Посткризисный протест: европейские особенности

Массовые акции протеста в различных странах мира стали наиболее частым и заметным явлением в 2010-е гг. В данном случае важнее отметить влияние протестов разного типа на общественно-политическую жизнь, тогда как численность акций сама по себе в глобальном масштабе может и не сильно увеличиваться. Ведь гражданские выступления сопровождают жизнь любого демократического и авторитарного государства в современном мире. Фактически восприятие протеста в литературе от Н. Маккиавелли до Ю. Хабермаса ‒ это история превращения бунта и мятежа в нормальное и долговременное явление, не связанное с обязательной сменой власти. Как правило, имеет место коллективное действие в рамках внесистемной политической активности, которая может выражаться в конвенциональных и неконвенциональных формах. На европейском пространстве пик гражданской активности пришёлся на конец 1980-х – начало 1990-х гг., прямо связанной с постсоветской трансформацией России, стран Центральной и Восточной Европы (хотя переворот на Украине в 2014 г. и волнения в Белоруссии 2020 г. также являются её продолжением, но происходят они уже в более сложном контексте). Нынешний период протестов по своему воздействию на политиков можно назвать эпохой своего рода «маленьких революций». Волна демонстраций распространяется по всему миру, то есть имеет глобальный характер, а также обладает характеристиками, которые в Европе, например, обусловлены уже не постсоветским транзитом. В экономическом прогнозе аналитиков «Дойче банка» на ближайшие десятилетия отмечено, что эпоху глобализации сменил «век беспорядка». Этот период характеризует не только растущее неравенство, но и ужесточение конкуренции между поколениями на выборах и вокруг общественно-политической проблематики (к 2030 г. избирателей- миллениалов в мире будет больше, чем людей, родившихся до 1980 г.). Пандемия коронавируса 2020 г. стала причиной возмущения граждан в разных странах, но отнюдь не единственным и часто даже не основным поводом для выступлений. Поэтому следует говорить в целом о начале периода посткризисного протеста как об определённом явлении, вызванном накопившимися в обществе идеологическими и социально-экономическими противоречиями. В публичном пространстве это выражалось в том напряжении, которое появилось в обществе во время экономического кризиса 2008 г., обсуждения проблем иммиграции, противостояния европейского истеблишмента и популистов, неолиберальной идеологии и идентизма. Пандемия лишь заострила главный вопрос, который волновал любого гражданина во все времена – какова степень моей свободы и социальной защищённости? По данным Фонда Карнеги, который с 2017 г. ведёт мониторинг протестов в мире, всего в разных странах зафиксировано 230 значительных выступлений в 110 государствах, в 78% авторитарных государств наблюдаются значимые протесты, 25 больших волн манифестаций связаны с пандемией коронавируса. Причём демонстрации ковид-диссидентов соседствуют с теми, кто возмущён полицейской жестокостью и несправедливостью, а также в целом политической системой своих государств. Основными темами стали растущее неравенство, коррупция, недовольство молодого поколения политикой властей. В 2019 г. катализатором протеста была климатическая повестка, и, если бы не пандемия, именно эта тематика могла бы и далее вызывать антиправительственные манифестации в разных странах мира в качестве канала проявления массового недовольства. Протестующие из-за изменения климата выходили на улицы городов в США, Великобритании, Германии, Испании, Австрии, Франции и Новой Зеландии. В 2019 г. была проведена глобальная климатическая забастовка и еженедельные выступления школьников, вдохновлённых шведской активисткой Гретой Тунберг (в Европе наиболее массовые акции зафиксированы в Берлине). В 2010-х гг. стал очевиден фактор социальной мобилизации, который сделал отдельные проявления недовольства в обществе массовым движением. Протест стал самостоятельным и постоянным феноменом политической жизни, а не чем-то спонтанным и вызванным сиюминутным возмущением толпы, социальных групп, общества. Для оценки современного протестного движения наиболее эффективна теория фреймов, которая позволяет анализировать любую акцию с точки зрения её контекста, представленности в публичном пространстве, организации и мировоззрения. Пандемийный период чаще всего объясняют неадекватной реакцией общества, вызванной психологической фрустрацией в условиях карантина и самоизоляции. Выступления «против» и «долой» связаны с кризисом идеологий, прежде всего, западного либерализма и рыночной экономики, при отсутствии иных универсальных идеологий. Конечно, сформировавшихся универсальных мировоззрений (таких как коммунизм и капитализм ранее), которые бы сознательно выдвигались на первый план протестующими, пока нет, но постепенно они начинают проявляться. Как отмечает социолог К. Боулдинг, причина конфликтов в постоянной раздвоенности человеческого сознания, где есть то, что человек осознаёт по отношению к себе и миру, и то, что скрыто в подсознании или же осознанно туда вытесняется. Таким образом, общественная борьба может быть описана как противоречие сознательного и бессознательного и противоположности идейно-психологических установок. Вместе с тем в рамках современного протеста равным образом представлен и левый и правый радикализм, приверженцы которого чаще всего выходят на улицу. Яркими представителями первого являются сторонники марксистского движения «Black Lives Matter», ко второму можно отнести ксенофобски настроенных правых популистов и разного рода идентистские движения. Левые идеи в более респектабельном ключе воплощены в деятельности организаций, которые защищают права и интересы разнообразных меньшинств против посягательств большинства. По существу, именно левая программа борьбы с «деспотизмом большинства» стала ядром неолиберальной идеологии европейских элит. Летом 2020 г. антирасистские выступления прокатились по Великобритании, Италии, Испании, Бельгии, Дании и Венгрии, в той или иной форме акции прошли во всех европейских странах. В них участвовали как требовавшие справедливости от властей противники расизма, так и поборники гендерного равенства, ЛГБТ-сообщества, феминистские группы и т.п. Неолиберальное наполнение движения BLM привело к совершенно новой радикальной трактовке политики идентичности: представители движения, к примеру, присвоили себе историческую память, стремясь переписать историю и внести новый элемент политизации в образование. Правые популисты, которые критиковали политику Евросоюза за бесконтрольную миграцию и призывали высылать иммигрантов, в заострённой форме отражали чаяния традиционалистски настроенной части общества, а также тех консервативных религиозных институтов, которые готовы отстаивать свою идентичность и традиции от размывания в рамках неолиберальной идеологии. Таким образом, правый радикализм также, как и левый, имеет своё вполне респектабельное воплощение среди простых граждан, обеспокоенных изменением своей культуры и образа жизни, и в рамках идентистского мировоззрения части правящей элиты, к примеру, в Венгрии, Польше. Идеологические размежевания во время протестных акций дифференцируются далеко не столь чётко и определённо, как в США, где почти любые выступления можно условно распределить по двум категориям: республиканцы-консерваторы и демократы-неолибералы, или просто традиционалисты и либералы. Европейские демонстрации накладываются на более многообразный политический ландшафт отдельных стран ЕС. Однако то, что аналогичные американским противостояния можно наблюдать и в Европе, показывает долгосрочную тенденцию в мире идей, которую можно проследить и в государственной политике, и в общественных дискуссиях, и, соответственно, в общественных манифестациях. Отдельно стóит отметить выход на первое место своего рода нового рабочего движения, что также напрямую зависит от сочетания социально-экономических кризисов с идейными размежеваниями. Во-первых, пандемия коронавируса больно ударила по социально незащищённым слоям населения, по малому и среднему бизнесу, увеличила армию безработных практически во всех странах мира. Во-вторых, перед обществом и государством с новой силой была поставлена проблема поддержки государством современного рабочего класса, интересы которого левая неолиберальная идеология, по крайней мере, в мировоззренческом плане, отодвинула на второй или даже третий план после приоритетов инклюзивности и «прав меньшинств», политкорректности. Значительная часть демонстраций вызвана стремлением протестующих защитить свои социальные права против несправедливых или несоразмерных действий государства. Такими были и выступления «жёлтых жилетов» во Франции, и акции различных профессиональных сообществ против карантинной политики того или иного правительства. В наиболее многообрáзном виде социальный протест проявил себя во Франции, где с 2019 г. на улицу выходили не только автомобилисты в «жёлтых жилетах», но и противники пенсионной реформы Эммануэля Макрона. В 2020 г. к ним присоединились противники жестокости со стороны сотрудников органов правопорядка и законопроекта о «глобальной безопасности», который защищает интересы полицейских, учителя и врачи, недовольные мерами поддержки властей во время пандемии. Даже по официальным данным МВД Франции в ноябре на улицы выходило более 100 тыс. чел., а в январе более 30 тыс. демонстрантов. Л.С. Биссон, ссылаясь на французского политического географа Кристофа Гиллюи, так объясняет произошедшее: появилась «Франция больших городов и их пригородов (Париж, Бордо, Лион), население которых в наибольшей степени выиграло от процессов глобализации и европейской интеграции, и Франции периферийной, средних и малых городов, жители которой представляют собой французский средний класс. Именно этот забытый элитами средний класс и продолжает выходить с протестами на улицы с ноября 2018 г. Социальное размежевание во Франции приобрело территориальный характер. Процесс глобализации и деиндустриализации привёл к возросшему спросу на высококвалифицированные кадры и престижу новых профессий в сфере управления, исследований и коммуникаций. Последовавший за этим рост цен на недвижимость в крупных городах вынуждал рабочих перебираться сначала в пригороды, а затем и в сельские районы. В течение последних 20 лет в центрах крупных городов происходило социальное “обновление”. Новая буржуазия усилила свой политический вес и стала определять общественную повестку (борьба за 35-тичасовую рабочую неделю, отмена прямых налогов, расширение индивидуальных прав). Таким образом, удалённость городских центров от периферии стала не только территориальной, но и социально-политической». Фактически неолиберальная идеология (с корнями в марксизме и социалистическом интернационале) стала терять рабочий класс в качестве своего союзника. В целом для современных рабочих (это и рабочий класс в прежнем смысле, и часть среднего класса, и частично или временно занятый прекариат) намного ближе традиционализм (идентизм) с его протекционизмом, защитой консервативных семейных ценностей, сильным государством, которое все эти элементы способно обеспечить. В связи с этим характерен вывод одного из исследований протестов в Румынии, в ходе которого обнаружилось отсутствие какого-либо взаимодействия между профсоюзами, защищавшими интересы рабочих в ходе выступлений по поводу пенсионной и налоговой реформы, и массовыми протестами, которые мобилизовали молодое поколение, интересовавшееся только реформой правовой системы и идеей общей «несправедливости». Практически каждое протестное движение направлено против какого-либо «авторитаризма». В связи с этим нельзя сказать однозначно, что сторонники феминизма и противники запрета абортов – за демократию и свободу, а все остальные – за скрытый или открытый тоталитаризм. Вместе с тем такого рода заявления достаточно популярны в общественном дискурсе, где популизм расценивается в качестве угрозы демократии, а эволюция государств постсоветского пространства анализируется в виде движения к «новой архаике» или к демодернизации. Под последним термином понимается, прежде всего, возврат к директивным тоталитарным институтам, сжатие гражданского общества. Специфика ситуации 2010-х – 2020-х гг. состоит в том, что акции антиавторитарной направленности происходят в демократических западных странах не в меньшей мере, чем в государствах с тоталитарным или полуавторитарным (гибридным) режимом, а иногда и чаще.

Дилемма свободы личности и безопасности в особенности стала очевидной во время директивного введения мер карантина и самоизоляции в европейских странах. Для большинства граждан эти меры означали ограничение свободы передвижения и общения с родственниками, комендантский час или запрет выхода на улицу, закрытие бизнеса, потерю работы. В других случаях протестующие выражали своё недовольство тем, что формально демократические власти нарушают закон, права человека, принцип разделения властей и т.п. К примеру, в Польше проходили массовые демонстрации и против судебной реформы, и против фактического запрета абортов, что, по мнению защитников гендерных прав, нарушает права женщин. Консервативные круги Польши и Венгрии, идентисты из других стран ЕС, наоборот, обвиняли руководство Европейского союза в «тоталитарном» подходе по образцу Советского Союза, когда Брюссель попытался связать выделение финансов из фондов ЕС с соблюдением принципов верховенства права.

Каждый протест по-своему индивидуален, невозможно всем дать единую характеристику. Более того, большинство современных протестов, в том числе «майданного» типа, которые приводили к смене власти, являются многослойными, и их нельзя свести к одному единственному источнику или мотиву. Однако в той или иной степени можно констатировать, что возмущённые граждане с разных сторон баррикад хотят защитить (изменить) свой «образ жизни» и легитимировать «новосозданные идентичности», если пользоваться выражением Ю. Хабермаса. Миграционный кризис, а затем и пандемия помогли выявить и увидеть общие черты посткризисных протестных движений в мире и в Европе, в частности. Эти потрясения затронули ключевые элементы бытия и сознания человека – культуру и образ жизни каждого. Именно поэтому в публичное пространство выплеснулись в те идеологические размежевания, которые несколько десятилетий зрели, в первую очередь, в западном обществе. Посткризисные протесты в Европе характеризует более или менее чёткое разделение на сторонников неолиберальной идеологии и традиционалистов (идентистов). Неолибералы выступали против руководства Польши и Венгрии, России, но традиционалисты чаще протестовали против строгих карантинных мер и против неконтролируемой иммиграции. Вместе с тем повсеместно действующим факторов стало недоверие к власти, которая, провозглашая демократические нормы, им не следует. С этой точки зрения, и идентисты, и неолибералы одинаково требовали больше демократии и справедливости в ходе протестов. Происходящее лишь относительно можно назвать кризисом либеральной демократии, поскольку неолиберализм далёк от классического либерализма, а кризис доверия и легитимности власти наблюдается и в тех странах, где демократическая система совсем не похожа на западные страны. Скорее можно сказать, что граждане различных стран в равной степени ощутили формализацию и выхолащивание демократических принципов. Всё это наложилось на чувство неопределённости и страха, ощущения, что современное государство не даёт никаких гарантий против вирусов, насильственной по сути смены культуры и традиций под влиянием иммиграции и норм политкорректности, международного и местного терроризма. В этом контексте протест приобретает объёмный характер, вбирая в себя очень разные по составу группы, и идёт волнами, не прекращаясь, но редко доходя до критической точки кипения или реальной смены власти.

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs