Надежда Бабкина, народная артистка России

Оганесян: Гость нашей программы - народная артистка России Надежда Георгиевна Бабкина. Спасибо, что пришли к нам. Я обычно предваряю беседу с гостем рассказом о нем, но в вашем случае это совершенно ненужно. О вас мы и поговорим во время программы. Личность артиста никак не отделима от того, что он поет. Если чиновника еще можно (и иногда даже нужно) отделить от его дел, то артиста и его жизнь от песни никак не отделить.

Сначала вопрос из Москвы, исполненный любовью и уважением к вам. "Сегодня на экране кто бы ни появился в первый раз, говорят – "звезда". Но это какие-то мимолетные звезды, завтра о них все забудут. А вот вас звездой почему-то не называют, зато все любят. Вы это чувствуете?". А что, вас, правда, не называют звездой?

Бабкина: Я как-то на это не обращаю внимание. Это не так важно. На мой взгляд, звезда - это та, которая в небесах светит, это из мира Вселенной. Что касается меня лично, то я популярный, известный человек. К моему удивлению, стала известной. Я не стремилась к этому, я даже не знала, что это такое. Если честно, я и сейчас не знаю, что это такое, я не знаю, как это объяснить. Когда меня спрашивают, как стать популярной, откуда я знаю. Как-то трудилась и тружусь по сей день. Все это накапливалось, потом вокруг этого самовыражения и чего-то созданного появляются люди, которые являются твоими единомышленниками, которым нравится то, что ты делаешь. Окружение сначала маленькое, потом побольше, потом еще больше, а потом оказывается, что людей совсем много.

Оганесян: Народную любовь вы чувствуете?

Бабкина: Конечно, это огромная ответственность, это не просто посиживать в кресле, заниматься самолюбованием – мол, ох, как меня любят, ох, как это круто, или что-то для этого делать специально - нет, я ничего особенного не предпринимаю. Я понимаю это по тому, что есть аплодисменты, есть любовь, желание со мной встретиться, прийти на концерт или, скажем, на какую-то конференцию, на мастер-класс. Тогда я понимаю, что в этой ситуации моя степень ответственности огромная. Это никакое не самолюбование - я должна ответить тем же. Ответить не просто словами, а сделать что-то такое, за чем люди пришли.

Оганесян: Где вы больше ощущаете народную любовь? Мы коснемся вашей очень интересной фестивальной программы, но факт в том, что с этой ли программой или без нее, но вы много ездите по России и не только по России. Где ваша аудитория принимает вас с наибольшим энтузиазмом – в провинции, в столицах, в России, за рубежом?

Бабкина: Я действительно много гастролирую, у меня много предложений, работы - и по случаю какого-то торжества, по случаю праздника. Есть программные встречи. Но когда ты приезжаешь в город, и люди покупают на тебя билет, и зал полный, это совершенно другая аудитория. Это совершенно другие аплодисменты, другая отдача и другое восприятие тебя людьми. Это люди, которые, как они думают, тебя знают. Они убеждены в этом. И Слава Богу! Я не должна ни в чем их разочаровать.

Оганесян: Народная любовь требует ответной любви. Кстати, вот что значит вы русская артистка, которая не приемлет слово "звезда". Оно появилось у нас из саксонских традиций. Так что у вас отторжение очень органичное. Я посмотрел описание вашего фестиваля-марафона "Песни России", оно очень интересное. Вы, путешествуя по разным российским городам и весям, не только являете себя, но собираете там же и других людей, и коллективы. На этих встречах происходит культурный обмен.

Бабкина: Еще какой.

Оганесян: Центр и провинция. В самой провинции не только русская песня, но есть еще и песни народов России.

Бабкина: Именно, нашей многонациональной страны.

Оганесян: Что подвигло вас на такую очень интересную идею, требующую большой отдачи - и психической, и физической?

Бабкина: Начнем с того, что я 35 лет руководитель, я не певица. Артистка и певица - это как хобби, артистка - моя профессия. Я получила три высших музыкальных образования. Я работаю в этом направлении, меня это радует, мне это нравится, я точно знаю, что я приношу пользу. В этом направлении я состоявшаяся личность, и коллектив у меня популярный, известный. Я открыла в жанре русской народной песни свое направление, которое свойственно русской песне, свой стиль. Это очень важно. Я не пошла по пути подражания кому бы то ни было, хотя у меня были кумиры.

Достигнув достаточно многого, я поняла, что мои знания, мой опыт может принести много пользы не только лично мне и моему коллективу, моему театру, где у меня восемь действующих команд, работающих в народном жанре, а я могу принести больше пользы для государства. Тогда я взяла на себя ответственность предложить идею о создании фестиваля-марафона "Песни России" для нашей многонациональной страны. Я получила и государственную, и экономическую поддержку и поняла, что это очень важное действо, которое дает нам возможность объединяться. Я испытываю некую соборность и вижу результаты.

Я приезжаю в тот или иной регион, скажем, в Бурятию. Я приезжаю туда с коллективами юга России, привожу туда казачий коллектив, весь мой коллектив. В Бурятии мы объединяемся с их коллективами. Поскольку там не только бурятская культура, там еще живут казаки-старообрядцы, то я объединяюсь и с их культурами. Они дают свои коллективы, и у нас получается потрясающий "духовный пирог".

Мы не просто проводим концерты, мы ездим по районам, по отдаленным деревням. Мы договариваемся с главами администраций, с департаментом культуры, составляем некий список и приезжаем туда, где, как говорят, Макар телят не пас. Получается огромное количество населенных пунктов, многоцветье. Люди говорят, мол, и о нас подумали. Нашим людям свойственно поговорить о жизни, о каких-то проблемах. С моим приездом туда решаются какие-то мелкие проблемы, которые могут решаться на муниципальном уровне. Например, в Доме культуры, условно говоря, нужен баян, а главе поселения не до того.

Приехала Бабкина, собралась пресс-конференция, выяснилось, что там сидит глава этого населенного пункта, и ему говорят. Он действительно забыл о том, что нужен баян, для него это мелочи, а для коллектива - не мелочи. Делаем мастер-класс, участвуем в телевизионной съемке региона. Получается, что мы находимся в том или ином регионе по десять дней. В результате, в стране начинает происходить культурный обмен. Я хочу добиться единого культурного пространства - это моя цель. Ведь мы живем в большой стране.

Оганесян: Я никогда не слышал такого выражения "духовный пирог" - очень органично. А то обычно говорят о диалоге культур, но обычно не внутри России, а с другими государствами.

Бабкина: Я сказала по-свойски. Духовный пирог - это вкусно, красиво, многоцветно, и он притягивает к себе ароматом.

Оганесян: Вопрос из личной жизни. У вас казачьи корни, вы волжская казачка? А когда вы ездите на юг России, вы поете казачьи песни, наверное, не только волжские, но и донские, кубанские?

Бабкина: Это не важно. Казачье сословие само по себе. Неважно, где живут люди - переселенцев много было. Исторически так складывалось, что казачья тема очень большая, и из истории известно, что казаков изгоняли из страны, хотя это люди, бесконечно преданные своему делу, Отечеству. Южные форпосты страны всегда защищали казаки.

Оганесян: Все-таки есть отличия в традиции песен.

Бабкина: Казачьи песни совершено иные. Они широкие, они - воля вольная. Они про любовь и про жизнь - как-то все сплетается. Казаки занимались выправкой, охраной, добычей, а казачки смотрели за домашним очагом, полностью вели хозяйство и практически всем руководили.

Оганесян: И на коня садились иногда.

Бабкина: Почему иногда - всегда. Кстати, казаки и не возражали. В атаманы из женщин никто, в принципе, не лез. Это сейчас новая тенденция пошла, что женщина вдруг неожиданно стала атаманом. Я хочу сказать, что это не просто так. Рядом находились такие казаки, которые только подумают что-то сделать, а она уже все сделает. Поэтому она все схватила на себя, взяла ответственность - и вперед. И у нее, кстати, все ладится там, где она руководит, там все в порядке, и дисциплина есть, и сельсовет работает, и все подчиняются, и все спорные вопросы она решает. Вот ее степень ответственности. Но такого в истории сроду не было, крайне редко бывали женщины-атаманши.

Оганесян: У нас есть вопрос из Германии о вашей любимой песне: "Ваша любимая песня - казачья?".

Бабкина: Они разные. Каждая песня, которую ты родила, уже любимая. Пока она устоится, пока то да се. Я хочу рассказать, какая песня явилась основой создания моего коллектива, основой, на которую мы "подсели", и это была песня довольно популярная. Но одна из артисток этого коллектива (это были сестры Федоровы) вышла замуж за американца, их сразу расформировали, сказали, мол, диссидентская тема нам не нужна. Записи как будто бы уничтожили. Но нормальные, умные люди, ценители искусства, музыки понимают, что национальное достояние всегда надо хранить и передавать из поколения в поколение.

Она как-то сохранилась. Мне люди, которые работали на радио, приоткрыли эту тайну и сказали, мол, вот тебе репертуар, ты посмотри, может, что-то пригодится. И, конечно, мы за основу взяли песню, которая реально популярна. Ее можно оценивать по-разному, но у нас она звучит как произведение искусства. Эта песня, это страдание, оно имеет отношение к казачеству. Она из Воронежской области, а Воронеж тяготит к Дону - югу России.

Если мы берем любую казачью песню, то там тоже есть бешеный подтекст, про любовь. Допустим, я разучиваю что-то с коллективом. Я спрашиваю, про что песня. Они говорят, про ягодку. Я говорю, про какую ягодку? А она просит, чтобы он перевез ее на ту сторону реки. Песня про то, что она заблудилась в этой жизни, и она просит, мол, люди, помогите мне, возьмите меня на вашу сторону реки, обогрейте меня вниманием и теплотой, я хочу жить нормально, а не быть заблудшей овцой. Когда ты понимаешь подтекст такой песни, по-другому открываются и глаза, и чувства. Тогда ты выходишь на сцену и знаешь, зачем ты поешь, во имя чего ты это делаешь и для кого. Мы живем в явлении - это культура, а воспринимаем мы ее образами.

Оганесян: Мне понравилось одно ваше высказывание, и, я думаю, это рассуждение легло в концепцию фестиваля. "Существует особый национальный мелодический строй песни и особая национальная пластика танца. Именно в них заложен сообразный генетический код народа. Его утрата создает проблему национальной самоидентификации".

Бабкина: Концепция этого фестиваля была разработана в 2006 году. С 2007 года я поехала по стране. Я ездила с фестивалем-марафоном "Песни России" по разным регионам страны все это время. Я возрадовалась, когда я услышала и прочла статью Владимира Путина. Она меня просто восхитила. Я подумала, Господи, наконец-то. Прекрасно, что государственный человек такого политического и личного масштаба наконец-то во всеуслышание сказал, что главный ресурс страны - это люди, люди разных национальностей.

Что такое разные национальности? Это разные культуры, разные вероисповедания. Это генетическая память народа, созданная не сегодня. Нашей стране огромное количество лет, и за это время много чего менялось. Генетическая память народа все равно имеет национальные традиции и корни. Я смотрю на своего маленького внучка, которому год и 10 месяцев. Играет какой-нибудь современный бит, он как-то реагирует. Но стоит заиграть русской народной теме, он сразу обращает внимание, ищет глазами, откуда идет музыка. Мы с этим родились.

Оганесян: К тому же у него это в крови от бабушки.

Бабкина: Ребенок родился с определенным самосознанием. И мы тоже с ним родились. Надо воспитывать наше самосознание многонациональной страны, любовь к своим предкам, к своей родне, семье, деревне, городу и к стране в целом.

Оганесян: Это хорошо, но есть вопрос о том, что будет дальше. Генетика - это хорошо, но ее надо поддерживать. Если в генах что-то есть, а народной песни особенно не слышно, то это создает проблему. Например, у нас выросло целое поколение в 1990-е годы.

Бабкина: И не одно поколение. Это политика.

Оганесян: Так вот, что же нас тогда ожидает? Рассчитывать только на код? Кстати, я хотел бы поделиться своими впечатлениями. Мне кажется, в семьях стали меньше петь песен.

Бабкина: Правильно.

Оганесян: Я знал некоторые места и в России, и на Украине, где на любом семейном празднике или общенациональном обязательно была слышна песня. Причем эта песня была слышна не только в домах, но и на улицах, люди выходили и пели. А сейчас этого стало все меньше и меньше. Или я не прав?

Бабкина: Вы правы. И не только вы, но правы многие, у которых душа болит из-за этого. За границей 90 процентов национальной культуры и 10 процентов гостевой. У нас все наоборот. На некоторых радиостанциях с русской музыкой русская песня – "неформат".

Эта тема должна звучать каждый день. У нас нет ни одного телевизионного канала, говорящего о национальной культуре и, в том числе, о русской национальной культуре, о ее многоцветье и разноплановости в зависимости от географического расположения и диалектики. У нас просто нет многонациональной культуры, говорящей о других культурах, которые живут в стране. В газетах об этом не пишут. Только сейчас некоторые очухались, потому что Владимир Владимирович Путин написал про национальное самосознание, наконец-то об этом сказал вслух. Теперь все засуетились.

Сразу стали в программу внедрять какие-то элементы национальной культуры. А я всю жизнь про это говорю. Степень моей популярности, известности мне больше ничего не прибавит. Я обожаю страну, я люблю Россию, что бы тут ни происходило, со всеми ее недостатками. Я знаю, что я не одинока в этом. Надо с уважением относиться к нашим родителям, которые свято верили в свою правоту и сделали все возможное, чтобы мы сейчас разговаривали на тему национального самосознания. Для этого нужна, на мой взгляд, общая государственная четкая концепция, которая будет решать эти вопросы в комплексе. Раньше этой темы не было.

Оганесян: Есть школа Бабкиной. А вообще школа народного фольклорного пения у нас не разрушена.

Бабкина: Нет, не разрушена. Она живет…

Оганесян: Несмотря на то что она не выходила на большие экраны или в больший радиоэфир.

Бабкина: Она живет и здравствует. Она жива. Но понадобится много государственного ресурса, мощной поддержки. Вы знаете, что талантов у нас очень много.

Оганесян: Надежда Георгиевна, есть очень интересный вопрос из Нижнего Новгорода. "Согласны ли вы с предположением, - спрашивает слушатель, - что композиторам всегда легче создавать хорошие песни, имея в руках настоящие стихи? Было когда-то время творчества поэтов от Исаковского до Танича. А что нынешние поэты-песенники? Где песни, которые можно со всем основанием не называть однодневками? Не может быть, чтобы у нас перевелись таланты. Где они?".

Бабкина: Да нет, таланты есть, все это замечательно. Вы говорите про поэтов или про композиторов?

Оганесян: Здесь речь идет, скорее, о стихах. Давайте поговорим и о тех, и о других. Вы поете народные песни, фольклор, поэтому здесь многие песни без автора.

Бабкина: У меня с репертуаром проблем вообще нет. Во-первых, я ездила в экспедиции, я собрала огромное количество репертуара из экспедиционного материала и по сей день черпаю его оттуда, и не только я одна. У меня молодой коллектив, и все мы ездили в разные направления. Молодежь я сначала отсылаю поработать в экспедиции, подсобрать материал.

Но деревни поменялись, в деревнях появились телевизоры, стала исчезать обрядовость. Народная песня живет тогда, когда живет обряд, то есть когда люди работают на земле. У меня на сегодняшний день все в коллективе - мои единомышленники, все они имеют высшее консерваторское образование. Репертуар, который мы выбираем, не зависит от композитора и от поэта. В этом отношении мне гораздо проще.

Песни композитора и поэта – это очень сложно. Ко мне приходит композитор, например, Александр Морозов. Это прекрасный композитор и шикарный песенник. Он приносит мне прекрасную песню, например, на стихи Николая Рубцова. Я ее выучу, мы ее сделаем, сделаем аранжировку, она примет участие в концерте, но на радио ее не берут. Композитору со мной связываться бесполезно, потому что я "неформат". Мне композиторы предлагают – дескать, пусть у тебя будет, ты где-нибудь на концерте споешь в охотку. Но что значит - в охотку. Я трачу деньги, я плачу за песни, за аранжировку, за сведение. А выхлоп в никуда.

Наши популярные певцы делают свой репертуар на композиторах и поэтах, и сложилось определенное мнение, некий формат. И в этот формат, в эти рамки выбирают тех, кто угоден. Сегодня череда этих композиторов. Это одни и те же лица, одни и те же песни. Вы не слышите их за столом, их невозможно повторить, все пытаются быть новомодными, все куда-то лезут - в Европу, в Америку. А нельзя окунуться в национальный фольклор своей собственной страны и по-композиторски сделать в этой тенденции что-то очень сильное, хорошее и качественное? Пусть не для меня, а для тех, кто у вас в формате.

Я согласна с человеком из Нижнего Новгорода, который забил такую тревогу. Он не одинок, потому что нет таких качественных стихов, нет той теплой поэзии. Она есть, но ее не пропускают, потому что существует зловещее слово "формат". Я - формат души человеческой. Я пою современные песни. Если мне удается снять сольную программу, и вдруг прозвучит песня, например, Морозова и в современной интерпретации - пожалуйста, вопросов нет. Я могу спеть песню Пахмутовой в акапельном варианте. Это новые песни, но все равно их никто в раскрутку не возьмет.

Оганесян: Вопрос из Санкт-Петербурга на тему репертуара: "У вас есть очень популярные песни, вы поете их многие годы на каждом концерте. Вам как профессионалу от этого не становится скучно? Часто ли вы обновляете репертуар, как в вашем творчестве происходит знакомство с новой, хорошей песней? Кто вам ее приносит?".

Бабкина: Формирую репертуар практически я.

Оганесян: Не устаете от однообразия, и оно у вас есть? Ротация, баланс, доля привычного, того, что вы часто исполняете, постоянного и обновленного – как это у вас происходит?

Бабкина: Это тоже тема формата – мол, мы вас приглашаем в телевизионную передачу, проект, нам нужна такая-то песня. Я говорю, дескать, позвольте, я сама выберу репертуар. Нет, это не в формате. Формат такой, вы должны спеть вот это. Я обязана подчиниться. Если я буду "конючить" - до свидания. Тогда на экране вообще не будет национальной культуры. Я везде стараюсь наряжаться, одеваться в народные костюмы, кокошники.

Какую бы я песню ни спела - про войну, про любовь, акапельную, с сопровождением, залихватскую, удалую, спокойную (неважно по какому эмоциональному ряду я к этому подхожу), я стараюсь предложить им это. Но есть жесткое слово "формат", там стоят и меня контролируют - нам это не надо. Первый и второй каналы категорически не снимают мои сольные концерты, потому что говорят, дескать, возьми туда побольше наших звезд, и пусть они споют рядом с тобой. А зачем они мне нужны? Я самодостаточный человек. Но другие телевизионные каналы меня приглашают, например, на канале "Культура" наконец началось просветление, и пошла национальная программа. Хотя до определенного времени, когда я приходила туда, мне говорили, дескать, ты вообще нам не подходишь, и вообще национальной культуры нет, и народность нам не нужна.

Оганесян: А вы не культура?

Бабкина: Я не культура, мне говорили прямо в лицо – дескать, уходите. Я все это пережила. С этим бороться бессмысленно. Нужна четкая, жесткая государственная политика в этом отношении, если мы хотим уважать себя. Мы должны обратить внимание на наше национальное самосознание и на отношение людей в нашей стране друг к другу. Я за культуру в обществе - ведь о государстве судят по его культуре. Сегодня наша культура нулевая, прямо скажем, поэтому все орут, гавкают, не разговаривают, не слышат друг друга.

Оганесян: Вопрос из Германии: "Часто ли вы бываете за границей и там выступаете? Как ваше творчество принимают там?".

Бабкина: Прекрасно.

Оганесян: Где вы были?

Бабкина: Везде, во всех странах мира была.

Оганесян: В Германии, например?

Бабкина: Была, правда, давненько. Но здесь опять та же история. Чтобы пригласить туда Бабкину на гастроли - это определенного рода затраты для организаторов. Поэтому меня в Германии нет, зато там есть проторенные дорожки для других попсовых артистов. Организаторы говорят, что там якобы никому не нужна народная песня.

Оганесян: Странно. Я могу поделиться впечатлением. Маленький городок. Там на радио, по меньшей мере, два канала традиционной музыки, и там очень много национальных песен Германии и других стран света.

Бабкина: Я о том же и говорю. Ну как я могу сама взять чемодан и поехать в Германию, на вокзале встать и сказать, мол, я сейчас буду здесь петь? Я проходила это, было и такое. В период становления мы о себе заявляли и борщи варили на каких-то выставках, участвовали в фестивалях и демонстрировали русские щи, каши, ложки, матрешки и при этом пели.

Оганесян: В какие страны вы ездите сейчас? Где вы были в последнее время?

Бабкина: Мы были в Дубае, нас прекрасно принимали.

Оганесян: Там темпераментный народ, наверное, казацкие песни там пошли.

Бабкина: Любые. Но, как ни странно, а капелла проходила лучше, чем все остальное. Многоголосье завораживает аудиторию и располагает нарисовать каждому свою картину. Получается некое умиротворение и удивление. Это не свойственно этой культуре. Мелодический, костюмированный орнамент, диалект тоже провоцирует на некую эмоцию. И мы видим, как люди реагируют. Это здорово, поэтому я приняла для себя такое решение: пригласили за рубеж - поехали, а не пригласили - работаем в России. В России мы тоже нужны.

Оганесян: А в странах ближнего зарубежья?

Бабкина: Да, неоднократно мы были на Украине, в Белоруссии, с большой радостью бывали в Казахстане. Принимают нас потрясающе.

Оганесян: Вы сами себя называли не просто певицей, но и артисткой. Вопрос из Казани: "Ансамбль "Русская песня" - это очень обязывающая величина. Чего там больше - театра или песни?".

Бабкина: Когда ты едешь в экспедицию, то какая-нибудь бабушка говорит, дескать, что ты мне поешь песню – ты ее играй. То есть рассказывай. Из каждого произведения можно сделать целое действо. Я нашла всего две строчки про обряд опахивания и всего три песни. Я сделала целое действо, драматический спектакль с персонажами, с драматургией.

Мы подружились с Александром Федоровым, который руководит молодежным театром, и он как профессиональный театральный режиссер поставил нам спектакль, который называется "Ковано колесо". Я с этим спектаклем проехала пол-России. Мы открывали фестиваль-марафон этим спектаклем, и это было удивлением для людей. Но в этом спектакле нет ни единого слова, есть только народная песня и содержание.

Этот спектакль о судьбе, как она приходит в какое-то из селений, там зарождаются взаимоотношения парня и девушки, у них любовь, и все советуют. Баба ей советует – дескать, ты веди себя вот так. И только они начинают нащупывать эти трепетные взаимоотношения, как в этот момент входит судьба и говорит, мол, нет, мои дорогие, будет не так, как вы решили, а будет так, как я вам скажу. И судьба начинает распоряжаться жизнью не только этих двух людей, а еще теми, кто вокруг.

Получается, что все действие замешано с этой судьбой, молодые люди, судьба и остальные селяне. Там все - война, любовь, растление, уничтожение, трагедия. Этот спектакль идет без перерыва, мы поставили его на колесе. Огромное колесо, которое крутят люди. В начале спектакля люди лежали, как зародыши. Музыку фольклора мы собрали вместе с консерваторскими людьми, обогатили его некими связками, и получилось потрясающее событие.

Оганесян: Очень интересно, что вы говорите о воспроизведении некоторого этнографического прошлого и даете такие этнографические картинки. Вы говорили о важности диалектности в культуре. Между прочим, по теории языкознания, литературный язык, на котором пишется великая литература, обогащается диалектами. Чем больше и разнообразнее диалекты, тем богаче литературный язык. В данном случае мы говорим о русском языке. Как вы сказали, похожее происходит и в музыкальной культуре?

Бабкина: Происходит, только об этом мало говорят, и никто на этом не акцентирует внимание, а акцентирует совершенно на ином, чтобы народ растлить, разобщить, вызвать агрессию и депрессию, а ничего позитивного практически не дается.

Оганесян: Хорошо, что вы уважаете полифонизм в музыке и в общественной жизни. Но, уважая полифонизм, человек, особенно такой яркий, как вы, все равно придерживается своей точки зрения. Речь идет о цензуре, цензуре не политической, а нравственной, относительного того, что у нас идет в средствах массовой информации. Вы за цензуру такого рода или против?

Бабкина: Я за. Меня можно по этому поводу критиковать. Я сама испытывала сложности с перебором. В период нашего становления была мощнейшая цензура. Меня иногда спрашивают, когда мне было легче - сейчас или тогда. А мне всегда было одинаково, я не испытывала трудностей.

Оганесян: Тогда - это в советское время?

Бабкина: Да, в советское время. Мы люди с багажом опыта, знаний, рассуждений, воспитания. Из нас получились совсем неплохие люди, хотя мы люди из прошлого века. Тогда цензура стояла на том, чтобы не было пошлятины, вакханалии, которая сегодня везде. Упростили понимание слова "демократия". Демократия - это не вседозволенность. Это нравственное чувство, еще Кант этом говорил о том, что есть моменты, когда что-то делаешь - и вот он, нравственный закон. Меня всегда восхищало и удивляло, когда внутри что-то щелкает и говорит, мол, хватит, здесь уже нельзя переступить нравственный закон.

Сегодня этого нет. Все хорошее, что происходит, не показывают и не акцентируют на нем внимание людей. Я за эту цензуру – не в том плане, чтобы что-то запрещать, но надо как-то отсеивать, давать какие-то деликатные намеки.

Мне пишут письма женщины – мол, мы живем в глубинке, Наденька, вы к ним поближе, вы можете сходить к кому-то из властей и сказать. Эти люди обращаются ко мне, словно я депутат Госдумы или член правительства. Они пишут мне, дескать, как нам воспитывать девочек хорошими матерями, чтобы они были хозяйками, чтобы были целомудренными, подскажите нам, мы не просим у вас денег. Я не могу на себя брать такую ответственность. Разве это не безобразие?

Оганесян: У вас такой ярко выраженный общественный темперамент. Вы не приходило в голову стать депутатом?

Бабкина: Такие, как я, не нужны. Владимир Владимирович говорит, что нам нужны активные люди, со своей позицией, которые имеют жизненный опыт, нормальные взгляд. Ему такие люди нужны, а чиновникам, которые вокруг него, не нужны - а вдруг работать заставят.

Оганесян: Нужен ли нам сейчас закон о культуре?

Бабкина: Обязательно. В первую очередь потому, что мы живем в законе 1992 года. Он уже не подходит для нашей страны - страна другая. И мы в подвешенном состоянии, у нас нет закона о культуре.

Оганесян: То есть, получается, что у нас бесстатусная культура.

Бабкина: Да. Я как раз и заявляла, пытаясь проникнуть в государственную структуру, допустим, в ГД, что я желаю дать нашей культуре государственный статус. Чтобы на нашу культуру обратили больше внимания, надо кричать со всех трибун. И вообще, государство надо начинать с культуры. Сначала свободное культурное пространство – потом экономическое, политическое. Но никак не наоборот.

Оганесян: Да, потому что экономику не построишь без экономической культуры, а политику - без политической?

Бабкина: Конечно.

Оганесян: Я поделюсь своими впечатлениями от последних фильмов, которые вы наверняка тоже смотрели. Там мелькают дорогие нам всем личности и образы из прошлого века. Кстати, своим веком можно гордиться. Если бы был жив человек XIX века, он был бы вправе гордиться и смотреть на нас во многом сверху вниз. Это только так кажется, что мы излучаем прогресс, но, к сожалению, это не всегда так.

Вернусь к теме последних фильмов. В одном из фильмов, посвященных временам Брежнева, мелькнул образ Зыкиной, а в фильме о Жукове, естественно, Руслановой. Не будем говорить о качестве фильмов, но интересен сам факт. Каждая эпоха отражала такую яркую, народную героиню.

Бабкина: Меня пробовали на роль Руслановой. Я не подошла.

Оганесян: А озвучивает кто?

Бабкина: Это ее фонотека.

Оганесян: Вы могли бы о себе сказать, что вы Зыкина, Русланова, хоть и из прошлого века, как вы говорите, но все-таки вы живете в этом времени. Или это было бы слишком?

Бабкина: Это надо спрашивать не у меня.

Оганесян: Такую нишу вы не хотели бы занять?

Бабкина: Я работаю, а история покажет.

Оганесян: И оценивать будем мы. Но все же каково ваше мнение?

Бабкина: Я думаю, что вполне можно.

Оганесян: Я хотел бы задать вопрос о Зыкиной и о Руслановой. Мы мало знаем эту традицию.

Бабкина: Это мои кумиры. Русланова - это озарение для меня. Она приезжала с гастролями в Астрахань в театр "Аркадия". Меня привозили туда тети, и я приходила со своей табуреткой, потому что это был деревянный театр, весь резной. И я сидела на табуреточке и слушала, как она пела. Это было для меня диво дивное. Для меня появление Руслановой – это было очень серьезное впечатление.

У меня было место на любом выступлении, я садилась перед первым рядом, и мне было все видно. Я восхищалась Мордасовой, которая приезжала вместе с Воронежским хором. А когда я стала взрослее, появилась Людмила Георгиева Зыкина. Тогда я приняла окончательное и бесповоротное решение о том, что я должна петь русские народные песни.

Оганесян: То есть она сыграла большую роль в вашей творческой жизни?

Бабкина: Да. И она меня сподвигла на это. Я боялась сказать об этом вслух, потому что засмеют, я же человек деревенский - типа, артистка с погорелого театра, да кто тебя в Москве ждет, кому ты там нужна. И все-таки я этого добилась.

Мои отношения с Людмилой Георгиевой были не очень простыми. Мы взаимодействовали, я ее очень любила, ценила и уважаю по сей день, и это уважение сохраню на всю оставшуюся жизнь. Но складывались наши отношения не очень просто, но это не помешало нам взаимодействовать. Для меня эти певицы были кумирами, они в моей жизни сыграли не последнюю роль, равно как и многие другие народные коллективы.

Оганесян: Когда мы говорим о лице, о душе, о русской песне, давайте возьмем начало ХХ века. Там были в основном женщины. Мужчин, известных теноров, было достаточно мало.

Бабкина: А Ваня Суржиков?

Оганесян: Да, Ваня Суржиков. Но если сравнить ряд, Плевицкая, Вяльцева, кстати, ее открыли совсем недавно. Это предтеча Руслановой – "Ночь темна-темнешенька". Мы узнали многие песни, посвященные Японской войне, даже войне 1812 года, например, "Шумел пожар московский". Ее стилистика повлияла на талант Руслановой. Но это женский ряд. Что это? Это закономерность, что женщины отражают душу русского фольклора?

Бабкина: Да, у женщин такая тембральная вибрация. Россия – женская страна, женского рода. Женщина сердцем, душой, голосовой вибрацией практически сродни нашей стране. Как наша кожа одну имеет формулу с землей, так же и вибрации голоса одного окраса с нашей Родиной.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs