Другая Америка: сумбур вместо стратегии

С того момента, как отношения России с Западом вошли в крутое пике, прошло ровно десять лет - солидный по всем меркам срок. Сегодня во взрослую жизнь вступают люди, которые едва ли представляют себе даже не доброжелательный, а сколь-нибудь конструктивный диалог Москвы и бывших «западных партнеров», превратившихся в «геополитических оппонентов». Конечно, подобные кризисы случались и в прошлом. Можно вспомнить, как на рубеже 1940-1950-х годов стороны находились на грани прямого столкновения, а в Корее если не де-юре, то де-факто эту грань перешли. Но периоды спадов, даже самых глубоких, всегда - по крайней мере, после окончания Второй мировой, когда выразителем интересов Запада стали США, - заканчивались дипломатическими раундами, снимавшими напряжение и создававшими условия для передышки.

Закончится ли украинский кризис за полноценным, на уровне лидеров сверхдержав столом переговоров, где, как в былые времена, состоится предметное обсуждение вопросов европейской и международной безопасности? На заре конфликта подобный итог мог показаться вполне вероятным, несмотря на то что отказ Вашингтона от субстантивного диалога по волновавшим Москву проблемам как раз предшествовал началу специальной военной операции. Но за два года, минувших с судьбоносного февраля 2024-го, возникли серьезные сомнения и в готовности, и в самой способности США к реальной, а не выхолощено-пропагандистской дипломатии. И эта проблема проявляется не только в контексте российско-американских отношений, а в целом в глобальном масштабе.

Недавно известный немецкий публицист Вольфганг Мюнхау, наблюдая за очередным безрезультатным «мозговым штурмом» западного истеблишмента в Давосе, вынес неутешительный диагноз: «Наш коллективный недуг лучше всего описывается как отсутствие стратегического фокуса: неспособность сконцентрироваться, напоминающая… синдром дефицита внимания и гиперактивности. У Запада короткая продолжительность концентрации внимания, и он часто действует, не подумав»¹.

Хотя правильно ли говорить о Западе в целом? Стоит ли наделять геополитической субъектностью Европу, которая за два года острой фазы украинского кризиса, продемонстрировала лишь готовность полностью подстраиваться под позицию Вашингтона? Сегодня сложно себе вообразить ситуацию прямого дипломатического конфликта США, скажем, с Францией и Германией, подобного тому, что разворачивался в начале иракской войны.

Американская ставка на культивирование так называемой «новой Европы» в противовес традиционным континентальным лидерам (кроме, конечно, Великобритании) принесла плоды. На фоне нерешительных, вечно рефлексирующих, погруженных в собственные проблемы французов, немцев и иже с ними боевитые и прямолинейные восточные европейцы начали задавать тон в ключевых региональных объединениях вроде ОБСЕ и Совета Европы, во многом обессмыслив их деятельность. На наших глазах происходит «прибалтизация» институтов ЕС и даже НАТО, где содержательная дискуссия и процесс выработки взаимовыгодных решений уступили место популизму и кликушеству, которое ярко проявилось, например, в продолжающейся травле Венгрии.

Европа, вопреки отдельным декларациям Эммануэля Макрона и ранее - Ангелы Меркель, утратила навыки формулирования собственной позиции и проактивного действия, предпочитая дожидаться сигналов-инструкций из Вашингтона (иногда, как при Трампе, это терпеливое выжидание могло затянуться на годы). Загвоздка лишь в том, что сами США, так долго выстраивавшие эту вертикаль, внезапно оказались главными жертвами недуга, так емко охарактеризованного Мюнхау.

Закостеневший «пузырь»

Многие обратили внимание на давосскую ремарку Джейка Салливана, признавшего, что «некий» новый порядок в мире «формируется прямо сейчас»². Слово «некий» (в оригинале - some new order) крайне существенно. Главный стратег действующей администрации, в задачи которого входит концептуальное обеспечение деятельности президента, не может и даже не пытается дать характеристику складывающейся международной системе, определить цели США в новых исторических условиях. Присущий его выступлениям набор многозначительных формулировок скрывает дефицит комплексных идей и долгосрочного видения. Вашингтон не может адаптироваться к меняющейся реальности и предпочитает применять в условиях «формирования нового миропорядка» рецепты и инструменты из прежней жизни, действуя не инициативно, а инерционно. Со своей стороны младшие партнеры по евроатлантическому лагерю лишь копируют американские методы и формулировки, не вдаваясь в их смысловой анализ.

Можно ли считать это положение вещей временной девиацией? Общая картина не позволяет прийти к такому выводу. Начать надо, раз уж мы упомянули Салливана, с человеческого фактора. Выработка моделей позиционирования США в мире на протяжении многих десятков лет оставалась уделом так называемого «внешнеполитического сообщества», за которым в Вашингтоне закрепилось сленговое название “blob” - пузырь, сгусток³. Через контроль над институтами, как государственными, так и частными, оно поэтапно обрело беспрецедентное влияние на процесс выработки и принятия стратегических решений.

Впрочем, нельзя сказать, что его влияние было однозначно негативным. По сути, именно это «сообщество», которое  начало формироваться в конце Первой мировой, способствовало эволюции политических элит, помогло выработать принципы сосуществования сверхдержав в годы холодной войны, охладило самые деструктивные порывы военных «ястребов» и малоопытных в международных делах президентов. Интеллектуальный истеблишмент, явившийся важной опорой Белого дома, Пентагона и Госдепартамента, стал практически единым элитарным организмом, задававшим тон и направление американской внешней политике. Однако определенная косность мышления и погруженность в собственноручно создаваемые информационные пузыри привели «лучших и ярчайших» (по знаменитому выражению Дэвида Хальберстама⁴) в тяжело травмировавшую США ловушку Вьетнама.

Именно в тот момент «внешнеполитическое сообщество», остро нуждавшееся в новых креативных подходах, пережило судьбоносную смену вех. На первый план начали выходить неординарные и нешаблонно мыслящие интеллектуалы нового толка. Иммигрант из Германии Генри Киссинджер стал апологетом циничного, но эффективного реализма во внешних делах, другой выходец из Европы, поляк Збигнев Бжезинский, дал толчок идеям либерального интервенционизма (более агрессивного издания либерального интернационализма), бывший троцкист Ирвинг Кристол с группой единомышленников «заразил» часть истеблишмента неоконсерватизмом. Креативная волна, подстегнутая обновлением «сообщества», не только позволила США выйти из тяжелого кризиса 1960-1970-х годов, но и создала концептуальную основу для американской дипломатии в эпоху постбиполярности.

Другое дело, что свежесть появившихся по следам вьетнамской войны течений с годами испарилась. Реализм обвиняли в противоречии американским ценностям, отходе от мессианской сути «сияющего града на холме», продвижении  чуждых национальным традициям моральных компромиссов. Имя Киссинджера стало ругательством для многих вашингтонских активистов самого разного толка. Неоконсерваторы к пику влияния шли постепенно, но, достигнув его при Буше-мл., за несколько лет дискредитировали собственные идейные установки. Либеральные интервенционисты вышли на первый план в 1990-х годах, вновь проявив себя при администрации Обамы, однако эффектности их риторики противоречили весьма спорные результаты собственно тех самых интервенций. К середине прошлой декады общее позиционирование «внешнеполитического сообщества» стало усредненным и инертным, как когда-то накануне Вьетнама. Оно было не готово к тектоническим сдвигам что внутри США, что за их пределами и потому до сих пор не может смириться с произошедшими переменами.

Система американских мозговых центров и университетов в условиях, казалось бы, наступившей, по Фукуяме, «многовековой скуки» сосредоточилась на подготовке не мыслителей и идеологов, а менеджеров-управленцев, которым следовало заниматься точечным регулированием новой оптимистичной реальности. «Внешнеполитическое сообщество» стало инкубатором технократов, поддерживающих функционирование «системы демократических альянсов» и того самого «порядка, основанного на правилах» (проистекшего из утратившего актуальность «либерального миропорядка»). Собственно, усилий раскрыть суть последнего его же «хранители» не предпринимали не в силу некоего второго дна, заложенного в концепцию «правил», а вследствие отсутствия самой концепции. Любая попытка начать дискуссию о содержании данного «порядка» в Вашингтоне не приветствовалась - соответствующий термин стало принято наделять чуть ли не мистическим, религиозным смыслом, наподобие тому, который придавался рейгановскому лозунгу о «сияющем граде».

Говорить о полноценной деградации «внешнеполитического сообщества» США вряд ли правильно - скорее, речь стоит вести о его перерождении в менее эффективную форму. Байден, как и некогда «модельный» для Демпартии Президент Кеннеди, собрал под свое крыло прекрасно образованных, опытных и профессиональных исполнителей. Но если «лучшие и ярчайшие» 1960-х своей неуемной энергией завели страну в трясину Вьетнама, то их преемников в 2020-х, наоборот, при впечатляющем послужном списке отличает паталогическая бессодержательность и трафаретность мышления.

Тем не менее доминирующая роль «внешнеполитического сообщества» такова, что альтернативы ему в американской системе не просматривается. Попытки Трампа зачистить «вашингтонское болото» привели к тому, что часть кадров его команда продолжала от безысходности черпать в недрах все того же «пузыря» либо среди креатур различных групп интересов - от произраильских лоббистов до военно-промышленных корпораций. Скамейка запасных 45-го Президента США оказалась чрезвычайно короткой и банальной, и пока нет оснований для прогнозов, что ситуация будет принципиально иной, если он станет 47-м.

При этом если на заре своего существования «сообщество» предпочитало подавлять деструктивные инстинкты политических кругов, то сегодня оно, скорее, подыгрывает их порывам, не предлагая рецептов, а лишь следя, чтобы фарватер американской политики не вышел за пределы выстроенного по итогам холодной войны курса. Уже в 1990-х годах стало очевидно, что дипломатия США, вопреки красивым лозунгам, оказалась в заложниках у узко мыслящих, пребывающих в режиме перманентной избирательной кампании политиков провинциального пошиба - даже не столько в Белом доме, сколько в усилившем свое влияние Конгрессе.

Именно под давлением Капитолийского холма администрация Клинтона отказалась от изначально обозначенной ставки на институты ООН, сначала предпочитая абстрагироваться от неудобных ситуаций (как было с геноцидом в Руанде), затем обвиняя руководство ООН в «непонимании настроений американской общественности» (под этим предлогом было заблокировано переизбрание Генсека Бутроса-Бутроса Гали) и, в конце концов, пытаясь реабилитироваться за прежние провалы через ставку на интервенции НАТО, перешедшей в режим постоянного расширения.

Конгресс сыграл существенную роль и в погружении страны в националистическое исступление после 11 сентября, дав «зеленый свет» на иракскую авантюру. И именно Конгресс через серию санкционных инициатив сознательно поспособствовал созданию максимальных препон на пути оздоровления российско-американского диалога. Серая масса законодателей, зачастую направляемых спонсорами, комитетами политического действия, лоббистами и дружественной прессой, в огромной степени ответственна за кризис американского внешнеполитического планирования.

Беспорядок, основанный на правилах?

Но вернемся к содержательной стороне вопроса, а именно к сути «порядка, основанного на правилах». Если в годы президентства Обамы, когда этот псевдоконцепт только закреплялся в сознании западного истеблишмента, под его описание можно было подвести какие-то принципы - торгово-экономический глобализм, либеральные ценностные стандарты, стремление к коллективному решению мировых проблем вроде глобального потепления и контроля над вооружениями, - то с годами каждый из этих пунктов максимально размылся. Понять, на какие принципы сегодня опирается Вашингтон, крайне затруднительно.

Глобалистский подход к мировой экономике был прямо отброшен Трампом («мы отвергаем идеологию глобализма и провозглашаем идеологию национализма!»⁵), но, как показали последующие события, его взгляд оказался не аберрацией, а новой нормой. Команда Байдена, пришедшая к власти с обещаниями строить «внешнюю политику для среднего класса», фактически переняла у республиканцев и протекционистский подход к торговле, и культ экономических санкций, с 2022 года разрушающий всю систему институтов глобализации.

Как ни парадоксально, но коммунистический Китай в новых условиях оказался большим проводником исконно западных ценностей, чем сами США. В свою очередь, санкционная война против России, которая явно задумывалась как предупреждение Китаю, стала для Глобального Юго-Востока сигналом к выстраиванию альтернативных торгово-экономических систем. Рецептов по возвращению к статус-кво, который обеспечил Вашингтону и преимущество в холодной войне, и лидерство после ее окончания, американские элиты не предлагают, предпочитая плыть по течению неостановимых процессов.

Ценностные стандарты как ключевой компонент американского позиционирования в мире долгое время подавались в качестве важнейшей составляющей «правил». Как выразился в свое время Энтони Блинкен, читая нотацию китайскому коллеге, США «совершают ошибки, делают шаги назад, но… открыто противостоят этим вызовам… Иногда это больно, иногда - уродливо, но каждый раз мы оказываемся сильнее и более едиными как нация»⁶. Эта характеристика может быть справедлива для прошлых американских кризисов - 1930-х или 1960-1970-х годов. Однако системность, парадоксальность, многослойность нынешних испытаний, переживаемых американским государством, не имеет аналогов в прошлом, как не имеет их расколовшее страну движение трампистов.

«Культурные войны» и другие внутренние конфликты с возникающими в ежедневном режиме очагами, беспрецедентные процессы в Конгрессе, все чаще переживающем паралич, непредставимый еще недавно дискурс о дыхании «гражданской войны» в ходе теледебатов - все это резко контрастирует с экспортируемым вовне образом. Тем не менее американский истеблишмент и при Байдене, и при Трампе отказывался адаптировать внешнюю политику к меняющейся внутренней динамике и предпочитает рутинное выделение миллиардов на институты «мягкой силы», продвигающие ценности, которые уже давно разъединяют само американское общество.

Наконец, глобальная повестка дня, забота о которой была с начала 1990-х краеугольным камнем американской дипломатии, основой ее пафоса, оказалась принесена в жертву текущей конъюнктуре. Именно проекты планетарного масштаба долгое время оставались характерной чертой внешнеполитической идеологии США, важнейшей частью провозглашенного еще Бушем-ст. «нового мирового порядка». Однако, выключив из процесса хотя бы формальной дискуссии Россию и попытавшись маргинализировать (таким образом, «наказав») основных игроков, не присоединившихся к антироссийской коалиции, Вашингтон добровольно расстался с излюбленной ролью модератора мировой системы координат.

Климатическая повестка, которая при Обаме провозглашалась главной составляющей позитивной повестки дня, исходившей от США, превращена в формальность. Отказ Байдена от посещения саммита в Дубае красноречиво показал, что американский лидер не считает эту тему, вызывающую раздражение в штатах «ржавого пояса», приоритетной - да и не может она принести реальных результатов на фоне гибридной войны с Россией и особенно нарастающей конфронтации с Китаем. Важнейший вопрос борьбы за кибербезопасность, особо актуальный на фоне прорыва в сфере искусственного интеллекта, выведен за скобки - притом что в 2021 году в этом направлении наблюдался существенный прогресс по линии российско-американского диалога.

Система контроля над вооружениями похоронена без лишних сантиментов. Ее противники (как идеологического, так и корыстного, лоббистского толка) задают тон во внутриамериканской дискуссии, предлагая начать наращивать ядерный потенциал в ожидании столкновения с Москвой и Пекином. Примечательно, что ни недавний манифест Джона Болтона в журнале «The National Review»⁷ с предложениями окончательно добить все, что осталось от контроля над вооружениями, ни вышедший в декабре 2023 года доклад Комиссии при Конгрессе по стратегическим вопросам⁸ (с экс-сенатором и штатным лоббистом оружейных корпораций Джоном Кайлом в качестве одного из руководителей) не вызвали дискуссии в Вашингтоне.

Тот факт, что впервые с 1950-х годов (со времен знаменитых переговоров В.А.Зорина с Г.Стассеном) США и Россия не ведут содержательного двустороннего диалога по этой теме, перестал удивлять американский истеблишмент. Идея развить систему контроля над вооружениями, каким-то образом вовлекая в нее Китай, которую в Вашингтоне годами лелеяли, тоже отправлена на свалку истории - возникшее сегодня в этой сфере пепелище не создает условий для нового строительства.

Разворот в никуда

Возможно, в ситуации штиля на международной арене текущее состояние американского внешнеполитического аппарата не выглядело бы столь удручающе. Но США сегодня приходится в реактивном режиме действовать в условиях трех параллельно развивающихся кризисов - находящегося в зачаточном состоянии тайваньского, разгорающегося ближневосточного и зашедшего в тупик украинского. Неспособность представить логичную линию поведения по каждому из них порождает тот самый хаотичный стиль поведения, который отдает тем самым «синдромом дефицита внимания и гиперактивности».

Динамика развития ситуации в АТР является наглядным отражением непоследовательности и абсурдности американского стратегического планирования. Еще полтора десятилетия назад Вашингтон был охвачен энтузиазмом по поводу необходимого «разворота в сторону Азии», который должен был стать одним из способов переориентирования внешней политики после провалов на Ближнем Востоке. Сама идея такого «разворота» могла показаться несколько сомнительной - в основе американской стратегии после Второй мировой лежала нацеленность на одновременное и масштабное присутствие во всех регионах мира, и выбор одного из них в качестве приоритетного мало сочетался со статусом глобальной сверхдержавы.

Тем не менее «разворот» изначально не воспринимался как путь к кризису и началу американо-китайской холодной войны. Команда Обамы, наоборот, надеялась выйти из эпохи «бесконечных конфликтов» через переключение внимания на торгово-экономическую экспансию в Азиатском регионе, в том числе через проект Транстихоокеанского партнерства, и более тесное, хотя и конкурентное, взаимодействие с Пекином. Однако «арабская весна» и события на Украине не дали демократам довести задуманное, при всей абстрактности многих целей, до конца, тогда как к моменту прихода к власти Трампа Азия воспринималась уже как зона потенциального столкновения двух противоборствующих центров силы. Результатом «разворота» стал тот факт, что АТР (или Индо-Тихоокеанский регион в американской версии термина) действительно оказался в центре внимания истеблишмента, но уже в куда более мрачных тонах.

Популяризированная Грэмом Эллисоном теория о «ловушке Фукидида»⁹ в существенно упрощенном виде обрела немалое количество сторонников в обеих партиях, быстро согласившихся с тем, что Вашингтон и Пекин, по всей видимости, обречены на конфликт. Через призму этого восприятия начали трактоваться и китайские проекты, включая «Пояс и путь», которые, строго говоря, не подразумевали «игру с нулевой суммой». В отличие от США, предпочитающих заставлять региональные государства делать выбор в пользу партнерства с Западом или Востоком, Китай избрал более гибкую и вариативную линию поведения, не отменяющую важность диалога с конкурентами.

Но в команде Трампа возобладал конфронтационный настрой, который можно объяснить и стремлением разыграть «китайскую карту» в борьбе за симпатии «синих воротничков» из глубинки - а малопонятный широкому электорату коммунистический Пекин оказался идеальным объектом для «накручивания» тревожных настроений, - и отсутствием глубоких экспертов по происходящим в Азии процессам в окружении президента. Один из немногих знатоков региона в республиканской администрации, заместитель советника по нацбезопасности Мэтт Поттингер вынужден был встроиться в общий хор голосов, который задавали идеологи торговой войны с Пекином Питер Наварро и Роберт Лайтхайзер.

Вопреки китайским ожиданиям, в команде Байдена специалисты по Азии также оказались отодвинуты на второй план, кроме разве что Курта Кэмпбелла, первого заместителя госсекретаря. Тем не менее нынешняя администрация не решилась менять динамику, фактически продолжив в более дипломатичной форме курс предшественников-антиподов. Китай в этой парадигме видится неизбежным оппонентом в борьбе за региональное и мировое влияние (на которое в реальности Пекин не претендует), и даже украинский кризис часто описывается как способ решить «российскую проблему», дабы полноценно перенацелить внешнюю политику на долгосрочное противостояние КНР.

Отдельные республиканские критики администрации, например влиятельный военный эксперт Элбридж Колби и экс-дипломат Уэс Митчелл, не устают заявлять, что Байден бездумно тратит на украинском фронте ресурсы, которые куда больше пригодятся в Азии¹⁰. Но в любом случае создание сети военно-политических союзов, включающих на сегодня альянсы QUAD, AUKUS и «Пять глаз», явно нацелено на подготовку к жесткому сценарию, хотя определить параметры этого сценария в США не решаются.

Неоднократно описанные специалистами варианты развития конфликта вплоть до военных действий предполагают катастрофические последствия для американской и мировой политики и экономики (особенно в случае использования ядерного оружия¹¹), а потому пугать избирателей конкретикой как демократы, так и республиканцы, очевидно, не намерены. Антикитайский вектор построен на эмоциональном посыле «если не мы, то нас» и фаталистическом признании Пентагоном предопределенности вооруженного конфликта, в случае если Пекин изберет силовой сценарий в тайваньском вопросе¹². Избрание Лай Циндэ лидером Тайваня в данной схеме выглядит еще одним шагом на пути к развитию событий по худшему сценарию,
с которым в Вашингтоне, похоже, начали смиряться.

Обозначенное стремление поддерживать Тайбэй даже ценой военной конфронтации обосновывается необходимостью защиты «порядка, основанного на правилах», который якобы должен обрушиться, если Пекин подчинит себе де-юре китайскую же территорию. Но данный пример - классический случай подчинения американской политики популистскому лозунгу с крайне сомнительным содержанием. Соответствует ли возможное прямое столкновение США и КНР интересам американского крупного бизнеса и, следовательно, миллионов избирателей? Готовы ли жители США променять свое благополучие на защиту тайваньской демократии? Очевидно, что ответ на этот вопрос отрицательный - и торжественная встреча, устроенная американскими деловыми кругами Си Цзиньпину лучше многих слов говорит о царящем в бизнес-сообществе настрое.

Развитие тайваньского кризиса по радикальному сценарию абсолютно неприемлемо и для союзников США в регионе, которые первыми испытают на себе тяжелейший удар в случае даже не полноценной (с вероятным выходом из-под контроля и корейской проблемы), а гибридной войны США с КНР. Однако приверженность Вашингтона эскалации, неспособность прагматиков урезонить конгрессменов и сенаторов, явно провоцирующих Пекин, наконец, доминирующая роль, которую в процессе определения «китайской стратегии» получили военные круги, не позволяют американскому истеблишменту здраво и осмысленно взглянуть на перспективы выбранного курса.

Хроническая неспособность к глубокому анализу и концентрации привела к тому, что США отказались искать решение проблемы, переключившись на другие кризисы, и просто созерцательно наблюдают за углублением конфликта, который, в случае возвращения к власти Трампа и антикитайски настроенных «ястребов», может стать неконтролируемым. Нового Джорджа Кеннана, который бы смог сформулировать цельную стратегию противостояния КНР без втягивания в военный конфликт, в американском «внешнеполитическом сообществе» нет, а если в недрах Госдепартамента и появится азиатский вариант «длинной телеграммы», шансы, что она будет прочитана и принята во внимание первыми лицами, крайне невелики.

Мечты о спокойном Востоке

Символично, что, как и в начале 2010-х годов, развернуться в сторону Азии Вашингтону мешает Ближний Восток. Трансформация в отношении США к этому региону крайне любопытна. Одержимость ближневосточной тематикой, которая возрастала по экспоненте с 1970-х годов пока не достигла кульминации при Джордже Буше-мл., в итоге обернулась некоторой брезгливостью и желанием вычеркнуть соответствующие вопросы из списка приоритетов. Провал продвигавшейся неоконсерваторами идеи «демократизации Большого Ближнего Востока», сопровождавшийся тяжелейшими потерями в Ираке и Афганистане, привел американские элиты к осознанию, что этот регион слишком сложен и недружелюбен для эффективного внешнего воздействия, а в некоторых ситуациях несет и серьезные имиджевые издержки (чего стоит хотя бы специфичность союза с токсичными для либералов саудитами).

Главный вывод, который можно было сделать из первых заявлений Барака Обамы по этому вопросу, заключался в том, что США на новом этапе готовы были принять ближневосточную реальность такой, какая она есть, с надеждой на тихую и планомерную эволюцию режимов и народов. Однако интервенционистские инстинкты демократов подтолкнули их к непродуманному и сумбурному вмешательству в события «арабской весны» (вопреки прагматичным советам реалистов вроде Р.Гейтса и Т.Донилона), которое осуществлялось в отсутствие долгосрочного планирования и привело лишь к усилению ведущих региональных игроков - Саудовской Аравии, Ирана и Турции, - быстро вступивших в клинч между собой.

Возможно, в этой обстановке Вашингтону и удалось бы вернуться к идее о передаче региональных проблем на аутсорсинг местным тяжеловесам (хотя ее воплощение в жизнь в Йемене, Сирии и Ливии и привело к колоссальному росту насилия), но в дело вмешался иранский фактор, в XXI веке остающийся одной из главных дилемм для американского руководства. Упустив шанс установить конструктивные отношения с ИРИ в первый год афганской кампании, когда дипломаты с обеих сторон предприняли немало усилий для перезагрузки диалога¹³, США втянулись в эпопею неконтролируемой конфронтации с Тегераном, цели и возможные результаты которой оставались непроясненными.

После того, как даже неоконсерваторам и близким к ним «ястребам» в команде Чейни/Рамсфельда стала понятна невозможность силового смещения иранского режима (намек на которую содержался в переломной речи Буша-мл. об «оси зла»), Вашингтон перешел в режим выжидания, надеясь, что в результате комплексного давления, гибридных атак и внутренних противоречий иранский режим рухнет сам по себе. Когда эти надежды не оправдались, администрация Обамы предприняла попытку вернуться за стол переговоров через заключение «ядерной сделки». Но Иран 2010-х был уже другим государством, нежели только выходившая из изоляции исламская республика начала 2000-х.

Тегеран к этому моменту резко нарастил свое региональное влияние и воспользовался «арабской весной» для окончательного закрепления в качестве одной из ведущих региональных держав. Понимая, что произраильское лобби и остро зависящие от него республиканцы могут в любой момент сорвать сделку, Иран подготовил «план Б», который, по сути, и начал осуществляться после прихода к власти администрации Трампа. Последняя, будучи не в силах противостоять ИРИ по нескольким фронтам и не готовая к втягиванию в полномасштабную войну, в итоге просто перешла к тому же режиму выжидания, который был характерен для команды Буша-мл. декадой ранее.

Команда Байдена оказалась не в силах изменить эту ситуацию, в том числе прекрасно помня, как конфликт с правительством Нетаньяху по иранскому вопросу отразился на поддержке кампании Хиллари Клинтон в 2016 году еврейскими группами интересов. Устоявшаяся установка «ни мира, ни войны» в отношении Тегерана подразумевала сдерживание иранских устремлений через создание сети альянсов (в том числе в продолжение линии, начатой «Соглашениями Авраама»).  Но после осуществленного силами КНР примирения Ирана и Саудовской Аравии соответствующий курс пришел в противоречие региональной динамике, где возобладал запрос на решение накопившихся проблем без американского вмешательства.

Все это позволило Белому дому сделать хорошую мину при плохой игре и устами Салливана заявить, что «Ближний Восток не был столь спокоен в течение десятилетий»¹⁴. Этот абсурдный пассаж, прозвучавший в сентябре 2023 года, примечателен не только тем, что последующие события в Газе полностью его опровергли, но и показательной демонстрацией некомпетентности американского внешнеполитического аппарата. Выяснилось, что многочисленные «мины замедленного действия», которые разом рванули после атаки ХАМАС 7 октября, Вашингтон предпочитал просто не принимать во внимание, убеждая себя и окружающих в подконтрольности региональных процессов. Палестинская проблема стала еще одним напоминанием о стратегической неполноценности проектов США в регионе.

Характерный для клинтоновских времен наивный расчет на то, что «рука рынка все расставит по своим местам», закончился кэмп-дэвидским фиаско и второй интифадой. Идея «демократизации ради демократизации» при Буше-мл. увенчалась победой ХАМАС на выборах и невольным признанием собственной беспомощности. Ставка Обамы на классическую дипломатию не оправдалась вследствие негативной динамики в отношениях с ключевыми региональными силами - Эр-Риядом, Анкарой и собственно Тель-Авивом. Предложенная Трампом «сделка века» и вовсе оказалась обреченной попыткой группы произраильских фигур в его окружении - Джареда Кушнера, Джейсона Гринблатта и Дэвида Фридмана - по сути, спровоцировать палестинцев на отказ от невыгодного Израилю диалога. Байден же и вовсе предпочел абстрагироваться от конкретных шагов и инициатив, руководствуясь концепцией Салливана «спокойствие и только спокойствие».

Выйти из «режима гибернации» администрация не смогла даже после начала полномасштабного военного конфликта, словно отказываясь верить в развитие событий по худшему сценарию. Нежелание Белого дома в предвыборный год вступать в прямой дипломатический конфликт с Израилем породило естественное недовольство «арабской улицы», на которое Вашингтон по привычке ответил призывом к сдержанности и терпению, камуфлировавшим полное отсутствие плана действий.

Решение Тегерана воспользоваться ситуацией для обретения образа главного защитника «исламской уммы» и игры на обострение окончательно превратило кризис в цугцванг для администрации Байдена, у которой не оказалось рычагов воздействия на иранских оппонентов, тем более что Турция и Саудовская Аравия по разным причинам предпочли не вмешиваться в ситуацию, а Израиль очутился на грани внутриполитического кризиса, который не может не последовать за окончанием активной фазы операции. Не сумев воплотить давнюю мечту о деприоритизации  Ближнего Востока в своей повестке дня, США оказались в положении ведомых в регионе, который так и не смогли до конца понять и прочувствовать.

Украинский тупик

Все вышеперечисленное возвращает нас к украинскому кризису, который стал, вероятно, самым ярким доказательством неумения американского руководства концентрироваться и мыслить на перспективу. Как ни парадоксально, несмотря на свой изначальный антироссийский настрой, администрация Байдена не готовилась к развитию событий по сценарию масштабной гибридной войны. После кратковременного увлечения Украиной в момент крымско-донбасских событий Вашингтон чем дальше, тем сильнее самоустранялся от урегулирования проблемы, которую сам - путем спонтанного решения признать смену власти в Киеве в феврале 2014 года - помог создать.

Минские соглашения в итоге начали рассматриваться  как локальный европейский вопрос: притом что Париж и Берлин явно ждали от США четких сигналов, следует ли давить на Киев для их выполнения, в Госдепартаменте заняли откровенно отстраненную позицию. Показательно, что для прямых контактов с Москвой были делегированы заведомо не готовые предложить переговорное решение дипломаты - куратор прозападных украинских сил Виктория Нуланд и близкий соратник сенатора Маккейна, атлантист  и лоббист производителей ПТРК «Javelin»¹⁵ Курт Волкер. Скандал вокруг Хантера Байдена и импичмент Трампа вовсе сделали украинскую проблему токсичной в Вашингтоне. Дошло до того, что в начале пребывания Байдена у власти сотрудники посольства США в Киеве жаловались журналистам на отсутствие внимания к их направлению со стороны новой администрации¹⁶.

Резкая смена вектора после начала специальной военной операции, хотя и произошла в фирменном для сегодняшних США реактивном режиме, осуществлялась с прицелом на внешний эффект. Формирование коалиции в лучших традициях холодной войны и мощнейший санкционный удар по Москве должны были стереть из памяти союзников и самих американцев воспоминания об афганском фиаско, выявившим все системные дефекты политики Вашингтона. Однако в содержательном плане у американской линии было не так много отличий от провального плана по уходу из Афганистана, который был превращен в фикцию из-за неумения администрации просчитать ситуацию на несколько шагов вперед.

Безусловно, уровень американского вовлечения в украинский конфликт мог произвести впечатление на неподготовленных зрителей - гибридной атаки такого масштаба история еще не знала, - однако его конечная цель оказалась опутана тайной. Мантра про «стратегическое поражение» Москвы не объясняла, что именно в США подразумевали под таким развитием событий, но уровень экзальтации в западных политических кругах оказался настолько высок, что любые вопросы о конкретных задачах отвергались как заведомо неуместные.

Еще один лозунг (а администрация Байдена предпочла в этом случае оперировать именно митинговыми лозунгами) заключался в том, что Киев должен сам определить время начала переговоров и свои цели по итогам военных действий. Выходило, Вашингтон и его союзники втянулись в конфликт, момента окончания которого они не представляют, отдав стратегию на откуп Украине; в свою очередь, последняя не привыкла к решению подобных интеллектуальных задач и, выдвинув предельно нереалистичную «формулу Зеленского», запретила самой себе диалог с Москвой по урегулированию.

В результате общий курс США на этом фланге принял фирменный непоследовательный характер. Периоды эйфории в настроениях администрации Байдена, как и всего «внешнеполитического сообщества» - в момент ухода ВС РФ из-под Киева, после продвижения ВСУ в Херсонской и Харьковской областях, наконец, в день пригожинского мятежа, - сменялись месяцами уныния и прострации, с надеждой на некие новые волшебные прорывы украинских подопечных.

Интеллектуальная дискуссия в Вашингтоне тоже развивалась волнообразно - периодические публикации (в том числе близких к Демпартии авторов) о перспективах распада и «деколонизации» России то и дело уступали место рассуждениям о вариантах долгосрочного сосуществования с Москвой в новых условиях либо же паническими предсказаниями российского военного наступления на страны НАТО. В этом сумбуре республиканцы ожидаемо увидели шанс на усиление своих электоральных позиций, через блокировку помощи Украине в Конгрессе выставив Байдена неэффективным и слабым лидером.

Казалось бы, в ответ Белый дом должен был представить наконец конкретную стратегию действий и успокоить своих противников. Но администрация продолжила оперировать клише, не требующими взвешенного анализа, но рассчитанными на эмоции, например «Россия не должна победить, потому что иначе она пойдет дальше», тогда как сохранение прежней установки «никакого обсуждения Украины без участия Украины» означало, что Вашингтон по-прежнему игнорирует дипломатический трек.

С другой стороны, возможен ли он в принципе? США целенаправленно разрушили все формальные и неформальные каналы диалога с Россией. Работа сотрудников посольств сведена к решению технических и протокольных вопросов; «второй трек» стал фикцией в ситуации, когда Белый дом не готов прислушиваться к выходящим за пределы набора лозунгов экспертным оценкам; вероятность прорыва по линии культурного, научного, спортивного взаимодействия сведена к нулю - новая «пинг-понговая дипломатия» в текущей обстановке непредставима.

Политику США на российском направлении  отличает полное нежелание Вашингтона формулировать ее содержательную базу. Если разработки Кеннана и, скажем, Пола Нитце на заре холодной войны имели конкретные очертания и не отрицали важность сохранения продуктивных контактов, то нынешняя правящая команда выбрала странный вариант заморозки диалога без какой-либо внятной цели. Даже директор ЦРУ Уильям Бёрнс, которого принято относить к последним реалистам и прагматикам в американском руководстве, в своей программной статье для «Foreign Affairs»¹⁷ свел задачу США на украинском участке к все тому же нанесению «стратегического поражения» России, которое становится столь же часто повторяющимся абстрактным заклинанием, как и «порядок, основанный на правилах».

Региональная держава

Надежды на постепенное отрезвление США и переломный саммит руководителей сверхдержав в лучших традициях дипломатической истории понятны и объяснимы, но, к сожалению, иллюзорны. Мы привыкли к тому, что американские лидеры и их окружение выступают расчетливыми, в чем-то циничными, часто деструктивно настроенными, но все же способными на результативный разговор оппонентами. От этого взгляда, основанного на опыте прошлых лет, и отталкивается сосредоточенное ожидание переговоров.

Но США изменились. Нынешние элиты этой страны могут похвастаться исключительным владением искусством либеральной демагогии и мастерски оперируют риторическими приемами предшественников, однако их бравада скрывает неуверенность и растерянность перед лицом формирования нового миропорядка, суть которого в США толком не могут (и, вероятно, не хотят, боясь неприятных открытий) понять. Американцы любят выражение «надежда - это не стратегия», но в случае администрации Байдена иной стратегии так и не появилось. Команда 46-го президента именно живет надеждой - на то, что проблемы рассосутся, оппоненты внезапно рухнут как некогда СССР, а обострение конфликтов удастся оттянуть до прихода к власти сменщиков - классический вариант формулы «после нас хоть потоп», которая, впрочем, беспощадно игнорируется силами истории.

Но не стоит надеяться, что возможная победа Трампа изменит дело кардинальным образом. В свое время некоторые очарованные свежим лицом политологи искренне ждали его воцарения в Белом доме, чтобы объяснить детали очередной нестандартной концепции (скажем, офшорного балансирования). И быстро приходили в чувство, понимая, что Трамп действует инстинктивно и интуитивно, без привязки к какой-либо внешнеполитической мысли, ориентируясь в первую очередь на сиюминутные запросы своих избирателей. Именно поэтому, за исключением «Соглашений Авраама», ставших одним из немногих успехов его администрации, бывший и, возможно, будущий лидер США не может похвастаться прорывами ни на одном из направлений.

По большому счету многие кризисы дня сегодняшнего стали следствием именно действий (и бездействия) команды Трампа, а также саботирующих любые новшества представителей традиционного истеблишмента на разных  уровнях министерств и ведомств. Кроме того, нарастающая поляризация в американском обществе, которая при любом исходе выборов обещает стране серьезные потрясения, неизбежно заставит любого победителя выборов - и в большей степени Трампа, делающего ставку на прямой контакт со своей аудиторией, - переориентироваться на внутреннюю повестку.

Внешняя политика США никогда не была «вещью в себе», она отталкивалась от потребностей и запросов как элит, так и избирателей. Потому, к примеру, интернационализм Вудро Вильсона после Первой мировой был обречен, но и изоляционисты 1940-х вынуждены были признать свое поражение и уйти в небытие. Сегодняшняя Америка проходит через глубокие и комплексные перемены этнорелигиозного состава, менталитета, мировосприятия. Политическому сообществу страны лишь предстоит осознать и принять происходящие трансформации и имплементировать их в рамках определения внешнеполитической линии.

Период отмирания прежней модели позиционирования Вашингтона может быть долгим и мучительным, но безальтернативным. США как интеллектуально, так и физически не сумели адаптироваться к тектоническим сдвигам в мировой политике и сыграть на опережение. Да, в американских элитах не найти новых Киссинджеров, способных, подобно покойному ученому и дипломату, предвидевшему неизбежность «китайского чуда», мыслить масштабными категориями. Но не факт, что такие мыслители в принципе могут появиться в обстановке хаотизации и ускорения международных процессов, за которыми американская система банально не успевает.

Некоторое время назад Барак Обама  назвал Россию «региональной державой», но сегодня возникает ощущение, что сами США (как минимум, в ментальном отношении) становятся таковой. Конечно, это движение может занять годы если не десятилетия. Но уже сейчас для большинства избирателей проблемы мирового развития перестали быть принципиально важными, уступив место насущным вопросам вроде ситуации на южной границе. Если политики старого поколения (1940-1960-х гг. рождения) до конца не захотят признавать факт утраты Америкой инициативы в мировых делах, то их сменщикам сделать это будет значительно проще. В американской политике постепенно поднимают голову лидеры завтрашнего дня, которые не будут бояться называть вещи своими именами. Да, сегодня условный Вивек Рамасвами может казаться маргиналом, но завтра-послезавтра его взгляды на роль США в мире, близкие миллионам миллениалов и зумеров, вполне могут стать новым мейнстримом.

Но для России, как и для других ведущих мировых держав, пассивное ожидание этих перемен означает потерю драгоценного времени. Украинский конфликт способен затянуться на годы. Холодная война в Азии, вероятно, только начинается. Ближний Восток будет кипеть еще долго. Но важно, что все эти и другие то и дело возникающие кризисы можно и нужно пытаться разрешить без оглядки на позицию Вашингтона, тем более что и позиции как таковой у него зачастую нет. У России, как и не-Запада в целом, накопилась критическая масса идей и разработок, позволяющих ликвидировать очередные кризисы и играть более активную модерирующую роль там, где позиция США все больше сводится к инерционной и созерцательной.

Американцам же потребуется не один год для того, чтобы разобраться с внутренними проблемами и принять свою изменившуюся идентичность. Постепенно Вашингтон, переживший встряску и обновление, может попытаться вернуть былые позиции. Но это будет уже другая Америка, усвоившая уроки прошлого и не стремящаяся прыгнуть выше головы. Пока же Мировому большинству предстоит сосредоточиться на минимизации рисков, проистекающих от особенностей американской внешней политики в ситуации смены вех - как внутри страны, так и в глобальном масштабе, - и приготовиться совместными усилиями заполнить оставляемый Вашингтоном вакуум.

¹Münchau W. The West’s rivals everywhere are exploiting its vulnerabilities //  The New Statesman. January 17, 2024.

²Remarks and Q&A by National Security Advisor Jake Sullivan at the 2024 World Economic Forum. Davos, Switzerland.

³См., в частности: Walt S. The Hell of Good Intentions: America’s Foreign Policy Elite and the Decline of U.S. Primacy. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2018.

⁴Подробный анализ см.: Halberstam D. The Best and the Brightest. Ballantine Books, 1993.

⁵Remarks by President Trump to the 73rd Session of the United Nations General Assembly. New York, NY.

⁶Transcript of the US-China opening remarks in Alaska. March 19, 2021.

⁷Bolton J. America’s Arms-Control Restraints No Longer Make Sense // National Review. March 2024 Issue.

⁸The Final Report of the Congressional Commission on the Strategic Posture of the United States.

⁹Allison G. Destined for War: Can America and China Escape Thucydides’s Trap?  Houghton Mifflin Harcourt, 2017.

¹⁰См., например, анализ экспертной дискуссии в докладе «Great Power Competition: Implications for Defense-Issues for Congress» // https://sgp.fas.org/crs/natsec/R43838.pdf

¹¹См., в частности: Ferguson N. The US and China Are Waging a Cold War That Is Truly MAD // Bloomberg. September 2023.

¹²Hirsch M. The Pentagon Is Freaking Out About a Potential War With China // Politico Magazine. September 2023.

¹³Ryan Crocker Oral History // Miller Center. 2010.

¹⁴Rogers K. Jake Sullivan’s ‘Quieter’ Middle East Comments Did Not Age Well // The New York Times. October 26, 2023.

¹⁵Kelemen M. Diplomat Kurt Volker Caught Up in Whirlwind of Impeachment Inquiry // NPR. October 3, 2019.

¹⁶Shuster S. The Untold Story of the Ukraine Crisis // Time Magazine. 02.02.2022.

¹⁷Burns W. Spycraft and Statecraft // Foreign Affairs. January 30, 2024.