«Светлый праздник всех дипломатий». К 200-летию Венского конгресса

«Международная жизнь»: В июне этого года исполняется 200 лет со дня окончания Венского конгресса. Он начал работу осенью 1814 года и в итоге привел к переформатированию европейского, а по тем временам - и мирового порядка после окончания целой эпохи наполеоновских войн. Наверное, большинство наших современников воспринимает его как событие далекого прошлого, которое когда-то проходили в средней школе или вузе. А как, по-вашему, Александр Игоревич, что оно означает сегодня: просто главу из учебника истории или все-таки нечто, имеющее актуальное значение?

Александр Кузнецов: Венский конгресс и в прошлом, и сейчас интересен как уникальный для своего времени опыт системного переустройства международных отношений. На нем были заложены основы порядка, который обеспечивал мир в Европе на протяжении почти 40 лет. Отдельные его элементы сохранялись вплоть до начала Первой мировой войны, а некоторые существуют до сих пор. Например, нынешний статус Швейцарии, ее границы и нейтралитет были определены на Венском конгрессе, кстати при активном и доброжелательном участии российской дипломатии. Историческое значение имели и другие решения конгресса, такие как запрещение работорговли и унификация рангов дипломатических представителей.

Если проследить, как менялось отношение историков к Венскому конгрессу, то можно заметить, что интерес к нему оживал всякий раз, когда перед Европой вновь вставали задачи послевоенного урегулирования. Например, специальное исследование на эту тему было подготовлено после окончания Первой мировой войны для британской делегации на Парижской мирной конференции 1919 года. Аналогичные работы выходили в свет и в 1945 году, когда закладывались основы Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений. Думаю, что некоторые стороны Венского конгресса актуальны и сегодня, когда Европа снова переживает системный кризис в сфере безопасности.

«Международная жизнь»: Когда заканчивается большая война, победители обычно начинают с того, что решают судьбу побежденного, и именно это во многом определяет характер нового мироустройства. Например, унизительные для Германии условия Версальского договора послужили питательной средой для нацизма, проложившего себе дорогу к власти, а затем к ремилитаризации страны и развязыванию Второй мировой войны. А как подобные вопросы решались на Венском конгрессе?

А.Кузнецов: Там все было совершенно иначе. Державы-победительницы Наполеона - Россия, Австрия, Пруссия и Англия - проявили редкую снисходительность к поверженному врагу. По условиям Парижского мирного договора, подписанного в мае 1814 года, Франция оставалась в своих естественных границах и не платила ни копейки контрибуции. С нее даже не потребовали оплатить расходы на содержание французских военнопленных. Союзники считали, что воюют не против Франции, а против «врага рода человеческого» - Бонапарта. Но и ему они обеспечили вполне комфортные условия существования на острове Эльба. Сильная Франция была нужна им, чтобы обеспечить равновесие сил в Европе, а это-то и был главный принцип, положенный в основу Венской системы. Талейран, который представлял Францию на Венском конгрессе, добился того, что его признали в качестве если не равноправного, то привилегированного участника послевоенного урегулирования. Только после окончательного разгрома Наполеона по второму мирному договору 1815 года требования к Франции были ужесточены. Но к тому времени бурбоновская Франция фактически уже вернулась в круг великих европейских держав.

Вы правы, что этот урок не был усвоен победителями в Первой мировой войне. Но это касается и тех, кто в 90-х годах ХХ века объявил себя победителем в холодной войне и присвоил себе право единолично вершить судьбы других стран и народов.

«Международная жизнь»: Вы упомянули о принципе равновесия сил. Его легко провозгласить, но очень трудно воплотить в жизнь. Каковы были механизмы его реализации в эпоху Венского конгресса?

А.Кузнецов: Главным механизмом стал так называемый «европейский концерт». Он предусматривал регулярные консультации между представителями ведущих европейских держав. По существу, это означало внедрение в ткань международной жизни коллективного подхода к решению общеевропейских проблем. За Веной последовали конгрессы в Аахене, Троппау, Лайбахе и Вероне. В свое время, работая в ЮНЕСКО, мне довелось побывать на семинаре в Вероне и нас, иностранных участников, пригласили на ужин к одному местному аристократу. Показывая свой дворец, украшенный фресками Тьеполо, он вдруг открыл неприметную дверцу в стене и ввел нас в крошечную спальню, где стояли только кровать со старинным покрывалом и ночной столик. Вот, сказал он, наш маленький домашний музей, в котором ничего не меняется уже два века. Здесь, на этой кровати, спал Наполеон во время своего итальянского похода, а позже ночевал русский император Александр I во время конгресса 1822 года.

Конечно, международные отношения в Европе в ту пору носили иерархический характер. Великие державы стремились решать все вопросы в своем кругу, без участия малых стран. До признания принципа суверенного равенства государств было еще далеко. Но в отношениях между собой они все-таки были вынуждены следовать каким-то общим правилам и уважать интересы друг друга. Во всяком случае, тогда не было такого положения, в котором мы находимся сегодня, когда одна-единственная держава объявляет себя абсолютным лидером и «наказывает» любого, кто осмелится действовать вопреки ее интересам.

Даже после Крымской войны и раскола Европы на противоборствующие альянсы методы «европейского концерта» не были отброшены окончательно и в ряде случаев помогали уберечь Европу от конфликтов. Есть какая-то печальная символика в том, что в последний раз этими методами воспользовалась Россия в июле 1914 года. Тогда она выступила с предложением передать конфликт по поводу убийства в Сараеве на рассмотрение конференции великих держав. Но эта инициатива была отвергнута Германией и Австро-Венгрией. Началась Первая мировая война, и наступил, говоря словами Иосифа Бродского, «конец прекрасной эпохи». Но культура коллективного подхода к проблемам безопасности продолжала развиваться и в последующие периоды. А в современном мире она тем более востребована.

 «Международная жизнь»: Раз уж вы упомянули Россию, давайте поговорим о том, какова была ее роль на Венском конгрессе. Ведь это было время наивысшего подъема ее влияния в Европе. Но в реальности отношения России с союзниками складывались очень непросто. И вообще возникает вопрос: не с этих ли времен идея «сдерживания» России начинает превращаться в устойчивый элемент западноевропейской политики и будет отходить на второй план только в моменты, когда Россия опять понадобится Западу для отпора очередным «возмутителям спокойствия» в Европе?

А.Кузнецов: Действительно, на Венском конгрессе в совершенно новом свете предстала роль России в европейской политике. В течение предшествовавшего столетия, с тех пор как Петр I «прорубил окно» в Европу, Россия участвовала в ее делах, защищая собственные интересы. А после победы над Наполеоном она впервые получила возможность влиять на политическое устройство Европы в целом. Это очень обеспокоило западных союзников. Ведь Россия была нужна им, чтобы сокрушить империю Наполеона, но совсем не для того, чтобы стать одной из доминирующих европейских держав.

Особенно острые разногласия между союзниками возникли по двум взаимосвязанным вопросам - польскому и саксонскому. Европейские державы опасались, что присоединение к России значительной части территории разделенной Польши, на чем жестко настаивал Александр I, приведет к тому, что Россия выдвинет свои границы к центру Европы. Уже в январе 1815 года был сколочен тайный союз против России в составе Англии, Австрии и Франции, к нему присоединилось еще несколько государств. Правда, просуществовал он недолго и был разрушен во время наполеоновских «ста дней». После своего триумфального возвращения в Париж Наполеон обнаружил на письменном столе у бежавшего из столицы короля Людовика XVIII копию секретного договора и немедленно послал ее Александру в надежде на окончательный раскол союзников. Но тот, показав эту бумагу потрясенному австрийскому канцлеру Меттерниху, дал понять, что ради единства в деле сокрушения Бонапарта он готов забыть столь явное коварство союзников, и демонстративно швырнул ее в пылающий камин.

Так в результате внезапного возвращения общего врага единство союзников было восстановлено. Но кризис в отношениях между ними не прошел бесследно. В Западной Европе сложилось двойственное восприятие России, с одной стороны, как полноправной участницы европейской политики, а с другой - как потенциально опасной державы. Тут особенно постарался глава британского МИД лорд Каслри, который называл Александра I «калмыцким царем, вздумавшим перевернуть Европу».

«Международная жизнь»: И снова возникает вопрос о роли личности в истории. Как известно, Александр I был одним из главных действующих лиц на Венском конгрессе. В чем, на ваш взгляд, заключалась его роль и отвечала ли она национальным интересам России либо каким-то личным воззрениям императора?

А.Кузнецов: Действительно, роль русского императора на Венском конгрессе была выдающейся во всех отношениях. Он был единственным из европейских монархов, который не только взял на себя непосредственное ведение переговоров, но и выдвинул собственную концепцию переустройства Европы. Он смотрел на задачу конгресса шире, чем союзники, сводившие ее в основном к перекройке границ. В инструкциях русским послам царь писал о своем видении будущего Европы как «великой европейской семьи». В этом вопросе он явно опережал свое время, предвосхищая будущие проекты общеевропейского единства и коллективной безопасности. А позже он выдвинул беспрецедентную по тем временам инициативу сокращения вооружений в Европе, которая была предложена правительству Англии, но предсказуемо не получила его поддержки.

Субъективно Александр I был далек от захватнических замыслов, которые ему приписывали союзники. Скорее, наоборот, в противоположность их собственному прагматизму и корыстной расчетливости он видел себя в роли благодетеля Европы и учредителя порядка, основанного на идеалах христианской нравственности, великодушия и справедливости. Но присоединение Польши многие его современники, в том числе из окружения самого императора, считали стратегической ошибкой.

Александр I был, несомненно, выдающейся, но очень сложной личностью. Он понимал, что в Европе нельзя повсеместно восстановить прежние абсолютистские порядки. Например, он предполагал дать Польше такую Конституцию и гражданские права, о которых другие подданные Российской империи не могли и мечтать. И в то же время своей рукой написал проект договора о создании охранительного Священного союза, санкционировал подавление революции в Испании и создание аракчеевских военных поселений в самой России.

«Международная жизнь»: Действительно, восстания XIX века в Польше ставят под сомнение действия Александра I. Но не слишком ли часто мы судим о поступках исторических фигур с позиций современности или на основе знания того, что произошло после их смерти и о чем они не могли знать?

А.Кузнецов: Историки критиковали Венскую систему за то, что она не оправдала национально-освободительных чаяний, возникших в ходе борьбы с Наполеоном, и не предотвратила волну революций, прокатившуюся затем по Европе. Но участники Венского конгресса были людьми своего времени. Они действовали в интересах монархов, а не народов. Государство и его внешняя политика сливались в их сознании с персоной монарха, а свою деятельность они рассматривали как личное служение его «священной особе». По свидетельству А.М.Горчакова, его предшественник на посту министра иностранных дел России граф К.В.Нессельроде, один из видных деятелей конгресса, говорил, что он вообще не знает, что такое Россия, для него существует только император.

Тем не менее дипломаты того времени проявляли дальновидность и политический реализм. Например, заложенный в основу Венской системы принцип легитимизма не сводился лишь к восстановлению «законных» монархий. Да и применялся он не всегда и не везде. В более широком смысле легитимизм означал, что основой европейской стабильности должна быть законность, то есть уважение к праву, как внутри государств, так и в их взаимных отношениях. По сути, это те ценности, дефицит которых существует и в современном мире.

«Международная жизнь»: А как вообще был организован Венский конгресс? Ведь из некоторых книг и мемуаров может создаться впечатление, что его участники только и делали, что танцевали и веселились на балах. Когда же они работали?

А.Кузнецов: В самом деле, Венский конгресс отличался небывалым внешним блеском, который в воображении современников даже несколько затмил его политические итоги. Европа еще не видела такого собрания императоров и королей, принцев и владетельных князей, министров и дипломатов. В глазах сторонних наблюдателей и просто любопытствующих - а таких в Вену съехалось великое множество - он выглядел как нескончаемая череда празднеств, балов, маскарадов, «живых картин», торжественных обедов, фейерверков, охот и военных парадов.

Все это стоило огромных денег австрийской казне, но было скорее театральным занавесом, скрывавшим реальное содержание конгресса. Согласно Парижскому мирному договору 1814 года, на конгресс имелось в виду пригласить все страны, принимавшие участие в войне с той и другой стороны, то есть, по существу, все государства Европы. Однако другая, секретная статья того же договора предусматривала, что все вопросы послевоенного урегулирования решит между собой «четверка» союзных держав. Всем остальным предоставлялось только право ратифицировать эти решения.

Из-за этого противоречия четкого регламента проведения конгресса разработано не было. Настоящие переговоры шли за его кулисами. Пока другие предавались светским увеселениям, дипломаты союзных держав ежедневно собирались в резиденции Меттерниха (там и сейчас находится офис австрийского канцлера) и вели напряженную работу. Она проходила в нескольких тематических комитетах, а главную роль играл «комитет пяти» в составе представителей России, Австрии, Пруссии, Англии и Франции. Он фактически и был «реальным» Венским конгрессом. Но для обсуждения общеевропейских вопросов время от времени собирался «комитет восьми», включавший также Испанию, Португалию и Швецию, то есть все страны, подписавшие Парижский мирный договор 1814 года. Именно заседание «Комитета восьми» изображено на знаменитой картине художника Ж.-Б.Изабе, ставшей своего рода эмблемой Венского конгресса. Наконец, наиболее важные вопросы рассматривались на двусторонних встречах лидеров «четверки» - Александра I, Меттерниха, Каслри и Гарденберга (Пруссия) с привлечением Талейрана. Представителей остальных европейских стран лишь изредка приглашали на переговоры, да и то, если речь шла непосредственно о судьбе их государств.

«Международная жизнь»: Из того, о чем вы рассказали, логически вытекает вопрос: что означал Венский конгресс для европейской дипломатии, для ее профессионального совершенствования?

А.Кузнецов: А.И.Герцен в своей книге «Былое и думы» назвал Венский конгресс «светлым праздником всех дипломатий». В этих словах есть, конечно, изрядная доля иронии, но есть и глубокий смысл. Венский конгресс действительно был звездным часом европейской дипломатии, а в более широком смысле - дипломатии как таковой. Во время наполеоновских войн главным если не единственным аргументом в отношениях между государствами была военная сила. Дипломатия играла второстепенную роль. Разгром наполеоновской империи сделал ее основным инструментом преобразования Европы. Именно на Венском и последующих конгрессах был дан толчок развитию многосторонней дипломатии. Мощный импульс получил процесс профессионализации дипломатической деятельности, которая именно тогда окончательно превратилась в особую, специализированную отрасль государственной службы. Престиж этой профессии поднялся на небывалую высоту. В России, например, она котировалась почти наравне с военной службой в императорской гвардии.

Выдающимся достижением Венского конгресса было утверждение международного регламента дипломатической службы. Был введен простой и понятный принцип старшинства дипломатических представителей в зависимости от ранга и времени их прибытия в страну. Это разом положило конец многовековым спорам о старшинстве, из-за которых в прошлом не раз возникали ненужные конфликты и даже скрещивались шпаги.

В то же время опыт Венского конгресса свидетельствует о том, что дипломатия может быть эффективной при условии, если она опирается на политическую волю государств и их способность к самоограничению и взаимному уважению интересов. К сожалению, столь очевидные сегодня попытки некоторых государств действовать с позиций национальной исключительности, морализаторства и монополии на истину, стремление строить собственную безопасность за счет безопасности других сужают поле деятельности дипломатии и ведут к разбалансированию международной системы.

«Международная жизнь»: И напоследок, еще несколько вопросов. Где можно познакомиться с архивными документами о Венском конгрессе? Как отмечается его 200-летие в Европе? И есть ли какие-нибудь планы на этот счет у Историко-документального департамента?

А.Кузнецов: Архивные документы той эпохи издавались и у нас, и за рубежом. Есть, например, опубликованное еще в Советском Союзе многотомное издание «Внешняя политика России XIX - начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел». К сожалению, этот фундаментальный труд не был доведен до конца, но материалы времен Венского конгресса представлены там довольно широко. Некоторые из них экспонировались на выставке, которую мы организовали в Вене в связи с проходившей там осенью прошлого года международной научной конференцией, посвященной 200-летию конгресса. Сейчас готовы материалы еще для двух выставок, одна из которых состоится в Москве, а другая пройдет в Австрии, в рамках заседания Российско-австрийской комиссии историков.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs