ENGLISH
00:00 20.01.2011 • 
29 января 1102 года стала на Руси "пажарна заря" со всех четырех сторон, и было всю ночь светло, "аки от луны полной светящейся". 7 февраля "бысть знаменье в солнци: огородилося бяше солнце в три дугы…" Как свидетельствует летопись, люди с воздыханиями и слезами молились Богу, чтобы знамения эти были "на добро". И правда, вскоре Русь одержала победу над степными кочевниками. В поход на "поганых" Русь выходила с хоругвями и крестами, совсем как западные крестоносцы того времени. Это дало повод для некоторых историков, включая Ключевского, рассматривать борьбу Киевской Руси с половцами как часть общеевропейского движения против Востока. Лейб писал: "Если бы русские подумали принять крест, им можно было бы сказать, что их первая обязанность служить христианству заключается в защите своей собственной страны, как писал Папа испанцам".
Почему же тогда на Руси не ощущается никакого духовного подъема в связи с крестоносным движением, почему никто, подобно испанцам, не пишет посланий Папе Римскому с просьбой определить их место и роль в Великом крестовом походе? Наконец, почему русские летописи, кратко упомянув о взятии крестоносцами Иерусалима, во всем остальном обошли молчанием это событие мирового значения?
Летописи, как известно, писались в монастырях людьми монашеского чина, обладающими особым религиозным чувством. 16 июля 1054 года в Константинополе в соборе Святой Софии послы Папы положили на престол буллу, анафематствующую Константинопольского патриарха, который считался главой Вселенской Церкви. Ответная анафема не заставила себя ждать. Причем принята она была всеми поместными церквями, кроме, разумеется, самого Рима. В глазах древнерусского летописца Папский престол был инициатором Великого раскола и своими действиями поставил себя вне Вселенской Христианской Церкви.
Современный взгляд на католиков и протестантов как на ветви единого христианского древа родился в профессорских кабинетах историков религии и, конечно, не имеет ничего общего с представлениями русского средневекового монаха-летописца Киевской Руси. Самовольное отпадение через нарушение принципа соборности и обнаружившиеся претензии Папы стать "наместником Бога на Земле" были в его представлении безусловной ересью, а латинство, как учение, - не больной, а отломившейся от древа христианства веткой. Даже тот факт, что формально призыв Урбана II к крестовому походу был ответом на просьбу византийского императора о помощи против неверных, для русского летописца был недостаточным аргументом в пользу сочувственных комментариев.
Полемизируя с Ключевским, позднейший историк напишет: "Между походами западноевропейских рыцарей на Ближний Восток, направленными далеко не только на освобождение Святой земли от рук неверных, и борьбой Руси с половцами, никаких святынь христианства не захватывавших, нет и не может быть ничего общего даже по формальным моментам. Эти два очень разных исторических явления сближает только одно - борьба христиан с неверными".
В Европе люди, готовясь к этой борьбе, нашившие крест на свои одежды, пришли в небывалое возбуждение. "Самые простые миряне, впервые надев мантии, поверили в свое право на убийство во имя Евангелия", произошла "немыслимая милитаризация" католической церкви. Причем впервые речь шла не о защите Отечества, а о масштабной экспедиции по наказанию "неверных" за пределами Европы. Однако ситуация вышла из-под контроля, и возбуждение вылилось в поиски врагов задолго до того, как меч крестоносца выбил первую искру из сабли далекого сарацина.
"Безумства, - писала "Фигаро", - пошли гораздо дальше простых перехлестов: систематические погромы, истребление евреев, проживавших вдоль Рейна и Дуная, грабежи в Венгрии и на Балканах. Когда официальные мощные армии выйдут на дорогу к Иерусалиму, воспоминания об убийствах и крови будут преследовать их". Попытки Папы предотвратить насилие и даже подвергать наказанию провинившихся не изменили положение. Последующий разгром и ограбление Константинополя свидетельствует о том, что с годами жестокость и насилие стали неотъемлемой частью крестоносного движения, охватившего все сословия. Желание некоторых комментаторов отделить "благородное" поведение официальных армий от экзальтированных толп не выдерживает критики, ибо они чаще всего вливались в армию и составляли неотъемлемую часть регулярного воинства. Именно "деклассированная" крестоносная братия, не брезговавшая и каннибализмом, сыграла существенную роль в важнейших победах крестоносцев, например при взятии Антиохии.
Историк Рауль де Кан писал: "Наши варили взрослых неверных в котлах. Они насаживали детей на колья и жарили их". В июле 1099-го Иерусалим был взят. Как пишет очевидец, "город представлял собой настолько ужасающее зрелище и мученичество врагов, что сами победители были полны ужаса и отвращения" (Гийом де Тир). А вот еще свидетельство: "В мечете Аль-Акса наши шли по щиколотку в крови". Горы трупов горели под стенами Святого города.
Прошло достаточно времени, чтобы к 1102 году "новости" о первом крестовом походе достигли самых отдаленных уголков Европы. При всей жестокости междуусобиц в Киевской Руси вряд ли кто-то пожелал рассматривать себя частью подобного движения. Нравственное чувство летописца, осуждавшего жестокости княжеских войн, не могло не отшатнуться от кровавых призраков Европы, которые кричаще противоречили внешне благородной идее освобождения Гроба Господня и Святого града.
Отталкивала от себя и сама практика насильственного крещения, которая применялась сначала к евреям в Европе, а потом и к прочим "неверным". Неслучайно впоследствии практика православного и католического миссионерства будет существенно отличаться. С наибольшей ясностью эта разница обнаружилась во время "христианизации" населения прибалтийских народов, когда за проповедью римского епископа, если она отвергалась, всегда следовал карающий и беспощадный меч. Обращая народы в католицизм, Рим подвергал их насильственной латинизации, запрещая переводить Священное Писание и совершать богослужение на родном языке. Насильственная евангелизация в течение столетий оставалась неотъемлемой частью римского миссионерства. Русская православная миссия со времен Стефана Пермского и до Николая Японского придерживалась просветительского, мирного характера проповеди. И помимо личного мужества и свидетельства веры сопровождалась внимательным вслушиванием в национальную речь и культуру обращаемых народов. Стефан Пермский создал для зырян грамоту на их наречии, Николай Японский переводит для японцев Священное Писание.
Историческое чутье не подвело русского летописца. После решительного отказа Александра Невского принять римскую веру пройдет совсем немного времени, и Папа объявит крестовый поход уже против Руси. Примечательно, что Новгород с его обширными торговыми связями, многочисленными заморскими гостями, как никакой другой русский город, был информирован об истории крестовых походов. "Не в силе Бог, а в правде" - эти слова стоит рассматривать не как боевой клич князя-вождя перед лицом грозного врага, а как цивилизационный ответ на ту немыслимую милитаризацию и искажение христианства, современником которых был Александр Невский, недаром названный "Благоверным".
www.rian.ru ОТ АВТОРА: Армен Оганесян
По теме:
Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs
