Сергей Рябков: США многое нужно от России

Оганесян: Добрый день. Заместитель министра иностранных дел Сергей Алексеевич Рябков отвечает на ваши и мои вопросы. Добрый день. Спасибо, что пришли к нам.

Рябков: Здравствуйте, Армен.

Оганесян: Первый вопрос из Кельна: "Что станет главной темой на саммите стран "большой восьмерки" 17-18 июня в Лох-Эрне?".

Рябков: "Восьмерка" на уровне лидеров - это всегда экономика и всегда политика. Многое зависит от председательства. Англичане хотят провести разговор по вопросам торговли, налогообложения и транспарентности. Все эти три темы прорабатываются довольно давно. Мы готовимся к активному участию в этой дискуссии.

Конечно, политическая повестка дня тоже будет весьма насыщенной - это и Сирия, и иранские дела, и Ближний Восток. "Восьмерка", я уверен, вновь заявит о себе как один из определяющих современную мировую экономику и международные отношения форматов.

Оганесян: Вопрос из Санкт-Петербурга: "Смогла ли "группа восьми" подтвердить, что она не только остается форумом для обсуждения глобальных геополитических проблем, но и привержена реализации обязательств, направленных на решение социальных проблем?". Видимо, это реакция на те кризисные события, которые происходят в Европе, и не только в ней.

Рябков: В последнее время могу назвать происходящее в "восьмерке" экономическим ренессансом. Когда создавалась "двадцатка", возникли предположения, что постепенно функция главного координатора международных экономических, в том числе торговых, процессов и решений отойдет к этой группе. Конечно, значение "двадцатки" недооценивать нельзя, но все же "восьмерка" сохранила за собой эту нишу.

В вопросе речь идет о социальной составляющей этой работы. Я думаю, что темы, по которым работает "восьмерка", в том числе "Довильское партнерство" (это социальная составляющая стабилизации на Ближнем Востоке, вопросы налогообложения, прозрачности деятельности различных отраслей), имеют вполне определенное социальное измерение. Конечно, нельзя все сводить только к этому, но то, что эта тематика присутствует, причем отчетливо, в деятельности "группы восьми" - это факт, это отвечает нашим интересам, мы это поддерживаем.

Оганесян: Вопросы экономики напрямую связаны с социальными вопросами, это понятно. В Швеции, в Британии и в других европейских странах массовая безработица, проблемы с мигрантами вызывают социальную напряженность в обществе. Если вычленить тему безработицы, чей это приоритет в обсуждении? Как эта тема звучит сейчас на международных форумах?

Рябков: Я думаю, эта тематика больше относится к сфере ответственности ООН и ее специализированных учреждений, а также к сфере ответственности региональных структур, таких как Евросоюз, где действительно большие проблемы, особенно в странах, испытывающих финансовые затруднения по бюджету. Но "восьмерка" не остается в стороне.

Понятно, что задачи создания новых рабочих мест, расширение занятости, обеспечение устойчивости экономического роста - все это в поле зрения лидеров стран G8. Кстати, Россия как председатель "группы двадцати" в текущем году сделала тему занятости и устойчивости роста одной из главных в этом периоде своего председательства. Я уверен, что итоги Лох-Эрна будут учтены нами, когда произойдет окончательная доводка итоговых документов Петербургского саммита "группы двадцати".

Оганесян: Да, это будет тем более интересно, что в "восьмерку" входят страны, в которых самые разные картины в области безработицы. США удалось практически минимизировать ее до докризисного уровня. Европа - наоборот. Месяц назад "Евробарометр" дал цифры, которые говорят о том, что достигли обратного рекорда - очень высокой безработицы за последние годы.

Рябков: Но разброс по странам тоже велик.

Оганесян: Конечно. Вопрос из Ярославля: "Считаете ли вы, что России необходимо вернуть в повестку дня проблемы стратегического регулирования в сфере энергетики, так как достигнутые в рамках санкт-петербургского плана действия и решения фактически остались без продолжения?".

Рябков: Я не согласился бы, что эти решения остались без продолжения. Они не забыты, они в той или иной форме фигурируют при обсуждении этой тематики на различных международных площадках.

За время после Петербургского саммита произошли существенные изменения на мировых рынках, в том числе торговли товарами, имеющими для нас первостепенное значение, - это природный газ, сжиженный природный газ, другие виды углеводородного сырья, поставки сельскохозяйственной продукции и так далее.

Мы хотим, чтобы обеспечивался правильный, надежный, разумный, выверенный баланс интересов поставщиков и покупателей. Не может быть в этой сфере диктата покупателей, как, наверное, неправильно говорить и о диктате поставщиков.

В следующем году, когда Россия вновь примет на себя обязанности председателя в "группе восьми", мы, несомненно, вернемся к этой тематике уже на новом историческом отрезке. Уже в июле текущего года в Москве состоится форум стран-экспортеров газа. Мероприятие пройдет на высшем уровне. Здесь есть о чем поговорить: как оценить последствия происходящего в виде "сланцевой революции" в США, изменения спроса в различных сегментах этого рынка. Возможности предложения также изменились. Все это тоже очень существенно.

Но петербургские решения (я говорю о саммите "восьмерки" 2006 года), касающиеся обеспечения устойчивости этого ключевого сегмента мировой экономики, в полной мере сохраняют свою актуальность. Мы будем дальше работать в соответствии с теми концепциями, с той идеологией решения этих проблем, которые были заложены тогда.

Оганесян: Любопытно, что когда в Сенате США обсуждалась кандидатура министра энергетики, перед ним ставились, я бы сказал, такие необычные геополитические задачи, как, например, заняться не только будущим сланцевого газа в Америке, но и выдвинуть технологии добычи сланцевого газа в Китай, у которого запасов на 50 процентов больше, чем в США.

Мы знаем, что на эту тему были непростые переговоры с Европой. Можно ли сказать, что в сфере энергетики при всем разбросе и разности интересов мы подходим к каким-то решениям, которые гармонизируют ситуацию?

Рябков: Что касается утверждения господина Мониса на должность министра энергетики США, могу сказать, что для нас было бы важно наладить прямой канал диалога, обмена мнениями с этим новым руководителем ведущего подразделения американской администрации. У нас много точек соприкосновения и направлений совместной работы - с обмена опытом в освоении шельфовых месторождений углеводородов и до атомной энергетической области.

Я бы не хотел, чтобы сфера энергетики, энергобезопасности с точки зрения поставок и спроса превращалась в разменную карту в геополитической игре. Эти вопросы должны вести специалисты, те, кто понимает, о чем идет речь. Мне трудно говорить, потому что я не специалист, я в режиме подачи отраженного света - где-то что-то подчитал и что-то где-то услышал и сейчас это воспроизвожу.

Тем не менее, технология гидроразрыва пластов сланцевого газа неоднозначна с точки зрения последствий для экологии, потребности в объемах водных ресурсов, которые требуются для этого, и с точки зрения быстрого истощения. Дебет скважин на подобного рода месторождениях - вопрос сложный. Сокращение отдачи пластов происходит зачастую быстро. Не мое дело давать оценки, суждения, кто и что может планировать, какие требуются капиталовложения в эту отрасль.

Мы хотим, настроены и будем обсуждать все эти аспекты в спокойном профессиональном экспертном ключе с китайскими, с американскими партнерами и с теми в Западной и Восточной Европе, кто интересуется проблематикой добычи сланцевого газа и рассчитывает, что здесь откроются дополнительные возможности. Но надежность России как проверенного, испытанного десятилетиями поставщика нефтегазовых ресурсов, включая природный газ, никем не может быть поставлена под сомнение. Это я хотел бы подчеркнуть еще раз.

Оганесян: Спасибо. Но вы совершенно правы, по причине этих многочисленных побочных эффектов от добычи сланцевого газа крупнейшая компания "Эксон" (Exxon) отказалась от разработки в Польше месторождений сланцевого газа.

Здесь много проблем, и настораживает только то, что некоторые делают попытку политизацию этой темы - дескать, теперь американский сланцевый газ должен выдавить или потеснить российский газ в Европе. Хотя даже многие протагонисты сланцевого газа говорят, что это невозможно, потому что цена российского газа будет гораздо конкурентнее по отношению к сланцевому газу.

Кстати, отрадно, что министр энергетики США не ответил на вопрос о том, не хочет ли он разрабатывать газ на шельфе для того, чтобы потеснить Россию на европейском рынке. Он не повелся на это.

В Лох-Эрне будет встреча не только "восьмерки", но и встреча двух президентов. Вопрос из Таллина: "Какие вопросы будут основными помимо вопроса о Сирии и ПРО на двусторонней встрече президента Путина и президента Обамы?".

Рябков: У нас намечен комплекс тем для этого обсуждения. В последнее время президенты России и США неоднократно разговаривали по телефону, состоялся обмен посланиями Владимира Владимировича Путина и Барака Обамы. У нас есть набор крупных и давно не решаемых сюжетов двустороннего характера, и я уверен, что эти темы будут поставлены с российской стороны на встрече в Лох-Эрне.

Конечно, международная, глобальная повестка дня во многих отношениях находится в быстрой эволюции. Не обойдется без обсуждения и региональных кризисов, и вопросов, касающихся сотрудничества наших стран в таких сферах, как дальнейшая стабилизация в Афганистане, ближневосточное урегулирование - список можно продолжить. В любом случае, я уверен, разговор будет предельно конкретным и насыщенным. Всегда при контакте лидеров ощущается острая нехватка времени, выделенного на подобный обмен. Уверен, что так будет и в этот раз.

Оганесян: Вопрос из Калининграда: "Стало известно, что США скорректирует четвертую стадию развертывания ПРО в Европе, и продлит сроки ее реализации были до 2022 года. Кроме того, США на боевое дежурство в Польше будут якобы поставлять ракеты прежней модификации.

В своем послании президенту Путину Обама предложил заключить юридически обязывающее соглашение о транспарентности в вопросе ПРО. Так ли это? Можно ли считать, что имеется большая вероятность достижения российско-американского компромисса по ПРО?".

Рябков: Что касается предложения заключать юридически обязывающие соглашения о транспарентности, это не так. Транспарентность важна, но она недостаточна. Мы предлагаем заключать соглашение не о транспарентности, а о юридически обязывающих гарантиях ненаправленности американской системы против российских сил ядерного сдерживания.

Для того чтобы это соглашение было работоспособным, не декларативным, не голословным, в нем должны быть зафиксированы взаимно согласованные, проработанные военно-технические параметры, критерии обеспечения этой самой ненаправленности.

Просто транспарентности или передачи той или иной информации в определенном объеме о том, что американская сторона собирается делать в сфере развития собственных систем противоракетной обороны, недостаточно.

Хотя предложения, которые высказала на этот счет американская сторона, достаточно конкретны, имеют определенную привязку к тем обсуждениям, которые происходили между нашими странами на различных уровнях в последние годы. С этой точки зрения нельзя сказать, что предложения декоративные или несерьезные. Я хочу подчеркнуть, что мы фиксируем серьезность этих предложений, но мы отмечаем их недостаточность.

В отношении 4-й фазы европейского фазированного адаптивного подхода, действительно, насколько нам известно, произошел отказ от прежней схемы размещения в Европе ракеты-перехватчика модификации SM-3 блок 2B - такой ракеты еще нет, и ее разработка остается. Согласно американской информации, тому решению, которое было объявлено, она пока не выйдет за стадию НИОКР, и, по крайней мере, до 2022 года не произойдет реализации 4-й фазы.

Вопрос в том, что будет дальше. Не произойдет до 2022 года, а после этого? Будет или нет создана какая-то другая ракета-перехватчик - все это очень зыбко, подвижно, все меняется. Мы отметили, что появились планы разработки универсальной боеголовки-перехватчика для возможной установки на ракетах разных типов. То есть та головная часть, которая может применяться для перехвата ракет противника американским военными, будет унифицирована. Видимо, там будут заложены прорывные технологии, и это существенное наращивание возможностей США в сфере ПРО.

Также мы не можем не обратить внимания на возобновившееся обсуждение темы постановки на один носитель нескольких боевых частей в рамках создания новых систем перехвата. Это РГЧ ПРО - разделяющиеся головные части на ракетах-перехватчиках. Мы имеем все время меняющуюся картину и не можем игнорировать это.

Оганесян: Связанный с этой темой вопрос из Самары: "Какова реакция России на новые предложения президента США Обамы о начале новых переговоров по значительному сокращению ядерных потенциалов России и США? Не обозначится ли явный перекос в пользу США, которые имеют высокоразвитый неядерный стратегический потенциал?".

Рябков: Реакция нормальная, спокойная. Она сводится к тому, что прежде чем заниматься обсуждением того, нужны ли дальнейшие сокращения ядерных вооружений, нам надо, во-первых, продвинуться в русле реализации действующего договора об СНВ, подписанного в 2010 году (здесь мы пока еще не прошли и половину пути), во-вторых, нам нужно найти приемлемую форму решения проблемы ПРО. Россия здесь придерживает известного подхода, который излагался многократно. Я думаю, что он достаточно логичен и разумен.

Кроме того, ситуация развивается таким образом, что на общее состояние стратегической стабильности как в двустороннем, российско-американском, сегменте этой стратегической стабильности, так и в глобальном преломлении, у нас все большее значение приобретают такие факторы, как перспектива появления оружия в космосе (это очень серьезный вопрос). Это также отсутствие сдвигов в направлении придания подлинно универсального характера Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.

У нас есть крупные сюжеты для обсуждения с американцами в связи с реализацией Вашингтоном так называемой "программы молниеносного глобального удара", в основе которой находят стратегические средства внеядерного оснащения, есть дисбалансы в обычных вооружениях.

Я уже не говорю о том, что мы не можем до бесконечности в двустороннем порядке с США договариваться о сокращениях и ограничениях ядерных вооружений в ситуации, когда в целом ряде других стран происходит расширение и ядерного, и ракетного потенциала. Придание процессу разоружения многостороннего характера становится все более насущной задачей.

Этот комплекс вопросов представляет собой темы, по которым мы просто не можем не говорить с США, когда речь заходит о перспективах дальнейших сокращений ядерных арсеналов. В этом суть нашей реакции.

Оганесян: Учитывая все это, можно сказать, что "ядерный ноль" - это пока недостижимый идеал, по крайней мере в краткосрочный перспективе.

Рябков: "Ядерный ноль" возможен, и об этом говорили даже те, кто в 1960-начале 1970-х годов приступили к разработке фундаментального Договора о нераспространении ядерного оружия.

Если вчитаться в статью шестую Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), речь идет о всеобщем и полном разоружении без разбивки "ядерный" или "неядерный" ноль". Подумайте: на пике "холодной войны" в разгар конфронтации политики и дипломаты могли не просто поставить такую цель в форме лозунга или какой-то политической директивы, а записать это в договорной форме.

Я хочу сказать, что Россия полностью привержена своим обязательствам и по шестой статье ДНЯО, никогда не уходила и не будет уходить от разговора о "ядерном нуле". Но это не может быть самоцелью и не может стать самодостаточной, самодовлеющей задачей. Иначе мы подорвем основы национальной безопасности.

Оганесян: Есть несколько вопросов о Сирии. Очень реалистический из Санкт-Петербурга: "Почему, на ваш взгляд, Вашингтон сменил тон в отношении Сирии, если вы согласны с такой позицией? Что могло произойти?".

Вопрос из Симферополя: "Складывается впечатление, что в Америке происходит некая внутренняя борьба между сторонниками разных подходов к сирийскому кризису. Насколько это может повлиять на позиции президенты Обамы, который, как представляется, склонен сейчас к политическому, а не военному решению этого кризиса?".

Рябков: Не могу выставлять не то что оценки, а даже какие-то флажки на поле обсуждения сирийской темы: кто, где, когда находился и за какие флажки перешел или чего достиг. Сама по себе эта тема находится в развитии.

Пока мы не подошли к точке, когда можно сказать, что есть широкое международное понимание с участием США и других стран относительно параметров той самой международной конференции по политическому урегулированию в Сирии, о которой мы ведем речь давно, с самого начала, и о которой Сергей Лавров и Джон Керри довольно предметно и подробно говорили в Москве, когда госсекретарь был здесь с визитом, и в последующем в ходе их телефонных контактов и личных встреч.

По-прежнему сохраняются вопросы, аспекты этого крупнейшего международного кризиса, по которым позиции России и США не сблизились.

Оганесян: В чем стороны не сблизились?

Рябков: Во-первых, я не могу сказать, что у наших американских партнеров есть четкое понимание безальтернативности такой работы с оппозиционными силами в Сирии, которая могла бы привести, во-первых, к направлению сирийскими оппозиционерами представительной делегации, способной принимать решения от их имени на этой конференции. Во-вторых, сориентировать эту делегацию таким образом, чтобы не было попыток использовать саму конференцию как инструмент отстранения Башара Асада от власти. Этого нет.

А мы не можем пойти на подобные мероприятия в ситуации, когда партнеры и потенциальные участники такой конференции пытаются навязать сирийскому народу решения извне, в том числе заранее предопределить, что будет происходить в результате переходного процесса, который должен быть запущен, то есть параметры которого должны быть определены.

Кроме того, это международный состав участников. Так называемая "Женева-1" 30 июня 2012 года была успешной, но следующий шаг мы не можем сделать в отсутствии представительства на новой конференции и Саудовской Аравии, и Ирана, и Египта. Но наши партнеры, к сожалению, занимают жесткую позицию - пытаются не допустить туда иранцев, что неправильно с учетом всего того влияния, который Тегеран оказывает и на сирийскую ситуацию, и на регион в целом.

Оганесян: В вопросе слушателя прозвучало - "изменился тон в Вашингтоне по отношению к Сирии". Я понимаю, о чем идет речь, тон на политических весах иногда не взвесишь, хотя дипломаты к нему прислушиваются. Можно ли ожидать какое-то сближение позиций? Вы ощущаете какие-то симптомы?

Рябков: Тональность во всем важна, и анализ любого текста и любого заявления, особенно по серьезным вопросам, всегда включает оценку того, с какими модуляциями голоса или оттенками письменной речи это связано.

Хочу сказать, что сейчас больше шансов на нахождение общеприемлемой основы подхода к этой проблеме, чем раньше. Есть опасности, есть возможность оказаться в неких политических ловушках. Я не буду говорить, кто и как расставляет эти ловушки - это отдельный вопрос, по сути дела подлежащий разбору по ходу соответствующих консультаций, бесед и переговоров.

Но раньше мы не имели подобного нынешнему порыва основных действующих сил и внешних влиятельных участников (не люблю слово "актор") неких обсуждений и дискуссий. Не было такого порыва к чему-то иному, то есть понимания всеми того, что оставаться в этой "точке замерзания", а точнее, точке кровопролития и умножения человеческих трагедий, больше невозможно. Здесь нужен серьезнейший политический импульс. С точки зрения прояснения грозового небосклона и появления первых лучей разума среди этих туч, наверное, что-то меняется.

Оганесян: В СМИ это приписывают интенсивному обмену мнениями во время российско-американских встреч, которые были достаточно часты в последнее время.

Письмо из Владимира: "В последнее время мы стали свидетелями активного дипломатического обмена между США и Россией. В Москву приезжали Донилон, Керри. Министр Лавров после этого дважды встречался с госсекретарем Керри, США посетил Патрушев. Конечно, эта активность вызвана, в том числе, подготовкой встречи Обамы с Путиным, попыткой улучшить наши двусторонние отношения. Но все же возникает мысль: что же американцам от нас нужно?". Действительно, чего они от нас хотят?

Рябков: Во-первых, прошли уже три очные встречи министра и госсекретаря. Последняя в этом ряду - 27 мая в Париже, где основное внимание было уделено все той же Сирии. Интенсивность встреч зависит от множества факторов.

Американцы хотят от нас многого, в том числе продолжения переговоров по ядерным вооружениям, углубления сотрудничества по некоторым региональным вопросам, чего и мы от них хотим. Также мы хотим, чтобы они поменьше применяли односторонние санкции, которые мы считаем нелегитимными, побольше уделяли внимания международному балансу интересов в целом и нашему в частности, когда идет речь, скажем, о визовой политике США. Здесь мы еще не дошли до стадии, когда мы повторяем, что нам нужен безвизовый режим, в стиле "Карфаген должен быть разрушен", но кое-какие сигналы такого рода уже посылаем и будем посылать дальше.

Мы хотим, чтобы российские юридические лица, компании не становились субъектами применения ограничительных мер на доступ к современным технологиям. Американцы, несмотря на все декларации о том, что времена изменились и подобного рода ограничения в прошлом, продолжают их применять. Мы хотим от них, чтобы они наконец поняли, чтобы это прекратилось. Но наши и их желания, к сожалению, не всегда находятся в одной плоскости - в этом трудность диалога с американцами. Будем пытаться расширять интерфейсы взаимных ожиданий и возможностей.

Оганесян: Хорошо. Вопрос об одном из недавних острых моментов в российско-американских отношениях из Саратова: "Закончилась ли российско-американская "война списков"? Как обстоят дела с теми детьми, которые уже были взяты семьями и американскими усыновителями? Отслеживает ли российское посольство их положение?

Как Госдепартамент ведет себя в данном вопросе, считают ли американцы необходимым нормализовать ситуацию в этом чувствительном для россиян вопросе".

Рябков: Ситуация отслеживается в постоянном, ежедневном (это не преувеличение) режиме не только посольством России в Вашингтоне, но и нашими генеральными консульствами, которые находятся в разных точках США - от Сан-Франциско до Хьюстона и Нью-Йорка.

К сожалению, мы по-прежнему не можем сказать, что мы имеем полную картину в области того, как обстоят дела усыновленных из России детей в американских семьях. Она фрагментарная, зачастую отрывочная, порой приходится клещами вытаскивать эту информацию из соответствующих структур на местах в США. Госдепартамент мог бы, конечно, проявлять здесь больше настойчивости и готовности к сотрудничеству.

Следующий раунд специализированных консультаций, где мы конкретно пойдем по случаям и выскажем американской стороне наши пожелания о том, что стоило бы предпринять для хотя бы некоторого улучшения положения дел, состоится в Москве до конца мая. Эти межведомственные консультации.

Уполномоченный по правам ребенка Российской Федерации Павел Алексеевич Астахов, Уполномоченный МИД России по правам человека Константин Константинович Долгов, подразделения министерства, консульские службы уделяют этому первостепенное внимание. Мы будем вести эти вопросы таким же образом дальше.

Оганесян: В основном речь идет о тех детях, которые уже находятся в семьях у американских приемных родителей? Нам нужно установить контроль нового качества?

Рябков: Да, нам нужно получать информацию, если ребенок попал в беду, причем в режиме онлайн, быстро, без бюрократических фильтров, без необходимости многократно сверяться, какая степень ответственности у муниципальных властей и у властей штата.

Это сложная тема с учетом американской государственной организации. Но тем не менее мы и по человеческим соображениям, по тому очевидному интересу, который сохраняется в российском обществе к судьбам наших сограждан, оказавшихся в американских семьях, просто не можем действовать по-другому. Это одна из тем, которая будет подниматься на всех уровнях в ходе предстоящих контактов.

Оганесян: Существует ли в США какой-то федеральный закон, регулирующий эту сферу? Мы знаем, что от штата к штату существует законодательная чересполосица, что усложняет работу для наших консульских служб. Или все-таки можно привести эту ситуацию к единому нормативному подходу, который бы действовал на всей территории США?

Рябков: К сожалению, такого законодательного акта не существует. В свое время было заключено двустороннее соглашение. Но на фоне событий, происходивших с российскими детьми, трагедий, которые происходили одна за другой и сотрясли основы восприятия этого направления нашей работы с американцами, произошел отказ от данного соглашения. Оно денонсировано, и сейчас хотя мы работаем в режиме формального действия двустороннего соглашения, но опираемся в основном на положения двусторонней консульской конвенции.

Это тот юридический инструментарий, который остается у нас в руках. Но это никоим образом не освобождает американскую сторону от ответственности. Нам нужна большая открытость, кооперабельность, настроенность на сотрудничество в этой сфере. Иначе проблемы не решить и не создать заслоны новым трагическим ситуациям, в которых могут оказываться дети, усыновленные из России.

Оганесян: Интересный вопрос из Ижевска: "Базой укрепления двусторонних отношений всегда было и, видимо, остается широкое экономическое сотрудничество. Как обстоят дела в этой сфере российско-американских отношений сегодня?".

Рябков: Конечно, 32 миллиарда долларов товарооборота в прошлом году - это смешно не только с учетом масштабов американской, да и российской экономики. Это вызывает улыбку на фоне объемов, которые мы имеем, скажем, с Нидерландами, с ФРГ и прочими странами, которые входят, скажем, в первую пятерку торговых партнеров.

Есть знаковые проекты. Нельзя закрывать глаза на то, что есть серьезные крупные договоренности, например, "Роснефть" и ExxonMobil с перспективой масштабнейших капиталовложений. Все это, конечно, долгосрочно, но важно, что есть уже подтвержденная настроенность этих двух гигантов не просто взаимодействовать теснее, но в известном смысле переплетаться по инвестициям, по направлениям добычи.

"Боинг" и Ростехнологии - это тоже прекрасный пример долговременного устойчивого сотрудничества, с рабочими местами, которые создаются в том числе, и у нас. Капиталовложения, которые приходят из США в наше машиностроение, секторы, в том числе и потребительского характера, производства товаров для российского рынка, - они все на слуху и на виду. Идут капиталовложения в США.

Нам по плечу ставить задачу о том, чтобы товарооборот рос в пределах до десяти процентов в год. Есть президентская комиссия, в которой целый ряд рабочих групп занимаются экономической проблематикой. Сейчас тот момент, когда мы совместно с США смотрим, что можно предпринять для повышения отдачи от деятельности этих структур.

Пока бизнес с той и с другой стороны не почувствует реальную потребность друг в друге, интерес к тому, чтобы искать новые плоскости приложения своих усилий, качественного изменения не произойдет.

Но с политической точки зрения достижение этого нового взаимного ощущения возможностей и потенциала было бы очень важно, потому что без экономической надежной базы, сотрудничества политические отношения находятся в более уязвимом состоянии и зачастую "провисают". Нам как внешнеполитическому ведомству президентом России поставлена задача всемерно способствовать такому взаимодействию, чем мы сейчас занимаемся гораздо интенсивнее, чем в прошлом.

Оганесян: Вопрос из Москвы: "Не так давно директор Института США и Канады Сергей Рогов выступил со статьей "Доктрина Обамы: властелин двух колец", в которой речь идет о том, что США намерены возглавить два гигантских экономических блока: Трансатлантический и Тихоокеанский. Что должно обеспечить американцам мировое лидерство? Осуществимо ли такое намерение США? Каково место России в этом американо-китайского противоборстве?".

Рябков: Я думаю, что к таким инициативам администрации Обамы надо относиться предельно серьезно. Ина Тихоокеанском, и на Трансатлантическом направлении пойдет работа (и она уже разворачивается) в направлении дальнейшей либерализации инвестиционных режимов, создании возможности для проявления конкурентных преимуществ экономических структур и укладов, которые сложились в странах, привлекаемых к работе по этим двум крупным инициативам.

Я уверен, что работа будет долгой. Это не решение какой-то задачи, которую можно за неделю или месяц прописать в документе и потом перевернуть страницу, заняться чем-то другим.

У США колоссальные объемы взаимной торговли через Атлантику и через Тихий океан. Евросоюз и страны западного побережья Тихого океана тоже имеют мощнейшие внешнеэкономические и внешнеторговые потенциалы и интересы в этой области, они четко определены. Сопряжение всего этого, приведение к общему знаменателю будет не простым делом. Но политическая воля в США присутствует. Я думаю, что другие партнеры, участники этих процессов тоже видят здесь для себя определенные возможности.

Насчет излюбленной темы геополитического соперничества США с Китаем могу сказать, что объем торговли США и КНР, который давно перевалил за 500 миллиардов долларов, и объем инвестиций, в том числе из Китая в США, многие десятки тысяч китайских студентов, которые учатся в США, беспрецедентные объемы скупки КНР американских гособлигаций - все это признаки взаимозависимости двух стран. Наверное, без соперничества нигде не обходится. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, насколько тесно экономики США и КНР привязаны друг к другу уже сейчас.

Оганесян: Вопрос из Светлогорска: "За терактом в Бостоне последовали заявления России и США о том, что будет усилено сотрудничество спецслужб двух стран по борьбе с террористическими угрозами. За этими заявлениями последовали какие-нибудь конкретные действия?".

Рябков: Да, такие действия последовали. Понятно, что если я о них расскажу в эфире, то это будет противоречить самой логике и идеологии подобных действий и сотрудничества соответствующих наших служб. Уверяю вас, что сейчас происходит весьма интенсивная работа, особенно на контртеррористическом направлении, где потенциал для взаимного понимания между Москвой и Вашингтоном очень значителен.

Мы неплохо сотрудничали раньше, и сейчас, после произошедшего в Бостоне, политические импульсы и практическая потребность в таком сотрудничестве вновь сошлись в одной точке, и работа активизирована. Она выводится на новые рубежи.

Оганесян: Вопрос из Донецка на тему Афганистана: "Идут ли с американцами переговоры по поводу ситуации вокруг Афганистана, ее перспектив? Тем более что вывод международных сил из Афганистана напрямую затронет нашу безопасность. Не зря афганскому вопросу было посвящено специальное заседание Совета безопасности России".

Интересно, что в Донецке ощущают безопасность России практически как собственную. Конечно, если говорить о наркотрафике, то Украина, конечно, тоже обеспокоена ситуацией в Афганистане. Все это очень близко.

Рябков: Я хочу сказать, что есть довольно много противоречивой информации, каковы объемы производства и поставок на внешние рынки. То какой-то грибок съедает весь мак в Афганистане, то выясняется, что никакого грибка нет, а наоборот, есть возможность "подкинуть" старые запасы на мировой рынок.

Это проблема, представляющая собой прямую угрозу международному миру и стабильности. Она ставится во главу угла наших обсуждений с американцами, когда повестка дня включает Афганистан. Мы будем делать это и дальше, особенно с учетом изменения конфигурации американского присутствия начиная с будущего года в этой стране.

Для нас крайне важно достичь такого уровня взаимодействия (не просто взаимопонимания), чтобы исключить дальнейшее усиление афганской наркоугрозы, напрямую сказывающейся на безопасности нашей страны.

Афганистан - это и многое другое. Это и перспективы международного военного присутствия там после 2014 года. Откровенно говоря, нам не до конца понятные планы наших американских партнеров в этой сфере, как и планы натовских стран. Есть международные форматы, контактные группы по Афганистану, где мы участвуем на солидном уровне. Есть возможности постоянно обсуждать это и в ООН, и в формате "группы восьми", и в двустороннем диалоге США и с Евросоюзом. Все это будет задействоваться.

Все в плане вызовов, возникающих в связи с тем, что происходит в Афганистане и вокруг него, будет исключительно ответственным и требующим глубоко взаимодействия и продуманных политических решений.

Оганесян: Вопрос из Сочи: "После саммита БРИКС в ЮАР пошли разговоры о том, что теперь БРИКС будет более активно сотрудничать с Африкой. Так ли это? Можете ли вы назвать страны Африки, которые выражают стремление сотрудничать с БРИКС?".

Рябков: Все страны Африканского континента и руководство африканских интеграционных структур и структур, занимающихся безопасностью, проявляют к этому интерес. В Дурбан были приглашены лидеры 18 стран. Это было первое мероприятие БРИКС в формате outreach, и оно прошло именно с африканскими лидерами. Мы продолжим работу с африканскими партнерами и в последующем. Я уверен, то же самое скажут и бразильцы, когда к ним перейдет председательство в БРИКС в следующем году.

Оганесян: Вопрос из Варшавы: "Насколько реально присоединить к БРИКС новых членов (здесь говорится о том, что Египет изъявляет желание вступить в БРИКС). Какой взгляд на этот вопрос самих членов БРИКС?".

Рябков: Какое-то время назад мы в формате БРИКС согласились в том, что объединение должно пройти некий путь консолидации. Страны должны пройти определенный период дальнейшей взаимной притирки в качестве партнеров, взаимодействующих по все более широкому кругу вопросов в этом объединении.

Нельзя одновременно заниматься переходом от декларации о намерениях, фиксации совместных позиций к конкретным проектам, зачастую непростым, и вести дело к расширению объединения. Нужно, чтобы структура повзрослела. Я думаю, на этом будут сосредоточены наши основные усилия в предстоящий период.

Оганесян: Не случится ли так, что с уходом Чавеса закончится целая эпоха? Ослабнет солидарность целого ряда стран, которые всячески поддерживал Чавес, и в Латинской Америке начнется откат к прежним временам Доктрины Монро?".

Рябков: Я думаю, что это несколько упрощенная постановка вопроса. Роль Уго Чавеса как политического лидера в Венесуэле и за ее пределами исключительно значима. Его наследие остается во многом опорой для политиков в Венесуэле и в других странах. Но уход Чавеса и изменение политической конфигурации в других странах латиноамериканского региона сами по себе не отменяют объективных тенденций.

Латинская Америка, безусловно, становится более самостоятельным и влиятельным международным игроком. Латинская Америка сумела доказать, что ее экономические и социальные модели эффективны, в том числе с точки зрения противодействия мировому экономическому кризису. Происходит вытаскивание региона из нищеты и бедности. Все это созвучно с идеологией боливарианского социализма Чавеса. Я думаю, что наследие Чавеса надолго переживет его как личность и как политического деятеля.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs