Заместитель Министра иностранных дел РФ Сергей Рябков

Армен Оганесян: Добрый день! С Новым годом! Кто знает – со Старым Новым годом, или кто не знает, но отмечает по традиции. Конечно, приятно вас всех поздравить. Но жизнь не знает перерывов. Это только в научных трудах и в некоторых книгах можно сделать паузу, а в жизни ее не бывает. Тем более в политике и уж тем более во внешней политике. Мы сразу в этом году входим в такую, я бы сказал, интересную зону продолжающихся российско-американских отношений после того как был ратифицирован американским Конгрессом договор СНВ-3.

Наш гость уже знаком вам по нашим передачам. Это заместитель министра иностранных дел Российской Федерации Сергей Алексеевич Рябков. Здравствуйте! Спасибо, что пришли. Я так понимаю, что Вы, как заместитель министра, который курирует это направление (я имею в виду направление в российско-американских отношениях), были одним из основных переговорщиков в процедуре обсуждения, формулирования договора СНВ-3. Конечно, Вы пережили некоторое волнение в конце года, но еще предстоят треволнения и в январе.

Я хотел бы задать такой вопрос. Американская резолюция уже известна российской стороне - гадать не приходится. Я так понимаю, что Государственная Дума с этого и начнет новый год. Она изучит американскую резолюцию (я надеюсь, что уже изучила за это время) и, очевидно, будет предлагать какую-то свою. Как будет проходить этот процесс? Как Вы его проанализируете? 

Сергей Рябков: Действительно, без волнений не обошлось. Процесс рассмотрения договора в Сенате занял продолжительное время. Разумеется, мы к этому были готовы, и это не стало неожиданностью. Но несколько тревожно было то, как на протяжении многих месяцев обсуждения договора с Сенатом некоторые политики в США, в том числе действующие сенаторы, стремились не то что дать свои интерпретации некоторым положениям договора, а стремились подправить сам текст.

К счастью, этого не произошло. Здесь надо отдать должное усилиям администрации Обамы, которая мобилизовала весь свой, не побоюсь этого слова, политический ресурс для того, чтобы убедить сомневавшихся и тех, кто испытывал возражения, в важности документа и его нужности с точки зрения интересов безопасности США. К этой работе были привлечены значительные силы, в том числе бывшие госсекретари, министры обороны США, помощники президентов по национальной безопасности. Причем не только демократических администраций, представлявших в прошлом демократическую партию, но и республиканцев. Тех, кто, по сути, возражал и даже боролся с ним.

В итоге резолюция была принята под занавес так называемой сессии «хромой утки». То есть, на этой технической сессии Сената, прошедшей после промежуточных выборов 2 ноября, была принята резолюция, где содержится целый ряд толкований, интерпретаций, условий, пониманий того, что означает этот договор и как и на каких условиях администрация должна его выполнять.

Прямо скажу, что в этой резолюции нас устраивает далеко не все. Предпринята попытка, если не переписать сам текст (до этого не дошло, я подтверждаю), но задать определенные рамки работы по вопросам, которые в ряде случаев были наиболее трудными и сложными для согласования в процессе работы над документом. Какой из этого делают вывод у нас в Государственной Думе, в Федеральном Собрании и в целом? Вы знаете, что после Думы документ будет подан на рассмотрение в Совет Федерации. Пока говорить чуть-чуть преждевременно. И по сей день мы сталкиваемся с тем, что ведется аналитическая работа.

Из Государственной Думы поступают запросы к нам в МИД, мы реагируем на них, даем свои комментарии, соображения о том, как это все следует воспринимать. Конечно, определенные выводы у нас и в Думе будут сделаны. Парламентарии над этим напряженно работают. Мое ощущение таково, что в конечном итоге будут сформулированы такие мнения и такие интерпретации уже с нашей стороны, которые сбалансируют все то неприемлемое с точки зрения толкований договора, что заложено в американскую ратификационную резолюцию.

Армен Оганесян: Спасибо. Сергей Алексеевич, проясним для наших слушателей. Речь идет не о том, что в резолюции, которую мы получили сейчас, с американской стороны есть попытки внести изменения в текст договора об СНВ-2. А есть попытки внести именно в сенатскую резолюцию какие-то еще дополнения (они уже внесены). И вот сейчас Думе придется на них реагировать. Но скажется ли это на основном теле договора? Сам договор, его скелет, сохранится? Он не может быть подвергнут эрозии резолюцией, которую приняли в США?

Сергей Рябков: Не может. Если бы американцы (в силу собственных пониманий пределов допустимого с точки зрения международного права и их национального законодательства) пошли по пути вскрытия текста, это было бы, по сути, смертным приговором самому документу. Договор рождался ценой очень серьезных усилий с обеих сторон. Этот тончайший компромисс, выверенный баланс взаимных, я подчеркиваю, уступок и нахождения ряда формулировок по тексту договора, которые дались ценой многомесячных переговоров на разных уровнях. В том числе на уровне президентов наших стран, что само по себе было беспрецедентно.

Сейчас что-то вскрыть и начать править по тексту договора - это просто немыслимо. К счастью, этого не произошло. Договор остался в неизменном виде и именно в таком, в каком он был подписан: он будет реализовываться со всеми протоколами и приложениями. Это серьезный результат, который во многом и позволил российской стороне сразу после принятия ратификационной резолюции Сенатом (а это произошло 22 декабря) высказаться весьма позитивно, дать позитивную оценку данному решению американских сенаторов. Что и было сделано на уровне Президента РФ, Министра иностранных дел РФ.

Мы от этой оценки не отступаем. Дальше - вопрос толкований, интерпретаций. Они различные, поскольку в тексте есть формулировки, которые теоретически допускают различные интерпретации. Но в этом и есть суть дипломатии: отталкиваясь от достигнутого, двигаться дальше. Интерпретации могут быть разными, но нужно вести поиск общего знаменателя по спорным вопросам.

Армен Оганесян: Сергей Алексеевич, мы с Вами принимали участие (конечно, я в более пассивной роли, а в самой активной -Вы) в самых первых слушаниях в Думе относительно договора СНВ-3. Вы предлагали свои резоны, оценки договора именно как компромиссного. Вот теперь, если представить, что мы приступаем к обсуждению в Государственной Думе резолюции самого договора, как Вы думаете, какая реакция возможна? Или вернее, что может насторожить думцев?

Помните, позиция ЛДПР была довольно четко сформулирована. Следует ожидать, что коммунисты тоже будут голосовать (может быть, не все, но в основном) «против». Хотя понятно, что большинство "Единой России» да и другие депутаты проголосуют "за". Это мое мнение. Тем не менее, дебаты будут. Как Вам кажется, что конкретно в резолюции, которую приняли в итоге в Конгрессе США, насторожит наших парламентариев, и на что они обратят внимание?

Сергей Рябков: Могу сказать с достаточной степенью уверенности, что набирается, наверное, с десяток вопросов, которые потребуют определенной реакции со стороны нашего депутатского корпуса. Начать с преамбулы. Там есть небезызвестная ссылка на взаимосвязь между стратегическими наступательными и стратегическими оборонительными вооружениями. Наличие этой взаимосвязи в тексте договора для нас было безусловным требованием к самому завершению процесса работы над документом. В отсутствие такой формулировки договор бы просто не состоялся.

Сейчас сенаторы предприняли попытку (и это есть в тексте американской резолюции) поставить под сомнение юридически обязывающий характер этой взаимосвязи. Конечно, на такого рода попытки нужен ответ, и он будет дан. Договор - это единое целое, он не может быть расчленен, и все его элементы являются юридически обязывающими. Есть такие вопросы, как перспектива создания СНВ в неядерном оснащении.

Вы помните, что на протяжении работы над документом российская сторона подчеркивала, что стратегические наступательные вооружения, оснащенные обычными, а не ядерными боеголовками, - это высоко дестабилизирующий тип вооружений. Нельзя на расстоянии пяти, шести, десяти тысяч километров дистанционно определить, какая боеголовка установлена на системе, имеющей межконтинентальную дальность. Сенаторы требуют, по сути дела, безудержного, ничем не ограниченного, развития этих систем.

То же самое относится и к развертыванию американской ПРО в глобальном масштабе. Это тоже прописано как условие реализации договора по СНВ. Есть требования, скажем, связанные с началом в течение года после вступления договора в силу переговоров с Российской Федерацией о тактическом, то есть достратегическом ядерном оружии. Последний момент вообще не относится к предмету договора, но он как факт нашей дипломатической жизни вызывает множество вопросов. Я думаю, что теперь, после появления соответствующей формулировки в тексте американской ратификационной резолюции, наши парламентарии ответят и на этот вопрос.

По всем этим пунктам да и по многим другим неизбежно будут даны другие интерпретации, другие понимания того, где мы сейчас находимся в диалоге с США, а главное – куда мы должны двигаться. Я не берусь прогнозировать, как будет голосоваться ратификационный закон в ближайшее время, буквально в эти дни. В Думе он должен пройти еще два чтения. Мы знаем, что по первому чтению результат "за" был равен 350 голосам. Примерно полсотни (это фракции ЛДПР и КПРФ) проголосовали против договора.

Я думаю, что расклад такого рода реалистичный. Он отражает расстановку сил в Государственной Думе по данному вопросу. Но и у депутатов, которые в декабре голосовали по первому чтению за договор, подходы конкретно к тем вопросам, которые я вам обозначил в качестве проблемных, очень близки к мидовскому видению ситуации. Поэтому возможны контринтерпретации, балансирующие американские односторонние толкования. Я уверен, они будут получать в ближайшие дни очень широкую поддержку.  

Армен Оганесян: Спасибо. Вопрос слушательницы.

Дарья из Москвы, слушательница: "Сергей Алексеевич, здравствуйте. Я - журналист. Прежде всего, позвольте поздравить вас с Новым годом и Рождеством! Меня интересует следующее. Можно констатировать, что сегодня российско-американские отношения развиваются достаточно динамично. Хотя, конечно же, по очень многим вопросам еще нет совпадений. Можно ли сказать, что за 2010 год двум странам удалось улучшить свои отношения коренным образом и перейти к конструктивному диалогу и сотрудничеству? Заранее спасибо за ответ". 

Сергей Рябков: Здравствуйте, Дарья! Вас также с прошедшими праздниками. Я в ответ на ваш вопрос могу сказать однозначное "да" в той части, удалось ли нам улучшить отношения. Но насколько принципиальны эти изменения к лучшему, насколько они могут быть охарактеризованы как кардинальные - этот вопрос стоит обсудить дополнительно.

Я думаю, что пока мы не прошли стадию, когда можно с уверенностью говорить об устойчивой позитивной динамике в наших отношениях. Во второй половине 2010 года не раз возникали ситуации, когда мы сталкивались с рецидивами прежних подходов американской стороны к отношениям с Россией. Это было связано, как мы все помним, и с попытками поставить под вопрос политические итоги кризиса на Кавказе в 2008 году, обратить вспять то, что уже невозможно изменить - с точки зрения возникновения в этом регионе двух новых независимых государств. У нас были споры с американцами в процессе подготовки к важному мероприятию, состоявшемуся в декабре, саммиту ОБСЕ в Астане. По правочеловеческим делам также продолжались споры.

Реальность нельзя просто изменить или отменить путем каких-то политико-дипломатических усилий. Но позитив сохранялся, и динамика в целом хорошая. В нынешнем году перед нами стоят серьезные задачи в сфере завершения всего, что связано со вступлением России в ВТО. Кстати, американская администрация очень ответственно подошла к этой задаче и понимает ее важность, старается нам содействовать.

Почти незамеченной в конце прошлого года прошла ратификация Конгрессом соглашения о сотрудничестве с Россией в сфере мирного использования атомной энергии. Сейчас мы уже завершили процесс введения документа в действие через обмен нотами. Это шаг, означающий избавление от крупнейшего препятствия на протяжении многих лет. Отсутствие этого договора не позволяло нам по-настоящему наладить взаимодействие в столь важной со всех точек зрения, в том числе инновационной, сфере нашего сотрудничества с США.

В прошлом году в двухсторонние отношения была внедрена инновационная экономическая повестка дня. Было множество визитов, хорошие контакты между американскими венчурными капиталистами и нашими компаниями, занимающимися инновациями. Большой интерес к проекту "Сколково", много работы идет по линии контактов между бизнес-структурами. Также так называемые интеллигентные электросети, энергоэффективность, новые космические проекты.

В общем, позитив набирается, не скажу как снежный ком, но как некий сталактит, какой растет не так быстро, но можно от недели к неделе отмечать увеличение габаритов. Может, это не самое лучшее сравнение, но, во всяком случае, мы это фиксируем. Балласт прошлого, конечно, есть, от него надо избавляться совместно. Пока все идет неплохо.

Армен Оганесян: Сергей Алексеевич, очень много комментариев, размышлений есть среди дипломатов - это понятно. Хотя дипломаты - люди сдержанные, и нельзя от них ожидать, что они будут рассказывать все, что у них на уме. Это и не надо, иначе не будет дипломатии. Понятно, что после выборов в США президент Обама потерял часть своего политического ресурса, особенно в Конгрессе. Насколько он будет связан этой ситуацией, стреножен ей?

Есть острые вопросы внутриполитической жизни, о налогах. В общем, это отступление, как справедливо отмечают, практически в предыдущую эру - эру Буша. Он принял предложение республиканцев, пошел на соглашение, но во внешней политике ратификация - это как бы прорыв «перезагрузки». Возможно, во внешней политике у Обамы больше свободы для политического маневра. Тем не менее, насколько он будет связан ситуацией отсутствия большинства в Конгрессе?

Сергей Рябков: Любой американский президент в течение второй половины четырехлетнего срока сталкивается с обострением межпартийной борьбы. Независимо от того, контролирует его партия весь Конгресс, одну из палат или не контролирует. Это закон американской внутриполитической жизни. Для нынешней администрации межпартийные противоречия, борьба обострились раньше этого срока, и выборы в Конгресс, которые состоялись 2 ноября 2010 года, в принципе, не продемонстрировали какого-то оползня, того, что по-английски называется landslide, с точки зрения победы оппозиции. Все-таки республиканцы взяли контроль только над нижней палатой, хотя и несколько расширили свое представительство в верхней - в Сенате.

Тем не менее, несмотря на такой внешне достаточно обычный результат, степень противостояния в Конгрессе после выборов возросла. И мы думаем, что острота этой борьбы сохранится после того, как к работе приступит и Сенат, и Палата представителей нового состава. Это уже, по сути дела, произошло, но пока еще идут первые установочные, организационные заседания. Когда работа пойдет по повестке дня, мы это увидим в полной мере.

Насколько стреножен или не стреножен (если употребить Ваше слово) президент? Он по американской конституции в вопросах внешней политики, особенно в вопросах договорных отношений с внешним миром, всегда вынужден (не хочу употребить слово "оглядываться", потому что это слово несет легковесный подтекст), должен и обязан взаимодействовать и работать с Конгрессом (прежде всего с Сенатом) очень плотно. Это будет происходить и дальше. В том числе и по российским делам, по таким вопросам, как отмена поправки Джексона-Вэника. Мы уже давно об этом говорим, но дело не сдвигается. Многие сенаторы говорят о том, что сам вопрос об отмене этой поправки становится чуть ли не сенатским референдумом по отношениям с Россией. То есть, люди очень серьезно к этому подходят.

То, о чем вы сказали по внутренней теме, по налогам. Действительно, определенные компромиссы были, администрация заняла центристскую, сбалансированную линию. Я бы не стал проводить параллели с администрацией Джорджа Буша, а провел бы параллель с администрацией Билла Клинтона, который в 1994 году, по сути дела, поступил аналогичным образом. То есть, выработал пакет экономических решений, нацеленных на мобилизацию симпатий политического центра в США. В меньшей зависимости от конкретной партийной принадлежности, в большей зависимости от того, что большинству населения в стране представляется оптимальным. Возможно, нечто подобное мы увидим и дальше в линии Обамы, но это вопрос, который лучше обсуждать аналитикам и представителям академических кругов. 

Армен Оганесян: Спасибо. Сергей Алексеевич, поправка Джексона-Вэника. На каком мы этапе? Некоторые российские дипломаты даже говорят, вообще, это проблема перерастает во что-то параноидальное, перерастает в проблему не столько России, сколько самой Америки. Тем не менее, эта проблема бьет по интересам наших двухсторонних отношений и по интересам России и является таким препятствием. На каком мы этапе здесь? Насколько серьезно готовы США отмести это препятствие, которое давно уже стало анахронизмом?

Сергей Рябков: Администрация пока не выступила с законодательной инициативой в пользу отмены этой поправки. Мы не драматизируем данное обстоятельство. Во-первых, потому что речь идет о проблеме, возраст которой - за три десятка лет. И здесь уже не вопрос нескольких недель или даже месяцев, когда случится то, что должно произойти. Я напомню, что сама поправка принималась под предлогом наличия в тогдашнем Советском Союзе ограничения на выезд евреев на постоянное жительство в Израиль. Вы понимаете, что Советского Союза уже нет, все те евреи, которых тогда ограничивали, уже выехали, и с Израилем у нас безвизовый режим взаимных поездок, а Джексон-Вэник живет, здравствует и, как фантом, как привидение, хватает за руки новые поколения и мешает им работать.

Это, действительно, американская проблема. Я встречался в прошлом году с представителями американских еврейских организаций и знаю, что российские представители еврейских организаций из России проводили свои контакты с американскими партнерами, объясняя абсурдность этого положения. Но, видно, так устроена политическая машина в США, что если есть ограничительная, по сути дела, дискриминационная поправка, применяемая к нашей стране, то найдется множество предлогов, не связанных конкретно с той темой, по которой все это возникло, для того, чтобы эту поправку не отменять. Но надеюсь, что здравый смысл, в конечном счете, возобладает, причем это произойдет скоро.

Армен Оганесян: Спасибо. Сергей Алексеевич, есть вопрос из Зеленограда.

"СНВ-3 ратифицирован, а что дальше? Когда к переговорам подключатся другие ядерные государства?"

 Кстати, интересно: в одной из американских газет был манифест на заявленный аргумент о том, что в будущем все остальные переговоры, которые будут подписаны между США и Россией, уже будут не просто двусторонние (таких просто не будет), а они обязательно будут в части других ядерных держав. Как Вы относитесь к такой постановке вопроса? На перспективу.

Сергей Рябков: С огромной симпатией. Я ее полностью разделяю. Я не хотел бы бежать впереди паровоза с той точки зрения, что мы, Армен Гарникович, сами еще не ратифицировали договор, мы в процессе. Мы его должны ратифицировать, потом он вступит в действие, потом нужно будет посмотреть, как он работает. Что касается дальнейших шагов, то повестка дня, которую мы будем обсуждать с американцами, включает все аспекты стратегической стабильности. Здесь бы я на первый план выдвинул ПРО и опять отсылаю к той самой взаимосвязи между СНВ и ПРО, которая зафиксирована в договоре.

В условиях количественного и качественного наращивания американских противоракетных систем может оказаться под вопросом судьба самого этого договора, который мы еще не ввели в действие. Он рассчитан на 10 лет, но устоит ли он, не понадобится ли нам принимать те или иные решения о возможном выходе из этого договора, зависит от той политики, которую будут проводить США в сфере противоракетной обороны.

У нас есть множество сюжетов для интенсивного обсуждения и проработки с американцами. В сфере обычных вооружений мы должны ускорять прогресс в направлении восстановления жизнеспособности режима контроля над такими вооружениями в Европе. Это неотъемлемая часть укрепления всеобщей безопасности и стратегической стабильности, потому что ядерное оружие, как вы понимаете, это в какой-то мере и компенсатор дисбалансов в сфере обычных вооружений. Многие страны мира именно таким образом к этой теме и подходят.

Мы в ходе работы в рамках слушаний, которые проводились в Государственной Думе в период до вынесения документа на пленарное заседание, столкнулись с многочисленными вопросами наших парламентариев о том, каким образом в документе США у нас учтены те ядерные арсеналы, которыми обладают, в частности, Великобритания и Франция в качестве союзников США.

Понимаете, чем ниже уровень разрешенных по договору боеголовок и носителей, тем большую значимость приобретают соответствующие потенциалы других стран. То есть, это уже становится неотъемлемым требованием любого дальнейшего ответственного движения по пути сокращения ограничения ядерных вооружений. Это сложная тема, над этим придется много работать. Я уверен, что мы с вами не раз вернемся к ее обсуждению в дальнейшем.   

Армен Оганесян: Спасибо. Вопрос из Санкт-Петербурга.

"На саммите НАТО в Лиссабоне президент России Дмитрий Медведев внес предложение о создании совместной секторальной ПРО. В то же время существуют различные подходы к оценкам угроз. Какова роль России и США в возможном будущем компромиссе? Начались ли двусторонние консультации США по этому вопросу?"

 Очевидно, речь идет о европейской ПРО?

Сергей Рябков: Двусторонние консультации с США на эту тему не прерывались. Они идут довольно интенсивно по различным линиям. Не только МИД России, но коллеги из военного ведомства активно работают с американскими партнерами по этим темам. Мы запланировали и определенные мероприятия и на ближайшее время. До конца месяца состоятся новые контакты с американцами в этой сфере. Так что диалог идет.

Идеология ЕвроПРО, как она была изложена президентом Российской Федерации в Лиссабоне, на мой взгляд, должна быть очень понятна и привлекательна для партнеров. Мы предлагаем создать единый противоракетный периметр от Атлантики до Уральских гор. Ответственность цепочки командования, механизма принятия решений поддается обсуждению и решению при наличии политической воли.

Сейчас надо понять, готовы ли наши партнеры на равноправной, действительно партнерской основе, начинать обсуждение с Россией подобной конфигурации. Вы правы в том, что оценки ракетных вызовов и ракетных угроз не совпадают. Но альтернатива тому, что предлагает Российская Федерация, что предложил наш Президент, - это создание ПРО НАТО на базе в основном американской системы с подключением отдельных ресурсных возможностей американских союзников по Североатлантическому альянсу. И уже в силу этого данная система может быть потенциально обращена против Российской Федерации.

Во всяком случае, она может быть выстроена так, что это будет в какой-то мере обесценивать потенциал российских стратегических ядерных сил. Что, конечно же, противоречит нашим интересам безопасности. Постпред при НАТО Дмитрий Олегович Рогозин несколько раз употреблял очень, на мой взгляд, красивую и образную метафору о двух рыцарях, стоящих спиной друг к другу.

Армен Оганесян: Да-да. Я как раз хотел спросить...

Сергей Рябков: Это именно то, о чем мы говорим. Вопрос, я повторяю, не в том, чтобы сейчас бросаться в переговоры по конкретным деталям архитектуры подобной ПРО, не в том, кто за какой сектор мог бы отвечать, как происходил бы обмен информацией. Хотя это важные вещи, и их нельзя отбрасывать, но на данном этапе главное - выяснить политическое отношение наших соседей по НАТО и, прежде всего, наших американских партнеров, с которыми диалог достаточно продвинут в этой сфере к тому, насколько они готовы всерьез рассматривать эту новую модель.

Армен Оганесян: Предыдущий вопрос касался ядерных потенциалов Англии, Франции, которые находятся в Европе. Как интерпретировать картинку, образное сравнение с двумя рыцарями? На одном из круглых столов мне пришлось услышать такую оценку. Да, понятно, кнопка у всех своя. Да, на радаре видна одна и та же карта. То есть, на Западе видят то, что видим мы. Все очень хорошо. Но тогда мы должны признать, что угрозы от ядерных сил того рыцаря для нас просто не существуют. Что мы можем от него и не защищаться. Есть ли логика в этом вопросе? Мы действительно можем сказать, что этой угрозы от ядерного потенциала, хотя бы в Европе, с Запада для России не существует? 

Сергей Рябков: Мы давно заявили (и это официально зафиксировано в документах), что Россия и НАТО не воспринимают друг друга в качестве противников. Лиссабонский саммит Совета Россия-НАТО в еще большей мере расставил точки над "i" в этой весьма чувствительной сфере. Понимаете, логика военных специалистов в данном вопросе…

Армен Оганесян: Это был военный, Вы правы.

Сергей Рябков: Да. Конечно, она мне понятна. Одно дело - намерения, другое дело - потенциалы. Мы сами оперируем этой логикой (я имею в виду дипломатов), когда ведем соответствующие переговоры или консультируемся по столь важным, чувствительным вопросам. У нас на данном отрезке, по крайней мере, нет планов создания чего-то подобного той поэтапной адаптивной схеме наращивания возможностей в сфере ПРО, которая принята в США и уже воплощается в жизнь. Какая для нас здесь может быть альтернатива тому предложению, которое выдвинул Президент Медведев? Просто ориентироваться, исходя из меняющейся ситуации вокруг себя и всех свершившихся фактов, которыми ткань стратегической стабильности будет насыщаться.

Конечно, такое развитие не пойдет нам в плюс. Это будет означать напряжение сил. И руководители нашего государства несколько раз уже предупреждали о том, что, скажем, на рубеже 2020 года в отсутствие каких-то сдвигов с точки зрения нахождения взаимопонимания США и НАТО по ПРО, в отсутствие партнерской основы для сотрудничества, у нас просто не останется иного выбора, кроме как принимать решение по наращиванию наступательных сил. Это совершенно не тот сценарий, который хотелось бы реализовать. И именно поэтому мы заявили о том, что нужно сотрудничать, но сотрудничать равноправно. 

Армен Оганесян: Спасибо. Да, Вы правы, всегда дипломатия и военные должны учитывать наличную ситуацию. На сегодняшний день я, например, не могу представить, что для нас прямую угрозу представляет потенциал ядерной Франции и Англии.

Сергей Рябков: Но и абстрагироваться от наличия этих потенциалов мы тоже не можем.

Армен Оганесян: Да, это правда. Наша история нас научила. Спасибо. Вопрос слушателя, пожалуйста.

Дмитрий, слушатель: "Сергей Алексеевич, здравствуйте. Вас беспокоит студент международного отделения факультета журналистики МГУ. Хотелось бы спросить о роли России и США в урегулировании ситуации на Корейском полуострове. Совместные военные маневры США и Южной Кореи на территориях, прилегающих к Северной Корее, вызывают опасения о возможной эскалации конфликта. К сожалению, не удалось найти консенсус в рамках проведенного по инициативе России заседания Совета Безопасности ООН. Есть ли надежда на то, что позиция России найдет понимание в Вашингтоне".

Сергей Рябков: Добрый день, Дмитрий! Я, безусловно, подтверждаю то, что вы сформулировали в качестве концовки вашего вопроса. Это непросто - то, на что мы надеемся. Это то, к чему мы стремимся и над чем работаем. Контакты по ситуации на Корейском полуострове с американцами у нас интенсивнейшие по всем линиям происходят, как, впрочем, и с другими участниками шестисторонних переговоров по ядерной программе на Корейском полуострове.

Вы правы, что не во всем подходы России и США к этой проблеме совпадают. Связано это в значительной мере, насколько я могу это оценить, с союзническими обязательствами, которыми связаны США с Японией, с Республикой Кореей. Но в главном - в том, что необходимы срочные меры по разрядке (поскольку мы знаем об инцидентах, которые происходили в прошлом году), Россия приложила значительные усилия, чтобы избежать нового обострения.

Кстати, в ходе подготовки и проведения заседания Совбеза, инициированного российской стороной, взаимодействие с американцами было очень плотным. Не всегда все в идеале с точки зрения документов и конкретных решений, которые мы вырабатываем по итогам подобных мероприятий. Но это не означает, что мы разочарованы нашим взаимодействием с американцами или оцениваем его негативно. Совсем нет. Это один из тех примеров, где у нас неплохой контакт и довольно плотное сотрудничество.  

Армен Оганесян: Спасибо. Мы сейчас немножко отдаляемся от США, но не от американского континента, потому что Сергей Алексеевич Рябков курирует тему Латинской Америки и БРИК. На тему БРИК есть вопрос: "Сейчас создано много региональных объединений. Но мне кажется несколько искусственным объединение в одной организации с такой удаленной страной, как Бразилия. Может быть, страны БРИК объединяет что-то другое, нежели просто географическая близость?" Кстати, надо сказать, что и Африка скоро может присоединиться к БРИК. Я правильно понимаю? Так что еще отдаленнее будут страны. Хотя это большой вопрос. Смотря, какая Африка.

Сергей Рябков: Форматов много, и нельзя сказать, что тот или иной формат является абсолютно застывшим. Мы это видим по эволюции очень многих объединений, особенно региональных, в разных концах мира. Россия участвует не только в БРИК, но и, хочу обратить ваше внимание, в РИК - без Бразилии. Это Россия, Индия и Китай. Там тоже есть своя, довольно интересная и насыщенная, повестка дня.

Что касается группы БРИК, то одно перечисление мероприятий, которые проводятся по этой линии, показывает, что за два с небольшим года после первого саммита БРИК, состоявшегося в Екатеринбурге, пройден значительный путь. Экономически страны действительно разные, но для всех государств, входящих в группировку БРИК, очень характерны близкие подходы и к реформированию бреттон-вудских финансовых институтов и к вопросам, связанным с оптимальным курсом в области преодоления последствий глобального финансово-экономического кризиса.

Группа БРИК все больше заявляет о себе по продовольственной безопасности. В сфере инновационных обменов мы завязываем определенные контакты. Бразилия - страна, которая играет очень активную роль, в том числе в БРИК. В каких-то сферах я бы даже назвал эту страну локомотивом нашего сотрудничества. Саммит этого объединения в Бразилии, который состоялся в апреле ушедшего года, показал, насколько активно работает бразильское руководство и как ценит формат.

Что касается расширения, то, действительно, мелькнули сообщения о том, что дело идет к приему в эту группировку наших южноафриканских друзей. Я думаю, надо еще посмотреть, как этот вопрос разовьется в формате работы, которую возглавляет сейчас китайское председательство, как наши китайские друзья подойдут к этой теме. Я думаю, что вопрос очень интересный, перспективный. С учетом того внимания, которое уделяется в мире деятельности этой группировки, конечно же, ее расширение не пройдет незамеченным. Но пока официальных, окончательных решений по данному вопросу не принято. 

Армен Оганесян: Вопрос слушателя, пожалуйста.

Эльдар Адиатуллин, слушатель: "Позвольте засвидетельствовать Вам свое почтение и поздравить Вас с Новым годом и Рождеством Христовым. У меня несколько вопросов. В последние годы многие страны Латинской Америки проявляют большую активность и независимость в международных делах. Насколько я понимаю, одновременно с этим наши с ними отношения налаживаются, укрепляется сотрудничество. Скажите, чем стал примечателен 2010 год в российско-латиноамериканских отношениях? Какие, на Ваш взгляд, наиболее важные события в повестке дня 2011 года нас ждут? Спасибо".

Сергей Рябков: Вас тоже с Новым годом, Эльдар. Я не хочу утомлять ни вас, ни других слушателей цифирью, статистикой, сколько было контактов и какие визиты состоялись. Но интенсивность контактов на самых разных уровнях продолжает нарастать. У нас с латиноамериканцами прошли очень важные визиты в Россию. Всем запомнившийся октябрьский визит президента Венесуэлы в РФ. Президент Российской Федерации в ушедшем году побывал с визитами в Бразилии, в Аргентине. Был выезд в Латинскую Америку Председателя Правительства Российской Федерации. Постоянно контактируют министры иностранных дел: в прошлом году было турне Сергея Викторовича Лаврова по целой группе стран Латинской Америки.

Я бы хотел сказать, что у нас продолжается диверсификация связей. Наблюдается большой интерес к этим контактам со стороны тех государств, которые в последние годы, в общем-то, находились несколько в тени. Это и центрально-американские государства, это и страны Андского сообщества. Например, только что прошло очень результативное заседание межправительственной комиссии с Перу. На подходе очередные контакты с Никарагуа.

Много подписано документов в различных сферах, в том числе в таких вопросах, как экономический блок, вплоть до соглашений о сотрудничестве по таможенной стоимости перемещаемых товаров. У нас налажена новая контейнерная линия прямого сообщения между городом Гуаякиль (не все знают о существовании такого города в Эквадоре) и Санкт-Петербургом. Это само по себе говорит о том, что есть экономическая подкладка (не хочу сказать фундамент – это было бы преувеличением), определенная подложка. Появляется субстанция, которая растет из контактов бизнеса. Это не только межгосударственное взаимодействие. Про безвизовые обмены я много говорил, соглашений там все больше, на этом пути мы продвигаемся неплохо.

В будущем году намечена целая серия взаимных визитов. Будущий год - это продолжение годов двухсотлетия независимости целого ряда стран Латинской Америки. Под это дело мы планируем провести и культурные мероприятия, и выставки архивных материалов. Идет хорошая работа с соотечественниками, выпускаются книги об истории русских в разных странах Латинской Америки. Латиноамериканские партнеры, конечно, довольны тем, что нарастает поток российских туристов и в Мексику, и в Доминикану.

Мы оказали значительнейшую помощь странам региона, которые в прошлом году пострадали от самых разнообразных стихийных бедствий. К сожалению, там были и засухи, и наводнения, и землетрясения. Обратить минус в плюс - это тоже существенный момент. Это отражение того, что страны того отдаленного региона для нас близки. Сейчас мы воспринимаем их беды по-иному, не так, как раньше, когда многие из этих стран были если не политической абстракцией, то чем-то далеким и не очень понятным.  

Армен Оганесян: Сергей Алексеевич, вопрос об Афганистане. Мы возвращаемся к российско-американским отношениям, но в преломлении применительно к этой стране.

Слушатель спрашивает: "Недавно в США умер известный американский дипломат, спецпредставитель США в Афганистане и Пакистане Ричард Холбрук. Как у и многих выдающихся американцев, у него были русские корни..." Может быть. Подобные события года порождают массу комментариев и прогнозов. "Как Вы оцениваете стратегию США в Афганистане с точки зрения безопасности России? Какие войска останутся в Афганистане после 2014 года, после вывода войск США, если останутся? Как идет сотрудничество с Россией по афганскому урегулированию, в частности, по доставке в Афганистан грузов для военных?".

 Тут целый комплекс вопросов. Может, начнем с русских корней Холбрука? Я не слыхал ничего об этом.

Сергей Рябков: Я на уровне слухов сталкивался с этой версией. Хотя никогда не разбирался, не спрашивал у покойного напрямую. Конечно, человек он был незаурядный. Мы знаем его многочисленные прозвища, например, дипломат-бульдозер. Он был одним из тех, кто абсолютно непоколебимо и с огромнейшей энергией продвигал по всем тем направлениям, куда его направляло руководство, национальные интересы США. Насколько эти интересы отвечали или не отвечали нашим интересам - это другой вопрос. Но то, как он работал, вызывало и вызывает уже после его кончины у всех значительное уважение.

Я не ожидаю каких-то резких перемен в американской стратегии применительно к Афганистану после его ухода. Преемственность будет обеспечена. В конце концов, это та стратегия, которая вырабатывалась уже даже не одним президентом. Хотя нынешняя администрация приложила немало усилий, чтобы встроить ее по-своему и постараться расставить акценты так, чтобы задачи, которые по-прежнему не решаются в Афганистане, могли бы быть решены. Ситуация с безопасностью там трудная. Тем не менее, мы все, кто занимается Америкой и разными регионами, где она присутствует, особенно в военном отношении, внимательно изучили обзор американской стратегии по Афганистану, выпущенный в конце прошлого года. Там, конечно, даются достаточно позитивные оценки, что динамика, скорее, в плюсе, чем в минусе. Другого мы ожидать от такого документа не могли. Посмотрим, как пойдет этот наступивший год.

Мы заинтересованы в том, чтобы стабилизация Афганистана продолжалась. И в этом смысле присутствие международных сил содействия безопасности - это позитив. При другой нашей оценке мы не пошли бы на соглашение с НАТО по прямому и обратному транзиту невоенных грузов для сил безопасности, на двусторонние соглашения с США, Германией, Испанией, другими странами, входящими в эти коалиционные силы. Российская Федерация принимает участие во многих проектах, направленных на улучшение ситуации в Афганистане: подготовке кадров, в том числе антинаркотических, оказании содействия, в том числе силовым структурам Афганистана. Все это идет в общий котел афганской стабилизации.

Что касается того, останутся ли какие-то контингенты в Афганистане после 2014 года или нет, я бы сейчас не стал прогнозировать. Мы знаем об определенных графиках, связанных с этим, и в США, и в некоторых других странах. Будем смотреть, как это будет реализовываться на практике. В принципе, конечно, задача в том, чтобы и Афганистан поскорее стал самостоятельным, стабильным государством, и чтобы с его территории не исходили угрозы, прежде всего такие острые и болезненные для нас, как наркотики. Кстати, в последней теме пока у нас не очень складывается эффективное сотрудничество с НАТО с точки зрения осознания нашими натовскими партнерами всей глубины этого вызова и необходимости полной мобилизации силы в применении всего спектра методов для того, чтобы эту угрозу преодолеть.     

Армен Оганесян: Действительно, есть некоторая европейская инерция. На эту тему - недавнее дело. "Франкфуртская мафия", которая распространяла наркотики именно из Афганистана. Было ликвидировано на огромную сумму - семь с половиной миллионов. И все это распространялось по Европе. Может быть, это отрезвит. Ведь это совсем недавние события.

Другой аспект. Российский представитель при ООН, господин Чуркин выразил свою тревогу по поводу того, что боевики, которые не уничтожаются в некоторых зонах Афганистана, выдавливаются к рубежам, близким к Средней Азии, а стало быть, и к нашей границе. Учитывая еще и опасность наркотрафика, который идет в том же направлении… Как Вы оцениваете эффективность или неэффективность борьбы, тенденцию выдавливания боевиков ближе к нашим границам?

Сергей Рябков: Действительно, это относительно новый момент, он нас тревожит, мы об этом говорим открыто. Мы видим в этом угрозу не только собственной безопасности, поскольку происходят процессы, когда те же самые боевики являются звеньями и в цепочке наркотрафика. Но мы видим в этом угрозы и для непосредственно граничащих с Афганистаном стран, государств Центральной Азии, наших союзников по Организации договора о коллективной безопасности.

Мы считаем, что и здесь возможностей сотрудничества гораздо больше. Мы используем не все. Есть целый ряд инициатив, операций, которые проводят наши силовые ведомства, по перехвату подобной инфильтрации, прежде всего связанной с наркотиками. Есть вопросы, связанные с укреплением границ, наращиванием возможностей наших союзников по контролю за собственными границами. Конечно же, это предмет для прямого диалога с США и другими участниками международных сил содействию безопасности.  

Армен Оганесян: Спасибо, Сергей Алексеевич, за Ваши ответы. Я напомню, на мои иВваши вопросы отвечал Сергей Алексеевич Рябков, заместитель министра иностранных дел России. Я и от себя, и от слушателей хочу пожелать Вам хорошего, плодотворного нового года во внешней политике. А также с Рождеством Христовым.

Сергей Рябков: Спасибо, Армен Гарникович. И вас также.

Армен Оганесян: Всего доброго.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs