19-20 ноября 2010 года состоялся Лиссабонский саммит НАТО. Хотя саммит НАТО - событие обычное, проходящее дважды в год, на этот раз все было иначе: как отметил генеральный секретарь организации  Андерс Фог Расмуссен, Лиссабонский саммит стал «одной из самых важных встреч на высшем уровне за всю историю НАТО». Действительно, на саммите был принят ряд смелых решений, в частности не только о сокращении числа штабов, но и о снижении численности их персонала на 35 %, а также о «консолидации и рационализации» агентств НАТО, число которых было сведено к трем вместо 14. В отличие от предыдущих встреч на Лиссабонском саммите было официально поддержано снижение финансового бремени расходов, а не традиционное их повышение, поскольку лишь несколько государств - членов НАТО в состоянии тратить больше 2% своего бюджета на поддержание общеевропейской обороны. Таким образом, «объединение ресурсов», «сотрудничество» и «приоритетность», «размышления о многонациональных решениях» и «укрепление структуры общего финансирования в рамках НАТО» - вот те новые понятия, которые прозвучали на лиссабонской встрече.

В этом смысле этот саммит стал поистине историческим: было официально подтверждено, что НАТО продолжает экономить и «затягивать пояса», что, очевидно, стало данью последствиям мирового экономического и финансового кризиса и настоятельной необходимостью консолидации бюджетной политики стран - членов организации. Однако есть в деятельности альянса то, что изменилось гораздо меньше. Это относится, в частности, к новой Стратегической концепции.

Стратегические концепции НАТО

Наиболее значимым мероприятием, которое активно рекламировалось по мере приближения даты созыва саммита, было принятие на нем новой Стратегической концепции альянса. Историческая речь Расмуссена оказалась не соответствующей тем масштабам, которые придавались ей до саммита. По словам генерального секретаря, Стратегическая концепция, как ожидается, будет «руководством для деятельности НАТО в ближайшие десять лет» и «планом действий, которые НАТО будет предпринимать». К сожалению, так и не стало вполне ясно, какой путь НАТО собирается выбрать и во главе каких процессов собирается встать.

Это неудивительно. Обе предыдущие стратегические концепции: 1991 года, когда НАТО впервые решила раскрыть свои стратегические замыслы, и 1999 года были полностью проигнорированы, после того как были представлены широкому вниманию. На самом деле стратегические концепции не являются руководством к действию, а представляют собой,  что закономерно, отражение существующего статус-кво. Например, концепция 1999 года в значительной степени была подвержена влиянию войн на территории бывшей Югославии, спорных международных вопросов о проводившихся «вне зоны ответственности НАТО» миссиях и о необходимости осуществления так называемых «операций кризисного реагирования» на основании мандата ООН или без него. Другими словами, была ли косовская операция НАТО исключением или моделью для будущих действий? В концепции 1999 года этот вопрос был решен дифференцированно: выход за пределы Западной Европы был фактически одобрен, но ограничен «территорией внутри и вокруг Евро-Атлантического региона» (то есть по периферии территории стран - участниц договора). Ответа на спорный вопрос об обязательном участии НАТО в операциях за пределами этого региона, однако, удалось избежать (за исключением тех операций, которые проводились в соответствии с мандатом ООН). После 11 сентября 2001 года все это было забыто, а в 2003 году НАТО начала военные действия в Афганистане - далеко от периферии стран Евро-Атлантического региона. Всерьез стала рассматриваться возможность создания глобальной НАТО с участием Японии, Австралии, Новой Зеландии и других государств-единомышленников, которые могли бы дополнить «Лигу демократических государств», обеспечивающую необходимую легитимность военным действиям, которую не всегда предоставляет Организация Объединенных Наций. К счастью, такие идеи не могут быть положены в основу Стратегической концепции и, похоже, не очень популярны в Вашингтоне,  несмотря на то что некоторые сторонники этих идей занимают видные посты в администрации Обамы.

Единственным крупным документом НАТО, который неоднократно упоминался до сего дня, является доклад Армеля - подлинный ориентир этой организации, характерный для эпохи холодной войны, смысл которого сводится к осуществлению «политики сдерживания» в противовес осуществлявшейся «политике разрядки». Названный в честь инициатора его принятия, министра иностранных дел Бельгии, он представлял собой экспертный анализ будущих задач альянса и был утвержден в декабре 1967 года сессией Совета НАТО, а не на саммите. Хотя доклад Армеля не попал в состав новой стратегической  концепции НАТО, он в значительной мере учитывался группой экспертов Мадлен Олбрайт при составлении рекомендаций по выстраиванию отношений с Россией: «Для альянса образца 1960-х годов оборона и разрядка были двумя сторонами одной и той же монеты. Для НАТО 2020 года необходимо одновременно обеспечивать безопасность всех его членов и динамического взаимодействия за пределами района действия договора, чтобы свести угрозы к минимуму», то есть «возобновление конструктивного сотрудничества с Россией».

Как и предыдущие концепции 1991 и 1999 годов, новая Стратегическая концепция альянса отражает лишь то, что в настоящее время беспокоит как НАТО в целом, так и отдельных его членов по тем вопросам, по которым они могут найти общий язык. Составление «Дорожной карты», однако, требует четкого представления о направлении и четко определенных ориентиров. Ничего этого в Стратегической концепции нет. Вместо этого в документе можно найти всего понемногу: там есть утверждения о некоей «коллективной обороне» и  «кризисе управления», который необходимо преодолеть; наличие старых угроз и новых, с которыми предстоит столкнуться; готовность учитывать  интересы  нечленов альянса и глубокая убежденность в том, что НАТО в любом случае знает, как лучше поступать.

Основная задача: коллективная оборона

Всегда в первую очередь НАТО подтверждает, что его «важнейшей задачей» является «охрана и защита нашей территории и населения наших стран от нападения», то есть его приверженность статье 5 Вашингтонского договора и цели коллективной обороны. В конечном счете такое заявление выражает цель любого военного союза. Однако в процессе обсуждения новой доктрины НАТО именно эта цель была подвергнута сомнению. Каким образом можно сохранить положение о коллективной обороне при изменении характера внешней угрозы и принимаемых контрмер для ее предотвращения? Решение этой проблемы означает ответ на два вопроса: об ассортименте и диапазоне операций НАТО и пересмотре гарантий ее членов.

В то время как опыт действий сил НАТО в Югославии в 1999 году способствовал сосредоточению на обеспечении безопасности своей периферии, афганский опыт имел противоположный эффект. Он поставил организацию перед дилеммой: либо вернуться к первоначальной задаче территориальной обороны, либо участвовать в военных конфликтах повсюду, где требуется присутствие сил Североатлантического блока. В самом деле, в течение последних десяти лет участие НАТО в операциях за пределами традиционных границ действия значительно усилилось: к 2006 году, моменту созыва саммита в Риге, была развернута группировка в 50 тыс. человек. Эта цифра достигла 60 тыс. человек в 2008 году, во время Бухарестского саммита, а в 2010 году достигла 143 тысяч. Примечательно, что наблюдался парадоксальный эффект: в то время как число военнослужащих увеличивалось, их боевой дух снижался.

Из-за такого эффекта многие ожидали, что НАТО вернется к своей первоначальной задаче оборонительного союза в Европе и перестанет претендовать на роль стабилизирующей силы в мировом масштабе. Учитывая фактический провал взятой на себя руководством организации новой миссии «национально-государственного строительства» в труднодоступных уголках земного шара, мало кто мог ожидать расширения масштабов экспедиционного корпуса. Однако это отвечало многочисленным призывам со стороны большинства новых членов альянса. В то же время дальнейшее существование самого Североатлантического блока зависело от новых задач, поэтому генеральный секретарь НАТО сделал все, чтобы связать лозунг коллективной обороны со всевозможными мыслимыми и немыслимыми угрозами. По словам Расмуссена, линия обороны может начинаться и заканчиваться в любом уголке земного шара: «Она может начинаться в Кандагаре. Она может начинаться в киберпространстве. И НАТО должна быть способной обороняться по всему спектру». В целом в новой Стратегической концепции перечислены восемь таких угроз, начиная от ракет и ядерного оружия, нестабильности или конфликтов за пределами НАТО, терроризма, кибератак, необходимости защиты жизненно важных линий связи, транспорта и транзита (в том числе в целях обеспечения энергетической безопасности), сдерживания негативных тенденций, связанных с технологической деятельностью, экологических и ресурсных ограничений. Слабые, несостоятельные государства, которые были основной темой Стратегической концепции в 1999 году, отсутствуют, как если бы этой проблемы не существовало вообще.

НАТО поручено обеспечивать сдерживание и оборону «против всего спектра традиционных и новых вызовов безопасности». Однако то, каким образом НАТО собирается этого достичь, требует более детального объяснения. Для этого рассмотрим, например, ситуацию кибер-войны, в ходе которой при наличии негативного фактора крайне сложно определить точное его происхождение. Таким примером может служить Stuxnet. (Stuxnet - компьютерный вирус, поражающий компьютеры под управлением операционной системы Microsoft. Компьютерный червь был обнаружен в промышленных системах, управляющих автоматизированными производственными процессами, в июне 2010 года. Stuxnet представляет собой специализированную военную разработку, он, как утверждается, способен «выйти за пределы цифрового мира» и уничтожить материальные объекты, а не только парализовать интернет-коммуникации. - Прим. ред.) Имея в виду очевидную цель его разработки - объекты атомной промышленности Ирана, можно даже предположить, что те, кто хочет защититься от кибератак, были первыми его разработчиками. Таким образом, хотя кибер-оборона подразумевает защиту командования НАТО и контроля над жизненно важными ресурсами, она не должна включать в свой состав военный ответ на действия неустановленного противника. Другими словами, здесь необходима апелляция к статье 4 (консультация), а не к статье 5 (оборона) Вашингтонского договора.

Как ни далека от стран НАТО угроза обычного военного нападения на их территорию, она считается вполне возможной. Этот вопрос остается в числе актуальных прежде всего из-за вступления в организацию новых членов - Польши и стран Прибалтики. Они призывали к наличию видимой «связи» - размещению сил НАТО в своих странах, чтобы преодолеть традиционный страх одиночества. Однако такое размещение идет вразрез с принятым в 1997 году Основополагающим актом Россия - НАТО, в котором оговаривался отказ от размещения ядерного оружия, так же как и на постоянной основе «существенных боевых сил» на территории новых государств - членов организации. Хотя НАТО до сих пор не указала, наличие каких именно частей делают эти силы «существенными», и хотя США в 2008 году начали возводить базы в Болгарии и Румынии, этот вопрос до сих пор находится в тупике. Дальнейшее затягивание решения этого вопроса способно испортить любое новое начинание в контактах России и НАТО.

Вместо этого НАТО предпочла принять довольно двусмысленную новую Стратегическую концепцию, которая поддерживает «предоставление соответствующих гарантий и видимое подкрепление союзникам». Эта формулировка предоставляет значительные возможности не только для регулярного патрулирования воздушного пространства стран Балтии, но и для чрезвычайного планирования альянса, предполагающего расширение плана Eagle Guardian из Польши в страны Балтии, которое было согласовано в начале 2010 года, а также для размещения эскадрильи истребителей США в Польше, о чем объявил 9 декабря 2010 года Президент США Б.Обама. Правда, в то же время президент дал понять, что наличие взаимных гарантий России и НАТО не дает оснований для недоверия.

Такая позиция НАТО тем более удивительна, что альянс располагает военным потенциалом, с которым, по словам Расмуссена, «ни один противник не может сравниться». Это превосходство остается «жизненно важным» и должно быть сохранено - видимо, как самоцель. То же самое справедливо и для ядерного оружия, поскольку НАТО «должна оставаться атомным союзом» до тех пор, пока «такое оружие существует в мире». Global Zero (Американское движение за мир без ядерного оружия. - Прим. ред.) упоминается лишь вскользь; акцент делается лишь на оговорку Обамы по поводу неприменения ядерного оружия по отношению к неядерным государствам. Такой подход вряд ли когда-нибудь приводил к существенным результатам. Та же пассивная позиция преобладает по вопросу нестратегических ядерных вооружений в Европе. В то время как правительство Германии выступает за односторонний вывоз по крайней мере около 20 ядерных авиационных бомб с территории Германии, НАТО намерена использовать свое тактическое ядерное оружие в качестве рычага для давления на Россию с целью контроля над ее арсеналом и сокращения вооружений на Востоке с целью достижения большего паритета. Однако оружие, для размещения которого нет военных оснований, вряд ли может служить предметом  политического торга.

Даже предложение правительства Германии ограничить ядерное разоружение лишь системой противоракетной обороны натолкнулось на глухое непонимание. На этот раз со стороны Франции, которая сохранила независимую систему ядерного сдерживания. Следовательно, в новой Стратегической концепции НАТО нет никакого упоминания о неразрывной связи между наступательными и оборонительными вооружениями и на то, что оборонный щит, если эти различия не учтены должным образом, неизбежно увеличивает наступательный потенциал баллистических ракет. На Лиссабонском саммите НАТО было принято решение о разработке единой системы противоракетной обороны,  которая становится неотъемлемой частью оборонительного плана НАТО и увязывается с противоракетной обороной театра военных действий (ПРО ТВД), рассчитанной на защиту населения и территорий стран-участниц.

Как утверждается, эта цель может быть достигнута путем расходов в 200 млн. евро из бюджета НАТО в ближайшее десятилетие. «Много обороны за хорошую цену», - как выразился генеральный секретарь, однако это пока выглядит как «много фантазий за неисчислимую цену». Пока рассредоточенные возможности НАТО не идут дальше батарей зенитно-ракетных комплексов «Пэтриот». Кроме того, очень маловероятно, что США будут нести финансовое бремя противоракетной обороны. Новый «этапный и гибкий подход» (Phase Adaptive Approach), предложенный Обамой, предусматривает лишь вклад США в ПРО ТВД.  Меньшая односторонность и большая прозрачность и консультативность, как показывает новый подход США к вопросу по ПРО, повлечет за собой большее число требований к союзникам.

Чтобы закончить на позитивной ноте, скажем, что новый подход США предполагает возможность консультаций по спорным вопросам альянса. Исходя из этого НАТО предложила  изучить возможности сотрудничества с Россией по проблемам противоракетной обороны. Это не совсем новая тема, и послужной список сотрудничества России и США по данному вопросу, предусмотренный в Совместной декларации от 24 мая 2002 года, отнюдь не обнадеживает. В настоящее время сотрудничество в данной области между двумя странами является скорее актом о добрых намерениях. Существует лишь теоретическая возможность того, что эти намерения станут фундаментом в формировании новых стратегических взаимоотношений между Россией и НАТО. Однако сотрудничество России и НАТО необходимо, если мы хотим держать под контролем текущую технологическую революцию в военной сфере.

Подлинная функция. Кризисное управление

Постоянно снижающаяся эффективность неизменно нарастающего военного присутствия НАТО в Афганистане убеждает в необходимости встать в один ряд с теми, кто поддерживает уход НАТО из этой страны. Однако вместо этого принято решение, подтвержденное генеральным секретарем НАТО, «усилить роль НАТО в антитеррористических операциях и миссиях стабилизации и восстановления». Согласно новой Стратегической концепции, НАТО будет участвовать в «предотвращении кризисов, стабилизации постконфликтных ситуаций и обеспечении восстановления мира там, где это возможно и необходимо». Эти цели подтверждает принятый во время рижской встречи 2006 года документ Всеобъемлющее политическое руководство, которое заявило своей целью, по крайней мере на ближайшие 10-15 лет, «ловкое и гибкое реагирование на сложные и непредсказуемые вызовы, которые могут исходить  от стран, находящихся далеко от границ государств - членов НАТО». Иными словами, НАТО остается глобальной организацией.

Подобное решение можно трактовать двояким образом: с одной стороны, оно отвечает необходимости «территориальной обороны», так  как существует угроза безопасности НАТО, исходящая от стран, расположенных далеко от границ стран - членов альянса. С другой стороны, оно служит цели стабилизации для достижения международной безопасности.  Согласно этому объяснению, решение «создать кризисное управление XXI века» подразумевает два основных условия. Первое касается  состава сил, так как НАТО нуждается в прочных, мобильных, устойчивых и быстро развертываемых обычных вооруженных силах для выполнения всех мыслимых миссий на больших расстояниях. В дополнение к этому Всеобъемлющее политическое руководство 1996 года определяет следующие «основные приоритеты: совместные экспедиционные силы и возможность для их развертывания и поддержания; силы высокой боевой готовности; способность справляться с ассиметричными угрозами; информационное превосходство, а также готовность совместно использовать различные инструменты альянса для воздействия на кризис с целью его  скорейшего  разрешения, готовность координировать свои действия с другими  участниками».

Второе условие  затрагивает военно-гражданское взаимодействие в форме «всеобъемлющего подхода», также впервые одобренного на Рижском саммите. Этот подход призывает военных и мирных граждан, включая неправительственные организации,  работать сообща по сложным вопросам, а также поддерживать друг друга с целью достижения максимальной слаженности и эффективности. Он также указывает на то, что любое вмешательство в конфликтный процесс (предотвращение, управление, стабилизация, восстановление) не было бы эффективным, если бы осуществлялось только вооруженными силами.

НАТО в течение достаточно длительного времени участвовала в гражданско-военном сотрудничестве, разработала много руководящих принципов военно-гражданского сотрудничества и соответствующих методических материалов. К сожалению, подобное сотрудничество не было достаточно успешным, в основном по двум причинам. Первая касается исключительно НАТО, так как эта организация по своей природе очень неохотно принимает любые посягательства на свою свободу действий (НАТО командует или не командует). Вторая причина системна по своей сути: согласование военного и мирного подходов к урегулированию конфликтов и  построению мира оказалось почти невозможным. Кроме того, весьма трудно было выработать единый всеобъемлющий подход, который объединял бы различные правительства, занятые в подобных сквозных операциях.

Группы по восстановлению провинций (ГПВП), находящиеся в Афганистане с 2003 года, объединяющие защиту, дипломатию и развитие, могут быть примером для подражания. Однако их успех можно назвать в лучшем случае умеренным. Состоящие из небольшого военного контингента, занятого одновременно миссией по сохранению мира и антитеррористической операцией, а также из экспертов по развитию, придерживающихся стратегии осуществления быстродействующих проектов под военной охраной, ГПВП, не имея четкого плана, оказывали на происходящее лишь незначительное воздействие.

Однако эти афганские уроки не были хорошо усвоены. Вместо этого НАТО гордится своим «непреложным вкладом» в управление международными конфликтами. Более того, в Лиссабоне было решено повысить роль «соответствующих возможностей НАТО по сдержанному гражданскому кризисному управлению для более активного взаимодействия с гражданскими партнерами». Декларация саммита пошла дальше и на целый шаг опередила Стратегическую концепцию, призвав НАТО достигнуть «способностей планирования, использования и координации как гражданских, так и военных возможностей по кризисному управлению, которые предоставляют страны для согласованных объединенных миссий». В Риге подобное использование гражданского потенциала не рассматривалось.

До сих пор не было вполне ясно, к какой роли стремится НАТО в гражданско-военном кризисном управлении. С одной стороны, у НАТО нет «стремления занять главную роль в гражданском восстановлении  и развитии». С другой стороны, Стратегическая концепция предусматривает «планирование, использование и координирование гражданских возможностей» по крайней мере «до тех пор, пока обстоятельства позволяют возлагать обязательства и задачи на других участников». Берется обязательство «распознавать и перевозить гражданских специалистов из соседних стран». Генеральный секретарь не перестает представлять НАТО «концентратором» всех подобных усилий и, как было сказано на Мюнхенской конференции по безопасности в 2010 году, «сетью партнерства по безопасности и центром консультаций по вопросам международной безопасности». Однако в принципе Европейский союз имеет гораздо больше возможностей для обеспечения интеграции гражданского и военного кризисного управления, чем альянс.

«Всеобъемлющий подход» НАТО подчиняет гражданские усилия военной логике и, обращаясь к предшествующему опыту, нельзя не отметить, что подобный подход ведет в никуда. Афганистан преподает урок того, что силы по стабилизации практически всегда превращаются в оккупационные войска, провоцирующие сопротивление, которое они, казалось бы,  призваны ограничивать. Не может быть одного только мирного решения подобных проблем, но следует признать, что военные решения гораздо чаще, чем мирные, приводят к обратным результатам. Специфические возможности НАТО должны быть второстепенными и ассистирующими, что, конечно, является для НАТО почти экстраординарным требованием. Вместо признания и надлежащего анализа  конструктивного противоречия между гражданским и военным подходами к кризисному управлению НАТО стала использовать риторику благих намерений, выраженную в стратегии «завоевания сердец и умов». Эта риторика оказалась бесполезной  для Афганистана со времен конференции в Петербурге в 2001 году. Тщеславные замыслы НАТО в отношении кризисного управления оцениваются всего лишь как еще один шаг к самосохранению, их можно охарактеризовать словами Ричарда Лугара как «выход из региона или выход из дела».

Утерянная функция: партнерство в европейской безопасности

НАТО прибегает к испытанной стратегии в отношении европейской безопасности, хотя и стремится получить новую роль в кризисном управлении. Она не выходит за рамки ограниченной сферы «безопасности на основе сотрудничества» со странами - нечленами НАТО, а также не предоставляет какого-либо указания, как учесть неотъемлемое противоречие в двух нормативных обязательствах в Европе: намеревается ли НАТО поддерживать «неделимую безопасность» во «всех странах евро-атлантического сообщества» или только в отношении «членов НАТО по обе стороны Атлантики»? Обе задачи, обозначенные в лиссабонских заявлениях НАТО, не могут быть выполнены одновременно. Новая концепция не разрешает это противоречие и не предпринимает какой-либо серьезной попытки примирить два конкурирующих принципа построения безопасности в Европе - против России или вместе с ней. Только за долгосрочный период «по окончательной интеграции всех европейских стран, которые желают войти в евроатлантические структуры», то есть в первую очередь в НАТО, может появиться «Единая и свободная Европа». Конечно, это постепенный процесс, и если обращаться к доминирующей в альянсе логике, то становится очевидным, что прием России в НАТО отнюдь не является отправной точкой этого процесса, а, напротив, в лучшем случае, завершающим аккордом политики «открытых дверей».

Безопасность НАТО и России определяется как «взаимосвязанная». Это представление призвано подчеркнуть взаимные заверения обеих сторон в том, что они пришли к договоренности не представлять угрозу друг для друга: «Только это разграничивает прошлые и будущие отношения между НАТО и Россией». Эта граница часто проводилась за последние два десятилетия, да и заявления об отказе от взаимных угроз также звучали довольно часто. Другими словами, совершенно очевидно, что растущая положительная риторика не создаст качественно новые отношения. Пока НАТО не признает недостаток системы «взаимосвязанной безопасности», никакой качественной перемены не осуществится. Расширение НАТО – рассматриваемый вопрос. Как подтверждено в новой Стратегической концепции, расширение НАТО «существенно содействует безопасности союзников». Этот процесс не может оказывать такого же положительного действия на безопасность России.

Классическая дилемма безопасности не может быть проигнорирована. Если усиление внимания к безопасности в странах НАТО одновременно должно быть направлено на усиление безопасности стран, еще не являющихся членами альянса, то подобные заявления должны быть соотнесены с соответствующими действиями. Эта цель требует определенного плана и понимания того, что первые шаги в этом направлении неизбежно будут отягощены внутренними противоречиями в отношениях России и НАТО. Например, при разработке плана стратегического развертывания контингента НАТО в Прибалтике антироссийские заявления были неотъемлемым условием всех подходов к отношениям с Россией.

К сожалению, НАТО никак не реагирует на предоставление осмысленных предложений, не говоря уже о концессиях, вполне довольствуясь формированием атмосферы «нового старта» и «принципиально нового этапа отношений между НАТО и Россией». Еще раз положившись на продолжительную риторику и краткие заявления о практических шагах, альянс пытался сосредоточить все внимание в области сотрудничества с Россией на «реальных угрозах» - терроризме, распространении ракетного и ядерного оружия, пиратстве и, в первую очередь, - Афганистане. Такой подход подчиняется логике «tertium datur» («третье дано») – если вы не в состоянии разрешить свои противоречия, значит, нужно расширить поле для маневра. Такая тактика предоставляет дополнительное преимущество в разработке процедур совместных действий.

Основанные на «Сводном обзоре общих вызовов безопасности в ХХI веке», составленном в 2009 году, такие «проекты практического сотрудничества» обеспечивают, как утверждают разработчики, наиболее действенные способы взаимодействия в рамках Совета Россия - НАТО, каких не было с самого момента его создания. Однако, уделяя особое внимание наиболее актуальным в настоящее время проблемам и частичному пересечению путей их решения с интересами России, нужно учитывать и те аспекты проблем, которые русские считают наиболее актуальными. Прогресс в Лиссабоне был ограничен прямым отказом на довольно скромное предложение Президента России о разработке договора о европейской безопасности. Отношения в рамках Совета Россия - НАТО будут более ценными, если НАТО примет за основу принцип обязательных решений,  то есть если альянс согласится выйти за рамки предоставления России права голоса за столом переговоров и будет учитывать мнение России, по крайней мере в процессе совместной деятельности.

Что же касается риторики о «добрых намерениях», то встреча в Лиссабоне стала «подлинно поворотным моментом», как справедливо подчеркнул генеральный секретарь альянса, учитывая атмосферу холодной войны, господствовавшую еще два года назад. Путь к выстраиванию механизмов «большего доверия» пока еще только начинается. Однако путь к «большему доверию» может обернуться разрушением больших ожиданий и послужить основой для еще большего разочарования. И доверие требует, чтобы слова были подтверждены соответствующими действиями.

Пока же новая Стратегическая концепция оставляет желать лучшего. Не имея твердого представления о перспективах и четкого плана действий, вряд ли можно руководствоваться принципом непрерывного «возобновления нашего альянса». Напротив, Стратегическая концепция представляет собой еще одно свидетельство застоя НАТО, преодоление которого видится в решении двух задач:  одной - по уменьшению общего количества числа членов блока и другой - в попытке сохранения своей военно-политической бюрократии. К сожалению, новая Стратегическая концепция лишь продолжает цикл мероприятий альянса, направленных на усыпление тревоги и культивирование уверенности в себе.