Северная Корея – как симптом?

Быстрое охлаждение отношений Пекина и Вашингтона – естественное следствие различий в стратегических интересах.

Результаты первой личной встречи президента США Д. Трампа и председателя КНР Си Цзиньпина, состоявшейся в США в начале апреля нынешнего года, удивили своей доброжелательностью многих наблюдателей. Особенно на Западе. Между тем, лейтмотив выступлений целого ряда китайских и прокитайских комментаторов был несколько иным. Речь шла о том, что встреча Си и Трампа породила не только «большие надежды», но и высветила «большие потенциальные риски». Высказывались также предположения о появлении в обеих столицах излишних иллюзий относительно способности оказывать влияние на политику друг друга. События последующих месяцев показали, что курс двух ведущих держав мира определяют и будут формировать в дальнейшем в первую очередь факторы стратегического характера.

На сегодняшний день ярче всего растущие разногласия Вашингтона и Пекина проявляют себя в связи с кризисом вокруг ракетно-ядерной программы КНДР. Причем особенно показательно то, что первоначально – весной, обе стороны демонстрировали большой энтузиазм относительно своей готовности к совместному разрешению этой острой проблемы. Однако растущий торгово-экономический и военно-технологический потенциал Китая представляет собой фундаментальную проблему для политики США в азиатском регионе. А Вашингтону практически нечего противопоставить Пекину в невоенной области[i]. Отказ Трампа от Транстихоокеанского партнёрства (ТТП) -  преференциального торгового соглашения между 12-ю странами АТР без участия Китая, только подтверждает сложившийся status quo. Для США нынешняя ситуация - патовая, отмечает российский кореевед Леонид Петров. Таким образом, американцам нужно либо уходить, либо нагнетать напряжённость. Нагнетать напряженность с Китаем они не могут - это крупнейший торговый партнер США. Война с Китаем – просто невозможна, это мировая война. Другое дело – возможная война с Северной Кореей. Это локальный конфликт, хотя и с возможными серьезными осложнениями. Но есть и другие оценки: если это случится, то этот конфликт заметят только в СМИ[ii].

Дополнительную остроту проблеме придает сохраняющаяся в Вашингтоне неопределенность относительно выбора общего политического вектора новой администрации в Азии. По данным британского The Economist, многие наблюдатели надеялись, что Трамп сохранит в регионе традиционный курс, которого его страна придерживалась последние семь десятков лет. В реальности, ряд видных членов администрации Трампа придерживаются противоположных подходов как на азиатском, так и на северокорейском направлении. (Вероятно, такая ситуация отражает общую неопределенность руководства США относительно той роли, которую страна хотела бы играть на международной арене в обозримом будущем, и тех обязательств, которые она готова на себя взять).

В результате, к лету нынешнего года подход администрации Трампа к северокорейской проблеме приобрёл импульсивный и противоречивый характер. С одной стороны – демонстративный отказ от диалога с руководством КНДР. (А именно к этому Пекин как раз и стремится мягко подтолкнуть Америку). При одновременно нарастающем публичном недовольстве КНР, которой начинают угрожать экономическими и финансовыми санкциями за то, что Поднебесная «разочаровала» Белый дом и не оказывает полноценного экономического и иного давления на Северную Корею. (Что противоречит фундаментальным стратегическим интересам Пекина). С другой стороны, в публичных заявлениях американских официальных лиц всё чаще звучат угрозы решить проблему «военным путём», что еще более неприемлемо для Китая, поскольку, по мнению большинства мировых военных экспертов, неизбежно спровоцирует коллапс северокорейской государственности, миллионные потоки беженцев из КНДР на китайскую территорию и серьезную дестабилизацию региона в целом.

Как представляется, в Пекине хорошо понимают тенденции и риски американской политики как в глобальном масштабе, так и конкретно в Азии. В 2015 году КНР приступила к проведению широкомасштабной военной реформы. На первом этапе была осуществлена трансформация командно-штабной структуры, в результате которой сформированы пять региональных командований (“theatre commands” в англоязычных источниках).  По мнению западных наблюдателей, основная цель новой организационной структуры – обеспечение проекции силы в зонах жизненно важных интересов Китая за пределами национальной территории.

В этом году начался второй этап военной реформы, основной акцент в ходе которого сделан на существенном увеличении численности высокомобильных частей и соединений. Быстро пополняется парк ударных вертолетов. Сообщается о планах утроить численность морской пехоты. По данным некоторых источников, количество подразделений сил специальных операций в составе НОАК возросло за последние два года в полтора раза.

1 августа Китай объявил об официальном открытии «пункта материально-технического обеспечения» в Джибути[iii]. Это маленькое восточно-африканское государство расположено на побережье стратегически важного Баб-эль-Мандебского пролива. Пролив является южной «горловиной» одного из важнейших мировых судоходных коридоров, соединяющих Средиземное море с Индийским океаном. Интерес Пекина к военному присутствию в Африке не вызывает удивления еще и потому, что только за первую половину 2017 года КНР вложила в африканские проекты более 27 млрд. долларов (США – только 3 млрд. долл.). А общий объём прямых китайских инвестиций на континенте в период с 2004 по середину 2017 достиг 78 млрд. долларов[iv]. Наконец, тесные связи с 54 государствами Африки сулят большие возможности с точки зрения усиления геополитического влияния Китая.

Не ограничиваясь сигналами о своей готовности занять место ведущего защитника свободы торговли в мире, в случае, если США будут и дальше терять интерес к этому вопросу, Пекин всё настойчивее продвигает своё видение международной повестки в целом. В конце июля стало известно о том, что руководство Китая разработало план урегулирования палестино-израильского конфликта. Документ состоит из четырех пунктов, и руководство КНР намерено привлечь к осуществлению проекта как можно больше стран. Пекин намерен создать посредническую систему для диалога между Израилем и ПНА при активном участии китайской стороны. Среди прочего планируется провести в Китае мирную конференцию[v].

В январе нынешнего года, с трибуны ООН в Женеве, глава КНР высказался о глобальных амбициях своей страны весьма определенно. При этом Си Цзиньпин упомянул «гегемона, простирающего свою волю на других» и предупредил Америку о «ловушке Фукидида» - катастрофе, приведшей к падению Древней Греции. Напомним, что в те достопамятные времена страх доминировавшей державы, Спарты, перед поднимающимися Афинами, сделал неизбежной войну между ними.

Вместе с тем, в Пекине, похоже, пока предпочитают представлять активизацию своих действий в региональных и международных делах как меру вынужденную. Китай не испытывает желания стать мировым лидером, но может быть вынужден взять на себя эту роль, если другие от неё откажутся, таков был смысл заявления, прозвучавшего тогда же в январе из уст высокопоставленного китайского дипломата Чзан Цзюня (Zhang Jun)[vi].

Готовы ли Соединенные Штаты принять идею китайского лидерства в некоторых вопросах? Пусть даже и «вынужденного»? Возможно, но лишь тогда, когда китайское лидерство выгодно Вашингтону. Основная проблема в том, что американцы либо не понимают, либо стараются не замечать реальные интересы и мотивы Китая. В случае северокорейского кризиса, они состоят вовсе не в том, чтобы поставить КНДР на колени. Полномасштабный конфликт между Пхеньяном и Вашингтоном, чреват для КНР риском вовлечения в военный конфликт с Соединенными Штатами. Окончательный же крах северокорейского режима, независимо от причин, которые его вызовут, сулит появление объединенного корейского государства под началом Сеула – союзника США. Между тем, Пекин и без того уже крайне обеспокоен усилением военного потенциала США вокруг и на Корейском полуострове. Китай даже пошел на сознательное ухудшение отношений с Южной Кореей - после того, как Сеул согласился разместить на своей территории мобильные американские системы ПРО THAAD.  

Для России возвращение отношений США и КНР к стратегической реальности («охлаждение») создает потенциальную возможность выбора между двумя возможными сценариями действий. Первый - и дальше сближаться с Пекином, что уже и происходит в последние годы. Однако для этого требуется дальнейшее серьезное наращивание потенциала финансово-экономического сотрудничества. Другой вариант состоит в том, чтобы попытаться выступить в роли геополитического «балансира» между двумя державами. Но для этого необходимо улучшение отношений с Вашингтоном. А здесь трудно что-либо планировать, в текущей ситуации далеко не всё зависит от наличия доброй воли в Москве. США должны решить для себя ряд фундаментальных внутренних политических проблем, прежде чем они будут готовы к последовательным переговорам по многим внешнеполитическим проблемам.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs