Внешняя политика - продукт и «равнодействующая» разных, часто полярных интересов. Сочетание, композиция этих интересов всегда индивидуальны для каждой страны, хотя на процесс формирования этих интересов распространяются общеглобальные, общесоциальные закономерности, мотивации, механизмы. Для нынешних отношений США и Китая одновременные «тренды» на взаимозависимость и конфликтность сосуществуют уже давно и, скорее всего, будут сопутствовать им в будущем.

Каковы основные факторы, определяющие эти мотивации в Китае? Насколько эти мотивации устойчивы, насколько глубоко имплантированы с точки зрения внутренней динамики и логики развития китайского социума? Какие социальные силы, институты их персонифицируют и определяют? Каков механизм поиска компромисса и «равнодействующей» в отношении США в повседневной практике китайской политики?

Данная статья - не полный систематичный ответ на эти масштабные вопросы, а авторская попытка прочертить лишь некоторые, сущностные для данной темы причинно-следственные взаимосвязи, особенности китайской внутриполитической «картины», релевантные к этой дихотомии интересов.

Взаимозависимость: устойчивость и риски

Взаимозависимость в первую очередь экономических императивов развития Китая и США предопределена двумя главными причинами.

Первая - глобализация - нынешняя фаза перманентно проходящего процесса «сужения» глобального пространства, интенсификации социального взаимодействия, транснационализации экономической и внеэкономической деятельности человека. Китай и США, в силу их геоэкономической дополняемости, поставлены в эпицентр этого процесса. Не «опрокидываясь» в «дискурс глобализации», констатируем лишь очевидную турбулентность, активность этой фазы «сужения» в настоящий исторический момент. Данная фаза привнесла в китайско-американское взаимодействие и аккумулировала в нем стимулы и возможности, которые было бы невозможно реализовать раньше.

Вторая причина - внутренняя эволюция китайского социума, кардинальные системно-социумные реформы, начавшиеся с конца 1980-х годов и неслучайно называемые процессом «реформ и открытости». На протяжении всего этого времени главным средством экономического роста КНР были избраны экспортно-ориентированное производство и снятие барьеров для внешнего инвестирования. Эти моменты позволили китайскому обществу капитализироваться на главных конкурентных преимуществах страны - дешевый и безразмерный рынок труда, столь же безразмерный рынок сбыта, помноженные на вменяемую, авторитарно проводимую экономическую политику. Этих трех обстоятельств было достаточно для симбиоза целей КПК - стабильность, модернизация, экономический рост - и западного капитала.

Взаимозависимость Китая и США касается различных аспектов международного взаимодействия, но в первую очередь проявляется в сфере экономики. Под такой взаимозависимостью в рамках этого текста мы будем понимать состояние и направленность двусторонних экономических отношений, в которых интересы и приоритеты одной из сторон наиболее полно и эффективно реализуются за счет возможностей, ресурсов и внутренних условий второй. Так, приоритеты Китая в открытости и оплодотворении деньгами своей рабочей силы наиболее полно реализовывались при участии американских (в числе других) корпораций, в условиях «заточенности» последних на наиболее прибыльные и растущие инвестиционные рынки. Интересы американских потребителей на внутреннем рынке США реализовывались за счет конкурентоспособности китайского экспорта. Интересы Китая в максимизации и «обслуживании» своей валютной выручки реализовывались в необходимости потребительски ориентированной экономики США обеспечивать непрерывный приток внешних ресурсов на свой финансовый рынок. Отсюда нынешнее состояние КНР как ведущего  торгового партнера США и первого государственного игрока на американском финансовом рынке*. (*Данные 2012 г.: в числе торговых партнеров США Китай занимает второе (после Канады) место по суммарному товарообороту, первое - по импорту в США и третье - по экспорту из США. )

Взаимозависимость Китая и США распространяется практически на все основные формы внешнеэкономического взаимодействия - торговлю, производство, инвестиции, технологический обмен, взаимодействие на финансовых рынках обеих стран. Степень взаимозависимости с Китаем в них - статистически верифицируемый удельный вес экономических игроков и торговых площадок США относительно других стран - неравнозначна.

Торговля - главная, наиболее простая и, если хотите, «первичная» форма экономической взаимозависимости. Статистические показатели масштабной китайско-американской торговли общеизвестны; их динамика впечатляет, пожалуй, как никакая другая динамика двусторонних торговых отношений за последние десятилетия. Помимо стоимостных величин, эта статистика показательна «крутизной» диаграмм роста, тенденциями изменений товарных групп экспорта и импорта, в первую очередь китайского, ростом его «техноемкости» и «наукоемкости». 

Насколько устойчивой и долговременной является такая динамика? Можно ли ее рассматривать как стабильную «несущую конструкцию» взаимозависимости? С какими рисками она сопряжена?

Торговля, привлекательность того или иного партнера, конкурентоспособность его товара на конкретном рынке - результирующая многих экономических показателей: компонентные факторы ценообразования, себестоимость («факторы производства»), конъюнктура мирового рынка, внешнеэкономическая стратегия, валютный курс. Пока эти показатели будут таковы, что китайские товары будут конкурентоспособны на американском внутреннем рынке и этот рынок будет для них доступен, эти товары будут продолжать там находиться, а американский потребитель будет продолжать их покупать. Иными словами, до тех пор пока китайское экспортно-ориентированное производство будет достаточно сильным и конкурентоспособным в мире, а американские принципы «свободной торговли» (при всей условности этого понятия) будут оставаться неизменными, торговля как важная составляющая двусторонней взаимозависимости КНР и США будет сохраняться.

Вместе с тем ряд факторов может усложнять радужную картину китайско-американской торговли в будущем. 

Первый из них - прогнозируемое и уже обозначившееся замедление темпов роста экономики КНР в ближайшее десятилетие. Это замедление, о котором так много говорится в последнее время, связывается с совокупностью обстоятельств. В их числе - неизбежный переход КНР к новой, менее трудо- и ресурсозатратной технологической эпохе, повышение степени техно- и наукоемкости продукции с оригинально-китайской, а не «патентной» добавленной стоимостью. В этом же ряду рисков и замедление роста рынка рабочей силы, ее удорожание; старение населения, социальные издержки по обслуживанию большой человеческой массы; экологические вызовы, рост стоимости энергетической и ресурсной составляющей в ценообразовании; цена «первичных» политических реформ и необходимых социальных трансформаций и другие факторы.

Еще один крупный «фактор риска» - продекларированный переход Китая к новой модели экономического роста - от «экспортно-ориентированной» к сфокусированной на «внутреннее потребление». Согласно новой парадигме развития, центральным объектом и стимулом экономики должно стать насыщение и развитие внутреннего рынка КНР.   

Вместе с тем понятно, что переход от «экстравертированной» к «интравертированной» модели развития КНР - длительный процесс. Даже в случае неотягченного макроэкономическими неожиданностями и негативами сценария этот процесс займет достаточно длительное время.

К тому же переход КНР к новой парадигме роста не может осуществляться с полным отказом от массированного экспорта. В этом смысле солидные мотивации для продолжения отношений взаимозависимости с США, привязка КНР к перспективному товарному и финансовому рынкам в той или иной мере сохранятся. Китаю было бы неразумно полностью терять позитивы и возможности экспортно-ориентированности, в том числе и в интересах новой парадигмы развития.

Это тем более справедливо, потому что «интравертированный» рост, задачи построения «общества средней зажиточности» в китайских реалиях - не менее ресурсоемкая и еще более наукоемкая задача (энергетика, сырье, их транспортная составляющая, эффективные и «зеленые» технологии). С учетом объемов китайского потребления эта задача не в меньшей мере будет требовать активного взаимодействия с развитым миром и соответствующего консенсуса с американскими возможностями.

В связи с грядущими проблемами китайского социума и экономики по реализации этой парадигмы роста - ресурсоемкость, растущее бремя социального обслуживания незанятой в производстве социальной массы, демографические и социальные дисбалансы развития, экологическая нагрузка на среду - Китай будет обречен на выживание с опорой на высокоэффективное, высокотехнологичное производство. Технологическая потребность связки с США может даже усилиться (как это было в прошлые десятилетия у Японии). Взаимозависимость может приобрести новые, еще более сложные для Китая формы, обрастая при этом и новыми противоречиями.

«Производственная» форма экономической взаимозависимости КНР и США - это форма, порождающая совокупность хозяйственных связей и отношений еще более стойких и сложно организованных, чем торговля, хотя и не необратимых. К ней мы отнесем как совместные производственные цепочки китайских, американских и совместных предприятий, сброс отраслей («международное разделение труда»), так и инвестиционную деятельность, в последнее время все отчетливее приобретающую двусторонний характер.

Понятно, что американские фирмы и инвесторы, связавшие свой бизнес с Китаем, вынуждены понимать, соответствовать и быть хорошо встроенными в экономические реалии КНР, для того чтобы использовать все позитивы инвестиционного климата страны, льготного налогообложения. Они должны хорошо ориентироваться в трудовом законодательстве КНР, хозяйственном и административном праве, этносоциальной и региональной специфике.

К производственным и инвестиционным связям в равной степени применимо все то, что мы отмечали выше в отношении торговли - в смысле зависимости их от глобальных «правил игры», мировой конъюнктуры и ориентации на международное разделение труда, но с той оговоркой, что производственные и инвестиционные связи представляют собой поведение экономических субъектов с гораздо более «протяженным» горизонтом планирования, большей степенью финансового риска и, вообще, экономические связи более комплексные по своему характеру, чем торговое взаимодействие.

Следовательно, эти связи, во-первых, вырастают из более мощной и разветвленной мотивации производственных партнеров и инвесторов, а во-вторых, вовлекают в процессе своей реализации несравненно более широкий пласт субъектов, акторов и бенефициаров по обе стороны океана. Так, очевидными бенефициарами сборочного производства любой американской компании, например в Гуандуне, помимо самой этой компании и центрального правительства становятся и китайские рабочие, и менеджмент, получающие в ней стабильную работу с конкурентной зарплатой,  региональная администрация (волостного, уездного, провинциального уровней), как правило, сильно заинтересованная в присутствии в своем ареале совместного или иностранного производства (налоговые поступления, занятость, развитие региональной инфраструктуры), не в последнюю очередь просто население региона (потенциальная занятость, региональная инфраструктура)*.  (*Здесь имеются в виду мотивации чисто экономического и социально-экономического характера. Понятно, что настроения политического, этнопсихологического и иного плана могут быть и с другим знаком.)

Взаимозависимость в сфере финансов между КНР и США сформировалась сравнительно недавно, на протяжении последнего десятилетия. Суть этих отношений заключается в том, что Китай вынужден размещать на американском финансовом и фондовом рынках существенные золотовалютные ресурсы, активно вкладываться в облигации и ценные бумаги США. Таким образом экспортно-ориентированная экономика КНР решает проблему «обслуживания» своих финансовых накоплений*. (*Как известно, Россия так же, как и многие другие страны, хотя и в меньших объемах, предпочитает держать часть своих валютно-финансовых накоплений в валюте и ценных бумагах США, рассматривая этот вид вложений как достаточно надежный и прибыльный.)

Американский фондовый рынок и ценные бумаги США являются одним из инструментов такой финансовой стратегии. В свою очередь, приток существенных финансовых средств КНР в валюте, казначейских и корпоративных облигациях США на американский финансовый рынок, в числе ресурсов других стран, в первую очередь развивающихся, стал одним из средств для покрытия дефицитов американского платежного баланса. Этот дефицит - хроническая и трудноразрешимая проблема американской экономики.

Финансовая макроэкономическая связка Китая и США - наиболее показательная форма взаимозависимых отношений двух партнеров-конкурентов. Она демонстрирует и степень схожести определенных элементов экономической модели двух стран - рыночные механизмы,  сопоставимая структура собственности, открытость экономик, - и неизбежность взаимодействия растущей экспортно-ориентированной экономики КНР с «Меккой сверхпотребления» в лице США.

Зоны конфликта

Взаимозависимость Китая и США в первую очередь как экономик сочетается с явными проявлениями конкурентности, соперничества, конфликта двух стран, особенно в военной сфере, проблематике безопасности.  Степень этой конфликтности такова, что нельзя исключить тотальную, горячую, полномасштабную форму реализации существующих противоречий - войну, в любой «традиционной» (в прошлом известной) или потенциально «новаторской» форме. Гипотетически война возможна, хотя для реализации горячего военного сценария нужно особое сочетание и вызревание конфликтных мотиваций сторон при условии неблагоприятного стечения ситуативных обстоятельств. Это сочетание пока не просматривается.

Что касается явного конфликта интересов КНР и США, результирующегося в разную степень соперничества, вплоть до противоборства, во всех ключевых функциональных сферах отношений - экономике, проблемах безопасности, идеологии, международных отношениях, в медийно-информационной сфере, - он уже существует и спорадически обостряется.

При этом международная «конфликтность», как мы понимаем, бывает разной степени, генезиса и форм реализации.

Международная конфликтность занимает поле от ценностного диссонанса, несовпадений в мировидении, различных интерпретаций и оценок, индивидуальной трактовки тех или иных фактов и причинно-следственных взаимосвязей до откровенных (прямых и тайных) действий, направленных на усечение и ослабление ресурсов и возможностей соперника, противодействие его планам, вплоть до прямого военного противостояния и физического уничтожения. Крайние формы такой конфликтности в отношениях КНР - США пока не проявляются.

Можно выделить ряд глубинных противоречий, составляющих питательную среду для такой конфликтности. Обратим внимание на исторический и цивилизационный факторы. Более древняя китайско-конфуцианская цивилизация насчитывает пять тысячелетий своего генезиса. На протяжении этого времени она сформировала оригинальные, апробированные историческим временем культурно-исторические коды организации общества и экономики, механизмы и принципы управления, иерархии, критерии мировидения, взаимодействия с внешним миром, этическую систему. В духовной культуре этой цивилизации наблюдается примат общественных интересов - семейных, клановых, региональных, государственных - над личными. Для нее типична централизованная иерархическая структура организации общества, особая роль государства, интегрирующая национальная идея. Вплоть до второй трети XIX века Китай как государство - цивилизация в экономическом, военном и культурном плане - был очевидно самодостаточным и влиятельным центром мировой силы.

Евроатлантическая цивилизация под нынешним лидерством США в своем ареале, зародившись и эволюционируя от периода модернити, выработала отличные от конфуцианской политические, социальные и этические ценности, основываясь на принципах индивидуализма, свободы личности, равенства, частной инициативы, гражданского общества, разделения властей.

Разница политических систем и ценностей между КНР и США,  конфликт мировидения и несовпадающие трактовки своих интересов в значительной степени произрастают из этой историко-цивилизационной разности.

Геополитический и геостратегический факторы, интересы безопасности

Китай и Америка как два крупных сложившихся к концу прошлого века центра силы, будучи расположенными по обе стороны Тихого океана, с центрами в евразийской и евроатлантической частях планеты, испытывают естественные обоюдные комплексы тревоги и небезопасности в отношении друг друга. Они стремятся геополитически контролировать сопредельные акватории и территории, в первую очередь тяготеющие к Тихому океану, выстраивать геополитически ориентированные дипломатические коалиции для компенсации этой тревоги. Находясь в статусе «сверхдержавы» со второй половины прошлого века, США были в доминирующей позиции - в военном, геополитическом, геостратегическом планах.

Действия КНР по мере своего экономического роста и усиления свидетельствуют о ее намерении менять этот статус-кво. К традиционной геополитической конфликтной зоне - Тайваню в последние годы подключен практически весь периметр морской границы КНР: первая линия островов, включая Дяоюйдао/Сенкаку и острова в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях. Ясно, что контроль над этими островами соответствует представлению китайского руководства о минимальной безопасности своей континентальной территории, свободе судоходства и транспортных коммуникаций.

Геостратегическое противоборство Китая и США все больше приобретает глобальный масштаб. Оно отчетливо проявляется в районах АТР, Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в Африке, Латинской Америке, Арктике.  

Далее, экономическая конкуренция. Два общества и самые крупные национальные экономики - хотя и разные по композиции своей экономической силы, неравнозначные по их отдельным параметрам - остро конкурируют во все более уплотняющемся мире по различным экономическим срезам: потребители, рынки, капиталы, ресурсы, технологическое первенство, глобальные и региональные интеграционные проекты. Эта конкуренция отнюдь не противоречит состоянию взаимозависимости, наоборот, это естественно для того, как функционирует мировое хозяйство. Конкуренция отдельных субъектов экономики и взаимозависимость экономических систем - две естественные части глобального экономического процесса.

Китайская бюрократия: поиск «равнодействующей»

Как сочетаются эти взаимонаправленные тренды на взаимозависимость и конфликт с США в недрах китайской политики, кто и как их вербализует и определяет, каким образом складывается внешнеполитическая «равнодействующая»?

Отвечая на эти вопросы, мы исходим из того, что внешняя политика любого государства - это процесс, в который вовлечены множественные акторы в социально-агрегированном и индивидуальном качестве: партии, социальные, профессиональные и конфессиональные группы («группы интересов»), различные функциональные блоки бюрократии, общественные организации, корпорации, региональные элиты и бюрократия, отдельные личности. Каждому типу политического механизма присуща своя модель - алгоритмы, процедуры, практики - реализации интересов этих акторов в политике государства, правила согласования этих интересов.

Политический механизм КНР представляет собой механизм авторитарного типа с доминирующей над обществом бюрократией и монопольной партией в качестве несущей конструкции этой бюрократии. Особенностью этого механизма, сущностной для заданных нами вопросов, является наличие единой государственной идеологической парадигмы, включающей и ее внешнеполитический аспект - «картину мира», интерпретацию национальных интересов вовне, трактовку основных соперников и союзников. Для этого механизма также характерна  слабость или отсутствие подлинно внегосударственных гражданских институтов, призванных осуществлять «горизонтальные» общественные связи по вопросам внешней политики.

Понятно, что при таких характеристиках политического механизма КНР в процессе формирования ее линии в отношении США - ключевого внешнеполитического контрагента - центральная роль отводится внутрибюрократическому, межкорпоративному согласованию интересов. Главную роль в этом согласовании играют два функциональных блока китайской бюрократии - «экономический» и «силовой». Эти блоки «по определению» - по своей функциональности, по сегменту своего видения и реализации государственных задач - капитализируются на разных, не трудно догадаться каких, интересах в отмеченной дихотомии.

При этом, разумеется, говорить о том, что «экономический» и тяготеющие к нему финансовые, социально-сервисные блоки государственной бюрократии, региональные элиты (Министерство коммерции, Министерство промышленности и информатизации, Министерство финансов, Народный банк Китая) однозначно ориентированы на реализацию партнерских, взаимозависимых интересов в отношении США, а «силовой» блок однозначно заточен на конфликт, было бы упрощением.

В задачи любого функционального блока бюрократии, тем более в рамках единой внешнеполитической идеологии, вменено отстаивание всей гаммы интересов государства и общества применительно к своей области. В силу этого, мотивации с разным вектором - партнерская и конфликтная - существуют, хотя и в разных композиции и пропорции, в обоих отмеченных выше блоках бюрократии КНР - «экономическом» и «силовом».

Так, в «экономическом» блоке наряду с очевидно превалирующими интересами на достижение конструктивного компромисса с США,  поддержание продуктивных отношений идет естественная работа по отстаиванию приоритетов Китая в спорной с США экономической проблематике. Это касается и валютного спора, возражений Китая по поводу заградительных протекционистских мер на американском внутреннем и инвестиционном рынках, ограничений по доступу к чувствительным американским технологиям, вопросам деятельности американских компаний на китайском внутреннем рынке и т. д.

Китайская военная бюрократия, НОАК в целом, манифестирует основной сгусток конфликтных интересов и настроений в отношении Америки.

Однако представление о том, что офицерский корпус НОАК, принадлежность к НОАК однозначно предполагает наличие стойкого антиамериканизма, было бы неверным. Действительно, традиционная консервативность и «идеологичность» «силового» блока любой государственной машины (включая сюда и американскую, и российскую, и индийскую, и мексиканскую - список можно продолжать) очевидна. В равной степени для НОАК очевидна жесткая привязка к государственной идеологии, следование централизованно озвученной парадигме видения мира и его основных противоречий. Вместе с тем утверждать, что НОАК - это гарантированно и исключительно антиамериканский блок китайской государственной машины, было бы явной натяжкой. И образовательный уровень, и горизонт информированности, и идеолого-политические ценности, и служебный опыт современного китайского офицерского корпуса не позволяют делать такие прямолинейные экстраполяции.

Если говорить об «операционном коде» китайского командного состава НОАК - его менталитете, политико-ценностной мотивации, - то можно предположить, что вопрос о том, кто является «главным врагом» или «главной проблемой» китайской нации в этом влиятельнейшем сегменте китайского истеблишмента, вряд ли решается в черно-белом ключе: «только США».

Помимо явных и объективно существующих конфликтных зон с США, для китайского генералитета очевидны и другие «враги». И в первую очередь этими «врагами» являются собственные, внутренние проблемы китайского роста. В их числе - проблема бедности, неравномерность развития, разительная материальная и социальная дифференциации в обществе (недаром взявшего курс на «среднюю зажиточность»), махровая коррупция.

Все эти факторы лежат в основе возможной нестабильности и социального хаоса в полуторамиллиардной стране. Сложными проблемами, несомненно, являются и острые энергосырьевые потребности страны, особенно при переходе к «среднезажиточному» обществу, чрезмерная нагрузка социума на экологию при нынешней технологической неготовности ответить на эти вызовы.

Как в этой связи нужно и должно позиционировать США? Как однозначного и необратимого врага? Или потенциального партнера по соразвитию, источнику технологий, важного контрагента по решению этих очевидных и острых вызовов?

Если говорить об отношении к Америке внутри слоя правящей бюрократии КНР в целом, то, несмотря на порой жесткую антиамериканскую  риторику, подачу материалов по целому ряду внешнеполитических и внутренних проблем США в критическом ключе, отношение к США как социуму, как политической системе, системе культурно-идеологических ценностей далеко не однозначное, не «беспросветное». Целый ряд индикаторов показывает, что китайский правящий класс имеет тесные связи и вполне позитивные оценки многих сторон американской жизни, ориентируется на них в повседневной действительности, рассматривает ее как социальную перспективу свою и своих детей.

Это проявляется в большом и малом, на макро- и микроуровне. Первое - общеизвестно. Функционирование нынешней китайской модели развития, ее экспортно-ориентированность невозможны без западного и американского рынков, американского потребителя, без ВТО, доллара, американских ценных бумаг.

Микроуровень также симптоматичен. Потомки генералитета НОАК очень часто, благодаря своим родителям, процветают в продвинутых бизнес-структурах, тесно взаимодействующих с корпорациями США. Свыше 70% детей номенклатуры КНР министерского уровня имеют «грин-карту». В университетах США в настоящее время обучаются около 150 тыс. китайских студентов, существенная часть которых - потомки представительной номенклатурной бюрократии либо состоятельных бизнесменов. В их числе, как известно, дети Си Цзиньпина, Ли Кэцяна, проходящие обучение в университетах «Лиги плюща». По статистике, не более 25% обучающихся в США студентов возвращаются на родину, несмотря на существенные льготы и бонусы. В КНР открыли свои региональные образовательные и исследовательские модули крупные американские университеты и «мозговые тресты». В их числе - Гарвард, Принстон, Университет Джонcа Гопкинса, Брукингс, Карнеги.

Если говорить о том, что китайская молодежь в культурном, ценностном, технологическом планах испытывает чье-либо «цивилизационное» влияние, то наиболее сильное влияние оказывают Америка, а также Тайвань, Сингапур, Малайзия и в какой-то степени Япония.

Бюрократический торг «экономистов» и «силовиков»

Модель «корпоративного внутрибюрократического торга» вполне продуктивна для анализа и прогнозирования «равнодействующей» китайской политики США. Но при двух важных дополнениях.

Во-первых, следует иметь представление, хотя бы в общих чертах, об институциональном механизме и процессе принятия внешнеполитических решений в КНР, которые при всех эволюциях последних лет остаются достаточно закрытыми. Без такого понимания ответы на вопросы, поставленные в начале нашей статьи, являются далеко не полными, не систематичными. Констатация того, что корпоративный бюрократический торг «экономистов» и «силовиков» в Китае существует и этот торг является важным мотиватором для «равнодействующей» интересов, не дает слишком многого для политического прогнозирования. Вопросы о том, кто персонально, на каком уровне, с какой мерой бюрократической ответственности осуществляет этот торг, каковы реальная, действующая на данный момент институциональная структура и процедуры такого согласования, остаются без достаточной информационной подпитки.

Особый аспект этой темы - неформальный характер значительной части политических процедур КНР. Как известно, большая часть политических, в том числе и внешнеполитических, решений КНР осуществляется «на полях» и за рамками институционального, политического механизма. Неформальные связи еще менее, чем институциональный механизм, известны внешним наблюдателям Китая. Неформальный политический процесс, проявляющийся в бюрократиях во всем мире, в китайской политической традиции, при авторитарной организации власти в КНР имеет особый если не доминирующий вес и значение.

Второе дополнение касается того, что в условиях конкретного политического механизма КНР - формального и неформального - нельзя рассматривать корпоративно-бюрократический торг в западном понимании, переносить на Китай закономерности и особенности политических процессов, традиций и институтов другого типа.

Авторитарная политическая система, отцентрированная на КПК, и единая идеологическая парадигма ставят внутрибюрократическое согласование интересов в контекст «генеральной линии партии», генеральной внешнеполитической стратегии, комплекса установок и оценок в отношении США, актуальных на данный политический момент. Эти установки, транслируемые через соответствующие партийные номенклатуры в соответствующих блоках бюрократии, едины для них всех - будь то Министерство коммерции или Генштаб НОАК. Однако возможна их гибкая трактовка.

Данное обстоятельство хотя и ставит процесс согласования конкретных переговорных позиций по конкретным вопросам с США на министерско-техническом уровне в подчиненное положение по сравнению с политико-стратегическим (на уровне субструктур ЦК КПК и ЦВС* (*ЦВС - Центральный военный совет КНР.)  и выше - Политбюро и ПК, Рабочей группы ЦК по внешнеполитическим вопросам), но отнюдь не отменяет его.

Во-первых, министерский уровень представляет собой важное звено сбора, обработки, первичного анализа и концептуализации информации по соответствующему «кусту» в отношении США. Как правило, именно на этом уровне аккумулированы кадры, инфраструктура и знания, способные не только «грамотно» собрать, обработать, но и «грамотно» подать «наверх» и интерпретировать соответствующую экономическую либо военную (включая разведывательную) информацию.

Во-вторых, не секрет, что любая сколько-нибудь эффективная и дееспособная бюрократическая машина устроена таким образом, чтобы обеспечить прямой доступ на самый верх информации с самого низа по горячим, крайне чувствительным для верха сюжетам. С учетом того, что мы говорили выше о роли неформальных отношений в политическом классе КНР, сеть таких отношений - как можно предположить - предоставляет возможность ключевым китайским политикам министерского уровня и выше иметь в соответствующих блоках бюрократии «своих людей» на разных иерархических позициях, с тем чтобы получать адресную и независимую от других структур (и фигур) информацию. Телеграммы посольств и торгпредств, донесения спецслужб и военного атташата из жанра «только факты» более чем вероятно доходят до соответствующих лиц наверху согласно выстроенным клановым, корпоративным или неформальным связям.

В-третьих, именно на министерский уровень «закольцованы» тесно связанные с ним влиятельные экспертно-аналитические структуры, на которых в условиях усложняющегося политического процесса в КНР лежат бремя и прерогативы «переваривания» и анализа обширной информации. Именно в этих структурах, можно сказать, пульсирует «нерв» аналитического осмысления экономических, военно-стратегических и иных чувствительных данных. Именно в них, в отличие от «функциональных» отделов экономических министерств и субструктур НОАК, порой поглощенных «текучкой», формулируются важные оценки, интерпретации и рекомендации по экономической, военной и внешней политике страны. Именно в их среде вызревают концепты и установки типа «мирного возвышения», «трех представительств», «китайской мечты». На них же в значительной степени ложится бремя практического наполнения, разработки и продвижения в политическую практику этих одобренных верхом инициатив. Так, по имеющимся сведениям, в частности в системе Госсовета КНР, существует целая сеть таких аналитических структур, гибких исследовательских коллективов, мало светящихся вовне, но выполняющих солидный объем повседневной и крайне значимой аналитической деятельности. Все это является дополнением - пока неясно, насколько конкурентоспособным, - к «системным» аналитическим центрам в рамках военной и экономической бюрократии, таким, например, как Центр исследований и развития Госсовета КНР или Академия военных наук НОАК, курируемым ЦВС и Генштабом НОАК.

Как и во всяком современном обществе, в разветвленной и многокомпонентной бюрократии современного Китая кадровые наполнения «экономистов» и «силовиков» различаются между собой по социальному присхождению, карьерной траектории, образованию и опыту социализации, степени кланово-семейных привязок в партгосаппарате КНР. Эта разница прослеживается даже среди управленческого нобилитета (министерский уровень и на ступень-две вниз по иерархической лестнице), а именно тех, кто играет ключевую роль в анализе и выработке релевантных к США экономических, военных и общеполитических решений.

Если говорить о руководящих кадрах и управленцах «экономического» блока, то для них характерны бóльшая космополитичность, часто наличие американского образования или даже американской степени (чаще всего MBA), опыта работы, учебы или наличия бизнеса с США, как правило, уверенное владение английским языком, взрослые дети, проживающие либо обучающиеся в США, прямые или опосредованные имущественные связи с Америкой. Экономические кадры, «поднявшиеся» в китайском обществе в последние три десятилетия (имеются в виду период реформ, более динамичная прорыночная эпоха, «золотое» десятилетие китайско-американского сотрудничества), в целом меньше военных династийно и семейно привязаны к партгосаппарату КНР, хотя уровень семейственности и в этом блоке управленцев КНР достаточно ощутим.

Для военных кадров того же уровня как тенденцию следует отметить большую династийность (наследование военной профессии в КНР весьма типично), более специализированное, порой закрытое военно-техническое образование, гораздо меньший уровень космополитичности и, наоборот, акцент на национально-патриотические традиции и элементы социализации, меньшая межсекторальная карьерная мобильность. Личный опыт учебы или работы на Западе или в США встречается, но как тенденция - реже.  

Для внутриполитической полемики «экономистов» и «силовиков» показательны следующие примеры. В начале 2012 года был обнародован доклад «Китай - 2030», получивший большой резонанс как внутри КНР, так и за рубежом. Доклад явился плодом масштабного совместного проекта группы экспертов Всемирного банка, с одной стороны, и Центра исследований и развития Гос-совета КНР - пожалуй, самого авторитетного китайского «мозгового треста» в вопросах экономики и государственного строительства - с другой1.

Почти 500-страничный доклад представляет собой своего рода «Дорожную карту» реформирования китайской экономики на ближайшие 15 лет. Главной рекомендацией авторов доклада является управляемое, но неуклонное переформатирование экономической роли государства, его дозированный уход из большинства «несистемообразующих отраслей».

Все эти меры, по которым Всемирный банк нашел консенсус с китайским экспертным сообществом, в случае своей реализации, бесспорно, сделают экономику КНР, как минимум, еще более транспарентной, с точки зрения американцев, разумеется, без каких-либо стремлений к неадекватному копированию экономических моделей и институтов США.

В отличие от такого «глобалистского» видения отношений с США иные оценки присущи политологам-«реалистам», пользующимся широкой популярностью у военных. «Реалисты», по сути, вербализуют интересы и воззрения военного блока бюрократии в поиске внешнеполитической «равнодействующей» с США. Как и «реалистов» во всем мире, китайских экспертов такой ориентации отличает акцент на сильном государстве в условиях анархии и непредсказуемости, царящих в «мировом сообществе». Они выступают за максимизацию «совокупной военной мощи» Китая, ее как «жесткого», так и «мягкого» компонента. Они считают, что Китай должен активно использовать свои приобретенные военные потенции для достижения тех целей, которые он сочтет нужными. Янь Сюетун из Университета Цинхуа - наиболее яркий представитель этого крыла аналитиков - твердо заявляет, что «военный потенциал, который не используется, не может считаться потенциалом. Это равнозначно тому, что если деньги не тратятся - они не деньги»2.

По мнению «реалистов», КНР должна перейти к более внушительному морскому присутствию в западной части Тихого океана, чтобы препятствовать морской активности США по периметру китайских морских границ. Они также считают, что Китай должен прямо использовать свои финансовые активы в США, чтобы препятствовать поставкам вооружений на Тайвань, а в отношении американских корпораций, участвующих в этих поставках, должен незамедлительно вводиться режим санкций.

Вот другое характерное заявление лидера «реалистов»: «Конфликт и противостояние между КНР и США неизбежны. Различия и трения станут еще шире и острее в течение последующих десяти лет, поскольку разрыв в совокупной мощи между Китаем и США будет сужаться. Но это не значит, что будет непременно война. Будет противостояние в политике, военной сфере, культуре и экономике»3.

Другой единомышленник Янь Сюетуна при обсуждении вопроса о будущности Китая как «ответственной» мировой державы высказался не менее красноречиво: «Ответственной перед кем? По каким критериям? По американским? Никогда»4.  

q

Дихотомия интересов в отношении Америки будет продолжать проявляться в рамках общей «равнодействующей» китайской стратегии с возможным преобладанием в разное время то компромиссных, то конфликтных импульсов. Многое зависит от направленности внутренних процессов в КНР, тех решений, которые будут приниматься в рамках эволюционирующей модели социально-экономического развития. Направленность этой модели на рыночные или государственнические алгоритмы в решении стоящих перед Китаем вызовов будет разворачивать КНР либо в сторону Америки, либо в сторону конфликта с ней.

При всей масштабности и специфике китайских проблем роста, при неизбежной необходимости идти в этом развитии своим путем, не копируя заокеанские образцы, «переходить брод, нащупывая камни», многие сущностные элементы, стандарты, зарекомендовавшие себя практики американского общества и экономики обречены на воспроизводство в Китае в сходной или «превращенной» форме.

Это касается, в частности, методов государственного регулирования экономики с выходом на административное и хозяйственное право, разграничения интересов государства, частного бизнеса и наемного работника, создания стимулирующей налоговой системы, методов корпоративного управления, организации науки и образования, образовательных стандартов, государственных гарантий потребителю, механизмов взаимодействия бюрократии и гражданского общества.

Такое «воспроизводство» не сформирует два общества одинаковыми, но неизбежно сделает их более сопоставимыми, транспарентными и понятными друг другу по системе своих внутренних ценностей и приоритетов.

 

 

 1http://www.worldbank.org/content/dam/Worldbank/document/China-2030-complete.pdf

 2阎学通 中国掘起. 天津。天津 人民出版社 1997. Р. 84.

 3http://ajw.asahi.com/article/forum/security_and_territorial_issues/AJ201212260001

 4Цит. по: Shambaugh D. China Goes Global. N.Y., 2013. Р. 40.