Клио под прицелом

«Историй столько, сколько историков» - заметил как-то английский советолог Эдвард Карр. Может быть, поэтому сегодня столько говорят и пишут о фальсификации истории. Но надо, как минимум, договориться о терминах.

Уже на первом заседании президентской «Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» прозвучал закономерный вопрос: «Как отделить фальсификацию от просто другого мнения?». По сути, этот вопрос означает следующее: может ли историческая наука развиваться без дискуссии? Как относиться к появлению новых фактов, которые неизбежно приводят к новым подходам и пониманию прошлого? Справедливо замечает член упомянутой комиссии академик Чубарьян: «Фактов миллионы и они все пропускаются через сознание ученого. История не такая уж точная и абсолютная наука, она увлекательна, в ней присутствует очень большой элемент воображения. Нет ли опасности возвращения к идеологизированному государству, когда существовало только официальное мнение, все остальное считалось фальсификацией?»

Есть и сверх-радикальные аргументы от растущих числом антифундаменталистов, для которых в принципе относительны любые человеческие знания. Не в последнюю очередь достается от них и старушке Клио. Любопытно, что один из наиболее ярких представителей этой школы Карл Поппер (учеником которого считает себя г-н Сорос), как-то заметил: «Нужно писать такую историю, которая нам интересна. Это не означает, что мы можем искажать факты». Не будем заострять внимание на том, всегда ли нужна только интересная история и что такое история «неинтересная?» Или кто уполномочен здесь быть судьей? Примечательно другое, Поппер -решительный противник всякой эмпирической верификации, называвший себя и своих последователей не иначе как «фальсификационистами», тем не менее признает за историей право на объективность факта. Уже немало. Ведь факт - это, по сути, «память» истории и одновременно ее памятник, не только в пафосном, но и в научном смысле.

Вернемся, однако, в родные пенаты и не пройдем мимо размышлений академика Дмитрия Лихачева. «Представления об авторской ответственности слагались исторически. Они были своеобразны в античности и в средние века… В наше время, когда представления об исторических источниках стоят на достаточно высоком уровне, фальсификация памятников не может иметь каких-либо оправданий». Но ведь этим дело не ограничивается. В последнее время искажения истории характеры не только и не столько искажением известных фактов, сколько их полным забвением. Мы почти постоянно наталкиваемся на сознательный или неосознанный дальтонизм, выбрасывающий «неугодные краски» из исторической картины.

«Ничего не утаю. Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно - умалчивая « - эти слова принадлежат Льву Толстому. Один из кричащих примеров из современной западной историографии - фигура умолчания вокруг роли нашей страны в победе над нацистской Германией. Есть и другие примеры. Как поведал программе «Vis-à-vis с миром» академик Чубарьян, чтобы пресечь попытки Министерства образования Франции убрать из учебников все, что порочит французский колониализм, понадобилось специальное решение Сената, а на заседании Совета Европы в Стамбуле был роздан документ в целых 20 страниц, рекомендовавший как именно следует интерпретировать те или иные события европейской истории.

Возможно не за горами тот день, когда единый учебник под названием «История Европы» будет предложен Брюсселем для всех членов ЕС.

Оборотная сторона метода «забвения» - выдергивание «нужных фактов» из исторического контекста. Любопытно, что понятие «ересь» переводится с греческого словом «выбирать», при этом имелось в виду вычленение из текста Святого Писания отдельных мест, интерпретация которых подавалась как единственно верное и завершенное учение. Противодействие такого рода фальсификации затруднено, поскольку сами по себе выдернутые факты и документы неоспоримы.

Впрочем, нет худа без добра. Тот же Лихачев остроумно заметил, что фальсификация - это такой же «памятник» но, сделанный с особыми целями». Надо только «ясно и убедительно показать цель, ради которой эта подделка была совершена». К тому же любая подмена, подделка, фальсификация провоцируют историческую науку и общество на противодействие, порождают историческую дискуссию, пробуждает интерес к истории.

Разумеется, желающих подправить мировую и отечественную историю всегда хватало не только за рубежом. В этом смысле призыв: «Оставьте историю историкам» - весьма актуален. Политика не должна играть с ней в конъюнктурные игры. Однако отделить историю от общества невозможно. Родителям небезразлично, какой истории учат их детей и они не доверят решение этого вопроса исключительно цеху ученых мужей. И правильно сделают. История высвечивает не только череду событий, но и своих героев, или как модно теперь говорить «акторов», по сути, предлагая личности своего рода «строительный материал». Думаю, было бы интересно исследовать события прошлого, которые напрямую определялись тем, каких «кумиров» и героев избрали себе в пример те, кто в свое время оставили неизгладимый след в судьбах человечества. Своего рода «римейк» известного творения Карлейля «Герои и героическое в истории», только под иным углом зрения. Поучительное было бы чтение…

Если «всякое сравнение хромает», то тем более «хромает» всякое энциклопедическое определение. Фальсификация всюду трактуется как «изменение с корыстной целью, преднамеренное искажение каких-либо данных, заведомо неверное истолкование исторических фактов, подделка», «сознательный умысел, рассчитанный на общественное внимание». Но ведь искажения и фальсификация могут быть неосознанны: нехватка источников, низкий профессиональный уровень, инерция определенной исторической школы, с давно наработанными стереотипами национальной предвзятости, например, в отношении своих соседей и т.д. и т.п. Нужно ли говорить, что предвзятость школы и личная предвзятость автора не совсем одно и то же, тем не менее, «добросовестные» заблуждения представляют гораздо большую проблему, чем сознательная фальсификация.

«Занятия историей требуют повышенной ответственности от ученого - считает академик Чубарьян. Нужен инструментарий, который позволил бы минимизировать «риски», неизбежные в исторической науке… И одна из идей состоит в том, что крупные события, драматические события требуют многофакторного подхода. В истории нет черно-белого цвета. Надо учитывать различные факты и явления, и тогда вы не получите искаженной картины».

Историческая наука высылает вперед двух Диогенов. Один вопрошает: «ищу факты и документы!» Другой: «ищу смысла и концепции!» Они плохо дружат друг с другом, но истории без них не обойтись. И все же, как сказал древний философ: «Словом можно опровергнуть любое слово, жизнь же чем опровергнешь?» Борьба концепций и подходов, равно как и опрокидывание сознательных или неосознанных искажений нередко решаются третейским судом новых исторических источников. Несомненно и другое - нельзя превращать историю в хрестоматию, в заезженную пластинку, в набор давно известных клише. В противном случае всякая фальсификация будет восприниматься как дождь в иссохшей пустыне. Для пробуждения живого интереса молодежи к истории, для внесения новой крови в отечественную науку нужны новые факты. И здесь многое зависит от того, как будет поставлено архивное дело в России. Российские архивы хранят огромное количество неразработанных, неисследованных, лежащих под спудом документов. По мнению Чубарьяна, президентская «комиссия может сыграть положительную роль в упорядочении наших архивов и придать определенный импульс в рассекречивании документов. Комиссия - не научная организация, и она не выносит вердиктов. Она и по своему составу не может заменить какое-либо научное сообщество. Она создана для координации и обсуждения вопросов, связанных с минимизацией попыток принизить, исказить роль нашей страны во второй мировой войне в частности и мировой истории в целом».

И все же завершить тему хотелось бы тем, о чем говорилось в начале. А именно: история носит характер, быть может, самой гуманитарной из всех гуманитарных наук. В ней заложен простор для творчества, вдохновения и даже прозрения. Историк, подобно поэту, «в порыве вдохновения разгадывает Бога» (Достоевский), но тем самым ставит себя перед судом этой самой Истории… и не только.