В последнее время на этот вопрос пытаются ответить многие аналитики, политологи и дипломаты, как зарубежные, так и российские. Не отстают и португальцы. Исходная составляющая у всех одна - Североатлантический альянс, созданный как плод холодной войны, лишившись противника в лице СССР, оказался на концептуальном перепутье. В условиях окончательно оформившегося многополярного мира дал трещину принцип «натоцентризма». Рассуждения о НАТО как фундаменте глобальной безопасности, о ее роли «мирового полицейского» в последнее время находили немного сторонников, разве что отдельных, зацикленных на атавизмах прошлого членов альянса. Европейская политика безопасности и обороны, лежащая в основе оборонительной доктрины Евросоюза, предусматривала укрепление собственного, вненатовского военного потенциала. В пылу полемических дискуссий, происходивших в ходе многочисленных научно-политических семинаров в Лиссабоне накануне только что завершившегося здесь саммита НАТО, высказывались даже сомнения в целесообразности существования НАТО как такового. Возникла острая потребность в некоем «know-how», дабы сохранить накопленный потенциал и не развалиться, тем более в условиях обвального сокращения военных бюджетов стран-членов. В 2011 году предусматривается уменьшение штата сотрудников НАТО с 13,5 тысяч до 9 тыс. человек, а также командных структур с 11 до 7. При этом основное внимание будет сосредоточено на снабжении, закупках, техобслуживании, логистике, коммуникациях и разведке. Возникла потребность не только в средствах, но и целях для их приложения. Короче говоря, нужно было найти хотя бы гипотетического или потенциального противника.

Долго искать не пришлось. Помог XXI век. Вслед за терактами 11 сентября 2001 года в США на повестке дня в качестве подобия «спасительного круга» для НАТО появились новые вызовы и угрозы. Именно на борьбу с ними - международным терроризмом, распространением ОМУ, пиратством, кибератаками, наркотрафиком, природными катаклизмами, а также глобальным ракетным распространением - сориентировались натовские лидеры во главе с генеральным секретарем НАТО А.Фогом Расмуссеном, утвердившие 20 ноября 2010 года на саммите альянса в Лиссабоне его новую стратегическую концепцию. В документе четко обозначено, что «стратегическая концепция будет являться руководством для следующей фазы в эволюции НАТО, с тем чтобы она продолжала быть эффективной в меняющемся мире против новых угроз с новыми возможностями и партнерами».

Характеристика новых вызовов и угроз в развернутом виде нашла отражение в принятом на состоявшемся параллельно в Лиссабоне саммите Совета Россия - НАТО (СРН) документе «Совместный обзор общих вызовов безопасности XXI века». В числе потенциальных угроз осталась, пожалуй, одна - региональные конфликты, - которую стратегическая концепция к разряду прямых вызовов не относит, тем не менее оставляет за альянсом право их «регулирования» вплоть до «предотвращения» как напрямую, так и «во взаимодействии с другими международными акторами». При этом НАТО квалифицируется как структура, обладающая «уникальным и надежным набором политических и военных средств для урегулирования широкого круга кризисов - до, во время и после конфликтов». Невозможно понять данный тезис иначе как стремление НАТО возложить на себя ведущую роль единственной эффективной организации в области реагирования на вызовы современности и кризисного регулирования на всех его стадиях, включая посткризисную «реконструкцию».

Теории - теориями. Пора было переходить к практике. Союзникам нужно было убедиться, что выбранный ими путь верен и реалистичен. В авангарде «генератора новых идей» как всегда выступили американцы, предложившие ни много ни мало - накрыть все страны НАТО зонтиком противоракетной обороны (ПРО), который защитил бы их от нападений с Востока, чаще всего, не утруждая себя особой аргументацией, натовцы называли Иран. Не нужно было особо мудрствовать, чтобы понять, что это всего лишь предлог. Замысел заключался в другом - объединить натовцев в процессе решения первой в новых условиях практической задачи, под которую можно было бы получить солидное финансирование и задать мощный импульс сотрудничеству в сфере высоких технологий, обеспечив новые рабочие места. Определили и сравнительно небольшую стартовую «цену вопроса» - в пределах 200 млн. евро. Осталось разобраться, как такая ПРО будет выглядеть и с чего начать.

Еще была свежа память о том, как первые же шаги, предпринятые администрацией Дж.Буша по размещению элементов ПРО в Польше и Чехии, натолкнулись на решительное сопротивление России, увидевшей в них угрозу балансу стратегической стабильности и заявившей о намерении противодействовать этим замыслам вплоть до размещения в Калининградской области оперативно-тактических ракет «Искандер». Администрация Б.Обамы, начав «перезагрузку» отношений с Россией, тем не менее от ПРО не отказалась, правда, уже в формате так называемого «поэтапного адаптированного подхода». Он увязывал эшелонированную европейскую систему ПРО театра военных действий (ПРО ТВД) с американской и российской под единым управлением, по всей видимости американским. По ПРО ТВД ранее проводились переговоры с Россией, конец которым положили вышеупомянутые планы Дж.Буша. Теперь же нам, как можно было предположить, отводилась вспомогательная роль в качестве «поставщика» информации о враждебных ракетных пусках без права приведения в действие ракет-перехватчиков. Расчет был на то, что Россия, заинтересованная в обеспечении европейской безопасности и технологическом взаимодействии с Западом, на этот раз не только не будет препятствовать, но и сама подключится к обновленным американо-европейским планам. Такого рода уверенность превалировала и в Португалии. Казалось бы дело сдвинулось. Но не тут-то было.

Вновь на пути планов НАТО возникли проблемы. Все чуть было не застопорилось из-за того, что Россия почти полтора месяца, с начала сентября до середины октября этого года, не отвечала на приглашение А.Фога Расмуссена Д.А.Медведеву провести параллельно с саммитом НАТО в Лиссабоне заседание Совета Россия - НАТО (СРН) на высшем уровне и легализовать совместную ПРО. Основания для этого были веские. Согласиться на приезд в Лиссабон Россия могла только в случае, если условия предлагаемого нам взаимодействия в рамках новых натовских программ не противоречили бы нашим подходам в части равной и неделимой безопасности и ни в чем не ущемляли бы российских геополитических интересов.

Для нас было принципиально важным, как натовцы сформулируют разделы проекта стратегической концепции, касающиеся партнерских отношений с Россией, и будет ли военная деятельность НАТО находиться в правовом поле Устава ООН. Не было ясности и относительно нашей роли в ПРО, функции «помощника» в которой нам не импонировали. Мы знали, что португальцы выступают за стратегический уровень партнерства, а по ПРО видели в России равного участника наряду с натовцами. Предостаточно было и противников такого подхода. Тем не менее в Брюсселе, остальных натовских столицах, в том числе Лиссабоне, нас усиленно убеждали приехать в любом случае. Российскую сторону такая логика не устраивала. Нужно было четко уяснить, готовы натовцы к реальной «перезагрузке» отношений или нет. Поэтому Россия приняла приглашение НАТО, когда на все вопросы из Брюсселя поступили соответствующие разъяснения и точки над «i» были поставлены.

Согласие России на участие в лиссабонском саммите СРН, впервые озвученное российским президентом на российско-германо-французской встрече в верхах 18 октября этого года в Довиле (Франция), имело принципиальное значение для НАТО. Своим присутствием Россия включала «зеленый свет» началу качественно нового этапа взаимодействия с альянсом, этапа, базирующегося уже на новой стратегической концепции. Натовцам это было крайне необходимо, ибо они уже поняли, что любые их планы, ущемляющие суверенитет и безопасность России, будут заведомо запрограммированы на неудачу. Таким образом, реализация стратегической концепции стала бы серьезно пробуксовывать. Поэтому, чтобы обеспечить наше присутствие в Лиссабоне, противникам сотрудничества с Россией пришлось уступить по вопросу о формате сотрудничества с нами. Партнерство все же получило статус стратегического. В тексте появились однозначные формулировки: «сотрудничество НАТО и России имеет стратегическую важность» и «мы хотим истинного стратегического партнерства между НАТО и Россией». В готовящийся в тот момент к принятию на саммите проект Совместного заявления Совета Россия - НАТО (и впоследствии принятого) были инкорпорированы положения о том, что начинается «новый этап сотрудничества, ведущий к подлинному стратегическому партнерству», признавалось, что «безопасность всех государств в евроатлантическом сообществе неделима», а «безопасность НАТО и России взаимосвязаны».

Если у кого-то возникнет вопрос, что в документах речь идет лишь о перспективе стратегического партнерства, а не о сегодняшнем дне, то ведь не секрет, что пока наше сотрудничество с НАТО стратегическим назвать трудно. Подтверждение тому - неспособность СРН по вине «одного государства» собраться в критический момент грузинской агрессии против Южной Осетии и последующая спровоцированная альянсом «заморозка» российско-натовского сотрудничества. Термин «стратегическое» в отношении этого партнерства пока можно употреблять только с глаголами в будущем времени. Кстати, и по поводу своего главного партнера - Евросоюза стратегическая концепция также допускает изъявительное наклонение, указывая, что «для стратегического партнерства между НАТО и ЕС необходимо их полнейшее участие» в усилиях по противодействию общим вызовам безопасности. Очевидно, что и у ЕС имеются неиспользованные резервы по части стратегического статуса партнерства.

В совместной декларации СРН зафиксирован еще один принципиально важный тезис, что «государства - члены СРН будут воздерживаться от угрозы силой или применения силы друг против друга, равно как и против любого другого государства, его суверенитета, территориальной целостности или политической независимости в любой форме, несовместимой с Уставом ООН». Стратегическая концепция также акцентирует, что «альянс твердо предан целям и принципам Устава ООН и Вашингтонского договора, который подтверждает главную ответственность Совета Безопасности за поддержание международного мира и безопасности». С такими обязательствами несанкционированные СБ ООН операции НАТО, например, по «кальке» американского вторжения в Ирак и ковровых бомбардировок Белграда, противоречили бы собственной стратегической концепции. Важно, что это напрямую относится к раздающимся кое-где на Западе потенциальным угрозам применения силы против Ирана в контексте его ядерной программы.

Россия, в свою очередь, согласилась рассмотреть западные предложения по ПРО, которая только с нашим участием приобрела бы мало-мальскую эффективность. В результате в российско-натовском заявлении отмечается, что стороны договорились работать по данному направлению по следующему графику: а) СРН осуществляет совместную оценку угроз со стороны баллистических ракет; б) СРН возобновляет сотрудничество по ПРО ТВД; в) СРН поручается разработать всеобъемлющий совместный анализ будущих рамочных усилий сотрудничества в области ПРО; г) этот анализ рассматривается на встрече министров обороны стран - членов СРН в июне 2011 года. В российском понимании речь должна идти о такой ПРО, которая бы имела уравновешенную систему управления, а не выглядела бы как попытка «пристегнуть» Россию к упомянутым американским планам «поэтапного адаптированного подхода» в роли «сопутствующего». На саммите в Лиссабоне Президент Д.А.Медведев представил наше видение евроПРО, получившее определение «секторального подхода», о котором он объявил в ходе пресс-конференции по итогам Лиссабонского саммита.

Еще одним и важным ориентиром для НАТО в плане возрастающей потребности сотрудничества с Россией стал Афганистан. Увязнув в многолетней войне в этой стране и неся все бóльшие потери, североатлантические союзники заговорили о политике «афганизации», предусматривающей постепенную передачу функций внутренней безопасности правительству в Кабуле, а также о поэтапном выводе контингентов МССБ. Реализация этой линии, несмотря на ее поддержку международным сообществом на двух конференциях по Афганистану - 28 января 2010 года в Лондоне и 20 июля того же года в Кабуле, - потребует титанических усилий в течение двух ближайших лет. Нужно не только подготовить афганских силовиков и добиться сдвигов в достижении национального согласия, но и ликвидировать наркотрафик, обеспечивающий более 70% европейского рынка наркотиков.

Россия неоднократно указывала натовцам путь к решению этой проблемы, предлагая наладить сотрудничество с обеих сторон границы между НАТО и ОДКБ, успешно проводящей антинаркотическую спецоперацию «Канал» в приграничных районах Афганистана. Осознание нашей правоты начало появляться только сейчас. В конце октября этого года Россия и США во взаимодействии с МССБ и афганской армией провели первую совместную операцию по уничтожению на территории Афганистана четырех нарколабораторий и 932 килограммов героина. Лучше поздно, чем никогда. По-прежнему востребована инициатива по созданию при участии соседних с Афганистаном стран поясов антинаркотической и финансовой безопасности, предполагающих перехват перевозимых наркогрузов и усиленный мониторинг за трансграничным перемещением денежных средств, которые могли быть выручены в результате незаконного сбыта наркотиков. В НАТО постепенно формируется понимание, что без России проблему незаконного оборота наркотиков не решить.

Если к этому добавить наш вклад в транзит военных и гражданских грузов, то становится абсолютно ясно, что содействие России в афганских делах для НАТО необходимо как воздух. Очевидно и то, что чем такое сотрудничество плотнее, тем эффективнее действия МССБ, прочнее позиции правительства в Кабуле, а следовательно, очевиднее перспективы национального согласия и, наконец, ближе цель передачи полномочий в сфере безопасности афганским властям и вывода коалиционных войск к 2014 году. Как раз эти цели заложены в подписанное на полях саммита НАТО соглашение о партнерстве между Афганистаном и альянсом. Одобрено дополнительное соглашение между Россией и НАТО об обратном железнодорожном транзите нелетальных грузов, а также договоренность о расширении проекта СРН по подготовке Россией антинаркотических кадров за счет включения в качестве страны-участницы Пакистана наряду с Афганистаном, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном, Туркменистаном и Узбекистаном. Кроме того, решено создать в 2011 году целевой фонд СРН по подготовке афганского наземного персонала и покупке запчастей для обслуживания российской вертолетной техники. Лиссабонский саммит СРН подтвердил вывод о существенной заинтересованности НАТО в российской помощи по Афганистану.

В результате принятых в Лиссабоне решений НАТО получала то, к чему настойчиво стремилась, - «второе дыхание». После всего этого объективные обстоятельства и основанная на фактах логика с очевидностью диктовали ответ на вопрос, куда же теперь идти НАТО. Хотелось натовцам того или нет, но без нашей доброй воли и немалой дипломатической гибкости упомянутое «второе дыхание» у альянса ведь могло бы и не появиться. В ходе мероприятий в Лиссабоне подтвердился факт, что без России НАТО не в состоянии ни решать масштабные проблемы международной безопасности, такие как, например, ПРО, ни эффективно бороться с новыми вызовами и угрозами, в частности афганским наркотрафиком. Цепочку компонентов, формирующих безусловную заинтересованность НАТО в России, можно без труда продолжить, если, конечно, задаться такой целью. 

Однако было бы иллюзией полагать, что после саммитов НАТО и СРН альянсу не останется ничего иного, как рука об руку с Россией без каких-либо шероховатостей и накладок сконцентрироваться на новых вызовах и угрозах. Лиссабон только придал импульс движению в этом направлении, подготовил его «пусковой механизм». Противоречия внутри НАТО в отношении России, к сожалению, сами собой не исчезнут. Сравнительно небольшая группа стран из числа новых членов продолжает упорно тормозить сближение НАТО и России. По этой причине, на которую обратила внимание в своей статье «НАТО и Россия, новые стратегические направления» доцент университета Минью С.Фернандеш, отсутствует ясность по вопросу, как будут выстраиваться партнерские связи и на какой уровень доверия мы могли бы выйти в короткой перспективе. Без предельно точных ответов на эти вопросы заложенный в стратегической концепции НАТО позитив может оказаться фикцией, а новые принципы и цели останутся благими намерениями.

Со стороны России была предложена взаимоприемлемая развязка, которая позволила бы обеспечить надлежащий уровень такого доверия. Президент Д.А.Медведев, причем еще в июне 2008 года, выступил с инициативой по заключению Договора о европейской безопасности (ДЕБ). В декабре 2009 года главам государств и правительств заинтересованных стран был передан российский проект этого документа. Смысл российской инициативы заключался в подтверждении в юридически обязывающей форме ряда принципов базовых документов СРН и ОБСЕ. Прежде всего речь шла о равной и неделимой безопасности и недопустимости обеспечения безопасности одних стран за счет других. В практическом плане потенциальным участникам договора предлагалось учредить механизм оперативных консультаций в острых ситуациях между государствами и организациями (НАТО, ЕС, ОБСЕ, СНГ и ОДКБ), действующими в сфере безопасности от Ванкувера до Владивостока.

Хотя многие члены НАТО, включая Португалию, восприняли ДЕБ положительно, выйти на скорое подписание этого документа не получилось. Работа по ДЕБ приобрела форму академической дискуссии на целом ряде площадок, причем с упором не на проблематику «жесткой безопасности», к которой ДЕБ имеет непосредственное отношение, а в контексте общей «корзины» ОБСЕ, включающей «мягкую безопасность» - ее экономические, гуманитарные, культурные, климатические и другие аспекты. Главной из дискуссионных площадок стал так называемый «корфуский процесс», начало которому положила неформальная встреча министров иностранных дел ОБСЕ в июне 2009 года на греческом острове Корфу. Ход обсуждения показывает, что коллегам по НАТО потребуется еще какое-то время, чтобы разобраться в сути ДЕБ, понять, что ДЕБ направлен не на подрыв статьи 5 Вашингтонского договора о коллективной безопасности НАТО, не на раскол между США и Европой и вовсе не на «восстановление позиций» России в качестве сверхдержавы, как считают некоторые политологи, а на превращение пространства от Ванкувера до Владивостока в регион подлинного доверия и стабильности.

Несмотря на то что принятые на саммитах в Лиссабоне документы, как и ход дискуссии, не выявили принципиальных перемен в восприятии ДЕБ странами альянса, само существование российской инициативы стимулирует НАТО к движению в единственном логически верном направлении - в сторону сближения с Россией. Об этом свидетельствует развернувшаяся в преддверии саммита НАТО полемика вокруг вопроса о партнерстве. Обсуждались, в частности, предложения разделить партнеров на стратегических и обычных. Одни причисляли к стратегическим партнерам Евросоюз в силу территориальной общности и присутствия в составе 28 стран НАТО
21 члена ЕС, а также «общности ценностей» и задач. Другие полагали, что ЕС и НАТО - почти единый организм, в котором ресурсы перетекают, как по совмещающимся сосудам. Третьи, наоборот, откровенно сомневались в возможности наладить эффективное военное сотрудничество между ЕС и НАТО. Среди стратегических партнеров называли также Россию, Индию, Китай и Бразилию. Были и попытки противопоставлять Россию по важности для НАТО перечисленным странам.

На многочисленных научно-теоретических семинарах, состоявшихся в Лиссабоне, высказывалось даже мнение о целесообразности принятия России в НАТО, что, дескать, явилось бы адекватным ответом Запада на ДЕБ и автоматически придало бы принципу неделимости безопасности юридически обязывающую силу. Однако большинство аналитиков все же склоняется к более реалистичным подходам, отмечая отсутствие убедительной аргументации для такой постановки вопроса. В частности, приводились доводы о том, что в членстве России не заинтересована как она сама, так и натовцы, которые не хотели бы иметь в альянсе второго после США «первого среди равных», не говоря о вполне предсказуемом противодействии этому натовских «новобранцев». Окончательную ясность в этот вопрос внес на лиссабонской пресс-конференции Д.А.Медведев, заявивший, что в настоящий момент он не видит ситуации, когда Россия могла бы присоединиться к Североатлантическому альянсу. Однако, по словам Президента России, все меняется, меняется и Североатлантический альянс. И он не исключает, что может стать вопрос о нашем более тесном сотрудничестве. «Во всяком случае, - подчеркнул Д.А.Медведев, - то, что на сегодняшний день наши отношения стали гораздо ближе и гораздо более прозрачными, более предсказуемыми, наводит на мысль о том, что их потенциал абсолютно не исчерпан, и сближение наших подходов по всем позициям будет продолжено».

Если попытаться взглянуть в будущее, то можно с определенной долей уверенности полагать, что в НАТО будет укрепляться понимание необходимости выстраивать качественно новые связи с Россией. Министр иностранных дел Португалии Л.Амаду в этой связи заявил, что «взаимопонимание между НАТО и Россией весьма важно в период высокой геополитической напряженности, с которой столкнется мир в ближайшие годы».

Оптимальным вариантом дальнейшего выстраивания наших отношений представляется продвинутое партнерство, получившее новый импульс на саммите СРН в Лиссабоне. Базовым принципом этих отношений может быть только «неделимая безопасность», которая, хотя и на словах признается в НАТО, но обретет формат юридически обязывающего понятия далеко не сразу, а в ходе непростых процессов выстраивания доверительных партнерских связей, путем постепенной притирки по всем азимутам нашего сотрудничества. Не будет ошибкой предположить, что в 2011 году наиболее сложными и напряженными сферами такой притирки станет именно ПРО, в позициях сторон по которой пока никаких точек соприкосновения попросту нет, а лиссабонские заявления на эту тему представляют собой не более чем договоренности о намерениях. По словам нашего президента, самим европейцам еще «предстоит разобраться, где их место, как будет выглядеть в конечном счете идея европейской противоракетной обороны, особенно после того, как она будет завершена, условно говоря, к 2020 году. Мы, в свою очередь, должны разобраться, где наше место, и, конечно, мы должны исходить из того, что наше участие должно быть абсолютно равноправным». Не менее сложно и болезненно будут продвигаться переговоры между Россией и странами НАТО по ДОВСЕ с учетом того, что восстановление жизнеспособности режимов контроля над обычными вооружениями базируется на взаимных мерах доверия, которые требуют кропотливого согласования. Нужны конкретные обязательства НАТО в отношении проявления сдержанности в военной сфере, в частности неразмещении на территории новых членов так называемых «существенных боевых сил». В целом продвижение по ПРО и ДОВСЕ уже в ближайшее время будет реальным индикатором готовности натовских коллег к декларированному ими в стратегической концепции подлинно стратегическому партнерству.

Иными словами, однозначно ответить на вопрос, куда идет НАТО, на данный момент непросто. Нет сомнений, что в течение ближайших десяти лет альянс будет стремиться занять позицию ведущей мировой, причем ядерной, структуры в сфере международной безопасности, отвечающей как за противодействие новым угрозам, так и кризисное регулирование. Не совсем понятно, как в новых условиях будут на практике работать статья 5 Вашингтонского договора о коллективной безопасности и статья 4 в части предусмотренных стратегической концепцией более плотных консультаций не только с союзниками, но и партнерами. Есть над чем подумать.

В то же время непреложным фактом является то, что альтернативы реализации лиссабонской стратегической концепции в части новых вызовов и угроз без многопланового взаимодействия с Россией не существует. Это будет объективно подталкивать НАТО в направлении партнерских отношений с нами. В каком формате и в какие сроки они наберут обороты и выйдут ли на уровень доверительного взаимодействия или начнется очередной откат по каким-либо субъективным обстоятельствам, как это было не раз в нашей истории, лучше не предугадывать. В любом случае, повторяя мысль Президента Д.А.Медведева, можно с уверенностью сказать, что масштабы и уровень взаимодействия членов СРН в значительной степени будут зависеть от дальнейшей эволюции альянса. Но шансы для сближения все же очевидны, и упускать их было бы непростительной ошибкой.