют, чтобы помыкать другими, еще не впавшими в такую благодать. Тут, правда, у пресловутой «протестантской этики» есть суровое противоречие, если обращаться к Отцам Церкви, и оно попросту игнорируется. У апостола Павла четко говорится, что если воздается по делам, то при чем тут благодать, а если нисходит благодать, то тогда дела ни при чем. 

В любом случае нам естественнее быть с Достоевским, который отрицал возможность «последнего слова», а что это, как не конец истории, в том числе на уровне национальной идеологии и внешнеполитических стратегий, из дебрей которых - веры в возможность «сдерживать» всех и вся - американские элиты никак не могут выбраться. 

Нас убеждают, что США рано или поздно адаптируются, но не говорят как. Этого не знают и сами американцы. Тайлер Коуэн в своей «Великой стагнации» тоже в этом уверен, но на уровне доказательств признает, что пока Америка в своем развитии полностью реализовала лишь «низко висящие плоды». Тома Пикетти доказывает другое - капитализм нереформируем, его природа не изменилась и он будет продолжать воспроизводить и усиливать неравенство. Что тогда? Новый вариант потребительского уклада -оруэлловского «корыта», только на этот раз тотального и медийно-информационного? 

Ницше попытался поднять Запад до высот аристократического духа, но все закончилось трагически - и в то же время банально - нацизмом. Шпенглер отвернулся в отвращении, отказался сотрудничать с новой властью, порвал с Фондом Ницше (а каких фондов насоздавали с тех пор в Германии!) и умер, как сейчас принято говорить, «в политическом отчаянии». Значит, воплощается его пророчество о «цезаризм» и «проникновении первобытных состояний в высокоцивилизованный образ жизни»?

Запад во всех отношениях оказался - по-ахматовски - «нищенски обнажен». Демократия - «вино обратилось в уксус», и сколько можно себя обманывать на этот счёт! Да и было ли оно? «Открытое общество» и прочая соросовская дребедень - то же, что «открытие» Китая и Японии в середине XIX века. Теперь «открывают» нас, чтобы извлекать геополитическую ренту - не это ли составляет единственный источник дальнейшего развития западного общества, о котором не принято говорить вслух, и не поэтому ли так цепляются за свою гегемонию, которая становится все более иллюзорной? Даже в Тбилиси прозрели в отношении этих методов «трансформационный дипломатии» Запада. Не будем забывать и то, сколь быстро в 1917 г. Россия проделала путь от Февральской революции, осуществленной думскими либералами-англофилами, до большевистского переворота в октябре.

В отличие от многих здесь, немногие знающие американские специалисты по России прекрасно понимают, что имеют дело с исторической Россией и что именно ее надо сокрушать. Тот же Строуб Тэлботт заикался об опасности для Запада переподтверждения нами исторического выбора Александра Невского. На страницах журнала «Форин Аффэрс» пером авторов с русской фамилией пишут о том, что Россию не одолеть, пока «не умрет Русская идея». И если ее наличие признают там, как признавал и Шпенглер, то не пора ли и нам самим сформулировать свою культурно-цивилизационную отличность от Запада, которой мы так долго чурались? Облечь в словесную форму то, что витает в воздухе и всегда существовало в нашей истории и объясняет ее. 

Эту формулу искали многие, не в последнюю очередь Николай Бердяев, который считал, что «Достоевским Россия оправдает свое бытие в этом мире». Тем более сейчас, когда дело дошло до попыток «отмены» русской культуры и нам просто некуда отступать. Когда в навязанной нам не менее историческим Западом войне мы должны, по Ахматовой, «сохранять Великое русское слово», которое воспринимается западными элитами как вечный упрек и намек на все лучшее в европейской культуре, хранителем чего по воле Провидения и является Россия. Когда Запад сам выбивает почву из-под ног сторонников своего либерализма в других странах.

Когда Запад произвольно отменяет все то, на чем стоит – неприкосновенность частной собственности, правовое государство, неприкосновенность частной жизни и многое другое, то поневоле рисуется сцена унизительного личного досмотра с раздеванием немцами-пограничниками Ивана Бунина, когда он проезжал через Германию в Стокгольм для участия в церемонии присуждения ему Нобелевской премии. Спрашивается, мы возвращаемся в 30-е гг. прошлого века («Гранд-отель Будапешт»?). И вместо нормализации Запада в ряду других регионов мира и цивилизаций, мы наблюдаем его коллективную веймаризацию? И что тогда брать за ориентиры при прогнозировании этой ситуации: германский нацизм, маккартизм или шапкозакидательский антирусский шовинизм (jingoism) времен Крымской войны?

На эти вопросы пытается ответить в своей новой книге, озаглавленной «Новые Левиафаны. Мысли после либерализма», британский философ Джон Грей[1]. Отдавая дань традиционным антирусским предрассудкам западных элит, он в один ряд с Россией и Китаем помещает Запад с его ультралиберальной революцией, которая по существу знаменует конец либеральной идеи и, по сути, означает большевизм только западного образца. В понимании Грея западные элиты, и здесь инициатива принадлежит англосаксам, доводят дело до ультралиберального гоббсовского «абсурда». Причем речь идет не о мутации либеральной идеи, а о ее эволюционном развитии – до полного абсолюта. И как нацизм «опошлял» Ницше, так и ультралиберальные элиты Америки «вульгаризируют постмодернизм». Последнее трудно расценивать иначе, как исторический реванш левой политической мысли над традиционными правыми, торжествующими «победу в Холодной войне».

Примечательно, что теперь на счет Запада Джон Грэй принимает предупреждения Достоевского, будь то «Бесы», сон Ивана Карамазова или «Сон смешного человека» (но не куда более фундаментальную «Легенду о Великом инквизиторе», хотя, по сути, близок к ее пророчеству). Другими словами, он признает всеобщее значение идей Достоевского, включая шигалевщину. Он обходит стороной геополитику, но замечает, что «гонку Левиафанов» США в таком случае «запрограммированы проиграть Китаю», где индивидуализации (self-creation или, по Достоевскому, «человекобожеству») еще могут ставить пределы.

Отсюда можно заключить, что элиты делают ставку на «голого», лишенного своей идентичности человека, в том числе традиционной социальной (поэтому ли Демпартия отвергает сторонников Берни Сандерса?). Если коренная белая Америка пытается ее отстоять, то тем хуже для нее и всего среднего класса! Приоритет отдается утверждению в новых исторических условиях «американского лидерства», которому угрожает инстинктивный изоляционизм американцев и проводником которого отныне должна стать новая, ультралиберальная «мировая революция» с опорой на маргинальные слои. Но не окажутся ли эти новоявленные большевики в международной изоляции, как это случилось с их российскими предшественниками? С той лишь разницей, что у советской власти хватило ума не доводить дело до двух поколений «глубочайшего разврата», о котором мечтал Петр Верховенский, и разрушать репродуктивную семью. Кажется, что это как раз те вопросы, на которые должна ответить наша наука, включая американистику.

Не будем ли мы в лице Америки иметь дело с собственным прошлым, включая абсолютный нигилизм первых лет советской власти? Правда, тогда быстро поняли, что для сильного государства нужна крепкая традиционная семья – в сегодняшней Америке все может быть иначе и воспроизводство населения не входит в расчеты элит. И если коренная Америка устоит, то будут ли возможны отношения деидеологизированного, «вестфальского» партнерства, но не на антикитайской основе? Не впадем ли мы в новую галлюцинацию по поводу Запада, которому грозит не только относительный, но и, как пишет Дж. Грей, абсолютный упадок? Не будет ли при этом падении с высоты глобального доминирования высвобождаться слишком много разрушительной для всего мира энергии, или процесс может быть управляем, как это было с окончанием Холодной войны и распада СССР? Тем более, если исходить из того, что замороженная в послевоенный период история в результате указанных событий возобновила свой ход.

В 1946 г. Бердяев в своей «Русской идее» полагал, что в России революция могла быть только социалистической (странным образом, об этом же предупреждал царя Петр Дурнов в своей записке в феврале 1914 г.). Он продолжал: «Русские - максималисты, и именно то, что представляется утопией, в России наиболее реалистично». Так оно и случилось, но коммунизм в котором есть своя правда и своя ложь, не должен быть разрушен – он, считает Бердяев, должен быть «преодолен». И мы его преодолеваем, в том числе на Украине, хотя бы в части ее советских границ. Может ли быть, что мы также преодолеваем бесчеловечный англосаксонский капитализм, в который нас ввергли в 90-е? И если «духовная жизнь бессмертна», как писал Бердяев, то «все творческие идеи прошлого вновь будут иметь оплодотворяющее значение».

В качестве условно типичного представителя Запада Бердяев брал немцев. «Германская идея есть идея господства, преобладания (primacy у американцев), могущества»; в германском народе есть преобладание мужественного начала, но это скорее уродство, чем качество, и это до добра не доведет». И далее: «германское государство есть исторический враг России. В самой германской мысли есть элемент, нам враждебный, особенно в Гегеле, в Ницше и, как это ни странно, в Марксе».

И если теперь, 100 лет спустя после нас, США и Запад впадают во вроде как не свойственную им утопию-антиутопию (скажем, отсылают нас к «Рассказу служанки» Маргарет Этвуд), то нам, для которых свойственна «идея коммюнотарности (наша коммюнотарность против европейской?) и братства людей и народов», как быть? Помочь им преодолеть себя как они преодолевают уже свой капитализм и свой либерализм, помочь преодолеть их «волю к могуществу»?

Не в этом ли конечный и высокий смысл СВО, всех принесенных на полях Украины жертв? И если нас в советскую эпоху спасала великая Русская культура, прежде всего литература, то чем они будут спасаться сейчас, когда для Запад пришло время «последних вопросов»?

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[1] John Gray, The New Leviathans. Thoughts after Liberalism, Allen Jane, London, 2023

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs