Неповторимой ветвью в венок славы отечественной и мировой культуры вплетается марш «Прощание славянки». Написанный в 1912 году на балканские события, марш, как и прежде, потрясает современников.

В октябре 2012 года мир отметит 100-летний юбилей со дня создания этого удивительного произведения. Как будто не век назад был написан этот марш, а только накануне, вчера, так пронзительно-трогательно и свежо он звучит.

«Славянка», как ее с любовью называют в народе, - произведение глубоко патриотическое. Ее хорошо знают не только в нашей стране. Марш исполняют в Париже и Варшаве, Праге и Оттаве, Белграде и Софии, Амстердаме и Будапеште. Он стал настолько популярен, что в некоторых странах его даже считают своей народной национальной музыкой.

Однако мало кто знает об авторе бессмертного марша. Сын батрака,  с девяти лет круглый сирота, кавалерийский трубач, затем капельмейстер, композитор Василий Иванович Агапкин прожил нелегкую, но весьма плодотворную и счастливую жизнь.

Гимн человеческому состраданию

Однажды осенним утром 1912 года Василий прочел в газетах о трагедии, которая разыгралась на Балканах. Особенно поразил его факт, описанный в «Санкт-Петербургских ведомостях» за октябрь 1912 года. Василий сжал газету, да так и стоял с ней, не выпуская из рук. Там говорилось о том, как молодая девушка из Белграда Софья Иоаннович простым солдатом ушла на фронт и отважно сражалась в боях наряду с мужчинами. Отчаянно бесстрашная патриотка. Горьковатый привкус пороха ощущался во рту. И здесь, в далеком Тамбове, стоны раненых и безутешный плач детей стоял в ушах.

Ночи напролет Василий не смыкал глаз. У него разрывалось сердце от мучивших его дум. А думал он и о той простой сербской девушке, и о сестрах милосердия, о сотнях добровольцев, которые ехали на Балканы и сражались в рядах национальных армий. Думал и об оставшихся вдовах, матерях, невестах. Что он может сделать для них? Чем помочь? Ведь это общая беда, общее дело. По первому же зову он как солдат встанет в строй. Одна за другой перед его внутренним взором проходили картины проводов на фронт - разлука, призывный гудок паровоза, серые, грубые шинели, бесконечный перрон...

Василий садился за рояль, брал аккорды. Тишайшее пианиссимо вдруг взрывалось громогласным форте. Звуки переполняли его, рвались наружу. Записывал быстро на обрывках бумаги. Словно живой, перед ним возник образ простой славянской женщины. Взгляд ее больших голубых глаз, таких близких и родных, был полон слез, но не слез отчаянья и безысходности, а светлых слез надежды. Она смотрела куда-то вдаль, и виделся ей любимый ее солдат, быть может, идущий в свою последнюю атаку. И не было такой силы, которая могла бы одолеть ее волю, ее веру в жизнь, торжество добра. Всем существом своим Василий ощущал тяжесть горя народного, и непосильная эта ноша сгибала его. В те далекие октябрьские дни 1912 года 28-летний музыкант впервые осознанно и с такой силой проникся высокими патриотическими чувствами. И родили они гимн человеческому состраданию к боли, вере народной в торжество добра над злом. Неизвестно, долго ли создавалось произведение, да это и не столь важно. Можно предположить, что процесс сочинения измерялся часами, но такими, за которыми стояла вся жизнь Василия Агапкина, история его рода.

Создан был марш, назывался он «Прощание славянки» и посвящался всем славянским женщинам...

Позже, в начале 1950-х годов, Василий Иванович Агапкин дал краткую характеристику своего творения: марш «Прощание славянки» был мною написан накануне Первой мировой войны под влиянием предшествующих событий на Балканах. Марш посвящен женщинам-славянкам, провожающим своих сыновей, мужей и братьев на священную войну. В мелодии отражено лирически-мужественное прощание. Я преследовал цель, чтобы она была проста и понятна всем. Марш - патриотический, исполнялся и в Гражданской, и во Второй Отечественной войнах.

В ноябре 1912 года у Агапкиных родилась дочь, которую назвали Ниной. И было нечто символичное в рождении новой жизни. Марш был тоже рожден для жизни, для счастья человека...

Автор «Прощания славянки» создал произведение, близкое и понятное народу. Марш быстро облетел Россию. Он стал необходим людям, в нем черпали они нравственные и духовные силы. Написанное для фортепиано, сочинение было позднее оркестровано Яковом Богорадом, партитура и клавир выпущены в свет издателями Москвы и Санкт-Петербурга. Марш возбуждал интерес у профессионалов и любителей. О нем говорили, спорили и маститые, и начинающие музыканты. Что же удивило всех и заставило заговорить об этом произведении?

Не успел разойтись тираж партитуры, а музыканты уже подметили его необычность. Необычна сама тональность марша - ми-бемоль минор. Она редко встречается в этом музыкальном жанре, располагая скорее к печальной раздумчивости, нежели к бодрости. Агапкин использует тональность в новом качестве. От выражения настроения грусти он возвышает ее до торжественных, оптимистических нот.

Ничто не рождается на пустом месте. Веками складывались традиции военной музыки. В периоды наивысших и тяжелейших испытаний эта музыка становилась искусством сражающимся, ведущим народ на ратные подвиги. Вот слова Александра Суворова: «Музыка в бою нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая... Музыка удваивает, утраивает армию. С распущенными знаменами и громогласной музыкой взял я Измаил...»

Непосредственность, свежесть восприятия марша сопутствуют ему на всем протяжении его воистину триумфального шествия, начиная с момента сочинения в 1912 году и до наших дней. Когда началась Первая мировая война, марш вселял оптимизм в души женщин, провожавших своих сыновей, мужей и отцов на кровопролитную бойню. Звучал так, как будто был написан специально для этих проводов на войну. Известный советский историк Н.Яковлев в своей монографии «1 августа 1914» писал: «По тротуарам несметные толпы провожающих обрамляют сизую щетину штыков. На перроне торопливое прощание, бледные заплаканные жены благословляют офицеров, вешают на шеи ладанки с зашитыми святынями. И гром оркестров, замечательная русская военная музыка, не имеющая равной в мире, за счет которой еще Наполеон относил многое в победах российского оружия. Но кто возьмется сказать, почему с началом той войны все чаще звучал хватающий за душу марш «Прощание славянки»?»

секретные репетиции

В судьбе каждого человека выпадает день особенно памятный, значительный, день всей его жизни, в своем роде единственный и неповторимый. Когда держишь ответ за то, что сделано и что еще предстоит совершить, когда все душевные и физические силы, которые исподволь росли и крепли, вдруг собираются воедино, спрессовываются до предела, пока наконец не прозвучит: «Пора!» И тогда доселе скрытая энергия вырвется наружу и начнет работать в неудержимом порыве на главное дело жизни.

Для Василия Ивановича Агапкина таким днем было 7 ноября 1941 года, исторический парад на Красной площади. Именно ему, уже немолодому интенданту 1-го ранга, капельмейстеру, выпала счастливая миссия дирижировать сводным оркестром на этом параде.

В том, что он действительно состоится, что возможно его проведение с военной точки зрения, решающее слово принадлежало командующему Западным фронтом Г.К.Жукову.

В октябре Василия Ивановича Агапкина назначили начальником оркестров Отдельной мотострелковой дивизии. Прежний оркестр Агапкина был расформирован, значительная часть музыкантов ушла на фронт, остальные были разбросаны по частям, которые  стояли в Москве.

В это время Агапкину и выпала миссия, которую иначе как исторической не назовешь. Вот как он сам рассказывал: 2 ноября 1941 года его вызвал к себе командир дивизии и сообщил, что он должен явиться к коменданту города генералу Синилову.

Синилов, в свою очередь, объяснил, что 7 ноября на Красной площади состоится парад войск. Правительство возложило на меня руководство сводным оркестром гарнизона, который нужно для этой цели организовать из числа находящихся в Москве оркестров. Меня предупредили, что ни один музыкант не должен знать цели репетиции, так как это совершенно секретно!

Поскольку для репетиций требовалось не менее двух дней, решено было провести их в казармах.

Агапкин сразу взялся за работу. На ходу составлял план репетиций, подбирал марши, которые бы наиболее отвечали моменту. Внезапно место репетиций было изменено: приказано их проводить 4 ноября в правительственном манеже (Хамовники), где должны были собраться оркестры.

Здесь оборвем рассказ Агапкина и пусть его продолжит Евгений Иосифович Стейскал. Вначале несколько слов о нем самом. 11 ноября 1984 года я встретился с этим удивительным человеком. Евгений Иосифович родился в 1905 году, и я ожидал увидеть глубокого старика, на память которого вряд ли можно положиться. Но передо мной предстал вполне бравый человек с ясной мыслью и с отчетливой дикцией. Как оказалось, в свои почти 80 лет он еще работал. Практически все, что рассказал мне Евгений Иосифович, вспоминая дни 43-летней давности, не вызывало тени сомнения в своей достоверности...

Стейскала направляют капельмейстером во 2-й полк дивизии, начальником оркестров которой был назначен Агапкин. Василий Иванович сразу заметил талантливого музыканта, сделал его своим помощником. И когда получил приказ формировать сводный оркестр для парада, то выполнял его вместе со Стейскалом. Какие же оркестры должны были участвовать в параде? На мой вопрос Евгений Иосифович, не задумываясь, отвечает. Это оркестры 1-го, 2-го, 3-го и 10-го полков, кавалерийский полк дивизии, целиком участвовавший в параде, оркестры Московского минометно-артиллерийского училища имени Л.Б.Красина и Московского военного округа. Всего набралось человек 200. Итак, назначена первая репетиция на 4 ноября в Хамовниках.

«Многие музыканты прибыли на репетицию сводного оркестра, - вспоминает Стейскал, - с винтовками, противогазами, обвешанные гранатами. Конечно, никто не знал и не должен был знать о том, что будет парад. На самое начало репетиции приехали маршал С.М.Буденный и комендант города генерал Синилов. На приветствие Буденного музыканты ответили недружно. И внешний вид их по меньшей мере удивил маршала. «Почему с винтовками? Зачем это здесь? - недоумевал он. - Поставьте часового, и будет достаточно. Остальным привести себя в нормальный вид, и чтобы все было по ранжиру». Через несколько минут музыканты были построены, и Агапкин доложил об этом. Затем Буденный отвел дирижера в сторону. Тщательно изучил репертуар, состоявший из десяти маршей, которые подобрал Василий Иванович.

«На следующий день, - продолжает свой рассказ Евгений Иосифович, - музыканты приехали опрятно и чисто одетыми, без оружия, с тщательно начищенными инструментами и так дружно грянули приветствие, что Семен Михайлович заулыбался. Теперь предстояло самое ответственное. Маршал прослушивал и отбирал лучшие произведения, которые будут звучать для бойцов, проходящих по Красной площади. Семен Михайлович делал это со знанием дела. Ведь он был сам одарен природой музыкальными способностями, профессионально играл на гармони, которую любил еще с детства».

Мало кто знает, что легендарный маршал Буденный даже записал свою игру вместе с баянистом Г.Зайцевым на пластинку, и эту запись передавали по радио. Не раз аккомпанировал он Л.А.Руслановой. Но главное, знал по собственному опыту, еще по Гражданской войне, как поднимала боевой дух солдата песня, марш. Буденный отобрал четыре марша. Стейскал называет их по памяти: видно, такое событие неизгладимо. Да, Буденный, прекрасно знавший строевую музыку, принимавший многие парады, остановился на четырех маршах, лучших из лучших, которые могли «сработать» на победу, на разгром врага, вдохновить на высокий подвиг во имя будущего. Вот эти марши: «Парад», «Ленинский призыв» С.Чернецкого, старинный марш «Герой» и «Прощание славянки» В.Агапкина. Последний марш, по замыслу, должен был звучать дважды - вначале и как заключительный аккорд всего парада.

6 ноября состоялась третья, и последняя репетиция сводного оркестра. Под вечер Василий Иванович пришел на Красную площадь. Перед лицом опасности и великих испытаний хотелось на этом святом месте побыть наедине с историей, посмотреть и на весь свой прожитый путь. Агапкин шел по площади, его останавливали патрули, спрашивали документы. Он смотрел на знакомые силуэты стен, башен Кремля и не узнавал их. Все они были выкрашены в разные блеклые цвета, на стене нарисованы деревья, на башнях не видно было звезд (их зачехлили). Но самым поразительным казалось то, что вместо Мавзолея В.И.Ленина стоял большой двухэтажный с верхней пристройкой жилой дом, вокруг которого росли деревья. Лишь вблизи можно было понять, что дом сделан из холста, на котором нарисованы окна и двери.

Агапкин дивился чудо-маскировке и не верил своим глазам. Красная площадь издалека походила на небольшой старый заброшенный поселок. Оказавшись здесь, на родной площади, которая скрыла свое истинное лицо от вражеских глаз, Василий Иванович ощутил прилив сил, словно брусчатка под ногами излучала энергию. Сознание ожгла мысль об ответственности его миссии: как выполнит его оркестр задание исключительной важности? Возможны провокации, воздушные налеты врага, но музыканты должны играть еще громче, еще неистовее, еще яростнее. Ничто не должно помешать параду. Накануне прошло торжественное собрание. Не в Большом театре, как всегда, а на станции метро «Маяковская». И лишь теперь было разрешено сообщить личному составу радостную весть: завтра состоится парад, и оркестр принимает в нем участие.

Ночью свинцовые тучи закрыли небо. Повалил снег. С рассветом Василий Иванович уже был на ногах. Он видел, как разыгрывается пурга, слепящий белизной снег запорошил улицы и крыши домов. Ударил мороз. Погрузились в машины. Василий Иванович глянул на начищенные до блеска, сверкающие инструменты и подумал о том, что они могут привлечь внимание вражеских летчиков. Да, к счастью, в такую погоду вряд ли кто отважится подняться в небо. Подъехали к зданию Исторического музея и стояли в готовности идти «по гнездам». И снова волнение - от мороза стали застывать клапаны труб: в них попадал пар при дыхании, и вода внутри замерзала. Хорошо, что Агапкин предусмотрительно велел музыкантам захватить с собой вату и теперь клапаны больших труб бас-геликон можно было обвязать ватной накладкой. А малые трубы Василий Иванович приказал отогревать под шинелями. Однако как покажут себя инструменты в самый решительный момент? Справятся ли музыканты с непредвиденными трудностями? Никто не ожидал такого резкого похолодания. А мороз все пуще брал в свои тиски. Многие из оркестрантов не взяли с собой даже перчаток, настолько неожиданно ударили морозы. Колючий ветер пронизывал до костей, стыли пальцы, прилипая к холодному металлу инструментов. В тревожном ожидании как будто и время застыло на морозе.

исторический парад 7 ноября 1941 года

Агапкин взглянул на Мавзолей и радостно удивился. Еще накануне он видел на его месте двухэтажный дом. А теперь камуфляж был снят. И вот наконец настали те незабываемые, оставшиеся в вечности минуты парада. Василий Иванович в своих воспоминаниях так описывает начало события, которому суждено было войти в летопись священной войны: «Вдруг вся площадь пришла в движение, раздались аплодисменты: на трибуну Мавзолея поднимались члены правительства. Удары колоколов на Спасской башне пробили восемь. Из ворот на гнедом коне выехал заместитель народного комиссара обороны СССР Маршал Советского Союза С.М.Буденный. Подана команда: «Смирно!» Оркестр заиграл «Встречный марш». Командующий парадом генерал-лейтенант П.А.Артемьев двинулся навстречу принимающему парад. Раздался голос отдающего рапорт.

Объехав все войска, построенные на Красной площади и за Историческим музеем, маршал Буденный у Мавзолея легко, по-кавалерийски соскочил с коня и поднялся на трибуну. П.Артемьев легким движением головы дал мне знак, чтобы играть сигнал «Слушайте все». К микрофону подошел И.В.Сталин. Он обратился к войскам, которые через считанные минуты уходили на передовую: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, попавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей».

Шла пехота. Оркестр вдохновенно играл марш «Парад». Василий Иванович, стоя на помосте, успевал видеть войска, солдат и офицеров, у каждого из которых была за плечами своя биография, по-своему прожитые годы, но здесь спаянных одной судьбой. Это был не обычный праздничный парад, а боевой, строгий. И все-таки это был парад, с геометрической ровностью строя. Торжественность неповторимой минуты ощущалась всеми.

Что выражали лица людей, которые вскоре вступят в бой и, возможно, не вернутся назад? Ужас, смятение? Нет. Не было в этих лицах ни дрожи, ни страха или неуверенности. Одна железная решимость, один мощный сгусток сил, и еще боли, боли за пережитое, за родную землю, за матерей и детей. Сознание правоты своего дела давало воинам твердость, делало их яростнее и неотступнее. Василий Иванович видел распахнутость их глаз, устремленных вперед, чеканную поступь. Они шли гордо, и какая-то монументальность была во всем облике этих людей, забывших про свои личные дела, беды и печали.

Мороз сводил лицо, спирал дыхание. У Василия Ивановича одеревенели ноги, но он не ощущал холода. Одна мысль занимала его целиком. Надо донести звуки музыки до глубины солдатской души, чтобы поддер-жать силу бойцов, приблизить час справедливого возмездия.

Сводный оркестр играл «Прощание славянки». Патриотическая мелодия марша была созвучна мыслям и чувствам воинов, и каждый уносил с Красной площади в памяти ее высокий душевный настрой, вдохновляющий порыв.

Ровными рядами шли солдаты. Вот последняя замыкающая колонна. Когда она пройдет, на площадь вступит кавалерия, а затем бронированная техника, которой нужно дать больше простора, значит, сделать перестроение оркестра и отвести его подальше от Мавзолея к ГУМу. Самый момент это сделать, и вдруг Василий Иванович обнаруживает, что сапоги его примерзли к помосту. Все его усилия сдвинуться с места ни к чему не приводят. Что произошло дальше? Василий Иванович писал, что, с минуты на минуту начнется прохождение кавалерии, а сдвинуться с места нет никакой возможности. Как  быть? Что делать?.. Задержу кавалерию - получится заминка, а я не могу даже слова выговорить: так как и губы замерзли, не шевелятся. Жестом никого не подзовешь. Любой мой взмах на виду оркестра может быть истолкован как дирижерский приказ. Спасибо капельмейстеру Стейскалу. Он догадался и быстро подбежал к подставке. Я нагнулся, рукой оперся на его плечо и отодрал ноги. Все еще держась за плечо Стейскала, медленно спустился по ступенькам вниз. Движением руки я подал знак, чтобы оркестр отвели к ГУМу.

Хорошо помнил ту напряженную ситуацию Евгений Иосифович Стейскал. Он ждал приказа Агапкина об отводе оркестра, а его все не было.

И тогда, вспоминает Стейскал, увидел, что ноги у Агапкина замерзли, руки закоченели, а сам стоит побелевший, вот-вот упадет. Подбежал, помог сойти. Ни слова не проронил Василий Иванович, но в его взгляде была глубочайшая благодарность.

Парад продолжался. Незначительной заминки, которая длилась считанные секунды, конечно же, никто не заметил. Оркестр заиграл старинный марш «Герой». Проходила конница, артиллерия, затем лавиной пошли танки - 200 боевых машин, готовых в любой момент обрушиться на врага.

Снег продолжал сыпать частыми и крупными хлопьями, застилая глаза. Хмурое, тяжелое небо нависло над головой, и, казалось, нет конца беспросветной мгле...

Пока по Красной площади двигалась техника, пешие колонны бойцов уже готовились к бою, садились на грузовики, которые стремительно несли их к передовой в пекло боев, в направлении Волоколамска и Можайска, Калинина и Калуги, туда, где сражались их товарищи в неравных, кровопролитных боях.